Героям не место в застенках

Сергей Зверев, 2011

В Литве осужден на долгий тюремный срок 85-летний полковник КГБ в отставке Макар Капитонович Бузько. В 1945 году, будучи начальником отдела СМЕРШ, он и его группа уничтожили банду литовских националистов. «Демократический» литовский суд осудил Бузько за убийство. Но с решением суда в корне не согласно руководство России. Легально освободить старого контрразведчика никак не получается. Тогда пришлось задействовать нелегальный способ. В Литву под видом гражданских лиц едет группа спецназа ВДВ во главе с сержантом Владимиром Локисом. Ему поручено выкрасть из литовских застенков старого партизана и доставить его на родину – живым и невредимым…

Глава 1

Камера следственного изолятора в литовском городе Шяуляе была стандартной для всех пенитенциарных заведений советского периода. Мрачная тесная комната, стены которой были оштукатурены «шубой», двухъярусные нары-шконки, металлические стол и лавки, намертво прикрученные к полу. В углу грязный унитаз и давно не мытая раковина со следами ржавых подтеков, над которой уныло нависал выкрашенный ядовито-зеленой краской кран.

С нижней шконки с трудом поднялся щуплый старик. Седые редкие волосы, неровно остриженные зэком-парикмахером, клочками торчали в разные стороны. Старик был одет в несвежую рубашку и помятый черный старомодный костюм. Он с трудом передвигался в лагерных «прохорях» — специальных ботинках, не имеющих формы, без шнурков, на очень твердой, негнущейся подошве, которые выдавались всем помещенным в изолятор временного содержания или СИЗО.

Шаркая в неудобной тюремной обуви и стараясь постоянно за что-нибудь придерживаться, старик кое-как добрался до крана. Открыв его, подставил под струйку воды пластиковый стаканчик. Напившись теплой, противной на вкус воды, отдававшей то ли ржавчиной, то ли канализацией, узник с таким же трудом добрался до нар и бессильно повалился на них, тяжело дыша и кусая губы, чтобы не застонать от боли.

В камере СИЗО, рассчитанной на четверых «постояльцев», он был один. Литовские власти сочли, что Макар Капитонович Бузько, восьмидесятипятилетний инвалид Великой Отечественной войны III группы, полковник в отставке, награжденный боевыми орденами и медалями, знаком «Почетный чекист» и бесчисленным количеством грамот и благодарностей, был слишком опасным преступником, чтобы позволить ему общаться с другими арестантами. Даже адвоката, чистокровного литовца по фамилии Зданявичюс, к Макару Капитоновичу пускали неохотно и не слишком часто. Такую строгую изоляцию тюремное руководство объясняло «необходимыми мерами безопасности».

– Ведь вы не хотите, чтобы в камере вас растерзали настоящие патриоты литовского народа? — в первый же день, когда несчастного старика запихнули в СИЗО, с нескрываемым ехидством и наигранным пафосом процедил директор тюрьмы Мердзявичус, высокий, холеный офицер с надменным выражением лица и презрительной усмешкой, неизменно появлявшейся у него при разговоре с арестантами, особенно русскими.

– Это за что же меня должны разорвать ваши патриоты? — делая вид, что совершенно не понимает, почему он вдруг оказался в кутузке, поинтересовался Бузько у главного тюремщика. — Чем я так насолил вашим ревностным защитникам демократии?

– Вы — оккупант, и этого вполне достаточно! — все с тем же пафосом проговорил Мердзявичус и добавил: — Так написано в ваших бумагах.

Директор СИЗО демонстративно помахал перед носом ветерана несколькими листками сопроводительных документов.

В постановлении на арест, так же как и в обвинительном заключении, которые предъявил Макару Капитоновичу следователь по фамилии Гурскас, было написано, что «на протяжении нескольких лет, а именно с лета 1944 года по осень 1954 года, Бузько М. К., занимая различные, в том числе и руководящие должности в аппарате НКВД-МГБ города Шяуляя и его района, осуществлял геноцид коренного, а главное, мирного населения Литвы».

