Новая жизнь. Книга 1. Сергей Савелов

Сергей Савелов, 2019

Это рассказ о покалеченном войной офицере-афганце, начинающем новую жизнь после службы в армии. Бонусом ему в помощь – возможность заглядывать в будущее. На этом фантастические возможности ГГ заканчиваются. Постараюсь обойтись без значимых «роялей» и показать, что только за счет человеческих качеств, знаний, понятий о чести и справедливости, несмотря на все удары судьбы человек способен подняться над обыденностью и построить свой мир.Содержит нецензурную брань.

Глава 1. Госпитали. 1988-1989.

Размышления.

Госпитали. Сосредоточение боли, надежд, разочарований, утрат, веры и проверки каждого на прочность. Для многих — поворотный момент, разделивший жизнь на «до» и «после». Некоторые по молодости или наивных надежд еще не понимали, что прежняя жизнь для них закончилась навсегда. Безногий инвалид или спинальник с отнявшимися ногами будет с тоской вспоминать госпитальные палаты, где он находил помощь, понимание окружающих и заботу. Выйдя за стены госпиталя, молодой человек быстро поймет, что прежнего круга друзей, детских забав и подростковых забот, привычного образа жизни он лишился навсегда. Двадцатилетний парень, ничего не видевший в жизни кроме своего двора, города, в котором родился и вырос и знойных песков или гор Афганистана останется нужным только родным. Привычным окружением инвалида станут стены квартиры, а окном в мир — телевизор. Выход на улицу станет неразрешимой проблемой и даже полученная инвалидная коляска проблемы с подвижностью не решит. Те же лестницы, ступени крыльца, бордюрный камень и многое другое останутся непреодолимыми препятствиями. И никаких перспектив в будущем….

Не удивительно, что многие «афганцы» от тоски и безысходности спиваются, подсаживаются на наркоту или кончают с собой.

А за стенами квартиры бурлит жизнь, кипят страсти. Наверху борются за власть и пути дальнейшего развития страны. Открываются кооперативы, создаются совместные с зарубежными предприятия. Идет первичное накопление капитала внизу, дележ государственной казны и партийной кассы наверху.

Мне пока ничего другого не остается, как вспоминать прежнюю жизнь, слушать соседей по палате, читать книги, свежую прессу, слушать радио и думать, думать…, а размышляя — анализировать.

Смотрю с тоской на своих очередных соседей по палате и пытаюсь представить их (и свою заодно) будущую жизнь.

— Воронов на процедуры, — прервала мои размышления медсестра, распахивая двойные створки дверей и закатывая в палату кресло-каталку.

«Опять эти мучения!» — мелькнула мысль, но сдерживая мат и стоны с помощью девушки пересаживаюсь в мое новое средство передвижения. Что-то недостаточно быстро заживают мои раны, полученные в последнем бою у источника Рег. Каждое движение, причиняет боли в животе и других местах, поэтому большую часть времени стараюсь не шевелиться и лежать на спине, однако жизнедеятельность не дает покоя и приходится садиться, чтобы принимать пищу, подниматься, чтобы пересесть в кресло для регулярных медицинских процедур или посещения туалета. Хотя ради последнего готов терпеть боль, чтобы не чувствовать унижения, когда молодая девчонка или грубые руки соседа подсовывают и убирают из-под израненного тела больничную “утку”.

В первые недели после ранений, когда операции шли одна за другой обезболивающих не жалели. Потом из-за опасений сделать из меня наркомана и привыкания, наркотики стали ограничивать или заменять менее сильными лекарствами. Порой от сильной не проходящей и изматывающей боли хотелось выть. Даже появлялась малодушная мысль покончить со своими мучениями разом и навсегда, и только характер, природное упрямство, жажда жизни или нежелание огорчать близких (маму и жену) не позволили решиться на крайний шаг.

Вернувшись в палату, уже не ложусь, чтобы вновь лишний раз не терпеть боль при укладывании или подъеме, так как скоро обед. Оглядываю четырехместную офицерскую палату Военно-медицинской академии — очередного места моего лечения. До этого были полковой медпункт, медсанбат дивизии в Шинданде и армейский госпиталь в Кабуле. Все эти медицинские учреждения помню смутно из-за изматывающей невыносимой боли или забытья от обезболивающих. Более или менее соображать начал только в окружном госпитале в Ташкенте и в столичном в Москве. Потом, после многочисленных операций по неизвестным для меня соображениям медиков оказался в Ленинграде. Как меня заверили — здесь опытный медицинский персонал и на ноги поставят быстро.

«Какие на хрен ноги?» — мысленно возмущаюсь. После неоднократного хирургического вмешательства из оговорок врачей понял, что стоял вопрос об ампутации моей развороченной ступни. Это было еще в Московском госпитале. После моего перевода в ВМА попросил хирурга спасти ступню. Молодой мужчина со злыми глазами сердито оборвал меня:

— Благодари своего бога, что остальные части тела на месте. У других и этого нет! Как решу, так и будет.

Понимаю, что профессиональная черствость медику необходима, и ему некогда вникать в душевные переживания каждого больного или раненого. Но это моя нога! Как мне дальше жить и служить с протезом? Хотя со службой, похоже, закончено. Пятку все же отрезали. Что-то там было слишком сильно повреждено.

Среди соседей по палате велись всякие разговоры о дальнейшей службе. Передавали слухи, что после ампутации конечностей или других тяжелых ранений после обращения к Министру Обороны некоторых офицеров оставляли на службе в Вооруженных Силах в штабах или в военкоматах. Допускаю, что чудеса случаются, если за чудом стоит влиятельный покровитель или покалеченный представлен к высокой награде — Звезде Героя или ордену Ленина. Во втором случае подобное хорошо работает на репутацию Министерства Обороны и государства в целом, а куда девать тысячи покалеченных в неофициальной войне? Эту непопулярную в народе войну до сих пор стыдливо называют — оказание интернациональной помощи дружественному народу Афганистана.

Все знают о «вьетнамском синдроме». Теперь в прессе упоминается «афганский синдром. Тысячи интернационалистов возвращаются в гражданскую среду и пытаются встроиться в обычную жизнь, однако Афганистан у каждого, побывавшего «за речкой», оставил свой след в душе, и не все могут принять многогранность мирной жизни. Отсюда несдержанность, пьянство, наркотики и преступность среди «афганцев». Привычные для обычных людей — черствость, равнодушие, обман, предательство, интриги, обиды, оскорбления, оброненные мимоходом, бывают неприемлемы для тех, кто видел и привык к другим отношениям. Повышенное чувство справедливости может вызвать неадекватную реакцию у опаленного войной и желание ответить на обиду, оскорбление радикальным способом или уйти от проблем в пьяное или наркотическое забытье.

