Человек бегущий

Сергей Медведев, 2021

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ МЕДВЕДЕВЫМ СЕРГЕЕМ АЛЕКСАНДРОВИЧЕМ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА МЕДВЕДЕВА СЕРГЕЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА. «Зачем я все это делаю? Почему я уже двадцать лет, проспав три-четыре часа, встаю ни свет ни заря, впотьмах ем мюсли и банан и выскальзываю в утренний холод – чтобы куда-то бежать, ехать, плыть?» В своем романе известный ученый, журналист и спортсмен-любитель Сергей Медведев делится опытом жизни в спорте, показывая, что работа с телом – важная часть самопознания и принятия своего единства с мирозданием. От захватывающих репортажей с экстремальных забегов, заплывов и лыжных марафонов по всему миру до философских размышлений о телесности в XXI веке – книга вбирает в себя множество эпох, стран и жанров повествования, но в центре ее неизменно остается все тот же романтический герой, «человек бегущий», для которого тело – неисчерпаемый источник радости. Сергей Медведев – профессор Свободного университета в Москве, публицист, теле- и радиоведущий, автор книги «Парк Крымского периода».

Черничный блюз

1

Время 4 утра. Температура — 23, в воздухе застыл морозный туман. Передо мной огромное снежное пространство размером с десяток футбольных полей, огороженное забором с рекламными щитами. Оно пока еще пусто, но по другую сторону ограды собрались тысячи людей, которые стоят в очередях в несколько деревянных ворот, ведущих внутрь. Кто-то, подобно рыбакам на льду, сидит на раскладном стуле в пуховом комбинезоне, кто-то греется у железных бочек с горящими досками, которые бросают резкие тени на лица, словно на картинах Гойи. Внешне люди спокойны, тихо переговариваются и шутят друг с другом, но внутренне они сосредоточены и напряжены: любое появление незнакомца, пытающегося вклиниться в очередь, встречает моментальный жесткий отпор.

Это стартовое поле лыжного марафона Vasaloppet, «Васа», как называют его лыжники, 90-километровой гонки от Салена до Муры в шведской провинции Даларна, в которой еже годно стартуют 16 тысяч человек. Участники стоят в очередях в стартовые карманы, которые были определены по их прошлым результатам или по протоколам с других зачетных гонок. Карьера хорошего лыжника-любителя — это продвижение вверх по группам «Васы», вплоть до престижной первой (гонщики со 150-го до 500-го номера) или небожителей элитной (первые 150, где стоят профессионалы, гонщики Кубка мира и серии Skiclassics, вместе с самыми сильными любителями). Но отобраться в группу — это половина дела, надо еще заранее зайти в стартовые коридоры, чтобы встать в первые ряды своего кармана: это даст выигрыш в сотни мест. Поэтому гонщики и занимают очередь с ночи — с 3, с 4 часов утра — и греются у костров, подобно древним воинам перед битвой.

Эта история начинается в канун нового 1521 года, когда Швеция боролась за независимость от Дании. Одним из участников этой войны был молодой дворянин по имени Густав Эрикссон, племянник бездетного регента Швеции Стена Стуре Старшего. Он был нрава крутого и непокорного: по легенде, учась в Уппсальском университете у датского ментора, чтобы доказать свою независимость, он пробил кинжалом Библию со словами «Тысяча чертей на тебя и на твою школу». После перемирия с датским королем Кристианом II он был отправлен заложником в ненавистную Данию, но бежал в свободный ганзейский Любек, а оттуда в родную Швецию, в Даларну, где в декабре 1520 года пытался поднять восстание против датчан. Местные бюргеры и крестьяне слушали его с недоверием, датская стража шла по пятам, и после неудачного выступления Эрикссона перед собранием в городе Мура он бежал на лыжах через сопки в сторону Норвегии. Тем временем в Муру пришли известия, что в Стокгольме король Кристиан позвал на пир и предательски убил 80 шведских дворян, включая отца и брата Эрикссона, чаша терпения местных жителей переполнилась, и они послали за Густавом двух лучших лыжников, чтобы позвать его возглавить восстание. По легенде, те смогли нагнать его только в селении Сэлен в 90 километрах, у норвежской границы. Эрикссон вернулся, в 1521 году восстание охватило всю Даларну, и он двинулся на Стокгольм, который сдался ему в июне 1523 года. Он взошел на шведский престол 6 июня 1523 года под именем Густава I и стал основателем королевской династии Васа по имени своего рода. В честь его 90-километрового перехода и был задуман марафон из Сэлена в Муру под названием Васалоппет, «гонка Васы».

