Аризона на троих. Семь камней Кецалькоатля

Сергей Кишларь, 2022

Банкир Хэлфорд – ставленник стремящихся к мировому господству финансовых воротил – похищает Генри, чтобы использовать его в качестве проводника на пути к Золотому Каньону. Согласно легенде на вершине ацтекской пирамиды находится пирамидион родом из Атлантиды, являющийся накопителем неизвестных науке энергий. Трио героев пытается сделать всё, чтобы помешать банкиру заполучить пирамидион. Но в этот раз Алисию тревожит не только новая встреча с конкистадорами и жрецами, но и появление соперницы, такой же своенравной, как она сама. С одной стороны, Алисии нужна помощь соперницы в борьбе против Хэлфорда, но, с другой стороны, она не готова мириться с тем, что её дружеское трио с Генри и Джедом грозит превратиться в квартет.

Глава 8

Генри по-прежнему носил с собой два блокнота — один для репортёрских заметок, другой для набросков к своему будущему роману, но времени на литературную работу катастрофически не хватало. Теперь, когда он был предоставлен самому себе, появилась возможность начать писать историю о путешествии молодого нью-йоркского искателя приключений в Аризону. В блокнот он заносил только чистовые предложения, а муки творчества с чёрканием и неоднократным переписыванием доверил листам писчей бумаги, которой у Хэлфорда было в избытке.

На шестой день путешествия, когда за окнами вагона уже тянулись земли Аризоны, дело не продвинулось дальше сцены знакомства главного героя с молодой и своенравной дочерью аризонского магната. Ещё накануне Генри был уверен, что сцена после долгих мук удалась на славу, и переписал её начисто в блокнот, но утром перечитал и ужаснулся убогости написанного.

Чёркал уже в самом блокноте, неустроенно вздыхал, ерошил ладонью волосы. Под конец раздражённым жестом выдернул из блокнота исписанные страницы, разорвал их на мелкие лепестки.

Видя, как мается Генри, профессор отвлекал его от творческих мук, предлагая сыграть партию в шахматы, но вместо шахмат мысли молодого человека переключались на Атлантиду… Это же литературная находка! Герой и героиня должны заняться поиском Атлантиды. Беспроигрышный сюжет: поиски исчезнувшей цивилизации на фоне зарождающейся большой любви… Или нет! Зарождение большой любви на фоне поисков исчезнувшей цивилизации.

Но вскоре мысли о книге уходили на второй план. Какая книга?! Речь шла о настоящей, не книжной Атлантиде!

Прикрывая нетерпение скептической усмешкой и рассеяно передвигая на шахматной доске слона, Генри снова пытался вызвать Уэлша на разговор:

— Я всё же не пойму, профессор, к чему вся эта таинственность? Совсем простой вопрос: что имеет наша поездка к поискам Атлантиды? Если уж мы с вами невольные компаньоны, зачем делать тайну из такой мелочи? Вы намерены искать Атлантиду в Аризоне?

— Не саму Атлантиду, а указание на неё, и вы можете мне в этом помочь.

— Я?

— Именно! Но, к сожалению, вы не хотите этого делать.

— Каким образом я могу помочь?

Профессор проницательно глянул на Генри, возвращая разговор в прежнее русло:

— Расскажите мне то, о чём умалчиваете.

— Поверьте, профессор, в каньоне только пирамида ацтеков и никаких намёков на Атлантиду. — Пожав плечами, Генри снял с доски чёрную резную фигурку. — Пожалуй, я заберу вашего коня.

Профессор перегнулся через стол, доверительно заглядывая в глаза молодого человека:

— Ладно, тогда будем говорить только о пирамиде. Вспомните, откуда ударил разряд молнии, убивший Чёрного Джексона?

— Вы даже это знаете, — опешил Генри, сам не заметив, что этим своим опрометчивым восклицанием, практически признал, что многое скрывает от профессора. Он раздражённо бросил на стол коня. — Мистер Хэлфорд не только читает чужие дневники, он ещё пересказывает их содержание другим людям.

В своём дневнике Генри описал все свои приключения, не упомянув лишь о камнях Кецалькоатля и соответственно урезав историю с Акирой. Камни казались ему такими опасными, что он не решился доверить историю о них даже дневнику. В первый день путешествия ему казалось, что Хэлфорд и есть один из тех людей, которые, по словам сенатора, рано или поздно должны были прийти за камнями, но банкир интересовался только сокровищами и Генри отбросил тогда свои подозрения. Теперь после слов Уэлша опасения возникли вновь.