Когда болезненные страдания и ощущения у меня уменьшились, стал задумываться о своей дальнейшей судьбе и жизни с полученными ранениями.

Мои и чужие раны.

Последнее, что помню из того последнего моего боя — это взрыв и удар под зад, а дальше темнота. Потом приходил в сознание несколько раз. Хохол тогда успел сообщить, что наш БТР подорвался на мине.

«Куда делся шлемофон с головы?» — неожиданно заинтересовался. Вероятно, сорвало гарнитурой, когда порхал в полете безвольной тушкой и воткнулся пустой головкой в афганский песочек с камушками.

Вновь и вновь прокручиваю в голове детали, предшествующие бою. «Что-то меня беспокоило тогда!» — вспоминаю. Первое, что меня насторожило — поведение местного населения у первого кишлака. Обычно, когда проезжали местные кишлаки, то бачата, по-детски непосредственные, бежали к машинам и, протягивая смуглые ручонки с наркотиками, кричали: «Чарс, чарс³⁶!» Взрослые обычно просто настороженно смотрели.

В тот раз все бросились прятаться. Вероятно, местные жители знали про засаду или базу душманов и предполагали, что будет бой. Тогда я этого не сообразил и не придал значения, но что-то почувствовав, заставил бойцов надеть каски и бронежилеты и сам обрядился, только мне мало это помогло, да и другим пострадавшим тоже. Взрывом меня скинуло с брони и, ударившись о землю, рассек голову и сломал лучевую кость правой руки. Потом, вероятно, близкий разрыв мины нашпиговал меня с правой стороны осколками.

«Все ли я сделал? Правильно ли действовал, как командир?» — мучаюсь мысленно. «Буквально за несколько секунд до обстрела я почувствовал внезапную тревогу», — вспоминаю. Что это? Шестое или седьмое чувство? Ангел за спиной или бог на моей стороне?

«Как командир, я поступил правильно!» — пришел к выводу. Руководил подчиненными и управлял подразделением в бою до последнего момента и, похоже, спас не одну молодую жизнь. Если бы приказал разворачивать БТРы, то потерял бы время и подставил подразделение. Еще хуже было бы, если продолжили движение или приказал пятиться. Кто заминировал обочины и прилегающую местность, уже не выяснить.

На десятом году войны территория Афганистана настолько нашпигована минами, что никто не знает — где безопасно ходить или ездить. Сколько знаю о случаях подрывов в период службы или слышал, пока валяюсь по госпиталям!

В одной из боевых операций в провинции Гильменд мой полк потерял больше десятка единиц техники и несколько человек личного состава ранеными и контуженными при передвижении вдоль одноименной реки вне дорог. За эти потери командира части отстранили от командования операцией.

В Ташкентском госпитале услышал историю. Для обеспечения безопасного прохождения колонны на господствующую высоту направили четырех человек с крупнокалиберным пулеметом НСВ «Утес»³⁷. При выдвижении к позиции произошел подрыв. Один солдат погиб и двое были ранены, один из которых ослеп.

Чьи это были минные поля? Кто минировал никому не нужную местность?

Перед выходом в рейд на незнакомую территорию я всегда наносил на свою карту минную обстановку в предстоящем районе боевых действий. Если предстояло действовать в зоне ответственности заставы, то уточнял у ее начальника опасные территории, хотя по опыту давно понял, что полковые сведения не соответствуют действительности. Там, где должны стоять мины, уже можно было безопасно ходить и ездить, так как духи разминировали или прошли многочисленные стада пасущихся баранов и коз, но на ранее безопасной местности могли оказаться минные поля.

При подготовке к этом боевому выходу тоже сверял карты, и никаких минных полей по полковым данным вдоль нашего маршрута не было.

Вот с многочисленными осколочными ранениями и их последствиями медики усиленно возятся, по сей день, а я страдаю от боли. Гипс на правую руку наложили еще в Шинданде. Через сутки в Кабуле зашили голову. К тому времени, как мне сказали — края раны распухли и разошлись, обнажив череп. Женщина-хирург умело стянула края раны и искусно зашила, а уже в Ташкенте снимали швы. Остался только узкий шрам от затылка до лба. Сейчас под отросшими волосами не видно, а только прощупывается и иногда чешется. «Когда облысею, то буду хвастаться видимой боевой раной перед внуками», — шучу про себя.

Очень меня беспокоило отсутствие пятки для будущей жизни, хотя врачи уверяли, что потом приспособлюсь — буду ходить и даже бегать без заметной хромоты, но сам сомневаюсь — уж слишком рана болит и жутко выглядит без повязок.

Другая болезненная рана находится ниже пояса. Осколок вошел в правый бок ниже печени и что-то натворил в животе. Слишком сильные боли чувствую ниже пупка. Сначала опасался, что перестал быть мужчиной из-за долгого отсутствия эрекции, но, когда однажды утром почувствовал «стояк» — радости не было предела. Теперь опасаюсь за репродуктивную функцию, вызывая насмешки врачей. Меня заверили, что половые органы не пострадали и даже мочевой пузырь не задет. Попросил принести соответствующую литературу, чтобы убедиться самому, однако сомнения остались — мало ли кто и что говорит и пишет.

Другие многочисленные раны уже зажили после извлечения осколков или вот-вот заживут. Касательное ранение голени с повреждением кости вроде уже не беспокоит, и скоро повязку снимут. «Да! Сильно мне шкурку попортили многочисленные осколки! На пляже теперь не раздеться, не вызвав интереса окружающих и в интимной обстановке придется раздеваться в темноте, чтобы не напугать партнершу!» — сокрушаюсь полушутя мысленно. От жены шрамы уже не скроешь, и она должна привыкнуть и смириться.

После контузии или сотрясения мозга, остался звон в левом ухе. «Странно! Взрывы, по-видимому, были с правой стороны и больше пострадать от ударной волны должно по логике правое ухо, а звенит в левом!» — удивляюсь. Теперь стал хуже слышать в каком-то диапазоне. На фоне звуков радио или постороннего шума иногда приходится переспрашивать собеседника, так как некоторые слова не разбираю. Врачи отмахиваются и заверяют, что слух восстановится.