Правда, вменялся Макару Капитоновичу, как с сожалением констатировал следователь, всего только один эпизод — расстрел в сентябре 1945 года девятнадцати жителей деревни Лукон.

– Что вы можете рассказать по этому поводу? — подчеркнуто вежливо спросил следователь на первом допросе.

– Дак сколько времени-то прошло, — растерялся Бузько, — теперь разве ж вспомнишь!

– Придется вспомнить, господин каратель, — жестко проговорил следователь. В его голосе зазвенели металлические нотки. — По приговору Нюрнбергского трибунала подобные преступления срока давности не имеют!

– Ну, знаете ли, — возмутился ветеран, — вы меня, что же, к фашистам и их прихвостням решили приравнять?

– Именно так!

– Вот что, сынок, — справляясь с первым потрясением, заявил тогда Макар Капитонович. — Я с тобой на такие темы разговаривать не буду. Позови-ка кого-нибудь из начальства…

Бузько начал подниматься со стула, давая следователю понять, что больше разговаривать с ним не собирается. Но Гурскас резко прикрикнул на старика:

– Сидеть! Вам никто не разрешал вставать! И разговор наш еще не закончен… Так что вы можете рассказать о расстреле мирных жителей села Лукон?

– Да какие они, к шутам, были мирные, эти жители?! — закричал Бузько прямо в лицо следователю. — Что ты вообще об этом можешь знать?! Бандиты это были! Самые обычные бандиты, которые убивали, грабили, жгли, вешали…

– Во-первых, не орите на меня! — тоже повышая голос и багровея, ответил Гурскас. — Здесь вам не партсобрание! Это там вы могли на глотку брать, и никто вам слова поперек не говорил!

Он вдруг быстро успокоился, поправил галстук и тем же ровным, лишенным каких-либо эмоций голосом произнес, протягивая Бузько несколько листков бумаги:

– Ознакомьтесь. Это — постановление о привлечении вас к уголовной ответственности, а это — постановление о вашем аресте…

Такого поворота дела Макар Капитонович никак не ожидал. Растерянно переводя взгляд с одной бумаги на другую, он таращился на следователя, силясь понять, что происходит.

– Как это — арестовать? — переспросил он наконец хриплым от волнения голосом. — За что?

– За убийство девятнадцати человек, совершенное с особой жестокостью и особо опасным способом, — твердым, сухим тоном ответил Гурскас, опять поправляя галстук и почему-то отводя глаза в сторону. — Ознакомьтесь и подпишите…

Все дальнейшее происходило для Макара Капитоновича как в тумане. Его что-то спрашивали, он отвечал, подписывал какие-то бумаги. Незнакомые люди в форме полиции совершенно бесцеремонно шарили у него в карманах, выкладывая их содержимое на стол. Потом на него надели наручники и посадили в машину с зарешеченными окнами. По бокам сели полицейские с каменными лицами и его куда-то повезли. Способность трезво мыслить вернулась к старику только тогда, когда он оказался в камере шяуляйского СИЗО.

Первая реакция у ветерана была самой примитивной, но вполне предсказуемой. Несмотря на возраст и больные ноги, он доковылял до двери и принялся из-за всех сил молотить в нее кулаками. Но охрана даже не подошла к его камере. Обессилевшего старика нашли лежащим у порога только утром, когда шла обычная проверка всех камер. Бузько тут же поместили в лазарет, но уже через три дня перевели обратно в камеру, указав в «сопроводиловке», что все произошедшее было «симуляцией с целью добиться изменения меры пресечения».

Самого же Макара Капитоновича, казалось, совершенно не интересовало то, что происходило вокруг него. Он замкнулся, перестал отвечать на вопросы следователя и тех, кто приходил с проверками. Механически съедал то, что приносили, потом ложился на «шконку» и часами лежал, уставившись в потолок.