— Вы, конечно, можете молчать, — отвлёк его от мыслей профессор, — но те вопросы, которые я вам задаю, имеет непосредственное отношение к поискам Атлантиды.

Генри глянул на него с подозрением, но отнекиваться уже не было смысла, и он, глядя в окно, с неохотой признал:

— Мне показалось, что молния упала не с неба, а родилась где-то над храмом, стоящим на вершине пирамиды.

— Вы уверены?

— Я не могу быть уверенным. Многое из того, что произошло в каньоне, я не помню — был под воздействием очень сильного индейского снадобья, а то, что помню — всё как в тумане.

Поезд остановился на какой-то станции и, Генри, отвлёкшись от разговора, с дрожью в сердце увидел на фронтоне дощатого станционного здания надпись “WILCOX”. В названии была грубо от руки и другой краской дорисована вторая буква “L”.

Когда Генри после первого своего посещения Аризоны возвращался в Нью-Йорк, пришлось долго стоять на этой станции, ожидая встречного поезда. Тогда Генри и услышал от кого-то из пассажиров историю о том, что городишко этот назван в честь бравого генерала Уилкокса, воевавшего в этих местах с индейцами, но при оформлении документов название города написали с одной буквой “L” в то время, как в фамилии генерала их две. С тех пор кто-то из привередливых горожан нет-нет, да и дорисует ещё одну букву.

— Ну вот и приехали. — Генри понизил голос, оглядываясь на дверь вагона. — Откровенность за откровенность, профессор: что вы надеетесь найти в пирамиде?

— Кодекс Кецалькоатля.

— Что за кодекс?

— Своего рода завещание, которое оставил Кецалькоатль ацтекам перед тем, как покинуть их. Я надеюсь, вы помните ацтекскую легенду? Якобы бородатый и белокожий человек по имени Кецалькоатль приплыл к ацтекам на лодке с востока и жил среди них и учил их наукам и ремёслам.

— Да-да, — поторопил профессора Генри, показывая, что знает легенду и пора уже переходить к сути. — Туда же на восток потом и скрылся, обещав когда-нибудь вернуться. Ацтеки ждали его возвращения сотни лет, оттого так легко и были завоёваны горсткой испанцев, — просто приняли Кортеса за возвратившегося Кецалькоатля.

— Примерно так, — подтвердил профессор, — только Кецалькоатль общался не с ацтеками, а с более ранними цивилизациями, ацтеки же просто переняли у них легенду о нём, внеся нужные им изменения и сделав основой своей религии.

Паровоз засвистел, поезд дёрнулся и город потерянной буквы “L” медленно поплыл назад. Профессор вопросительно вскинул брови.

— Вы сказали, что мы приехали.

Генри прислонился виском к стеклу, взглядом провожая остающийся позади дощатый перрон, железнодорожного рабочего в синем комбинезоне, понуро опустивших головы лошадей, впряжённых в фермерскую повозку.

— Мне казалось, отсюда самый близкий путь к каньону. Возможно, я ошибаюсь, — он небрежно пожал плечами и перегнулся через стол, вмиг забыв о том, что происходило за окном — его вновь интересовали только рассказы профессора. — И что сказано, в этом кодексе?

— Откуда мне знать? Неизвестно даже, сохранился он или нет. Единственное упоминание о нём содержится в частном письме Бернардино де Саагуна. Он рассказывает о том, как однажды жрецы показали ему книгу Кецалькоатля — одну из тех немногих книг, которые пощадил огонь конкисты. И в ней было сказано о том, что после падения Теночтитлана часть ацтекских жрецов ушла в северные безлюдные земли, где якобы находилась одна из заброшенных древних пирамид. Там жрецы надеялись сохранить свои древние традиции. Но что интересно: в своей многотомной «Всеобщей истории вещей Новой Испании» Саагун даже не упоминает ни об этом кодексе, ни об истории, изложенной в нём. Странно, да? Такое впечатление, что его убедительно попросили забыть об этом.

— В истории много странностей, — пожал плечами Генри. — А что касается конкистадоров, то их интересовало только золото, книги же они попросту сжигали как атрибут язычества, несущий вред истинному христианству.

