Шанс. Подготовка к выполнению замысла. Книга 2

Сергей Савелов, 2018

Продолжение книги 1 Шанс. (Я в моей голове). Внедрение. Главный герой успешно встроился в социум и укрепил свой авторитет в различных сферах жизни. Содержит нецензурную брань.

Глава 4.

Июнь. Москва.

Еле допёрли многочисленные свертки до вокзала. Снова обшарпанный и вонючий плацкартный вагон. Теперь нас трое. Стаса предупредил, что ему придется ожидать нас на улице во время продаж-покупок, так как люди, с которыми нам приходится общаться против новых лиц. Стас понимающе кивнул, а Фил — заметно обрадовался. По приезду сохранил наши билеты на всякий случай, а ребят предупредил, чтобы не дергались при встрече с милицейским патрулем. Часть груза пришлось оставить в камере хранения.

Соломоныч искренне обрадовался, увидев нас и сразу вызвонил Аду Антоновну. Я посмотрел на Юрку.

— Мне что, выйти? — догадался он.

Киваю.

— Я тебя потом позову, — обещаю.

Достаю бобину с пленкой и конверт с текстами и нотами. Вопросительно смотрю на присутствующих.

— Я же говорил, что Сергей умный парень, — заявил довольный Соломоныч Аде Антоновне.

— Давай Сережа сразу определимся с твоим творчеством, — решительно заявляет женщина.

Киваю опять.

— Ты согласен предложить для продажи некоторые свои песни? — спрашивает, пристально вглядываясь в меня.

Снова киваю.

— Ты гарантируешь, что их еще никто не зарегистрировал? — допытывается.

— Возможно, зарегистрировали три мои песни, но их среди этих нет, — трогаю бобину.

— Ты их продал? За сколько? — оживилась Ада Антоновна.

— Коммерческая тайна, — сообщаю и, улыбаясь, пожимаю плечами.

«Должны же торгаши понимать законы торговли», — думаю.

Соломоныч прячет понимающую улыбку, опуская голову.

— Хорошо, — соглашается она, немного разочарованно, — за сколько же ты хочешь продать эти песни с правами на них?

— За пять тысяч рублей за песню, — открыто смотрю на нее, стараясь не проявить эмоций.

— Это не реально! — решительно заявляет женщина. — Пойдем ко мне в кабинет, не будем здесь мешать, — предлагает, взглянув на Соломоныча.

— С нами сегодня еще один пацан. Это он под богом ходит. Та икона была его, — вопросительно гляжу на Соломоныча. — Может не стоит его держать на улице?

Соломоныч колеблется. Потом неохотно кивает и сообщает:

— Пусть заходит.

— Этим летом мне некогда будет ездить к вам. Возможно, он будет возить товар. Парень надежный, — успокаиваю его.

— Хорошо, пусть заходит, — заявляет уже без тени сомнения.

Приглашаю ребят к Соломонычу. Передаю Филу список вещей для Маринки, а сам иду за Антоновной в глубины магазина.

Кабинет у нее значительно просторней, чем у Соломоныча и больше похож на кабинет, чем на склад антиквариата, хотя здесь тоже хватало разных артефактов.

Антоновна расположилась за солидным столом. Кивнула мне на стул возле стола для совещаний, приставленного к ее столу и начала убеждать меня:

— Сережа, пойми! Неизвестные песни неизвестного автора столько не стоят. Надо реально смотреть на вещи.

— Сколько же предлагаете вы? — спрашиваю, стараясь выглядеть равнодушно.

— Пойми. Каждая из песен может стоить по-разному, — задумывается, — от трехсот до одной тысячи рублей, — предлагает. — Если действительно песня стоящая, — уточняет.

Мотаю отрицательно головой:

— Могу предложить одну стоящую песню за три тысячи, если поможете зарегистрировать в ВААПе остальные, — предлагаю.

Удивленная моей информированностью, смущенно заявляет:

— Я такие вопросы не решаю.

Еще раз замечаю у Ады Антоновны эмоции.

— Твои песни надо слушать, чтобы их оценить. Здесь у меня нет магнитофона, чтобы их прослушать. Предлагаю съездить к одному знающему человеку, который сможет их оценить и купить, — вопросительно смотрит на меня она.

Пожимаю плечами:

— Если надо, поехали.

Антоновна, задумчиво глядя на меня, тянется к телефону.

— Алло, это я! — …, — приехал. — …, — Привез, — …, — пленку и ноты. — …. — Сколько песен? — спрашивает меня.

— Семь, — отвечаю.

— Семь, — повторяет в трубку.

