Тонкий холод. Книга баллад

Сергей Ильин, 2022

Удавшиеся стихи – это как свидетельства кораблекрушения жизни, остающиеся в бытии, но без того, чтобы сие ключевое метасобытие воспринималось в трагической тональности, просто таков ход вещей. И все же, у иных поэтов названный основополагающий образ сквозит в подтексте, а у других зрим воочию. Автор относит себя ко вторым, тем самым откровенно продолжая поэтическую традицию Евг. Баратынского, Тютчева и Вл. Ходасевича. Стихи собраны в циклы, и эти циклы, учитывая их единую тематику и в особенности мощную внутреннюю динамику, автору хотелось бы считать сводными балладами. В таком случае, все в книге есть баллады – излюбленный авторский жанр. Как в стихах, так и в прозе. Качественная самооценка на повестке дня, разумеется, не стоит. Время само разберется.

Сорвавшийся осенний лист

Как же тибетская мудрость верна!

всю мою жизнь объясняет она:

точно сорвавшийся с дерева лист,

ветром носимый под шорох и свист,

в этой — одной из ноябрьских ночей:

в красных прожилках, сухой и ничей,

в холоде звонком с подсветкой луны,

где вместо лиц только маски видны,

силы лишенный родимых ветвей,

и не имеющий воли своей,

так что куда бы ему ни упасть,

радость не ждет его, ждет лишь напасть,

страхом гонимый (поскольку лишь страх

одушевляет растительный прах), —

да, точно ветку покинувший лист

(танца предсмертного славный солист),

что, звездной ночи смертельно боясь,

с теплым уютом хоть слабую связь

вещим инстинктом желает найти —

чтоб себя этим от страха спасти —

и, обессиленный, в ночь ноября

падает в призрачный круг фонаря,

где его горькая ждет благодать:

будут его чьи-то ноги топтать

(видно, в подошвах все ж больше тепла,

чем излучает астральная мгла), —

да, точно так, как описанный лист,

чей путь на землю совсем не тернист

(ибо тернистым бывает лишь путь,

но не бывает паденье ничуть), —

сам я мотался в астральных мирах —

шлюпка с веслом в океанских волнах —

будто во сне, без привычных опор,

страшен мне был бесконечный простор!

страшен и в нем ослепительный свет, —

кажется, я и сказал ему: «Нет!»,

выбрав земные опять якоря,

свет за подсветку предав фонаря,

и — в чрево матери снова вошел,

где дисгармонии узел нашел:

узел, пускаясь в сюжетную нить,

недоумения начал плодить, —

их не загладить, они без конца,

не отделить их, как глаз от лица,

от биографии странной моей:

смысла иного не вижу я в ней…

именно так все случилось со мной —

даже представить сценарий другой

я при желании всем не могу:

очень уж крепко засел он в мозгу, —

может быть, если б я преодолел

страх мой — листа — и чуть дольше летел

в сумраке грозном безмерных пространств —

отягащающих душу убранств —

так не наверх, как ни странно, а вниз

тело клонится под тяжестью риз —

и не польстился б на свет фонаря,

крепче ища для себя якоря, —

может, тогда бы другая семья

в лоно свое меня взяла — и я

больше гармонии миру бы дал,

а заодно сам бы меньше страдал…

так ли тибетская мудрость верна?

всю ль мою жизнь объясняет она?

точно ль, как осенью сорванный лист,

кармы маршрутов извечный турист,

я по астральным мотался мирам?..

веря всем этим прекрасным словам,

я отношу их к своей лишь судьбе

и не могу говорить о тебе:

ты ж, мой читатель, решай для себя,

как в этот мир занесло вдруг тебя.