Любопытно, что у соседней Норвегии — похожая история спасения будущего короля, только происходила она тремя веками ранее, зимой 1206 года, когда сторонники партии биркебейнеров (изначально прозванных за бедность «лапотниками», «березовыми ногами», так как обуты они были в лапти из бересты), двигаясь на лыжах через горы и леса, унесли в Трондхейм от кровожадных соперников младенца, наследника престола Хакона IV. Мальчик стал королем Норвегии в 1217 году и положил конец гражданским войнам в 1240 году. В память об этом переходе норвежцы учредили в 1932 году свой лыжный марафон, Биркебейнер, где участники несут с собой рюкзак весом с младенца, как минимум три с половиной килограмма.

Но Васалоппет появилась первой, в 1922 году — на волне межвоенного национализма гонки с патриотической легендой возникали тогда по всей Европе. В феврале житель Муры Андерс Перс опубликовал в местной газете статью с идеей проведения забега в честь перехода Густава Васы, на следующий день ее перепечатала национальная Dagens Nyheter, пожертвовав 1000 крон на организацию соревнований, и гонка состоялась уже месяц спустя, 19 марта 1922 года, собрав 119 участников, включая лучших лыжников Швеции. Первым на финише в Муре со временем 7 часов 32 минуты оказался 22-летний Эрнст Альм, став в итоге самым молодым победителем за почти столетнюю историю гонки. Васалоппет — это территория опытных лыжников: самым возрастным победителем стал швед Йорген Бринк, который выиграл ее накануне своего 38-летия в 2012 году, поставив заодно рекорд трассы — 3 часа 38 минут, более чем вдвое быстрее первого чемпиона.

За век существования Васалоппет отменяли лишь трижды, в 1932, 1934 и 1990 годах — исключительно из-за бесснежных зим; ни Вторая мировая война, ни убийство премьер-министра Швеции Улофа Пальме накануне гонки 1986 года не остановили ее проведения: гонщики на старте почтили его память минутой молчания. В послевоенное время численность участников неуклонно росла, но настоящий прорыв случился после 1966 года, когда телевидение стало транслировать гонку вживую и «Васа» сделалась одним из главных событий годового календаря и маркером национальной идентичности. Сегодня Васалоппет — один из самых узнаваемых шведских брендов, наряду с ABBA и IKEA, несущий в мир основные шведские ценности: северную природу, простоту и рациональность, упорство и преодоление, равноправие и демократизм. «Васа» — символ эгалитарного спорта, где вместе стартуют лучшие лыжники мира и простые любители, где регулярно участвовал нынешний король Швеции Карл XVI Густав, где молодые волки, амбициозные атлеты из сотен клубов, разбросанных по стране, получают шанс сразиться с вожаками стаи, заявить о себе миру, ворваться в сотню, тридцатку, десятку лучших. От этого на Васалоппет такой суровый дух соперничества — десятилетиями там соревнуются провинции и города, заклятые соседи шведы и норвежцы, мужчины с лучшими женщинами.