Слушает:

— Так,… так,… поняла,… так,… хорошо! — кладет трубку.

— У нас есть час. Потом встретимся с одним человеком, — задумчиво сообщает мне.

Я поднимаюсь из-за стола.

— Поедем, кофе пока попьем. Расскажешь мне о себе, — предлагает мне, решительно поднимаясь с кресла.

Молча иду за ней. Выходим во двор через заднюю дверь магазина. Антоновна подходит к новой красной «шестерке». Открывает ключами водительскую дверь, садится и, перегнувшись через сиденье, открывает правую пассажирскую дверь для меня. Замечаю болтающуюся на зеркале, какую-то пушистую зверушку и наборный плексигласовый набалдашник на рычаге переключения передач.

«И весь тюнинг? — мысленно удивился. «Хотя нет, что-то переключила под приборной панелью», — заметил. «Вероятно, самопальная противоугонка установлена», — предположил.

Поехали какими-то дворами, переулками и я быстро запутался в кривых московских проулках и поворотах. Подъехали к кафе в каком-то тихом переулке.

«Гости столицы, явно про это кафе не знают», — мысленно отметил.

Антоновну здесь знали, так как она приятельски здоровалась с немногочисленным персоналом. Посетителей в кафе было немного из-за раннего времени. Сев за столик у окна, она сделала заказ для себя и вопросительно посмотрела на меня.

— Кофе со сливками или с молоком. (Сомневаюсь, что в это время найдутся сливки даже в Москве). Сахара одну ложку, — сделал заказ я.

Вижу удивленный взгляд Антоновны. «Опять эмоции вызвал!» — удовлетворенно отмечаю мысленно.

— Расскажи, пожалуйста, о себе, — предлагает Антоновна.

— У меня не богатая биография, — улыбаюсь. — Живу с родителями в рабочем поселке, перешел в десятый класс.

— От девочек, наверное, прохода нет? — провоцирует на откровенность.

— Пока справляюсь, — неопределенно отвечаю, открыто улыбаясь.

Антоновна помолчала и, не дождавшись продолжения снова спрашивает:

— Как ты песни стал сочинять?

— Давно замечал, что в голове порой крутятся какие-то мелодии, иногда со словами. Решил как-то записать. Купил и научился играть на гитаре. Ходил к репетитору — профессиональному музыканту. Он помогает с нотой записью и табулами. Недавно выступил на концерте к восьмому марта со своей песней, — привычно рассказываю свою версию.

— Кому уже продал песни, расскажешь? — спрашивает.

— Одну в наш городской ВИА, две другие для женского голоса певице из областной филармонии. Одна из них «Дальнобойщик». Вы слышали ее. Девочка, которой ее подарил, так решила, — признаюсь.

— За сколько их купили, не скажешь? — допытывается.

— Дорого, для нашего городка и областного центра, — намекаю на столичные возможности.

Антоновна обиженно поджала губы.

— Все равно, ты очень дорого запросил, — задумчиво заявляет она.

— На какой гешефт Вы рассчитываете, если не секрет? — откровенно спрашиваю.

Антоновна пристально смотрит на меня и задумчиво произносит:

— Евгений говорил мне, что ты очень необычный молодой человек. Теперь я и сама…, — замолчала. — Конечно, я рассчитываю на небольшой процент, — признается неохотно. — Все будет зависеть от человека, к которому мы едем.

— Чем думаешь заниматься после школы? Музыкой? — интересуется, думая о другом.

— Нет. В институт пойду, — признаюсь.

— Все, поехали, — сообщает, взглянув на часики, и лезет в сумочку за кошельком.

Достаю и кладу на стол рубль.

— Я заплачу, — нерешительно заявляет Антоновна.

Пожимаю плечами и выхожу из-за стола, «забыв» рубль на столе.

В машине предлагаю:

— Вы можете рассчитывать на десять процентов с каждой проданной песни. Или тысячу, если поможете зарегистрировать песню в ВААПе.

— С ВААПом я тебе вряд ли помогу, — задумчиво признается она. — Надо бы с Евгением посоветоваться, — решает и поворачивает к обочине, останавливаясь у телефонной будки.

Возвращается. Едем дальше.

— Евгений тоже не знает. Пообещал разузнать про регистрацию. Вероятно, потребуются немалые деньги, — сообщает, взглянув на меня.

«И здесь хотят заработать жуки!» — думаю с неприязнью.

Приехали к старому пятиэтажному дому. Дом был с всякими архитектурными изысками. Поднялись на четвертый этаж по широкой лестнице. Между лестничными пролетами было пустое квадратное пространство. «Для лифта, что ли?» — возник вопрос, «для подъема крупногабаритной мебели», — пришел ответ от памяти будущего.