Человеческая память устроена так, что иногда некоторые давние события из нее стираются, казалось бы, навсегда. Но в нужный момент вспоминаешь их во всех подробностях, как будто все произошло только вчера. Нечто подобное случилось с Бузько. Когда следователь Гурскас спрашивал его о девятнадцати жителях села Лукон, Макар Капитонович совершенно искренне недоумевал по этому поводу, потому что действительно не помнил в деталях, что было шестьдесят с лишним лет назад. Но в тюремной камере с его памятью что-то произошло, и события того сентябрьского дня 1945 года в сорока километрах от Шяуляя, как и то, что им предшествовало, всплыли в ней со всей ясностью и со всеми подробностями.

…После освобождения большей части Литвы во второй половине сорок четвертого года капитану Бузько предложили возглавить оперативно-поисковый отдел Смерш на шяуляйском направлении. По данным контрразведки, в районе бродили разрозненные группы оказавшихся в окружении немцев, которые стремились любой ценой пробиться к своим. Но с этими было все более или менее понятно. Ими занималось НКВД со своим мощным аппаратом и целыми подразделениями, которые по численности и вооружению не уступали армейским. Значительно большую угрозу как воинским тыловым частям, так и местным жителям представляли банды бывших полицаев, карателей, немецких прислужников из националистических подразделений СС и прочих гитлеровских недобитков. Самой крупной в районе считалась банда Казимира Миликовского, поляка по национальности, бывшего помещика родом из этих мест.

– Этот Миликовский, — рассказывал Бузько усталым голосом комендант Шяуляя майор Остапчук, вконец замотанный, с покрасневшими от постоянного недосыпа глазами, — сволочь редкостная. Никогда в открытые столкновения с нами не вступает. Всегда норовит ударить исподтишка. При этом, гад, постоянно переодевает своих бандитов в форму солдат и офицеров Красной Армии. Чекисты тоже, конечно же, не лыком шиты. У нас по району в рейдах уже больше месяца находятся несколько групп во «власовской» форме, но ведь этого все равно мало. Ликвидировали они несколько бандгрупп, а вот к Миликовскому никак подход не могут найти…

– Что так?

– Хитрый, сволочь, как лис, — посетовал Остапчук. — Да и служба безопасности, скажем честно, у этих «мишкасов» работает не хуже нашей разведки.

– У каких «мишкасов»? — не понял Макар.

– Ну, это по-литовски так «лесных братьев» называют, — пояснил комендант. — «Мишкаис брали». А мы сократили по-своему — «мишкасы»…

– А чем Миликовский во время оккупации занимался? — поинтересовался Бузько, прихлебывая жиденький чаек, которым его угощал комендант.

– Да чем он мог заниматься? — отмахнулся тот. — Гадом был. Подпевалой, приспешником фашистским. Поместье ему немцы вроде бы вернули. Но не все, конечно, а только часть. Вот он из него и сделал «сельхозартель имени Адольфа Гитлера». Нечто наподобие наших колхозов… Поставлял немцам хлеб, овощи, фрукты, мясо, сало, молоко, консервы… Ну, короче говоря, кормил фашистов, которые здесь стояли, от пуза. Поговаривают, что даже курорт хотел для их раненых открыть, но не успел…

– А сейчас на чем больше специализируется? — продолжал расспрашивать Бузько. Что-то в рассказе коменданта зацепило Макара, хотя он еще не понял, что именно.

– На всем, — не задумываясь, ответил майор. — В основном, конечно, бандитизм и грабежи, но и диверсиями не брезгует, сволочь недобитая. За прошлую неделю три раза его шакалы разбирали железнодорожные пути. Взрывчатка у них, видать, закончилась, так они теперь вручную рельсы откручивают. Ремонтную бригаду путейцев, сволочи, расстреляли, представителей советской и партийной власти истребляют… Ну и, конечно же, сельскую интеллигенцию терроризируют.

– И что, никаких зацепок нет? — удивился Бузько.

