Влажная цитата

Сергей Самсошко

Влажная цитата – это своего рода роман-презентация таланта автора, где автор описывает, как можно более подробно, черты своего литературного таланта, а также некоторые происходящие с ним события. Книга содержит нецензурную брань.

#1

Откуда-то надо мысль извлекать. Нет былого полёта, когда пальцы за строчкой не поспевали. Хорошо в этом смысле гитаристам и пианистам, у них движение рук никогда не опережает мысль. Музыкальная мысль, всё-таки, она быстрее, легче, гибче и никогда не иссякает.

Никогда не понимал музыкантов, которые находятся в творческом кризисе. Можно подумать, мир звуков, он настолько ограничен. Прислушайтесь к пению птиц. У всех разные голоса. А потом ещё, множеством звуков наполнен окружающий нас мир. Среди них существуют не только приятные, мелодичные звуки, но и противные слуху. Однако без них музыка не может быть полноценной.

К чему это я завёл речь о музыке, если близится больничный завтрак. Здесь, как раз, о музыке вообще никто не говорит. В основном, мужики рассказывают друг другу истории о том, как ловить окуней, какие бывают зимовальные ямы, и, что нельзя ловить рыбу в этих зимовальнях, поскольку она вся там отсиживается до самого нереста, или нечто вроде того. Я плохо разбираюсь в рыбалке.

Диалоги о рыбалке — была такая передача по телевизору, не знаю, сейчас есть она или уже на другом канале показывают. Помню, там рассказывали, что, как только начинаются байки кто, сколько поймал, это говорит о том, что не клюёт. Причем, не клюёт довольно долго.

Вообще, спортивные рыбаки, имеющие, между прочим, награды и всякие прочие гранты за свои старания, они весьма интересный образ жизни ведут, они ездят в разные точки планеты и пытаются поймать там какую-нибудь интересную рыбу, или краба, или осьминога какого-нибудь. Это весьма интересное занятие. Я бы тоже так порыбачил, если бы мне предоставлялась возможность. А пока, я лежу в больнице и слушаю байки о том, как надо ловить окуня и судака.

В детстве, я помню, мы очень часто ходили на рыбалку. Это было одно из самых главных занятий. Мы не понимали, что такое нерест и, зачем он нужен. Но мы каждое утро ходили ловить самостоятельно — без лишних приспособлений. То есть, у нас были только удочки. А больше нам ничего не требовалось. Терпения, находится на природе почти целые сутки, у нас было предостаточно. Мы слишком рано собирались и уходили, а возвращались почти за полночь. При этом, мы ловили достаточно маленькую рыбёшку. Она величиной была не более, чем половина ладони. Но за день много можно было наловить. Обыкновенно, такую мелкую рыбу принято выбрасывать. Какой смысл её вылавливать, если она ещё должна вырасти. Однако нам было жалко выкидывать результаты своих трудов, поэтому, мы приносили её домой, а затем, солили и сушили.

Нет, интересно, наверное, слушать, как мужики покоряют окуня и щуку, но после тридцати, сказать, что рыбалка есть ничто иное как способ развеяться и отдохнуть от работы, а не утолить спортивный интерес, спортивную жажду победы. После тридцати, так мне кажется, как раз, начинаются совсем другие жизненные интересы и предпочтения. И мне, почему-то, кажется, что это нормально.

Иногда я думаю, что есть смысл написать серию книг под простым и незамысловатым названием — «После тридцати», «После сорока», «После пятидесяти» и так далее…

Какие иные, например, интересы возникают с возрастом? Вот, скажем, у меня, пока, один и тот же интерес в работе — это осилить плац моего литературного творчества и начать уже зарабатывать книгами, а не этими мелкими перебежками с одной работы на другую.

Следующий интерес, как-то, связан с тем, что я очень хочу жениться. Но вместо свадьбы на меня обрушиваются многочисленные бедствия. Такое ощущение, словно весь мир против того, чтобы я женился. И при этом странно, что ко мне достаточно часто пристают девушки и женщины.