На звонок открыл дверь невысокий седоватый мужчина, лет пятидесяти, одетый в халат на белоснежную рубашку с галстуком. С интересом посмотрел на меня и расцеловался с Антоновной. Она представила нас:

— Сережа Соловьев, Иосиф Аркадьевич!

Пожали руки.

«Рука мягкая, теплая», — мысленно отмечаю.

— Проходите, пожалуйста, — хозяин приглашает рукой вглубь просторной роскошной квартиры.

Не снимая обуви, проходим в большую комнату. Оглядываюсь. В углу рояль, вдоль стен вычурные диванчики и стулья. В другом углу столик с букетом живых цветов, похоже на антикварный со стульями на гнутых ножках вокруг. У входа какие-то статуи, в углах вазы. Вдоль левой стены белая мебельная стенка в тон со светлыми стенами. Комната, да и вся квартира оформлена богато и со вкусом.

— Чай, кофе? — радушно предлагает хозяин.

— Благодарю, только пила, — отказывается Антоновна.

— Спасибо, — тоже отказываюсь.

Он приглашает нас к столику и садится спиной к окну.

«Лицо прячет в тени», — соображаю.

— Ну-с, молодой человек, говорят, вы можете удивить старика? — мельком взглянув на Антоновну, с интересом смотрит на меня, приглашая к разговору.

Пожимаю плечами, молча ожидая продолжения, и достаю из пакета бобину с пленкой и конверт с нотами.

— Вам решать, — сообщаю.

— Хорошо, не будем терять время, послушаем, — забирает пленку. — Может, сам споешь? — предлагает, не выпуская бобину из рук. — Мне сообщили, что ты хорошо поешь, — опять взглянул на Антоновну. — В живую песня по-другому звучит, — объясняет.

— Могу, — соглашаюсь с ним.

— Что тебе для этого надо? На каком инструменте играешь? — интересуется.

— На акустической гитаре, шестиструнной, — сообщаю.

Непроизвольно морщась от выбора плебейского инструмента, встает из-за стола:

— Сейчас посмотрю, где-то был этот инструмент.

Приносит гитару и протягивает мне. Пробую звук. Шикарно. Гитара эксклюзивная, концертная. Немного подстраиваю и начинаю с первой песни, записанной на пленке — «Так хочется жить».

Во время моего исполнения Аркадьевич положил подбородок на сцепленные в замок руки и прикрыл глаза. По окончании песни задумчиво посмотрел на меня.

— Я не буду сомневаться в твоем авторстве, хотя твой возраст и эта песня не соответствуют друг другу, а исполнение у тебя дворовое, — сообщает. — Эта песня первая на пленке? — интересуется и снова берет бобину.

Киваю. Он встает, идет в стенке и, открыв одну из дверок умело заправляет пленку в большой магнитофон. Марки не вижу. По комнате разносятся из невидимых динамиков звуки синтезатора Павла и мой голос. «Вроде неплохо получилось записать», — мысленно отмечаю.

— Кто играет? Не ты? — останавливает магнитофон по окончании песни и спрашивает меня.

— Один профессиональный музыкант, — признаюсь.

— Хм, не плохо, — соглашается, — давай тогда и другие песни на пленке послушаем, — принимает решение и запускает магнитофон.

«Не вдохновился моим исполнением под гитару», — догадываюсь.

Аркадьевич, отойдя от магнитофона, прослушивает все записи, выключает и поворачивается ко мне.

— Какие разноплановые песни. Все твои? — не выдерживает он.

Молча смотрю на него и киваю.

— Я бы не решился показывать их профессионалам, если бы это был плагиат, — наконец сообщаю ему.

— Спой под гитару про коня, — предлагает он.

Пою «Коня», потом и другие песни по его просьбе. Наконец он подходит к главному вопросу:

— Сколько ты за них просишь?

Передаю слово в слово то, что уже озвучил Аде Антоновне.

— Ого! — восклицает и, обращаясь к ней: — Ничего себе аппетиты у современной молодежи! Зачем тебе столько денег? — спрашивает, хитро глядя не меня.

— Овес нынче дорог, — уклончиво отвечаю репликой Бендера.

Аркадьевич тонко захихикал. «Тоже знает Ильфа и Петрова», — мысленно отмечаю.

— Я могу тебе заплатить тысячу рублей за все песни, — предлагает.

Встаю, задвигаю стул и беру со стола конверт с нотами.

— Извините, что отнял у вас время. Пленку отдадите? У меня в Москве еще много дел, — смотрю угрюмо на него.