– Какие, к черту, могут быть зацепки! — обреченно махнул рукой Остапчук. — Они же тут все свои, местные… А вообще, знаешь, Макар, я здесь, как и ты, человек новый, всего толком еще не знаю. Вот тебе оперативно-поисковое дело на этого Миликовского, читай его, смотри и решай сам. На мою помощь сильно не рассчитывай. Но чем смогу — помогу…

Выложив перед Бузько довольно пухлую папку, майор устало потер глаза и пожаловался:

– Четвертые сутки не могу выспаться по-человечески. Эшелоны на Запад прут один за другим, а у меня ни паровозов, ни вагонов сменных, ни топлива для них не хватает… На фронт просился — не пускают, говорят, что там и без меня справятся, а я здесь нужнее… Черт знает что творится!

Поняв, что сейчас начнутся ставшие уже привычными жалобы на то, что служить в тылу не в пример сложнее, чем на фронте, Бузько быстро распрощался с комендантом и, прихватив папку с делом Миликовского, ушел к себе на квартиру. В разрозненных донесениях о действиях банды бывшего пана Макар довольно быстро заметил одну закономерность. Почти все свои налеты Миликовский совершал исключительно в тех местах, где раньше находились его владения. И лишь иногда вторгался на соседние территории. Кроме того, наблюдательный Бузько даже смог вывести определенную периодичность этих налетов.

Операция по разгрому Миликовского показалась ему очень простой. Бузько занялся ее разработкой, удивляясь в душе, почему его предшественники не видели очевидного.

Сообщение о дерзком налете на деревушку Приенкуле застало Макара Капитоновича врасплох. Оно никоим образом не укладывалось в ту схему нападений, совершенных бандитами, которую он для себя вывел.

На место происшествия немедленно выехала вся его группа в сопровождении взвода автоматчиков из комендатуры. Бандитов, конечно же, по горячим следам поймать не удалось, зато следы их зверств говорили сами за себя. «Лесные братья», перед тем как убить сельских активистов, долго над ними глумились. Обезображенные трупы бандиты подвесили на сельской площади за ноги. Вместе с председателем начавшего было возрождаться колхоза и агрономом они убили и молоденькую учительницу, которая всего три дня назад приехала в Приенкуле. Теперь колхоз поднимется не скоро. Почти животный страх стоял в глазах людей. Кроме того, «лесные братья» увели деревенский скот и забрали все колхозное зерно. Даже то, которое предназначалось для будущей посевной. Не погнушались «мишкасы» и тем, что хранилось в закромах у сельчан.

Жители, которых бойцы войск НКВД собрали на небольшой площади, угрюмо молчали, исподлобья поглядывая на окруживших их военных и на трупы, сложенные на несколько подвод. По опыту Бузько знал, что о чем-то расспрашивать крестьян сейчас было совершенно бесполезно. Они ничего не скажут, потому что бандитов пана Миликовского боятся значительно больше, чем солдат Красной Армии. Знал, но все же спросил:

– Куда поехали бандиты?

Ответом ему, как и следовало ожидать, было настороженное молчание. Большинство даже избегали смотреть на солдат.

– Ну и черт с вами, — неожиданно разозлился Бузько. — Пусть они вас и дальше дерут, как липу по весне! Зимков, — окликнул он одного из своих оперативников, — возьми пару-тройку бойцов и осмотри околицу. «Миликовцы» гнали скот, должны остаться следы…

Сняв пилотку, Макар вытер рукавом пот. Мысли у него работали лихорадочно.

«Нападение произошло около трех часов назад, — соображал он. — Бандиты нагрузили подводы доверху. Да еще коровы… Значит, быстро идти они не смогут. На грузовиках мы их точно нагоним. Главное, выяснить, в какую сторону они поехали…»

– Товарищ капитан! — неожиданно окликнул Бузько радист. — Комендант звонит! Вас требует… Срочно!

– Бузько на связи! Говорите! — прижимая к уху мембрану наушника, громко проговорил Макар.

– Бузько, миленький! — зазвучал взволнованный голос Остапчука. — Ты где сейчас?!

– Как где? В Приенкуле…

– Бросай все и срочно возвращайтесь в Шяуляй! — прокричал Остапчук. — У меня данные о том, что Миликовский со своей бандой едет прямо к нам в город!

