Нет

Сергей Кузнецов, 2004

В мире, где главный враг творчества – политкорректность, а чужие эмоции – ходовой товар, где важнейшим из искусств является порнография, а художественная гимнастика ушла в подполье, где тело взрослого человека при желании модифицируется хоть в маленького ребенка, хоть в большого крота, в мире образца 2060 года, жестоком и безумном не менее и не более, чем мир сегодняшний, наступает закат золотого века. Деятели индустрии, навсегда уничтожившей кино, проживают свою, казалось бы, экстравагантную повседневность – и она, как любая повседневность, оборачивается адом. Творчество обесценивается, человеческая жизнь хрупка, и невозможно отмахнуться от ужаса бытия.

Глава 24

Щелк.

«–…И что мы ему скажем?

— Не мы — я. Твое дело — поддакивать.

— Послушай, Ан, у меня сердце не на месте. Зачем он им нужен, а?

— Лесси, ради бога, прекрати истерику. Никто его не тронет, ну, поговорят они с ним — и все.

— И ты веришь?

— Послушай, Лесс, дай-ка я тебе объясню один раз и навсегда. От меня и от тебя не требуется верить или не верить. От меня и от тебя требуется делать, что сказали, и не думать о том, о чем нам думать не положено. Я тебе больше скажу: мне насрать, что с ним будут делать. Я замужем за Хави уже шесть лет — и ни разу, слышишь, ни разу мы с ним не говорили об этих девочках-мальчиках. И я не собираюсь с ним об этом говорить, и думать об этом тоже не собираюсь. И вообще — ты когда-нибудь видела этих девочек у нас на площадке? Я — нет. Значит, их не снимают. Значит, Хави действительно ничего такого им не делает. По мне — точка. Он тебе что сказал?

— Он сказал: нам периодически надо говорить, ну, с детьми такого возраста. Про то, как они себя ведут, во что одеваются, что чувствуют, ну, если у них взрослые любовники, боятся ли, то-се. Он сказал: нам это нужно для достоверности, ля-ля-ля-ля-ля.

— Чего тебе здесь неясно?..»

Щелк. Шшшшшшшш. Щелк.

«–…Он сказал: нам периодически надо говорить, ну, с детьми такого возраста. Про то, как они себя ведут, во что одеваются, что чувствуют, ну, если у них взрослые любовники, боятся ли, то-се. Он сказал: нам это нужно для достоверности, ля-ля-ля-ля-ля.

— Чего тебе здесь неясно?..»

Щелк. Шшшшшшшш. Щелк.

«–…Он сказал: нам периодически надо говорить, ну, с детьми такого возраста. Про то, как они себя ведут, во что одеваются, что чувствуют, ну, если у них взрослые любовники, боятся ли, то-се. Он сказал: нам это нужно для достоверности, ля-ля-ля-ля-ля.

— Чего тебе здесь неясно?

— Да ясно мне…

— Ну и очень хорошо. Послушай, мы тут одуреем от жары. Давай не застревать, а? Если увидишь кого подходящего — зови меня и сразу примажемся. Я хочу через полчаса выйти отсюда нафиг.

— Если им только поговорить — зачем он сказал «посимпатичней»?

— Потому что симпатичные ведут себя иначе, чем всякие уроды.

— Обычно он всегда просит посимпатичнее?

— Лесс, ты что — коп?

— Нет, блин, я просто, ну… У меня сердце не на месте.

— Засунь его себе в задницу. Там ему будет как раз. Все, пошли».

Щелк. Шшшшшшшшшш. Щелк.

«–…-кола!..»

Щелк. Шшшшшш. Щелк.

«–…Мне кока-кола!

— А мне спрайт! Тебя как зовут?

— Ян.

— Я Анни, а это Лиза.

— Клево.

— Ты круто танцуешь!

— Спасибо, вы тоже ничего себе. Можно я угощу?

— Ай-йя, а у тебя есть стиль! Лиз, скажи Яну спасибо, не стой букой!

— Спасибо.

— Не за что.

— Ауч, она холодная.

— Я подержу.

— Нет-нет, все окей. Пойдемте вот туда, там не так грохочет. Я запарилась, ффффух…»

Щелк. Шшшш. Щелк.

«–…учишься? В каком классе?

— Лиу-Синь Секондари, пятый. A вы в каком?

— В шестом. В Блю-ай Секондари. Знаешь, что это такое?

— Нет.

— Это киношкола. Мы учимся на киноактеров.

— Киношкола? Для детей?

— Для ОДАРЕННЫХ детей. Вместо обычной.

— Ай-йя.

— Спасибо. Я актриса, а Лиз вот — режиссер.

— Ай-йя.

— Спасибо еще раз.

— Это должно быть дико круто.

— Это дико круто. Но мы пашем, знаешь как? Я вот вчера говорила новеньким, которые пришли записываться на пробы: «Ребята, если вы думаете, что тут все блеск и слава — лучше идите назад, в свои простые школки. Здесь вам придется работать с утра до ночи».

— А у вас бывают пробы?

— Собственно, раз в год. Следующий раз — завтра. Лиз, правда, завтра, я не путаю?

— Да, завтра.

— А я могу попробовать?

— Эй, эй! Ты думаешь, это легко? У нас конкурс — шесть человек на место.

— Я талантливый.

— А кем ты хочешь быть?

— Актером.

— Актером — восемь на место. Впрочем, может, ты действительно талантливый…

— Думаешь?

— Не знаю, не знаю… А ты не боишься пролететь?

— Что мне надо сделать?

— Запиши адрес… А вообще нет, не надо. Если ты придешь туда сам, тебя еще и не пустят. Толпа в последний день такая — могут вообще сказать: все, больше не записываем. Лучше мы тебя проведем. Я могу устроить. Правда, Лиз?

— Легко.

— Завтра в десять утра на углу Парк-стрит и Шестнадцатой. Я не буду ждать ни секунды, у меня в половину съемки…»

Щелк. Шшшшш. Щелк.

«–…Завтра в десять утра на углу Парк-стрит и Шестнадцатой. Я не буду ждать ни секунды, у меня в половину съемки…

— Я не опоздаю!

— Постараюсь про тебя не забыть. Все, мы пошли, нам завтра на репетицию вставать. Лиз, ты допила? Забери стаканы, верни на стойку, завтра в десять, Парк-стрит и Шестнадцатая, бодренько держись, наш реж это любит. Бай-бай».

Щелк.

— Это значит, что у нас остается двадцать один час.

— А если они действительно с ним просто поговорят?

— Кшися, ты чего???