«Посмотрим», — скептически размышляю. Госпитали переполнены. Идет непрерывный поток раненых и работа врачей похожа на конвейер, однако стараются лечить качественно и не долеченных не выписывают.

В Кабульском госпитале, в период просветления по дороге в операционную на очередную операцию с каталки увидел через открытую дверь в одной из палат необычную картину. Посреди палаты стояла кровать, а на подушке лежало грубое бревно с темно-коричневой корой, частично прикрытое одеялом. «Что за дурацкий армейский юмор?» — подумал тогда. Зачем приносить и укладывать в больничную постель полено? Потом мне объяснили, что это был обожженный солдатик. «Как такому впоследствии жить, если выживет?» — ужаснулся. — «А другим — без рук, ног, зрения…?»

Еще в полку непроизвольно начал анализировать потери, а в госпиталях лишь убедился в правильности сделанного вывода. Лишь около десяти процентов потерь ограниченный контингент Советских войск несет от прямого воздействия противника, а остальные — от глупости, случайности, несоблюдения мер безопасности, «дружественного огня», несогласованных действий командиров всех степеней и обычного разгильдяйства. Только в период моей службы в полку было ранено, контужено, покалечено и убито более трех десятков солдат и офицеров, а таких, как я с моими подчиненными, пострадавшими в ходе боя — минимальная часть.

Вспомнилось несколько случаев небоевых потерь.

Расположились как-то солдаты вблизи расположения полка на песочке вокруг костра, чтобы разогреть оставшийся после боевого выхода сухой паек и не догадывались, что под костром в песке зарыты боеприпасы. Какой-то разгильдяй потерял или выкинул, а другой солдат при уборке территории не поднял (лень было наклониться), а присыпал песком. В результате произошел подрыв — один проголодавшийся был ранен, комиссован и поехал домой без первичных половых признаков.

Сколько было случаев, когда от страха часовые ночью расстреливали проверяющих и свою смену?

В другой раз часовой на посту от скуки присел и стал дергать затвором автомата, выщелкивая боевые патроны из магазина, а затем, не проверив есть ли патрон в патроннике, нажал на спусковой крючок. В результате была прострелена голова и в Союз отправился очередной «груз 200».

При десантировании с боевой машины зачастую ударяют прикладом оружия об землю. Если по недосмотру или забывчивости оружие не стояло на предохранителе, то от удара затвор взводит курок и досылает патрон в патронник. Оружие готово к стрельбе, осталось нажать даже случайно на спусковой крючок и натворить бед среди окружающих сослуживцев.

Сам со своими разведчиками дважды попадал под «дружественный огонь». Один раз от полковой заставы, хотя командир подразделения был заранее предупрежден о том, что мы будем действовать в районе зоны ответственности заставы. В другой раз наша разведгруппа был обстреляна «Градами» другой части. Тогда впервые на себе почувствовал, как сворачиваются кишки и пригибает к земле от рева пролетающих над головой реактивных снарядов, а в это время я с разведчиками вытаскивал из-под обстрела противника брошенные «духами» «эресы».

В Ташкентском госпитале оказался в одной палате с веселым жизнерадостным прапорщиком-армянином. У того была вполне мирная, хотя и военная профессия — начальник столовой. Он рассказал, как получил многочисленные ранения и изуродованное лицо. Его часть была на боевом выходе. Разведчики притащили результаты своего рейда — «итальянки»³⁸ и сложили в палатке, использующуюся под офицерскую столовую.

Так они там лежали несколько дней, пока после одного из завтраков начальник инженерной службы части не заинтересовался одной из них. Ребра этой мины были соединены алюминиевой проволочкой. Прапорщик, накормив офицеров, умывался возле палатки, где остался «опытный» сапер. Что он там делал, уже рассказать некому. Прогремел взрыв и от палатки со столами, стульями, майора, умывальника — не осталось ничего, только израненное тело начальника столовой, отброшенное взрывом, корчилось на земле. Потом на прилегающих склонах пытались собрать останки офицера, но не набралось даже на цинк от патронов. По-видимому, сапер попытался разобрать мину, а проволочка указывала, что этого делать не стоит.

Командир саперного взвода моего полка лишился кисти и нескольких пальцев другой руки, когда своим подчиненным пытался показать принцип работы вражеского необычного взрывного устройства.

В период крупной войсковой операции в провинции Гильменд, когда наш полк стоял напротив крупнейшего кишлака, неожиданно для нашего командования через наши позиции на вражескую территорию двинулся разведывательный батальон десантно-штурмовой бригады с неизвестной целью. Мы стояли на этом месте уже несколько дней и вели активную перестрелку с противником и артиллерией подавляли выявленные огневые точки. Гражданское население, толпами покидающее кишлак с другой стороны не обстреливали и эвакуации не препятствовали.

После предыдущих потерь на минных полях личному составу полка запрещалось покидать укрытия и появляться на открытом пространстве без средств защиты — бронежилета и каски, а тут чужое подразделение, солдаты и офицеры которого, открыто расположившись на броне сверху без злополучных «броников» и касок, смело двинулось на враждебную территорию. На головном БТРе понтуясь, восседал их командир в белой афганской бурке с округлыми плечами.

Удалившись от наших позиций метров на пятьсот-семьсот, разведбат приблизился к сети многочисленных кяризов³⁹. Оттуда их стали активно обстреливать духи и прямо на наших глазах завязался бой. В дыму и пыли мелькали фигурки наших бойцов и духов. Несколько боевых машин было подбито и чадно дымили.

Все наши высыпали из укрытий и активно обсуждали увиденное в готовности немедленно идти на помощь, однако реакция нашего командования была противоположной. По радиостанции понеслись приказы немедленно убраться с открытого пространства в укрытия и угрозы наказать командиров, допустивших нарушение приказа. Все негодовали, а кто-то не выдержал и выстрелил из СВД по душману. Немедленно в ту сторону помчался БТР с представителем штаба, а затем во все подразделения полка прибыли контролеры.

Хоть и неприятно, но понять логику нашего командования было можно. Если выдвинуться на помощь чужому подразделению, ведущему бой, то можно увеличить число собственных потерь и за это обязательно спросят и возможно накажут, а за бездействие даже не упрекнут — своих потерь-то нет.