– Не может такого быть, — не поверил Бузько, но на всякий случай подозвал к себе командира комендантского взвода. — По моим данным, они должны быть где-то неподалеку…

– Вот именно, что неподалеку… от Шяуляя! — с надрывом в голосе крикнул Остапчук. — Так что бросай все и мигом ко мне! Я тебя умоляю. Конец связи…

В наушниках противно затрещало. Бузько растерянно передал радисту наушники. Несколько секунд смотрел на подошедшего лейтенанта.

– Значит, так, лейтенант, — медленно выговаривая слова, протянул Макар. — Забирай взвод и дуй с ним в Шяуляй. Там какой-то аврал… Хотя нет, отставить. Три бойца мне нужны. Желательно с пулеметом.

– Есть, — козырнул взводный и тут же распорядился: — Терещенко, Алехин, Макаров — поступаете в распоряжение товарища капитана. Остальные — в машину. Живей…

У смершевцев была своя машина, старенькая полуторка. Поэтому-то Бузько и решил разделиться. Он прекрасно понимал, что защита Шяуляя организована достаточно надежно, и если Миликовский даже рискнет ворваться в город, то захватить его не сможет, хотя шуму там наделает много. Во всяком случае, показать свою силу и продемонстрировать беспомощность восстанавливаемой cоветской власти сумеет.

Но, с другой стороны, безнаказанно отпустить отряд Миликовского, даже не попытавшись его догнать, было бы неразумно. К тому же коменданту Бузько не подчинялся. Скорее тот был обязан ему во всем содействовать и не задавать лишних вопросов. Да и для того, чтобы отразить налет банды, сил у Остапчука было предостаточно. Так что его распоряжение — немедленно вернуться в Шяуляй — можно было расценивать только как просьбу. И то вызванную минутной растерянностью.

Как выяснилось позднее, решение Бузько оказалось совершенно правильным.

– Товарищ капитан, — тронув Бузько за рукав гимнастерки, проговорил, подходя, Зимков. — Есть следы. За деревней. Ведут на север, в лес…

– Отлично, что у нас там находится? — Макар быстро развернул карту. Но Зимков, даже не взглянув на нее, торопливо проговорил:

– Одна лесная дорога, болото, дальше с десяток хуторов и пара деревень…

Бузько недоверчиво посмотрел на Зимкова, но, вспомнив, что тот прибыл в Шяуляйский округ раньше него, промолчал.

– Я так полагаю, командир, — продолжал Зимков деловито, — что лучше всего их у Лукона встретить. Есть тут такая деревенька небольшая, дворов двадцать-тридцать всего. Там, по слухам, у Миликовского что-то вроде перевалочной базы, так что вряд ли они ее минуют…

«Так вот что меня зацепило, когда прочитал дело на пана Миликовского, которое дал мне комендант, — понял Бузько. — Ну конечно, потому и скрывался он после налетов в своих бывших владениях, что там его знали и боялись, а то и сознательно поддерживали в расчете на милости с барского плеча. Надо будет основательно потрясти такие дальние деревеньки, как этот Лукон…» Вслух же Бузько, сидя на подножке «полуторки», с деланым возмущением проговорил:

– И ты молчал?! — Он буквально просверлил Зимкова взглядом.

– А чего говорить-то? — виновато потупился тот. — Точных данных нет, а проверить слухи времени не хватило…

– Ладно, я с тобой потом на эту тему поговорю, — пообещал Макар. — А сейчас все лезьте в кузов, едем в этот Лукон…

– Погодите, товарищ капитан, — опять остановил Бузько Зимков. — Тут одна закавыка есть…

– Какая, к чертям, закавыка?! — возмутился Макар, запрыгивая в кабину. — Быстро лезь в кузов!

– Товарищ капитан, — торопливо заговорил оперативник, — тут другая дорога есть, через лес. Только на машине мы не больше пяти километров сможем проехать, а дальше придется пешком идти…

Бузько несколько минут пристально рассматривал Зимкова, как будто видел его впервые, потом коротко бросил:

– Залезай в кабину и показывай дорогу…