— Не все жгли книги, были и те, кто пытался их сохранить. Бернардино де Саагун, например, пытался сохранить всё, что связано с культурой ацтеков. Признаться, я думал, что кодекс постигла та же участь, что и большинство ацтекских книг, но, когда узнал от мистера Хэлфорда о существовании в Аризоне пирамиды и жрецов, которые ведут свою родословную от жрецов доколумбовой эпохи, я загорелся как мальчишка. Если жрецы ушли в пустынные земли и уединились в этом скрытом от глаз каньоне с целью сохранения своих древних традиций, то наверняка унесли с собой не только золотые побрякушки, но и книги. «А что, если кодекс Кецалькоатля находится в Аризоне?» — подумал я, и принял приглашение мистера Хэлфорда поехать в эту экспедицию. Ему нужен был специалист по культуре ацтеков. Возможно, вы не знаете, но я занимался древними цивилизациями Америки, прежде чем меня увлекла «динозавровая лихорадка».

Генри пожирал профессора горящим от возбуждения взглядом.

— А Атлантида? Погибший материк! Вы ведь знаете о ней нечто такое, чего не знаю я?

— Ну что я могу знать? Только общеизвестные теории, с которыми я в чём-то могу согласиться, а в чём-то нет. Можно основываться на анализе распределения фауны и флоры, на анализе языкового сходства, на сходстве религиозных обрядов, на сходстве архитектуры. На сходстве легенд и преданий, в конце концов. Всё это говорит о том, что в древности была связь между континентами и культурами народов их населяющих.

Почему бы не допустить, что связь эту обеспечили жители погибшего континента, которые расселились по всей земле. Будучи более развитой цивилизацией, они стали для других людей богами и научили их многим полезным вещам. Как Кецалькоатль в доколумбовой Америке или Будда в Азии. Во всём этом есть своя логика, но всё очень зыбко, ибо факты, подтверждающие это, имеют косвенный, а не прямой характер. Всё это скорее интуитивные гипотезы, чем нечто доказуемое.

Впрочем, когда речь идёт о такой трудной загадке, как Атлантида, хватаешься за любую соломинку. В этом вопросе люди разделились на две непримиримые категории: те, кто пытается любой ценой найти доказательства существования Атлантиды, и те, кто не только яростно отрицает всё, что связано с ней, но и старается замолчать целый пласт необъяснимых явлений, которые могли бы пролить свет на загадку.

Что касается аризонской пирамиды, как, впрочем, и мексиканских пирамид, здесь я придерживаюсь мнения, что ни ацтеки, ни тольтеки, ни другие цивилизации, которые сменяли друг друга на этих землях, не строили этих пирамид, они лишь перестраивали их для своих целей, причём перестраивали не очень умело, исходя из своих скромных возможностей. Если хорошо приглядеться, то поздние перестройки видны невооружённым глазом. Последние индейские цивилизации приходили в эти древние города, когда те находились в длительном запустении; одна цивилизация сменялась другой, культуры наслаивались одна на другую, но ни одна из этих культур не могла даже близко сравниться с цивилизацией, которая строила эти города. У вас есть хоть одно разумное предположение, кто мог построить эти пирамиды?

— Атланты? — с надеждой спросил Генри.

— Атланты, или какая-нибудь другая працивилизация, — на этот вопрос нет ответа, но я очень надеюсь найти его.

— В кодексе Кецалькоатля?

— Судя по всему, кодекс, — это книга переписанная ацтеками с более раннего источника. Я надеюсь, вы знаете, что происходит с древними книгами, когда их переписывают? Последующие цивилизации читают книги уже совсем по-другому, нежели те, кто эти книги писал. Многим явлениям, которые им непонятны, переписчики придают божественное происхождение, некоторые явления и вовсе вычёркивают как лишнее и не заслуживающее внимания. Всё, что им неугодно они вымарывают, а потом без стеснения добавляют что-то своё, на злобу дня. Но даже несмотря на все привнесённые переписчиками изменения, книги сохраняют много информации из первоисточника. Надеюсь, крупицы истины можно будет вычленить и из этой книги, если мы найдём её.

— А молния? — вспомнил Генри. — Причём здесь молния?

— Всё просто. Атлантам не нужны были храмы на вершинах пирамид, они не совершали жертвоприношений и использовали пирамиды для других целей. Я очень надеялся, что пирамида в Золотом Каньоне сохранилась в нетронутом виде с допотопных времён. Но вы говорите, — на её вершине расположен ацтекский храм… — профессор вздохнул, развёл руками, передвинул на доске ферзя. — Значит и её переделывали под себя. Однако, вам шах!

— Вы серьёзно?