С женщинами, впрочем, отдельная история. Как и на всех массовых стартах в мире, женщины весь ХХ век боролись за свое участие наравне с мужчинами. На Васалоппет в 1923 году участвовала одна лыжница, Маргит Нордин, и после этого вплоть до 1980 года участие женщин было запрещено, чтобы, как говорилось тогда, не компрометировать образ гонки как самого тяжелого испытания; затем еще на протяжении шестнадцати лет, до 1997 года, женщин допускали, но не награждали победительниц. Начиная с 1960-х, многие протестовали против этих патриархальных правил, и некоторые женщины участвовали в гонке, переодетые мужчинами — так, в 1978 году две лыжницы бежали в профессиональном театральном гриме, с усами и бородой, и давали по ходу гонки интервью телевидению. Сегодня женщины-лидеры едут вместе с первой группой гонщиков, проигрывая в общем зачете лучшим мужчинам лишь 15—20 минут. И если победителя традиционно чествует «кранскулла» («девушка с венком»), местная незамужняя девушка, спортсменка, одетая в народный костюм провинции Даларна, которая вешает лавровый венок на шею первого атлета (что порой не всегда удается сделать в финишном спринте), то победительнице теперь отдает почести «крансмас» («мужчина с венком»), отобранный по тем же критериям и одетый в длинный кафтан и широкополую шляпу. Ну а я всегда стараюсь равняться на победительниц: иногда в местных гонках мне удавалось их обогнать или быть «в призах» в женском зачете, а на соревнованиях уровня Васалоппет я считал за большую удачу забежать в женские топ-10.

И хотя зачет на Васалоппет личный, у нее атмосфера командной гонки: помимо пары десятков профессиональных команд серии Skiclassics, это сотни корпоративных и местных клубов. Вдоль трассы в стратегических местах оборудованы их пункты поддержки: вот палатки Volvo, вот городок АВВ, вот группы болельщиков знаменитого IFK Mora, спортклуба Мура — и у всех свои логотипы, командные комбинезоны, снегоходы, смазчики, поильщики, массажисты, тренеры с запасными палками, расставленные в самых опасных местах; «Васа» — это непрерывный дух состязания, криков „heja!“, „heja!“, смолистый дым костров, горящих вдоль трассы, лай собачьих упряжек, трещотки и колокольчики детей, мчащиеся по параллельным шоссе командные фургоны, жужжащие сверху дроны и стрекочущий вертолет телевизионщиков: видеть или хотя бы слышать его — хороший знак, значит, ты недалеко от лидеров.

Все начинается примерно за год — вернее, за 49 недель до старта, когда открывается регистрация на гонку следующего года. Гонка всегда проходит в первое воскресенье марта, и значит, в заранее объявленный воскресный день в конце марта за пять минут до полудня по шведскому времени десятки тысяч людей по всему миру сидят у компьютеров, считая секунды, причем некоторые для верности просят своих родственников и друзей продублировать их запрос (перекрестные регистрации потом отсекаются). Ровно в полдень открывается портал, и 15 800 стартовых слотов — а именно такое максимальное количество установлено организаторами, чтобы гонка не превратилась в кучу-малу — уходят за пару минут; рекордным временем было 40 секунд. Одновременно бронируется жилье: в деревенской местности между Сэленом и Мурой и в радиусе ста километров вокруг все гостиницы, коттеджи, кемпинги и частные дома забронированы за год, иные и на годы вперед, а какой-нибудь сарай рядом со стартом может стоить по 200 евро за место на топчане.

Впереди будут месяцы тренировок, летняя подготовка, лыжероллеры и кроссы, силовая работа на тренажерах и имитация с лыжными палками. Многие пожертвуют неделями летнего отпуска, чтобы поехать в октябре и ноябре на первый снег — на север Швеции и Финляндии, а в России — в Коми или на Северный Урал, на вершину Теи в Хакасии или в Малиновку в Архангельской области, где темнота будет 20 часов в день: жить в спартанских условиях по четыре человека в комнате, варить себе макароны и накатывать тренировочный объем на освещенных трассах или в темном лесу с налобной фарой. Потом придет зима, начнутся первые старты, на которых они будут стараться улучшить свои результаты, чтобы отобраться в более высокую стартовую группу на «Васе», и, приехав в Сэлен или Муру, в зону регистрации, выстаивать очереди в кабинку со словом Seedning, «посев», где строгие шведские комиссары гонки будут внимательно изучать их протоколы и сверять со своими таблицами, чтобы шлепнуть на стартовый номер печать с лучшим номером группы — или сурово качать головой: твои результаты не годятся, стартуй из той группы, куда тебя распределили.