Нет — я имею ввиду, пристают в хорошем смысле этого слова, например, делают комплименты по случаю и без, или охотно кокетничают, или шутят на тему предстоящей свадьбы, которая, пока, только у меня в голове крутится, как необходимый план реализации, необходимый жизненный план.

Холодильник здесь есть. Это правда. Даже несколько холодильников, в которых необходимо подписывать продукты, чтобы их никто не спутал. Если честно, мне уже который раз хочется залезть в общих холодильник и стащить там что-нибудь вкусненькое. Хотя бы кусок колбасы.

Надо прекращать подслуживать сиделкой для остальных пациентов. Достаточно с меня Матвеева, который ночами спать не давал, стучал костылём по спинке кровати, кричал — «Бэ!.. Мэ!.. Сестра!» А тут ещё дед мне свою тарелку вручает, чтобы я отнёс её в отдел грязной посуды. Ну, что мне ему надо было сказать? Иди сам отнеси или сиделку найми? Скажу в следующий раз, чтобы он медсестру обо всём просил. А он, между прочим, отвернуться не желает, когда писает в утку, а я, тем временем, кушаю. Вот, такие вот, глупые и неуважительные старики, считающие, что, если он болеет, значит, всё вокруг должно болеть под его дудку.

И конечно, все разговоры о болезнях. Пациенты сидят в коридор и регулярно обсуждают свои болячки. С одной стороны, что ещё обсуждать, если ты в больнице находишься. С другой стороны, можно было бы и найти темы для разговоров, например, поговорить о том, как окуня выловить в Москве реке, или, куда поехать, чтобы поймать японского карася, или карпа, или как там его правильно называют — говорят, очень интересный улов.

А я, вот, не стану здесь никогда заядлым рыбаком. В том смысле, что рыбалка меня уже давно не волнует. Я уж об этом говорил и ещё раз повторюсь, с возрастом приоритеты меняются. Самое главное, что меня успокоил врач, касаемо моей кровавой мокроты и горящих губ. Он сказал, что при пневмонии это нормально. А тут ещё переводят на амбулаторное лечение, что должно дать мне достаточно времени, разумеется, при моих физических силах, которые явно подорвались, пока я лежал с высокой температурой и боролся с ковидом. Всего каких-то пятнадцать процентов заражаемости, но сколько антибиотиков в меня влили, и, сколько мороки перетерпеть пришлось.

Ага, ищем высокую поэтическую мысль. Ищем, ищем, но никак не находим. Где она здесь? Видимо, больничная атмосфера не располагает к воспеванию женщин. Хотя, их здесь весьма много. Почти столько же, сколько и мужчин. Какие из них замужние, а какие женаты, тоже приходится разбираться. Так, сразу, не определишь. Вроде все красивые, все подтянутые, все немного больные и вялые в глазах мужчины. А те, соответственно, гораздо бодрее, почему-то, выглядят. Возможно потому, что хотят поскорее выписаться и пойти на работу.

Женатых мужчин в больнице очень много. Это сразу видно по тому, как им часто звонят жёны и спрашивают каждую мелочь, вплоть до того, сколько спали, куда положить еду, что передать ещё, и так далее… Мне бы такой заботы сейчас очень не хватало. Вместо этого обо мне заботится врач и медсёстры. И сестра-хозяйка, которая даёт ключ от душа, чтобы я мог помыться. Вот, если бы перевод меня в другое отделение сопровождался быстрым походом в магазин, я был бы весьма счастлив, поскольку смог бы купить себе каких-нибудь вкусностей, о которых уже давно думаю.

Ну вот, завтра меня переводят на амбулаторное лечение. То есть, как мне в самом начале объяснили, это реабилитационный центр, в котором я буду долечиваться, поскольку ковид — это инффекционное заболевание, требующее особого положения. Пишу, не как врач, а как пациент, мало понимающий в болячках. И, если мне повезёт, то дописать роман я смогу полностью, уже лёжа в другом отделении. Надеюсь, что и кормить там будут лучше, чем здесь. Тут совсем пустая еда. Почти не замечаю, что я там кушаю. На завтрак попросил вторую порцию омлета, хоть какой-то питательный элемент.