— Вполне. Вы, ведь, не думаете, что я зря пожертвовал коня?

— Я не про шах. — Генри нахмурил брови, оценивая неожиданную ситуацию на шахматной доске, но спустя секунду бездумно переставил короля — шахматная партия для него больше не существовала, она теперь была препятствием, отвлекающим внимание от Атлантиды. — Вы сказали, атланты использовали пирамиды для других целей. Для каких?

— Мы опять вторгаемся на территорию предположений, а истинный учёный предпочтёт ходить по территории фактов.

— Вы хотели сказать, не учёный, а скептик. Истинный учёный должен понимать значение гипотезы, пусть даже самой фантастической. Смелее профессор.

— Что, если я скажу — энергия? — Уэлш взял с доски ферзя, намереваясь сделать очередной ход. — Атланты получали её с помощью этих пирамид, и речь идёт о такой энергии, силу которой человеческий разум пока не в состоянии постичь. Очень хочу верить в то, что молния в Золотом Каньоне не случайность и не проявление каких-то мистических сил, а именно эта энергия.

Генри ударил кончиками пальцев по краю стола, досадуя на самого себя, что сразу не догадался.

— Ну, конечно! Теперь я отчётливо вспоминаю, — молния родилась непосредственно над храмом, а не где-то высоко в небе.

— Мало ли что вам могло показаться под действием снадобья, хотя, как одну из версий это можно принять.

— Нет-нет, именно так и было. А откуда это предположение об энергии? Под ним есть какое-нибудь основание?

Профессор хмурил брови, примеряясь ферзём то к одной, то к другой клеточке шахматной доски.

— Раз уж мы перешли на поле домыслов, продолжим строить гипотезы. Вы не против?

— Давайте попробуем.

Так и не сделав ход, профессор пристально посмотрел в глаза молодого человека.

— Вы знаете, зачем здесь Миллер?

— Нет.

— Слышали о методе психометрии? Якобы человек передаёт свои мысли и чувства всем тем предметам, с которыми он соприкасается в течение жизни, а предметы накапливают в себе эту информацию. — Профессор повернул ферзя вверх основанием. — Судя по всему это очень старые шахматы, они видели многих игроков, слышали многие секреты. Эту фигурку держали в руках много неизвестных нам людей. Что мы знаем о них?.. Ничего! Но приходит человек владеющий методом психометрии, берёт в руки эту вещицу, входит в транс и видит все события, которые с этой вещью происходили. Он как бы восстанавливает образы прошлого, считывает отпечатки событий. Понимаете?

Генри посмотрел на профессора так, словно засомневался в его здравом уме, перевёл рассеянный потухший взгляд на кружок коричневого бархата приклеенный на основание ферзя, бесцветным голосом сказал:

— Да… Нечто подобное я слышал.

— Так, вот, — продолжил профессор. — Миллер из тех людей, которых называют медиумами, и он владеет методом психометрии. Мистер Хэлфорд дал Миллеру некий камешек, такой же древний, как сама Атлантида, и знаете, что увидел Миллер в трансе? Пирамиду, при помощи которой древние аккумулировали огромную энергию. Что там электричество! При помощи этой энергии можно было сжигать целые города, влиять на сознание людей и вызывать природные катаклизмы. — Профессор некоторое время молчал, наблюдая за реакцией Генри, потом, видимо, прочёл в его глазах то, что ему не понравилось, и решительно поставил ферзя на доску. — Вам снова шах!

Молодой человек даже не глянул на доску, — он не мог скрыть разочарования. Строить гипотезу на видениях? Нет! Репортёрская дотошность не позволяла. Он уже почти поверил в то, что скоро увидит древний кодекс Кецалькоатля, в котором написано о тайнах Атлантиды, увидит, как рождается невиданная энергия атлантов, а вместо этого сплошная метафизика: «медиум… психометрия… увидел в трансе…»

Бред! И этот человек любит повторять, что он материалист.

Генри вспомнил, как после первой встречи с Уэлшем у него появилось ощущение, что профессор немного не в себе. Люди, очень увлечённые своей идеей, часто бывают не от мира сего. Теперь это ощущение вернулось. Душа уже не кричала: «Разубеди меня!», она болела, как после предательства любимой женщины.

— Это уже на грани мистики, профессор, — вяло сказал он. — А как же ваш материализм?

— Уверен, всему есть материалистическое объяснение. Пока я не в состоянии объяснить этих явлений, но для того и еду в эту экспедицию, чтобы самому увидеть и подвести под это научную основу.