У грамотного командира по поводу партизанских действий разведбата, несомненно, должны появиться вопросы. Какую задачу выполняло подразделение на враждебной территории? Почему действия подразделения не были согласованы с командованием нашей части? Ведь можно было организовать артиллерийскую поддержку и прикрытие нашей бронегруппой в случае боя. Только спрашивать за самонадеянность уже было не с кого — тот лихой командир колонны в бурке был убит. Сколько всего погибло разведчиков ДШБ⁴⁰ нам не сообщили.

Под вечер подошли другие подразделения той части, эвакуировали остатки разведбата и вытащили два подбитых БТРа. В нашем полковом медицинском взводе оказалась около десятка тяжелораненых, но на этом беды разведчиков ДШБ не закончились.

На следующий день за ранеными прилетели две «вертушки». Одна из них, поднимая тучи пыли села на подходящую ровную площадку и в нее загрузили раненых. При взлете вертолет лопастью чиркнул по земле и, упав, загорелся. Спастись смогли всего несколько человек. В туче пыли и дыма еще долго рвались боеприпасы и разлетались осколки с обломками.

В Московском госпитале узнал историю раненого в позвоночник солдата. В карауле у него, как у старослужащего с офицером возник конфликт. «Дембель» демонстративно отказался выполнять приказ и послал на (или) в… начальника караула. Офицер за невыполнение боевого приказа пригрозил пистолетом, а потом выстрелил в спину нарушителю дисциплины. Солдат получил тяжелое ранение и вероятную инвалидность, а офицер попал под трибунал. Мнения офицеров разделились. Многие сталкивались на начальном периоде военной службы со случаями грубого нарушения дисциплины или неповиновения подчиненных. Некоторые офицеры были на стороне коллеги и сетовали: «Надо было гасить нарушителя боевого приказа⁴¹ наповал, тогда можно было бы оправдаться». Мне была близка позиция других. Виновны обе стороны конфликта. Нельзя доводить ситуацию до крайностей. Офицер не смог правильно поставить себя с подчиненными и должен был найти другие способы разрешения конфликта. В крайнем случае — кулаком, а не пулей.

Подобных случаев небоевых потерь в Афганистане в период моей службы было большинство. Иногда задавался вопросом: «В Великую Отечественную войну было так же?»

Всех раненых и убитых независимо от ситуации, при которой получено ранение награждали. Солдат — медалью «За боевые заслуги», офицеров — орденом «Красная звезда». Конечно, получали награды и за действительно выдающиеся заслуги, а также штабисты с тыловиками. Секретарь партийного комитета полка щеголял с двумя «Красными звездами» и медалью «За отвагу». Случаев, когда он организовывал и умело руководил боем или совершал подвиги при выполнении боевых задач, не помню. Бумага все стерпит. Все же человек был нормальный — с советами, как руководить и командовать подразделением не лез, не гнобил других офицеров, пользуясь своей должностью и не грозил «партийной дубинкой».

У меня уже была медаль «За отвагу» и насколько знаю, представлен к другой — «За боевые заслуги». Все — за реальные боевые действия и результаты, а не за раны, подхалимство и натруженный язык. «Только что это мне дает?» — теряюсь. Выйду из госпиталя с травмами, не совместимыми с последующей военной службой и вероятной инвалидностью. Куда податься инвалиду, бывшему офицеру, не знающему жизни на гражданке, тем более в нынешнее непонятное время? Случись это еще несколько лет назад, тогда было бы все ясно, понятно и можно планировать дальнейшую жизнь. А сегодня? Все меняется каждый месяц и невозможно предугадать, что Горбачев и его Правительство может придумать на следующей неделе.

Обстановка в стране.

Какая эйфория и надежды у народа появились с назначением Михаила Сергеевича Генеральным секретарем. Молодой, открытый, улыбчивый. Без опаски разговаривал с людьми и отвечал на самые неприятные вопросы. Во всяком случае пытался соглашаясь, что надо многое в жизни менять. Прежние кремлевские консервативные старцы всем надоели.

Первые надежды на скорые перемены к лучшему появились с приходом Андропова. Его призывы к укреплению дисциплины, многочисленные отставки высокопоставленных чиновников, зажравшихся барствующих первых секретарей областных и районных комитетов КПСС народ в большинстве своем, воспринял с пониманием.

Также поначалу приняли инициативу Горбачева по усилению борьбы с пьянством и алкоголизмом.

К алкоголю я был равнодушен — нет и ладно. Конечно, в офицерской среде выпивать приходилось, чтобы не выделяться в коллективе, но не злоупотреблял. «Сегодня с нами ты не пьешь, а завтра Родине изменишь!» — шутили сослуживцы и с подозрением относились к абсолютным трезвенникам. Как без алкоголя принимать различные комиссии, проверяющих и сдавать полугодовые проверки?

Затем в командировках и отпусках увидел дикие очереди за алкоголем и драки в них. Однажды в Хабаровске встретил очередь в винный магазин длиной более ста метров. Из продажи пропал сахар, дешевый одеколон и появились спекулянты водкой. Затем стали пропадать сигареты, мыло, стиральный порошок и появились талоны. В гарнизоне в каждой второй квартире стали гнать самогон и сразу возросла роль продуктового офицерского пайка, которого вполне хватало семье на месяц, даже без учета части сахарного песка, пущенного на самогон. В армии (по крайней мере, в нашей части удаленного гарнизона Дальнего Востока) не так критически заметны были все негативные моменты жизни, связанные с дефицитом.

Тогда уже многие задумались, а так ли нужна была эта борьба с пьянством, заставляющая многих унижаться в очередях за ставшими вдруг дефицитными продуктами и товарами и стали с ностальгией вспоминать благословенные брежневские времена. Сам с улыбкой вспоминал, как с сослуживцем, таким же молодым лейтенантом завтракали в офицерской столовой после холостяцкой бурной ночи. Я — стаканом сметаны или кефира и чашкой кофе, а сослуживец — рюмкой коньяка с долькой ананаса или апельсина. Тогда в гарнизоне был большой выбор коньяка, импортных и отечественных вин разных марок, не считая водки и дешевого портвейна.

Потом появились новые термины — социализм с человеческим лицом, перестройка, ускорение, гласность, плюрализм и многое другое, новое и непонятное. Зачитывались «Огоньком» и ранее запрещенными и недоступными произведениями, которые начали появляться в продаже.