А накануне дня гонки, в субботу, начнется коллективное шаманство со смазкой. Классический ход, в отличие от конькового, — это умение хорошо намазаться на держание, положить правильную мазь под колодку лыжи. Васалоппет проходит в начале марта, в переходную погоду на стыке зимы и весны, когда температура может по ходу гонки меняться на 10—15 градусов: в 7 утра на старте в Салене может быть — 20, а на финише в Муре после 14 часов может быть оттепель с дождем; кроме того, трасса пересекает несколько природных зон, от сопок с тундрой и редколесьем до лесистых низин и болот. Лыжники сравнивают десятки прогнозов от разных метеослужб, ездят с градусниками для снега в разные точки трассы, звонят знакомым смазчикам; одновременно представители фирм лыжных мазей расставляют свои палатки с прогнозами погоды и вариантами смазки. Стартовый и финишный городки гудят, как ульи, всюду расставлены переносные станки для подготовки лыж, сноровисто орудуют утюгами бывалые смазчики в фартуках, дымят фтористые порошки, гонщики озабоченно обсуждают слои «бутерброда» под колодку — грунт, жидкая мазь, твердая мазь, и главное — чем «закрываться» — что класть самым верхним слоем, чтобы работало на разбитом в кашу стартовом поле и на самом сложном участке трассы — великом и ужасном стартовом подъеме.

Потому что хотя Васалоппет — это 90 километров непростой трассы по холмам, лесам и открытой тундре, самая сложная ее часть — это узкий стартовый подъем в сопки, который тянется с 1-го по 3-й километр с набором высоты 200 метров. Огромное стартовое поле в 16 тысяч человек разгоняется на первом километре и упирается в бутылочное горлышко — извилистую просеку в густом лесу, которая двумя рукавами уходит наверх и теряется где-то за вершинами елей. Тридцать параллельных лыжней превращаются в 4—5, лыжники толкаются, подсекают друг друга, ломая хрупкие карбоновые палки соседей, срезая с них лапки, неуклюже встают «елочкой» — попробуйте-ка остановитесь на скользких лыжах на крутом подъеме, когда спереди частокол спин, а сзади подпирают! Первые 200–300 сильных атлетов пролетят эти три километра ходом, причем большинство так хорошо готовы, что затолкаются руками, люди из первой тысячи потеряют в собирающейся пробке до пяти минут, зато тех, кто идет сзади, ждет нарастающий ад: треск палок и лыж, сдавленные окрики и проклятья, водовороты вокруг упавших лыжников и колышащаяся, напирающая сзади неумолимая толпа. Болельщики на подъеме стоят с запасными палками, камеры шведского ТВ выхватывают из толпы отдельные человеческие трагедии, кто-то на обочине, держа в руках сломанные лыжи, обескураженно дает интервью. Участники из десятой тысячи проведут в этой пробке до часа, из пятнадцатой — могут потерять и два. Именно поэтому так сражаются люди за места в стартовых коридорах, порой тратя годы, чтобы подняться на один-два кармана вверх, поэтому и горят с глубокой ночи на стартовом поле костры и стоят в них замерзшие лыжники, чтобы в 5 утра, когда откроют ворота, кинуться в свой коридор и положить лыжи в первом ряду.

Но как ты ни готовься, как ни занимай с ночи очередь, как ни выбирай лыжи и смазку, сколько ни расставляй по трассе сокомандников и друзей, Васалоппет окажется жестче, сложнее и неожиданнее и опрокинет твой самый тщательный план. Другие гонки мирового марафонского календаря, например, Кёниг-Людвиг-Лауф в Баварии, Энгадинский марафон в Швейцарии и Марчалонгу в итальянском Трентино, можно спланировать до минуты, но «Васа» — это стихия, которую нельзя предсказать. По погодным условиям на нее похож норвежский Биркебейнер, который проходит в паре сотен километров к западу поздней весной, в еще более капризную погоду, меняющуюся от чистого льда до снежного бурана и дождя, но там старт дают в течение нескольких часов по возрастным группам, и нет фактора толпы, который является главным элементом непредсказуемости на Васалоппет. Иными словами, «Васа» — это судьба, и относиться к ней следует, как опытному альпинисту к горе: почтительно, смиренно и с долей фатализма.