— Пленку-то отдам. А если эти песни прозвучат потом где-нибудь? Что будешь делать? — хитро сморит на меня.

— Я могу даже оставить пленку, уйти без нее и без денег, но обманув меня сейчас, в будущем вы потеряете больше. Я не злопамятный, но память о зле у меня хорошая, а жизнь сегодня не заканчивается, — сверлю его взглядом.

Некоторое время меряемся взглядами. Наконец он отводит взгляд. Антоновна сбоку облегченно выдыхает, чуть скрипнув стулом.

— Не собираюсь я никого обманывать, — буркнул он в сторону. — Кто же так торгуется? Сразу собираешься уходить, угрожаешь, — возмущается, видимо забыв, что только что сам угрожал кинуть меня.

— Не люблю торговаться, — сообщаю, — я знаю настоящую цену моим песням. Она значительно больше, чем прошу я.

— Откуда ты можешь знать? Я предлагаю тебе реальную цену, по две тысячи за первую песню и про коня, за остальные по пятьсот рублей.

Начался конструктивный торг. В результате пришлось скинуть свою цену. Сошлись на четыре тысячи пятьсот рублей за «Так хочется жить», «Коня» и «О той весне», после того, как я объяснил концепцию песни о войне — несколько детей в касках и солдатских скатках поют на фоне военной кинохроники. Остальные четыре песни ушли по три тысячи за каждую. Согласился с дополнительным условием Аркадьевича привезти ему еще песен. Вижу довольство в глазах Антоновны.

— Не споешь ли те песни, которые уже продал? — спрашивает она.

— Кофе можно? — интересуюсь, наглея.

— Иосиф Аркадьевич, у вас сливки найдутся? — улыбаясь, спрашивает в спину, отсчитывающего деньги Аркадьевича.

— В холодильнике посмотри, — отмахивается он.

Через некоторое время отхлебываю ароматный напиток и берусь за гитару. Пою «Дальнобойщик», «Маленькую страну» и «Все пройдет».

— Однако, — неопределенно произнес Аркадьевич. — Еще есть? — интересуется.

— Есть дворовые и блатные, — признаюсь.

— Спой, — чуть ли не в унисон попросили оба.

Пожимаю плечами и пою «Кольщик», «Ушаночку», «Ребята с нашего двора» и «Старые друзья».

— У тебя кто-то сидел из родных? — формально поинтересовался Аркадьевич. (Видимо, не впечатлился от этих песен).

— Нет. Много знакомых сидело и сидит, — признаюсь.

— Какую песню ты пел на вашем концерте? — не унимается Антоновна.

— Про бабушек, — отчего-то смущаюсь.

— Спой, — предлагает и объясняет Аркадьевичу о нашем концерте к 8-му марта.

Пою про бабушек. Взрослые внимательно слушают.

— Образно и трогательно, — отмечает Аркадьевич. — Ты в песнях упоминаешь бараки, сараи…. Там так у вас живут? — интересуется.

— Живут по-разному. Я с родителями и бабушкой — в бараке, — признаюсь.

Пересчитываю деньги и складываю их в пакет.

— Тебе куда надо? — спрашивает Антоновна.

Смотрю на настенные часы и прикидываю, где могут сейчас находиться ребята. Судя по времени или у Соломоныча, или у фарцовщиков.

— Мне бы к ребятам, — прошу Антоновну. Она кивает и спрашивает разрешения у Аркадьевича воспользоваться телефоном.

— Сережа, помни о своем обещании, — напоминает он и протягивает свою визитку.

Киваю, прощаюсь и выхожу на лестницу. Только в машине чувствую, как спадает внутреннее напряжение. Отсчитываю Антоновне причитающуюся ей сумму.

— Удивил ты Иосифа, — сообщает она, — и меня тоже, — признается и впервые улыбается мне. — Он был моим преподавателем в Гнесинке когда-то, — признается с грустью.

— Сейчас работает администратором? — предполагаю я.

— Откуда ты знаешь? — удивляется.

Пожимаю плечами:

— Догадался.

Заехали в какой-то мрачный двор и остановились.

— Где это мы? — оглядываю незнакомое место.

— В этом доме в семнадцатой квартире должны быть твои ребята или скоро подойдут, — показывает на дом Антоновна. — Тебя, когда в следующий раз ждать? — интересуется.

— Вероятно, в августе или сентябре. Ребята возможно раньше с антиквариатом приедут, — сообщаю.

Домой вернулись довольные. В Москве купил себе легкую ветровку для похода. Еще в поезде задался вопросом: «На что Фил копит деньги, если почти ничего не покупает?»