Конечно, офицерский корпус удаленных гарнизонов находился в стороне от всех этих новшеств, но в курилках на перекурах или кухнях активно обсуждалось происходящее. В целом в армии ничего не изменилось, поэтому стали возникать идеи перестройки в армии. Многие понимали, что армия требует реформации. Недопустимо, чтобы основной задачей воинской строевой части было поддержание жизнеобеспечения и охраны. Постоянный ремонт, строительство инфраструктуры полка, обслуживание боевой техники, заготовка продуктов и прочее, что не связано с боевой подготовкой занимали все время. Еще с брежневских времен в КДВО⁴² оценка деятельности командиров частей и соединений слагалась из количества построенных новых объектов — хранилищ, казарм, заборов, дорог и поддержание их в рабочем состоянии. Не зря командующий округом генерал армии Третьяк был награжден гражданской золотой звездой Героя Социалистического Труда.

В госпитальных палатах, в которых мне довелось побывать подобные споры о будущем страны и своем не прекращались. Особенно переживали офицеры и прапорщики, которым грозило увольнение по болезни. Многих (и меня в том числе) пугала неопределенность жизни на гражданке. В армии, при всех ее недостатках было привычно и стабильно. «Ты — начальник, я — дурак! Есть, идти копать со своим подразделением отсюда и до обеда! Есть, круглое нести, квадратное катить!»

Мои посетители.

В октябре неожиданно меня навестили сослуживцы — трое дембелей моего взвода и знакомый лейтенант разведроты. Солдаты решили ехать домой через Ленинград с целью заехать ко мне, а офицер — к своему новому месту службы в Ленинградский военный округ.

От них узнал, что мой полк вывели из Афганистана в первый этап общего вывода войск и в Туркменистане под городком Мары расформировали. До осени происходила передача оружия, боеспособной техники и имущества вновь формируемой воинской части под тем же номером. Офицеров направили в военные округа, откуда они прибыли в ограниченный контингент, а осенью демобилизовали старослужащих.

С удовольствием оглядывал молодые загорелые лица своих бывших подчиненных, сверкающих белоснежными улыбками и наградами на новых «эксперименталках», выданных перед выводом войск всем военнослужащим срочной службы. Я был искренне тронут тем, что меня не забыли сослуживцы с бывшими подчиненными и проявили заботу о раненом.

Лейтенант передал более восьмисот «чеков», собранных офицерами части мне в помощь и подарок от командования полка — японские часы Orient с автоподзаводом и небьющимся стеклом, популярные в офицерской среде. (Теперь у меня стало два Ориента). От имени командования вручил медаль «От благодарного афганского народа» и удостоверение к ней. Такой медалью награждали всех участников боевых действий в Афганистане.

Ребята, с опаской косясь на соседей по палате, передали мои вещи, которые забыли или специально оставили с целью передать потом. Когда меня без сознания вертолетом отправляли в Шинданд взводный «каптерщик» собирая мой чемодан и дипломат, набил формой и прочим имуществом без всяких трофейных и памятных вещиц, способных вызвать подозрение, нездоровый интерес и претензии возможных проверяющих и любопытных.

В переданной сумке находился памятный для меня и, несомненно, дорогой трофейный афганский нож — пешкабз. Кроме него среди памятных подарков был кожаный нагрудный патронташ в виде жилета, покрытый спереди многочисленными кармашками для патронов от плеч до пояса. Привезли и памятную всем нам забавную игрушку, добытую с «зелеными» еще этими солдатами в одном из первых наших рейдов — шар с линзами. Прокручивая оптическое устройство в руках, внутри менялись объемные фотографии Мекки со священным камнем Кааба во время хаджа. Меняясь, картинки создавали иллюзию движения мусульман вокруг святыни.

Дедюлин Вячеслав (бывший гранатометчик АГС по прозвищу Дед), наклонившись ко мне и ухмыляясь, таинственно сообщил шепотом:

— Командир! Если тебе надо чего-нибудь стреляющее или взрывающееся, то можем подогнать. У нас есть….

Оглядываю довольные улыбающиеся молодые лица и понимаю какой бардак творился на границе при выводе.

— Нет, ребята, мне этого не нужно, да и девать некуда, а вам советую избавиться от этого опасного груза. Удивляюсь, как вас пропустили в самолет? — шепчу в ответ.

— А мы в багаже отправили! Его не проверяют! — чуть ли не хором заявили наивные дембеля.

Я покосился на лейтенанта, старательно делающего вид, что ничего не слышит.

— Всыпать бы вам, да лень вставать! — с улыбкой демонстративно негодую.

— Ладно, товарищ старший лейтенант! Если что, то вот наши адреса. Если понадобится наша помощь или игрушки, то приезжайте или напишите, — Хохол протянул тетрадный листок, сложенный вдвое. — Мы с вами теперь на всю жизнь кровью повязаны! — торжественно заявил.

Остальные кивнули с серьезным видом.

На прощание обещал написать всем, когда заимею постоянный адрес.

В Московском госпитале меня навестили по разу мама и жена.

Мама у меня железная леди. Мимоходом поинтересовалась самочувствием, оглядев перемотанного бинтами сына, рассказала немногочисленные новости о моих друзьях, знакомых и погрузилась в любимую для нее тему дачи и забот, связанных с этим хобби.

Светка больше молчала, только нервно сжимала мою руку тревожно оглядывая обстановку и соседей по палате, испуганными глазами, полными слез, вглядываясь в меня. Такой я ее еще не видел и не узнавал. Пытался как мог успокоить и обнадежить растерянную жену, но, похоже, не преуспел. Как мне показалось — она с облегчением покинула палату по истечении времени для посещения.

Потом мама дважды в Ленинградском госпитале ненадолго навещала меня. Жена больше не появлялась, оправдываясь в коротких торопливых письмах занятостью. Хотелось найти оправдание такому отношению, но все чаще появлялось убеждение, что наши семейные отношения подошли к концу.

Соседи по палате.