2

Я бежал Васалоппет восемь раз, и ни одна гонка не была похожа на другую. Были быстрые, по чистому льду, которые пролетались на одном дыхании, далеко из 5 часов, были медленные и мучительные, когда тело отказывалось работать уже на двадцатом километре, и впереди лежали 70 километров позора, но в целом мне почти всегда удавалось заезжать в тысячу, а пару раз даже в пятьсот лучших, так что обычно я ехал в окружении амбициозных любителей, идущих на результат, с командами и группами поддержки, и плохо представлял себе, что происходит сзади, в «чернике» — так называют толпу более медленных участников, которые выпивают на пунктах питания весь blåbärssoppa, знаменитый шведский черничный кисель, горячий, мягкий и питательный, который стал фирменным знаком Васалоппет, — в той самой десятой тысяче, что покорно стоит в очереди на стартовый подъем. И лишь однажды представился случай увидеть настоящую трудовую «Васу» изнутри, с далеких позиций.

В тот год я был готов, как никогда. Снег выпал рано, удалось вкатиться в сезон и набрать 700 километров объемов, потом пошли скоростные тренировки, гонки — 63-километровый марафон в эстонском Тарту и 50-километровая Финляндия-хиихто в финском Лахти, в обеих из которых я финишировал в топ-50, так что отобрался в первую стартовую группу на «Васе», сразу за элитой. В мечтах маячили наполеоновские планы заехать в топ-300, а то и повыше, и сердце сладко замирало в предчувствии того, как я, завидев заветный шпиль церкви в Муре, ускорюсь на финиш в окружении элитных номеров.

Предстартовое волнение охватило меня уже на стойке выдачи негабаритного багажа в стокгольмском аэропорту Арланда, где собрались поджарые небритые мужчины молодого и среднего возраста в куртках лыжных брендов, исподволь оглядывая друг друга, чтобы оценить силу соперника — кто знает, может, с этими сухими итальянцами в спортивных костюмах клуба карабинеров мы схватимся на подъеме к Рисбергу или Оксбергу? С грохотом выкатили тележку с лыжными чехлами — все серьезные, на 5–10 пар, а у кого-то и палки в отдельных тубах — и, разобрав их, мы двинулись в сторону стоянки.

Там меня уже ждали друзья из Петербурга, приехавшие на микроавтобусе с большим скибоксом на крыше, где вместе с лыжами их жен, детей и с моими привезенными из Москвы тремя парами насчиталось 30 пар лыж. Мы ехали в арендованный домик в двадцати километрах от старта, и по мере продвижения на север возрастало на шоссе количество автомобилей с такими же капитальными скибоксами, обклеенными стикерами с известных марафонов. Заехав в коттедж, мы отправились на регистрацию, получили стартовые номера, а я еще и штамп на проход в вожделенную первую группу, побродили по экспо, прикупив на память по фирменной шапочке и послушав советов смазчиков от фирм-производителей. Как это часто бывает на Васалоппет, в субботу, накануне гонки, ожидалась идеальная морозная погода, а в ночь и в утро старта — обильный снегопад.

На следующее утро мы поехали на 20-й километр трассы откатывать лыжи, чтобы понять, какая из пар лучше едет по этому снегу. Был погожий мартовский денек, мягко светило и уже немного пригревало солнце, по окружающим сопкам разбегались мохнатые северные ели, причудливо облепленные снегом от недавней метели. Найдя небольшую горку с длинным выкатом, мы разложили там десяток пар лыж с разными структурами (микронасечки на скользящей поверхности на разные типы снега, нанесенные шлифовальным камнем на специальном станке) и стали тестировать, на какой можно укатить с горки дальше. Откровенно говоря, эта процедура, перенятая у ведущих команд с их сотнями пар спонсорских лыж и десятками специальных помощников, откатчиков, у нас, любителей, напоминает карго-культ, но осознание собственной серьезности и профессионализма, пускай и не влияющее напрямую на результат, — это часть удовольствия, за которым, в итоге, мы все сюда и приехали.

