Смерть отменяется

Сергей Литвинов, 2022

В Советском Союзе изобрели бессмертие… Ангелы готовы изменить что-то в твоей прошедшей жизни – но у тебя есть только одна попытка… Римская империя не распалась, она в настоящее время раскинулась на четырех континентах, и там царят жестокие и кровавые нравы… Для тотального контроля над населением в нашем городе внедряется система «Иов многострадальный»… Читайте эти и другие новые рассказы мастера детектива Сергея Литвинова!

Судилище

Меня вывели в большой зал, чем-то похожий на модерновый советский кинотеатр или большой дом культуры вроде бывшего кинотеатра «Россия» на Пушкинской площади. Хорошо еще балкона с бельэтажем не было. Но зал весь оказался заполнен до отказа. Ни одного свободного места. И это было, конечно, ужасно неудобно, потому что был я совершенно голым.

При моем появлении по залу прошел шумок, но никто, естественно, не зааплодировал — да я и не ждал никаких оваций.

Меня усадили прямо посреди сцены, на колючий и неудобный стул. Его сиденье было из кожзаменителя, поэтому прилипало к голой коже.

В зале вроде бы не было знакомых лиц. Сидевшие в первом ряду две девушки обменялись между собой усмешливыми замечаниями — возможно, по поводу моих скромных статей. У меня и впрямь все скукожилось, да еще и холодно было, из какой-то дыры все время поддувало. Я постарался усесться так, чтобы прикрыться, хотя бы ляжками, от посторонних взглядов. Кисти рук мне привязали кожаными ремешками к деревянным поручням кресла. Крайне неудобно, и морально и физически, было так сидеть голеньким на виду у всего зала.

Откуда-то раздался голос, монотонный, тихий и усталый:

— Слушается дело номер двенадцать миллиардов сто двадцать три миллиона… Впрочем, порядковый номер является конфиденциальной информацией… В деле имеется эпизодов… Э-э, точное количество эпизодов также является закрытыми данными и может быть изменено, добавлено или исключено в ходе процесса. Итак, эпизод первый. Оскорбление действием, насилие. Нарушение статьи о почитании старших. Подсудимый в возрасте четырех с половиной лет третировал свою прабабушку, оставленную за ним присматривать, оскорблял ее и даже бил. Обладая ограниченной подвижностью, женщина не могла защититься и только молила о пощаде. Так продолжалось несколько часов, пока не пришли родители.

— Вызваны ли свидетели по делу? — прозвучал другой голос, низкий, глубокий — явно голос Главного.

— Прабабушка героя от показаний отказалась, ссылаясь на поправку, позволяющую не свидетельствовать против прямых родственников.

«Бабушка, — растроганно подумал я. — Ты опять меня спасаешь».

— Тогда заслушаем подсудимого.

— Протестую! — На авансцену откуда-то вспрыгнул молодой человек, до чрезвычайности модно и импозантно одетый, в дорогущем костюме и туфлях, в эффектном галстуке и с платочком в наружном кармане. Лицо его украшала небольшая стильная бородка. Внешне он напоминал актера Аль Пачино — но не нынешнего, восьмидесятилетнего, а молодого, времен «Крестного отца». Адвокат, сразу понял я. Он сразу стал бурно выступать, прямо с места в карьер.

— Прошу вообще исключить эпизод из рассмотрения! Как справедливо разъяснялось специальным определением высокого суда, ни один подсудимый не несет ответственности за свои деяния до первого причастия или — в случае если он по каким-то причинам не принимал причастия — до того возраста, когда в соответствующей конфессии его положено вкушать. В нашем случае это семь лет, и возраст подсудимого во время инкриминируемого ему деяния совершенно явно до него не дотягивает. Прошу исключить эпизод!

— Принимается! — раздался глубокий бархатный голос из выси. — Случай первый из рассмотрения дела исключается.

Адвокат удовлетворенно, сценически развел руками и подмигнул мне, мол, смотри, каков я! Держись меня, приятель, и мы их всех разнесем!

Снова зазвучал первый, невидимый, торопливый и равнодушный голос — судя по всему, секретаря:

— Слушается эпизод номер два. В возрасте одиннадцати лет подсудимый толкнул девочку, сидевшую на перилах беседки. Девочка упала с большой высоты и сломала руку: двойной перелом лучевой кости со смещением. Статья о насилии, закончившемся членовредительством. Потерпевшая присутствует в зале?

— Да! — На авансцену, к небольшой трибунке, вышла женщина, которую я совершенно не помнил: уже совсем не девочка и даже далеко не молодая, с бесконечно усталым лицом.

— Опишите, пожалуйста, ситуацию и меру своих страданий, — спросил ее откуда-то сверху глас секретаря.

— Было очень неожиданно и больно, — пожаловалась женщина, поглаживая руку. — Вдруг я лечу на асфальт с большой высоты. Потом я долго лечилась. А этот, — она кивнула на меня, — все твердил, что сделал все нечаянно. Хотя это явное вранье.

— Вы простили подсудимого?

— Н-не знаю. Не думаю, что простила. Вряд ли простила.

— Подсудимый! Что вы можете сказать в свое оправдание?

Ко мне быстренько подбежал адвокат и скоро зашептал: «Соврите им что-нибудь. Обычно хорошо идет про любовь. Любовь для них вообще — ключевое слово, они от него млеют. Скажите, что у вас к этой девочке зарождалось тогда первое, трепетное чувство и вы таким образом хотели к себе ее внимание привлечь. Только с сексуальной составляющей не переборщите, всего в меру».

Он отскочил, и я понял, что весь огромный зал теперь смотрит на меня и ждет моего слова.

— Я виноват, — пробормотал я. — Я просто был молодой дурак и ни о чем не думал. Прости меня, Ира, — откуда-то вспомнилось прочно забытое имя девочки, и слезы непроизвольно потекли по моему лицу.

Свидетельница со своего места посмотрела на меня с жалостью.

— Итак, мы видим, — тут же вклинился бойкий адвокат, — что происшедшее можно трактовать как простую случайность, полное отсутствие злого умысла, а такие эпизоды, по определению высокого суда, из рассмотрения исключаются.

— Ты прощаешь его, Ира? — раздался громовой и бархатный голос сверху, и в зале вдруг зазвучала тревожно-бравурная музыка, словно в телевизионной судебной передаче-реконструкции.

— Да, — тихонько произнесла она.

— Громче, пожалуйста!

— Да, прощаю.

Снова бравурный аккорд. В зале кое-кто зааплодировал.

— Ввиду прощения потерпевшей данный эпизод из дела предлагается исключить, — прокомментировал невидимый секретарь.

После раздумчивой паузы, во время которой опять слышалась волнующая, тревожная химическая музыка, вдруг прогудел сверху голос судии:

— Эпизод исключается.

Ко мне подскочил адвокат и потрепал меня по голому плечу.

— Тьфу-тьфу-тьфу, хорошо идем! Они уже по двум эпизодам обломались.

— Эпизод третий, — секретарь не унимался. — Неоднократная, в цинической и особо цинической форме хула на Господа нашего. Неоднократное произнесение имени Его всуе. Рассказывание неприглядных и непроизносимых анекдотов, то есть злостное и неоднократное нарушение заповедей первой и третьей. Ввиду многократности вины, а также ее распределенности во времени и пространстве и отсутствии прямых пострадавших предлагается свидетелей по каждому из данных эпизодов не вызывать. Если подсудимый будет отрицать, перейдем к конкретному рассмотрению каждого эпизода и соответствующим доказательствам.

Конец ознакомительного фрагмента.