Хорошо, что в военном училище получил диплом инженера по эксплуатации колесных и гусеничных машин. Если мне назначат инвалидность, то вторая и тем более третья группа позволит устроиться на работу в какое-нибудь автохозяйство. Вот что делать моему соседу по палате лейтенанту Смирнову Николаю, оставшемуся без ноги? Он в своем политическом училище получил диплом учителя истории. Идти в школу учителем? Мне казалось, что он не способен завоевать авторитет среди нынешних школьников. В армии за его спиной были многолетние армейские традиции, другие офицеры и Устав. А в школе? Смотрю на молодого парнишку, у которого еще юношеский румянец на щеках, требующих бритвы раз в неделю. Вслушиваясь в наши разговоры и споры, таращит испуганные темные глаза, не решаясь вступать в разговоры старших по званию. Он родом из Киришей и его часто навещали родители, которые, похоже, радовались, что все обошлось только потерей части ноги у сына. Опять мина, неизвестно кем поставленная. Несмотря на молодость, у Кольки возле рта уже залегли трагические складки. Как можем, стараемся его поддержать морально, а он в ответ охотно угощает всех гостинцами, которые, несмотря на трудности с продуктами, его родители регулярно поставляли в палату.

Нам всем повезло, что в нашей палате оказался подполковник Терехов Виктор Алексеевич. Сорокалетний худощавый мужчина среднего роста, закрытый от всех вопросов, связанных с его военной службой. При знакомстве невнятно назвал свою должность в оперативном отделе штаба сороковой армии. Подозреваю, что он из ГРУ⁴³. Даже звание мы узнали случайно, когда его попытались перевести в другую палату, более подходящую его статусу.

Молодой врач как-то обратился к нему:

— Товарищ подполковник, готовьтесь после обеда переселиться в двухместную палату на пятый этаж.

Мы с удивлением вытаращились на соседа, так как не ведали о его звании. Нахмурившись, Алексеевич (мы так звали его по-простому уже три последние недели) бросил мельком на нас взгляд и ответил:

— Меня здесь все устраивает и никуда переезжать не собираюсь. Больше с этим вопросом ко мне не подходите, — бросил медику, — и компания у нас здесь душевная подобралась, — добавил и, улыбнувшись, подмигнул Коле.

Мне он почему-то напоминал комиссара из «Повести о настоящем человеке», который в трудную минуту поддержал Маресьева и помог наметить тому дальнейшую цель в жизни и службе.

Терехов мучился сильнейшими болями в животе или желудке, но тщательно это скрывал и только во сне, бывало, стонал или скрипел зубами. Даже шутил:

— Ранение в живот, из-за которого я лишился части кишечника, не сравнится с ощущениями, доставляемыми моим желудком.

Несмотря на боли, он умудрялся морально и физически поддерживать нас. Даже своим отношением к собственным ранам и болям, являлся для нас примером стойкости и мужества. К Терехову часто приезжала жена и дочь и несмотря на строгую диету, он требовал от них привозить разные вкусности, запрещенные ему, но с удовольствием пожираемые нами.

Виктор Алексеевич был интереснейшим собеседником и обладателем широчайшего кругозора. Казалось, для него не было ничего неизвестного в истории, политике и экономике, поэтому я и сомневался, что он мог принадлежать к касте обычных армейских офицеров — слишком специфическими и глубокими знаниями он обладал. В то же время подполковник мог показать себя жестким командиром, а не интеллектуалом и кабинетным интеллигентом в погонах.

Когда Михаилу поступило письмо от невесты, сообщающей о разрыве отношений, то старлей очень болезненно воспринял очередной удар судьбы и погрузился в меланхолию. Стал плохо есть, спать, перестал шутить и разговаривать и большую часть времени лежал, отвернувшись к стене. Мы пытались расшевелить его, вовлечь в разговоры и отвлечь от неприятных мыслей, но Михаил отмалчивался или отвечал односложно. Вот Терехов и взорвался:

— Товарищ старший лейтенант! Соберись. Ты не просто офицер, а в первую очередь мужчина! Тебе не пристало опускать руки и разводить нюни! Перестань себя жалеть и покажи всем — окружающим, своей бывшей и себе в первую очередь, что ты не тряпка, а мужик. Это даже хорошо, что так поступила эта девушка. Значит она не твоя или тебя не достойна. Докажи своей дальнейшей жизнью, что ты можешь быть счастливым и не забывай, что еще не выполнил своего главного предназначения в этой жизни. Защита Родины важна, но не это главное в жизни мужчины. Тебе, да и всем вам (обвел нас с Колькой взглядом) надо родить и воспитать свое потомство — сыновей или дочерей так, чтобы они тоже стали настоящими мужчинами, опорой вам в старости и патриотами своей Родины, а если понадобиться и ее защитниками. Не просто родить, вырастить и воспитать, а обеспечить им счастливое детство в любящей и заботливой семье. Создать вокруг вашей семьи безопасную среду.

Видите, что сейчас в стране твориться? Наверх лезут всякие болтуны и демагоги, которые от базарных баб отличаются только яйцами в штанах, без принципов, порядочности и без веры в идеалы, ради власти и богатства готовые на все. Вот наша задача, как настоящих мужчин, офицеров и патриотов — надо встать против подобных манкуртов на защиту своей Родины и воспитать достойную смену, а если окажетесь на гражданке (вновь оглядел нас) — выйти за стены этого госпиталя и начать строить свою жизнь, создавать семью и менять окружающую действительность в лучшую для всех сторону, но при этом не забывать об офицерской чести и порядочности. Помните неустаревающий девиз русских офицеров: «Долг — Отечеству, душа — Богу, сердце — женщине, честь — никому!»

Помолчал, глядя в пол и поднял полные боли глаза:

— Кто если не вы, ребята, встанете за нашу Родину? Сейчас все идет к разрушению и ослаблению страны, уничтожению армии — опоры государства. Неужели пропадет все, за что стояли наши отцы и деды? Пропадет Россия?

У меня затвердело в груди и сжались кулаки от этой безысходности и душевной боли не старого еще человека. «Многие знания — многие печали!» — мелькнула мысль. По-видимому, Терехову было многое известно о происходящем в стране, недоступному простому обывателю и рядовому офицеру, раз он на трех калек возлагает надежды. Но может мы не просто инвалиды? Мы видели войну и сами пострадали в ней, выполняя приказ Родины. Пусть у нас покалечены тела, но есть голова на плечах, свой взгляд на многие вещи, воспитаны в духе патриотизма, способны повести за собой других и объединить единомышленников в единый отряд, а таких как мы, тысячи по всей стране.