И тут случилась первая неожиданность: перестегиваясь из одной тестовой лыжи в другую, я поскользнулся на обледенелой горке, лыжа поехала вперед, нога полетела вверх, и я шлепнулся на спину — но не приземлился на ягодицы, а упал поясницей на жесткую термофлягу, которую лыжники возят с собой на поясе на разминку и тренировку. Спину пронзила резкая боль, которая и через пять минут не отпустила, а тупо засела сзади под ребрами, не давая нормально вздохнуть. Поначалу я делал вид, что ничего не происходит, откатал еще две пары лыж, морщась от боли, прокатил еще десять километров с разминочной скоростью, после чего окончательно сдался и поехал к травматологу в Сэлен. Диагноз был прост и неутешителен, как я и подозревал, — ушиб и трещина ребра возле точки прикрепления к позвоночнику. Лечение и гипс никакие не требуются, сказал врач, просто несколько недель покоя — но пока что каждый шаг и вдох отдавались острой болью.

Я попросил его выписать мне мощное обезболивающее, опиодный анальгетик трамадол. Я знал его по паре своих прошлых травм, его давали в первый день после операций как самое сильное средство после опиатов, и еще однажды, много лет назад, он помог мне на отборе в российскую команду на приключенческую гонку Camel Trophy, когда, сорвав накануне спину, я еще двое суток поздней осенью таскал вместе с командой на своих плечах внедорожник Land Rover по болотам и оврагам Подмосковья. В финальную четверку я тогда не отобрался, но эффект трамадола запомнил хорошо — и еще запомнил, что он дает тошноту, головокружение и потерю внимания. Не случайно Всемирное антидопинговое агентство уже не первый год думает о том, чтобы включить его в список запрещенных препаратов: по слухам, профессиональные велогонщики используют его, чтобы заглушить боль от падений и перегрузок, но он же служит причиной массовых завалов, когда спортсмены в пелотоне теряют концентрацию. В любом случае, на тот момент он не был запрещен, и я решил принять его вечером и утром перед гонкой.

Последние часы прошли в поисках волшебной формулы мази держания, ибо погода ожидалась, что называется, залетная — ночью — 3, утром на старте — 1 и снегопад, на середине трассы 0 и снег с дождем, на финише +3 и дождь — и в панических звонках знакомым профессиональным смазчикам, каждый из которых давал свой железный вариант: «держать будет, как на гвоздях». Ночью непрерывно валил снег, наш домик в сопках засыпало по окна, и мы поднялись уже в 3 утра, чтобы откопать крыльцо и машины. Я так и не смог заснуть: из-за боли в ребре я не мог лежать, только сидеть. Позавтракали мюсли, замоченными с вечера в кефире: получилась малоаппетитная замазка, мало похожая на легендарные швейцарские бирхер-мюсли, я принял еще одну таблетку трамадола — и тут меня накрыло его побочными эффектами, и я помчался на крыльцо, где меня вывернуло наизнанку всем только что съеденным. Умыл лицо снегом, подышал сырым воздухом и вернулся в дом. Вдобавок к трещине в ребре, мне предстояло бежать 90 километров натощак.

В Сэлен приехали ближе к 7. Снегопад немного ослаб, но стартовое поле уже превратилось в кашу. Мы положили последний слой мази по погоде, закинули рюкзаки со сменной одеждой в грузовики, которые поедут на финиш, и заняли места в своих стартовых коридорах. В разрывах низких облаков появлялись отчаянно синие куски весеннего неба, над нами завис вертолет телевизионщиков, зазвучала знаменитая стартовая мелодия Васалоппет. Меня немного мутило от бессонной ночи и от пустого желудка, состояние было, как с похмелья, но впрыск предстартового адреналина был куда мощнее: я считал секунды и думал не о теле, а о дистанции передо мной.