Я понял, кстати, как работают писатели-сатирики, они описывают всякие бытовые мелочи с точки зрения своей весёлости. Я же более задумчивый, если подумать, если увидеть во мне эту задумчивость. Вот, только я не могу понять, зачем писатели-сатирики пишут свою автобиографию. Ну, допустим, им сказали это сделать, написать о том, как они родились и, как стали писать юмористические рассказы. А дальше, всё не столь имеет большое значение, ведь какая разница, где родился писатель, как он вырос, и, чем страдал в детстве. Всё равно люди выяснят и сами об этом расскажут, ещё более правдивей и правдоподобней, нежели это сделает сам автор. Тот, конечно, приврёт, как обычно, или утаит самые важные и любопытные факты. Возможно, поэтому, я стараюсь не писать своей автобиографии. Уже и так понимаю. Что ничего путного из этого не выйдет. Хотя, если подумать, любая моя книга — это и есть обрывок моей биографии.

Близится обед, близится обед, в больнице нет другого удовольствия, как и в жизни вообще, чем обмереть под запах борща. Хотя, стоп, какой тут может быть борщ, если мы в больнице. Нет, здесь только диетическая еда. Однако и мясо в ней встречается и, часто, рыбные котлеты. Кстати, очень вкусные, я просто сравниваю с котлетами из трески. И чем больше я пишу сейчас о больничной еде, тем сильнее мне хочется кушать. Мне кажется, я бы сейчас съел целую тарелку жареной картошки, с тушёной капустой, и, как минимум, домашнюю котлету из фарша говядины. И всё это, обязательно, запить томатным сочком. Обожаю солёный томатный сок. А затем, конечно же, необходимо придумать, как сходить и выкурить сигарету. Здесь нельзя это делать.

Так, ну-с, теперь можно продолжить сказания о добре и зле. На полный желудок и рассказ легче появляется на свет. А что, если я не буду его дописывать? Ничего, видимо, это сможет сделать некто вместо меня. Впрочем, такого упрямого и скользкого, и плодовитого писателя, как я, вряд ли можно было бы отыскать на всём белом свете. К тому же, я стал весьма наглый. Я стал много на себя брать. Кричал, что могу написать любое произведение, в любом жанре, а на самом деле, мне едва удаётся написать вторую главу романа.

Да, и романы у меня, не то, чтобы полноценное что-то, ведь я пишу первое, что приходит мне на ум. А это может быть всё, что угодно. У меня постоянно в голове сумбур. Или эмоциональный интеллект, если хотите. С трудом представляю, как люди читают мои произведения. Первые из них, вообще, тяжело писались. Просто через какой-то немыслимый, напряжённый труд. Потом, как-то, легче стало мысли излагать.

Я ничего другого не делаю, только излагаю собственные размышления. Эти размышления никак даже не оформлены. Я имею ввиду, они никак не оформлены в мысль. Чем-то, напоминает кружевное сплетение текста. При этом, сравнивать себя с другими писателями, даже, если это писатели-современники, я не могу. Мне кажется, что я совсем другой, иной, совсем малодоступный воображению, или людскому мнению, или ещё какой-нибудь триумфальной стихии.

Зато, я смело могу повторять одно и то же в своих текстах, не боясь, что требовательный читатель меня осудит. Пусть судит, сколько влезет. Мне нет дела до настроения, колебания, честолюбия того, кто читает мои книги. И это весьма правильный подход. Поскольку, если я стану прислушиваться к мнению читателей, то и смысла писать литературное произведение, нет никакого. Когда я излагаю собственные мысли, то никто лучше меня этого сделать не сможет. Потому я и горд тем, что написал уже более тридцати литературных произведений. Даже не говоря о том, что среди них имеются два романа совершенно чудовищного объёма. Почти шестьсот пятьдесят страниц творческой мысли. Здесь я, конечно, намерен писать лаконичнее.