Слова профессора звучали неубедительно.

Генри и сам был материалистом до тех пор, пока не познакомился с проделками Духа Золотого Каньона. Какой уж после этого материализм — сплошная мистика, которую никакими научными разработками атлантов не объяснить. Но если он верит в мистику Золотого Каньона, почему бы ему не поверить и в способности этого медиума, которого везёт с собой Хэлфорд?

Генри вспомнил лицо Миллера, прислушался к своим внутренним ощущениям, но вера не приходила… Чушь! Полный бред!

Если первое время Генри ежеминутно думал о побеге, то в последние дни путешествия он настолько поверил в то, что профессор знает что-то новое об Атлантиде, настолько увлёкся этим, что готов был рискнуть всем и вернуться в Золотой Каньон, раз уж разгадка находится там. Но иллюзорные надежды на разгадку тайны Атлантиды, которые зародил в его душе Уэлш, рассеял сам же профессор, и Генри вдруг вспомнил и ступени пирамиды, и жертвенный камень, и вырванное сердце на золотом блюде.

Попасть во второй раз в лапы мумий, облачённых в ржавые доспехи? Не-ет, увольте!

Бежать из этого поезда!

Генри решительно ткнул указательным пальцем в голову белого короля. Инкрустированная золотом фигурка со звонким стуком упала на доску.

— Сдаюсь!

В ту же секунду окно вагона разлетелось вдребезги, рухнула высокая фруктовница, покатились по столу красные и жёлтые яблоки, сметая с доски шахматные фигуры. В разбитое окно ворвался ветер, будто наперегонки зазвучали частые выстрелы.

Сползая с кресла на пол, Генри успел разглядеть несущуюся вдоль железнодорожного полотна дико гикающую кавалькаду. Облачка порохового дыма уносились за спины всадников, пули ёкали, увязая в обшивке вагона. Над головой вдребезги разлетались подвески люстры, хрустальной крошкой посыпались за ворот, не оставляли сомнения в том, что это не шоу Буффало Билла, а настоящее нападение.

Сидя на полу, профессор испуганно прикрывал голову ладонями, Генри с очумелым видом утирал с лица мякоть разорванного пулей яблока, и только Хэлфорд повёл себя спокойно, — накидывая на голое тело белую рубашку, не пригибаясь, вошёл в салон из купейного вагона, решительно перешагнул через ноги сидящего на полу профессора — волосы всклочены, на шее губная помада. Исчез за дверью в другом конце салона.

Над головой застучали шаги. Генри привстал, осторожно выглянул в окно. Поезд мчался по равнине, тень его реяла по бугоркам травы, а вместе с нею реяли тени людей, бегущих по крыше вагона.

Правильно говорят: удачный случай приходит к тому, кто его караулит. Пригибаясь, Генри побежал вслед за Хэлфордом, но с полпути рванулся обратно за забытым на спинке стула сюртуком. И чёрт бы с ним с сюртуком — не велика потеря, но в его внутренних карманах лежали оба блокнота, а это для Генри была бы серьёзная утрата.

Сорвав со спинки сюртук и на ходу надевая его, он бросился к двери, приоткрыл её, — охранника, вопреки заведённому порядку на задней площадке не было. Генри откинул с левой стороны площадки предохранительную цепочку, свесился с подножки на вытянутой руке. Ветер путал и бросал в лицо волосы, пригибал к земле несущийся мимо паровозный дым.

Нападающие, по счастью, мчались только по правую сторону поезда. Генри спрыгнул, перекатился через плечо, притаился под невысокой насыпью, испуганно ощупывая блокноты в карманах сюртука.

Дорога описывала дугу, и с того места, где он лежал хорошо было видно, как боковая дверь одного из вагонов откатилась, открывая хищный хобот пулемёта Гатлинга, шесть стволов которого в ту же секунду завращались огненной каруселью.

Вскидывая руки, нападавшие падали с сёдел, волочились по земле, застряв ногами в стременах. Другие летели через головы убитых лошадей, оставаясь неподвижно лежать среди бугорков колючей травы.

Пулемёт оказался для бандитов полной неожиданностью, но он был не последним сюрпризом, — едва деморализованные бандиты бросились врассыпную, как двери заднего вагона откатились, и из него на тихом ходу стали выпрыгивать вооружённые всадники на холёных гнедых лошадях.