3

Как всегда за грохотом вертолета я не расслышал стартовый выстрел, просто все вокруг поехали. Начал толкаться прыжками и я, высматривая просветы между спинами впереди, обгоняя зазевавшихся соперников. Разгонный отрезок напоминает игру в шашки: все прыгают из лыжни в лыжню, выбирая самую быструю — от того, как ты отработаешь первый километр, зависят оставшиеся 89. И в этот момент, как в замедленном кино, я увидел, как один лыжник передо мной, перестраиваясь, подсекает другого, оба падают, я неотвратимо въезжаю в этот завал и лечу вперед рыбкой, раскинув руки и ноги. Тут же кто-то проезжает по моей палке, ломая ее, я беспомощно барахтаюсь на снегу, пытаясь встать, пока мимо и поверх меня несется полубезумное стадо со скоростью тридцать человек в секунду, наконец, через боль мне удается подняться и осторожно, под окрики едущих сзади, пробраться к краю стартового поля. Я качусь вдоль барьеров, выпрашивая у зрителей запасную палку, пока не доезжаю до маршала с ворохом палок, который дает мне одну. Рядом проносятся номера уже из шестой и седьмой тысячи, а сзади напирают еще десять тысяч. Гонка на результат для меня была закончена, не начавшись, оставалась гонка на выживание.

Меня окликнули из толпы зрителей — это был знакомый лыжник, живший с семьей в Швеции и снимавший домик прямо возле стартового подъема. Сразу оценив мою ситуацию, он предложил пойти позавтракать, чтобы подождать, пока рассосется пробка на подъеме, но я не оценил его юмора и покатил вперед — чтобы через сотню метров упереться в стену из людей. Очередь на подъеме была похожа на толпу у эскалатора в час пик в метро: мерно колышущаяся масса, продвигающаяся вперед по сантиметру. Далее, насколько хватало глаз, уходила вверх река разноцветных шапочек. Я тоже вошел в ритм колебаний, стараясь устоять на лыжах на скользком склоне, прижав палки и локти к туловищу. Иногда справа или слева раздавался сдавленный крик или треск палки, оступалось и падало тело, и толпа молча обтекала его по законам гидродинамики.

Через полчаса этого черепашьего толкания крутизна подъема ослабела, толпа стала растягиваться и прореживаться. Еще через десять минут мы миновали табличку 87 километров до финиша (на «Васе» километры считаются в обратном порядке), вышли на равнину и покатили по редколесью под рваным, серым небом. Впереди, насколько хватало глаз, растянулись караваны лыжников; сначала мы шли в три лыжни, потом в две, и наконец, выстроились в одну бесконечную колонну, в которой было, наверное, две сотни людей. Катили плотно, лыжа в лыжу, наезжая на пятки друг друга. Как и в велоспорте, ехать в пелотоне было легко, можно было даже толкаться через раз, но любая попытка вырваться из него оборачивалась неудачей — в параллельных лыжнях лежал свежий снег, лыжи нещадно тупили, а караван моментально закрывал просвет и уже не пускал тебя обратно.

Не легче оказались и подъемы, на которые так щедра трасса Васалоппет; все ее промежуточные станции — это «берги», горки: Эвертсберг, Рисберг, Оксберг. На длинных тягунах выяснилось, что холодная мазь на свежем снегу не держит и лыжи нещадно простреливают, отдаваясь болью в сломанном ребре. Впрочем, это было не у меня одного, обочины всех подъемов были уставлены вереницами гонщиков, лихорадочно перемазывающих лыжи. Мне это сделать было несколько сложнее, поскольку боль в спине не давала наклониться, чтобы снять лыжи, и приходилось просить об этом зрителей. Бывалые болельщики на трассе, привыкшие ко всем видам немощи и распада, охотно помогали мне расстегнуть крепления, хотя колодку я подмазывал сам — если строго следовать правилам, то помощь со стороны запрещена. По мере того, как менялись погодные условия и мазь начинала то простреливать, то залипать, я перемазывался еще дважды, а некоторым приходилось это делать и по пять—шесть раз.

С болью в ребре мне удалось договориться: я представил ее как нечто внешнее по отношению к собственному телу и наблюдал ее со стороны: она отдельно и я отдельно. Не следует давать ей проникнуть в собственное «я» и заполнить сознание, надо стараться оттеснить ее на периферию, переключив внимание на насущные задачи: найти быструю лыжню, догнать группу в сотне метров впереди, и даже, проезжая по гребню сопки, оглядеться вокруг и насладиться пейзажем — заснеженные мягкие холмы, покрытые редколесьем, с разбросанными там и сям красными коттеджами. На спусках, не в силах сложиться в низкую скоростную стойку, я вставал в полный рост и с наслаждением разгибал больную спину, вызывая заслуженные окрики и проклятия сзади — группе приходилось объезжать меня по сторонам.