Прав Терехов. Все больше критики со страниц газет и журналов сыплется на армию и офицеров. Мешают в кучу непопулярную войну в Афганистане, отвратительный быт в солдатских казармах, дедовщину и преступность, низкий профессиональный уровень военных. Высказываются против необоснованно большой численности армии, военно-промышленного комплекса и излишне раздутого бюджета на оборону. Конечно, есть часть правды в этой критике, но какая цель подобных нападок? «Ни мира, ни войны, а армию распустить?» У нас исчезли враги и против нас перестали бороться всеми доступными способами?

Горбачев уже всем надоел своими многословными монологами и пустословием, за которыми нет ничего конструктивного. Мотается по свету с женой и своим приспешником Министром иностранных дел Шеварднадзе и пытается со всеми подружиться. Пусть он не целуется взасос, как Брежнев, но очень старается стать для всех хорошим парнем, забывая об интересах страны. Михаил Сергеевич с Раисой Максимовной популярны везде, кроме населения собственной страны.

Таких правителей, олицетворяющих мою страну, защищать не хочется. С каждым месяцем в стране судя по всему становится все хуже. К чему мы идем? Неужели СССР развалиться? Где-то на периферии сознания возникает ответ — «ДА!»

Третий глаз.

Однажды неожиданно проснулся от ощущения счастья. Мне приснился необычно реальный сон. Я стою на балконе мансарды бревенчатого дома. Утренний ветерок шевелит волосы на голове и ветви яблонь небольшого сада передо мной. Доносятся различные запахи разнотравья и воды. Где-то мычит корова, заливаются птицы, лает собака и протарахтела машина. Внизу раскинулся садовый участок с плодово-ягодными деревьями и кустарниками. На открытом пространстве — ряды зеленых грядок. Справа — сараи, в конце двора белеет свежей обшивкой просторная баня. Тропинка через весь участок ведет на берег просторного озера или реки к небольшому причалу с лодками. Водная рябь на солнце сверкает и переливается в солнечных лучах. Из открытой двери за спиной доносятся из глубины дома детские и женский голоса. Стою и понимаю, что это мой дом, а внизу жена собирает наших детей в школу и детский сад. Прислушиваюсь к себе и замечаю, что у меня ничего не болит, а сам ощущаю переполняющее чувство счастья. Глубоко и удовлетворенно вдыхаю утренний свежий воздух, поворачиваюсь, чтобы идти в дом и… просыпаюсь от испуга.

Что это было? Откуда это? Судорожно оглядываю привычные стены своей палаты, койки и тумбочки соседей. Терехов опять дышит со стоном. Мишка привычно похрапывает. Больничный воздух пахнет лекарствами, несвежим бельем и миазмами. Хочется встать и распахнуть окно, чтобы опять почувствовать тот свежий воздух свободы и счастья….

Мое пребывание в госпитале стало исчисляться уже месяцами. Большинство повязок и гипс сняли. Я начал передвигаться на костылях, держа правую ногу на весу и по утрам делать зарядку, стараясь не напрягать пресс, так как врачам, да и самому не нравилось ранение брюшной полости.

Через несколько месяцев после поступления в ВМА возникло воспаление и непроходимость кишечника, появились спайки. Опять потребовалось хирургическое вмешательство. Также плохо заживала пятка, и врачи вновь делали операции и реампутации.

После снятия гипса оказалось, что рука потеряла былую подвижность. Даже ложку первое время не мог держать, не говоря уже об игре на гитаре. (Баловался прежде). По совету врача начал многочасовые ежедневные тренировки с эспандером и шариками. Кроме этого молодой невролог посоветовал заниматься со стаканом. Оказалось, вроде бы простое движение — охватить кистью стакан и поднести ко рту требует немыслимых усилий, задействования многих групп мышц и связок. Стакан также включил в состав своего спортинвентаря.

Терехов с одобрением смотрел на мои упорные потуги.

Колю после выписки родители забрали домой с отечественным протезом. Он даже прослезился при прощании. Убыл молодой парень домой с надеждой на новую жизнь и импортный протез.

Михаил после того памятного разговора понемногу ожил, начал разговаривать и шутить, только при мужских разговорах про баб замыкался в себе и хмурился. Ему требовалась серьезная операция на позвоночнике, но в СССР таких операций не делали или не делали простым офицерам и приходилось ходить в корсете, испытывая боли.

На место Коли положили танкиста с переломанными ногами, который попал под собственный танк. Веселый и пробивной парень Егор отшучивался и не признался — как он оказался под боевой машиной, наверное, стыдился за свою травму, среди офицеров, получивших свои раны в Афганистане. Сорвался, когда мехвод танка без команды рванул с места или свалился с брони в движении, а механик-водитель не успел затормозить? У меня самого подобное было, но я успевал спрыгнуть с боевой машины вбок. Теперь уже ему стали подсовывать утку.

А вообще осточертели эти академические стены и собственная малоподвижность. Иногда появлялась мысль, что уже никогда не выйду на улицу на своих ногах и настроение это не поднимало. Все чаще появлялось раздражение, хотя успевал взять себя в руки и не сорваться на соседях или медицинском персонале.

В последнее время обратил внимание на изменения своего характера. Я стал более сдержанным. Раньше мог неожиданно взорваться и резко ответить на несправедливое замечание, грубость или дать в морду наглецу. Сколько раз потом корил себя за несдержанность и настраивался в следующий раз в подобной ситуации сначала сосчитать про себя до десяти, а потом действовать, но стоило ситуации повториться — опять отвечал на грубость грубостью или пускал в ход кулаки. Теперь этого нет и в помине. Может помудрел, заглянув по ту сторону жизни? Резко повзрослел, наглядевшись в госпиталях на беды, боль, горе и трагедии молодых ребят или что-то перевернулось в душе с пониманием хрупкости и краткости человеческой жизни и переоценкой жизненных ценностей?

Теперь этот сон. «Может этот сон вещий?» — закралась мысль. Удивительно, но как бывает со многими снами, этот не забылся. Могу вспомнить до мелочей ту красочную картинку деревенского утра, звуки и запахи. «Я ли был в том сне?» — появилось сомнение. Нет, я! Убежден. Помню, как пытался почувствовать привычную боль в пятке, животе и ничего не ощутил, но и пятки вроде не было. Голос жены! «Это был голос не моей жены, не Светки, но тогда во сне я был уверен в том, что это моя любимая супруга!» — неожиданно вспомнилось. «Откуда этот сон? Из будущего? Из другой жизни, где я тоже без пятки? Как это узнать?» — теряюсь в догадках. «Не понимаю, зато теперь есть цель, к чему буду стремиться!» — прихожу к выводу.