В течение нескольких минут с бандитами было покончено, только одного нападавшего захватили живым. Поезд остановился, прикрывая солнце кисеёй рассеивающегося чёрного дыма. Потерявшие седоков бандитские лошади испуганно ускакали в сторону горизонта. Люди Хэлфорда возвращались к поезду.

Напрасно таился Генри за железнодорожной насыпью, — найти его не составило труда. Два всадника подъехали к нему, терпеливо подождали пока он нехотя поднимется на ноги, проводили к поезду.

У Хэлфорда оказалась сильная охрана — Генри насчитал десять всадников, а были ещё стрелки, оставшиеся в поезде. Кто-то из вернувшихся всадников, весело перекрикиваясь с товарищами, стал по малой нужде под огромный кактус; кто-то по дощатому трапу вводил обратно в вагон лошадей; кто-то, дымя сигарой, изучал следы пуль на стенах вагонов.

Пленённый бандит оказался молодой мексиканкой. Лёгкая бежевая юбка собрана складками у пояса, тесная синяя блуза застёгнута спереди частым рядом пуговиц, соломенная шляпа болтается за спиной.

Девушку ввели в салон одновременно с Генри.

— Нынче женщины нападают на поезда? — оглядывая ущерб, нанесённый салону, Хэлфорд только коротко глянул на бандитку. — Что вы молчите, мэм?

— Сеньорита, — поправила его девушка, гневно раздувая ноздри.

— О, простите, — банкир, наконец, удостоил девушку внимательным взглядом. — Могу я узнать, сеньорита, что вы надеялись найти в этом поезде? Насколько я знаю, здесь нет почтового вагона.

Мексиканка демонстративно отвернула голову к окну, давая понять, что не собирается отвечать на вопросы, тогда банкир перевёл взгляд на репортёра.

— А что касается вас, мистер Шелдон, вы меня обидели. Разве я не был гостеприимным хозяином?

— Тюремщик остаётся тюремщиком, — усмехнулся Генри, — даже если он пытается играть роль гостеприимного хозяина.

— Жаль! А мне казалось, мы почти подружились. Впрочем, как знаете, — Хэлфорд оглянулся на охранника, небрежно взмахнул пальцами. — В конюшню их! Похоже мистеру Шелдону не по душе моё гостеприимство.

Охранник грубовато схватил бандитку за руку, но девушка неожиданно вывернулась и так проворно двинула его коленом в пах, что бедняга, выпучив от боли глаза, присел на корточки.

Хэлфорд лишь усмехнулся, неторопливо подходя к мексиканке. В его спокойствии чувствовалась такая уверенность в себе, такая внутренняя сила, что девушка не решилась проделать с ним тот же трюк, хотя уже напрягла гибкое тело для удара. Хэлфорд некоторое время разглядывал красивое гневное лицо девушки.

— Мне нравятся женщины, в жилах которых вместо крови течёт кипяток, но всё хорошо в меру, так что будьте осмотрительнее, сеньорита, — он жестом подозвал Вагнера. — Проводите.

Презрительно скривив губы, мексиканка с достоинством вышла из вагона. Пройдя вслед за ней через площадки между вагонами, Генри впервые оказался во второй половине поезда и чуть не присвистнул от удивления.

Передвижная казарма!

На первый взгляд это был обычный товарный вагон, но в придачу к обычной откатной двери, он имел ещё две двери в торцах, для перехода из вагона в вагон. Армейские койки в два яруса стояли вдоль стены, в углу примостился стол с конторкой, на стене — стеллаж для оружия, напротив откатной двери — пулемёт на треноге.

Следующий вагон был приспособлен под конюшню. На всю его длину тянулись лошадиные стойла, в которых всхрапывали всё ещё возбуждённые схваткой кони. Только сейчас Генри по достоинству оценил подготовку людей Хэлфорда: они оседлали коней и были готовы к бою в рекордное время.

Молодого человека и девушку завели в закуток за последним стойлом, усадили спиной к стене вагона, сковали одной парой ручных кандалов, цепь которых была пропущена через вбитое в стену железное кольцо. Сидели плечом к плечу: у Генри задрана к кольцу правая рука, у мексиканки — левая.

— Гарри, посматривай за ними, — крикнул Вагнер, кидая ключ от кандалов одному из парней.

Вскоре вагон опустел, остался только тот, кого звали Гарри — он, видно, был дежурным по конюшне. Парень проверил, как закреплены на пленниках кандалы и вскоре зашуршал метлой в противоположном конце вагона.