Не меньшей проблемой стала подменная палка. Мало того что она была сантиметров на десять короче, чем нужно, у нее еще не застегивался темляк (лямка на липучках, которая крепит ручку палки к кисти), и мне приходилось крепко зажимать ее в кулаке, что совершенно неправильно: кисть лыжника должна быть все время разжата, усилие передается только через петлю, а не через кулак. В итоге у меня заболела кисть, и я получил тенденит сухожилия на добрых три недели после гонки; но все недомогания и диагнозы были потом, а пока оставалась реальность трассы и борьбы — с дистанцией, собственной слабостью и соперниками.

Ибо именно здесь меня ждал главный сюрприз и открытие: самонадеянно считая, что я, «гонщик первой тысячи», на голову сильнее людей из третьей—четвертой тысячи, с которыми сейчас ехал, я обнаружил там достойных соперников. Вокруг были отлично подготовленные лыжники, далеко не все на лучшем оборудовании, некоторые на старых моделях лыж 1980-х годов с высокими загнутыми носами, иные в болоньевых куртках, в меховых рукавицах и вязаных шапках — но все отчаянно боролись за каждое место, за каждый отрезок трассы, забегали в подъемы на параллельных лыжах, обгоняли, по-спринтерски толкались при перестроениях даже после четырех, пяти часов гонки. И я понял, что общий уровень конкуренции на Васалоппет небывало высок: кто-то бьется за победу, кто-то за место в первой сотне, кто-то, как я, за место в лучших 500, а кто-то за третью, пятую, седьмую тысячу, стремится перейти выше по лестнице отбора, многолетнего состязания, не прекращающегося ни зимой, ни летом. И все они готовились последний год, вкладывали деньги и время, жертвовали отпуском и сном — все ради этих нескольких часов, ради заветной медали с изображением короля Густава Васы, которую дают каждому, кто проиграл победителю не более 50% от его времени: расчетное время, необходимое для получения медали, начинают писать мелом на специальных досках примерно с середины дистанции. И у каждого гонщика из «черники» своя победа, и каждый достоин такого же уважения, как элитный спортсмен.

Мы со своими попутчиками в медальное время укладывались с запасом, но борьба продолжалась до последнего километра дистанции, когда уже стал виден шпиль церкви в Муре, была слышна музыка с финиша и оставался последний торчок, подъем на деревянный мостик над шоссе, с которого трасса скатывается в финишный коридор — и тут уже, на трех параллельных лыжнях, разделенных еловыми лапами, силы удесятеряются, и гонщики финишируют под крики болельщиков, подобно лидерам, отчаянно толкаясь палками, выкатываясь под деревянную финишную арку с девизом гонки, написанным готическим шрифтом — „I fäders spår för framtids segrar“¹, вскидывая руки в победном жесте — неважно, шли ли они к финишу три с половиной часа или все двенадцать.

Мое время было чуть более 6 часов, место 1800-е. И хотя, признаюсь, я немного свысока отношусь к массовым медалям участников, ценя только те, которые получал за призовые места в своей возрастной группе, тут я с благодарностью и уважением принял и повесил на грудь тяжелую медную медаль с королем Густавом Васой — на лыжах, с шестом, который заменял в былые времена лыжные палки, и в островерхой шляпе — и до сих пор храню ее на видном месте. В конце концов, ты получаешь ее не за место и не за время в гонке, а за преодоление обстоятельств времени и места — и Васалоппет, как никакая другая, умеет их подкинуть, щелчком разрушить твои амбициозные планы и благосклонно позволить финишировать, оставив чувство голода и неудовлетворенности. И ровно через три недели, в воскресенье, без одной минуты полдень по шведскому времени, ты снова застыл над компьютером, готовый отправить свою регистрацию на «Васу» следующего года. Лыжных марафонов на свете много, но Васалоппет — это судьба.

Примечания

1

По следам отцов к завтрашним победам (швед.).