Несколько дней это событие не выходило из головы. Стали припоминаться другие случаи предвидения. Взять мои ощущения опасности перед последним боем. Какое-то чувство заставило приказать бойцам надеть бронежилеты и каски после первого кишлака с говорящим названием Бедам. Правда, тогда могло сработать подсознание на необычное поведение местных жителей, но второй раз почувствовал опасность незадолго до обстрела. Тогда уже не было никаких предпосылок. Вспомнились и другие многочисленные случаи ощущения опасности или угрозы не только на войне. Даже что-то сжималось в животе. Были и предчувствия радости или неожиданных событий. Что это, как не предвидение? «Как бы проверить? Что является спусковым крючком запуска этого механизма?» — задался вопросом.

Надо внимательней относиться к собственным чувствам и ощущениям и анализировать их. Поспрашивать осторожно знающих людей и почитать соответствующую литературу. Сейчас много всякого бреда пишут, но может, найдется рациональное зерно, ценное для меня!

Более близкого умного и знающего собеседника, который выслушает и не поднимет на смех, кроме Терехова Виктора Алексеевича у меня рядом не было. Выбрав момент, поделился с ним своими сомнениями и рассказал про «вещий» сон. Внимательно окинув меня взглядом (в своем ли я уме?), он задумчиво начал:

— Слышал и читал о необычных экстрасенсорных возможностях некоторых людей. Ты и сам мог слышать про индийских йогов, шаманов северных и сибирских народностей, славянских ведунов и ведуний. Современные ученые активно изучают это явление, но насколько знаю, пока нет устойчивых положительных подтверждений, но нет и уверенного опровержения. К тому же много мошенников и псевдоученых крутятся вокруг этой темы, пытаясь прославиться. Помолчав и собравшись с мыслями, продолжил:

— Что касается самого механизма запуска предвидения, то некоторые шаманы используют особые средства, чтобы погружаться в особое состояние. Например, принимают галлюциногенные грибы, дышат наркотическими дымами, используют ритмичную музыку, удары в бубен и танцы для погружения в особое состояние — транс.

Йоги применяют особые методики дыхания и медитации и объясняют это явление наличием третьего глаза, имеющимся якобы у человека, объясняя, что этим органом можно увидеть то, что недоступно увидеть обычным зрением и люди, обладающие этой способностью способны заглянуть в будущее или в прошлое.

Ученые считают, что погрузиться в состояние, способствующее предвидению можно при помощи наркотиков, алкоголя и даже голода. Бывает предвидение приходит к человеку, который долгое время напряженно размышляет над проблемой.

Американцы изучают это явление, применяя галлюциногены на добровольцах. Слышал про ЛСД? — неожиданно спросил, лукаво улыбнувшись.

Неуверенно кивнул головой, так как когда-то читал какие-то фантастические книги, где упоминался этот наркотик. «Неужели он считает меня скрытым наркоманом?» — озадачился при виде его улыбки.

— А ты много думаешь о своем будущем? — теперь уже он пытливо вглядывается в меня.

— Конечно! — уверенно подтверждаю. — Ведь придется окунуться в непонятную обстановку гражданской жизни после привычной армейской и на одной ноге, — поясняю, стукнув костылем.

— Что будет с нашей страной? — неожиданно спрашивает, пристально глядя мне в глаза.

— СССР развалится, — также неожиданно даже для себя отвечаю, не задумываясь, — через год-два, — добавляю, удивленно прислушиваясь к себе.

«Вот это да! Получилось? Почему? Как это произошло? Ведь я полностью уверен, что так будет и в этот срок», — панически скачут мысли. Погрузившись в себя, не замечаю осунувшееся лицо своего собеседника.

— Ладно, Андрей, иди. Мне надо отдохнуть и подумать, — тихим голосом предложил Виктор Алексеевич. — Потом позову и еще спрошу кое, о чем.

Доковыляв до своей койки, ложусь, отвернувшись к стене, и начинаю размышлять, анализировать и прислушиваться к себе: «Как это получилось? Неужели я действительно могу предсказывать будущее? Почему это произошло со мной? Может, повлияла контузия, удар головой о землю, когда воткнулся своей бестолковкой в афганский песок или сотрясение головного мозга, полученное от удара?» — гоняю в голове мысли. «Смогу ли сейчас я предсказать будущее своих соседей?» — движется мысль дальше.

Поворачиваюсь лицом к Мишке, лежащему с книжкой на своей кровати. Ничего! Хотя почему-то уверен, что ему будет трудно со своим характером в жизни, но в целом все будет хорошо.

Перевожу взгляд на Терехова. Тот лежит, уставившись взглядом в потолок. «Вот с ним будет плохо», — неожиданно ощущаю. Здоровье совсем надорвал на службе и долго не проживет, но об этом нетрудно догадаться, так как уже давно соседствуем и о всех болячках друг друга знаем, как о своих.

Мне неожиданно становится страшно. Как мне жить дальше с такими способностями если они есть? Перевожу взгляд на танкиста. Он лежа пишет, по-видимому, письмо. Вглядываюсь в его макушку и понимаю, что ничего про него сказать не могу. «Ну, слава богу! Не про всех могу предсказывать, да и неизвестно, верны ли мои ощущения!» — успокаивающе откидываюсь на подушку. «Иначе знание будущего — это не дар, а проклятие».

Как бы проверить истинность предвидения? Какие ближайшие события ожидаются? Копаюсь в своей голове и ничего не чувствую, зато накатывает дрема и я с удовольствием засыпаю.

Почитав все, что смог достать и поразмыслив, пришел к выводу: «Как бы эта способность не называлась — «Третий глаз», проскопия или седьмое чувство, мне это, несомненно, пригодится в будущем».

Примечания

36

Наркотик на основе конопли индийской. В Союзе известен под названием «план» или гашиш.

37

Крупнокалиберный пулемет Никитина-Соколова-Волкова «Утес» на станке. Калибр 12.7 мм.

38

Противотанковые мины в пластиковом корпусе.

39

Система водоснабжения и орошения. Вертикальные штольни-колодцы, доходящие до водоносного слоя и связанные между собой подземными галереями.

40

Десантно-штурмовая бригада.

41

Подразделение, несущее караульную службу, считается выполняющим боевую задачу.

42

Краснознаменный Дальневосточный военный округ.

43

Главное разведывательное управление Генерального Штаба Министерства Обороны.