А завтра мне предстоит перевестись в другое отделение. Хорошо, если там мне никто не будет мешать курить и заниматься творчеством. Во-всяком случае, у меня не так много времени, чтобы закончить эту книгу. Пусть все думают, что я бездарный писатель. Вот, скажем, я сейчас поел, и сижу с полным животом. Если честно, мне хочется вздремнуть. Однако меня всё равно разбудят через пару часов, поэтому и смысла, пока, не вижу отдаваться сну.

Всюду лезут эти старенькие высказывания, типа, «отдаваться сну», или «весьма», сразу видно, что автор читает много классики. Сейчас, если подумать, в современном мире никто так уже давно не выражается. Впрочем, так, как выражаются сейчас, особенно среди рабочих людей, тоже оставляет желать лучшего.

Пусть смеются над моей старомодой. Если мне интересно мыслить именно в таком качестве, то почему я должен этого избегать в угоду современного читателя. Пусть читатель тоже знает, как раньше люди выражались, сколько в них присутствовало культуры. Хотел написать, какое культурное равновесие в них содержалось. Хотя, на самом деле, всем понятно, что такими культурными оборотами выражались, как раз, сами авторы своих романов и повестей. Было бы странно себе представить, чтобы кто-нибудь из них, если это не отдельные представители барковского стиля, писали бы на чистом сленге того времени, из которого оно следовало.

Мне кажется, что лучше всего мне удаётся описывать еду. Особенно, когда я голодный. Однако же, сейчас, я совсем не голодный, а даже наоборот — сыт и вял. И мне всё время кажется, что я не наедаюсь здесь, в больничной палате, где меня кормят исключительно диетической едой.

Сам встаю, сам хожу по отделению, немного кружится голова, но это не так страшно, как тогда, когда я не мог самостоятельно встать с постели, когда едва ноги передвигал, и аппетита не было совсем никакого. Одно только странно, что книга названа «Влажна цитата», а что в ней такого влажного, кроме моей кровавой мокроты, которую от отхаркиваю и аккуратно сплёвываю на бумажку, чтобы разглядеть. Врач сказал, что такое бывает. Ну, бывает, значит, не о чем беспокоиться. Всё так же бегаю на улицу, чтобы покурить. Совсем скоро кончатся сигареты, вот я и постараюсь бросить. А пока, есть ещё одна сигаретная палочка, которая не даст мне покоя, пока я её не выкурю. Подниматься только надоедает на четвёртый этаж. Да, и ругаются та тоже, не дают места курящему человеку.

Всё думаю, почему заядлые курильщики, люди, скажем так, в возрасте, курят такие тоненькие сигареты. Насколько я правильно понимаю, они просто боятся за свои болячки. Боятся, что завтра им дышать будет нечем. А мне, если честно, просто не хочется покупать сигареты. Мне, если подумать, уже надоело тратить на это деньги. Кстати, деньги, которые я до сих пор не заработал.

Вот, такая вот судьба у писателя, сначала трудишься, а уже потом, зарабатываешь. Иначе не предусмотрено, ведь издательства, они сотрудничают с авторами, а не нанимают их на работу. Работают они со специалистами, с редакторами и прочими корректорами и дизайнерами. А простой автор чем может быть полезен, если не тем, чтобы продать своё эксклюзивное право на произведение. Так все и поступают. И все писатели живут исключительно на роялти. То есть, это значит, что объём гонорара зависит оттого, сколько продалось экземпляров за тот период времени, с какого книга опубликовалась. Хотя, я раньше думал, что там их за свой счёт издают. Но в итоге, так и получается, что издают автора за свой счёт, просто некоторые становятся популярными и быстро раскупаются в магазинах, а некоторые тоже становятся популярными, но не так быстро, как им этого бы хотелось. Стало быть и справедливость и равновесие, всё-таки, существует.

Мне лишь любопытно, как быстро я начну набирать обороты своей популярности, и, что, в итоге, получится из моего творческого ремесла. Интересно, как быстро я об этом узнавать буду. Жаль только, что никто из моих близких родственников, кроме, возможно, отца, никогда не узнает о моём успехе в творческой деятельности.

Михаил Жванецкий писал о том, сколько лет творческой работы он проделал, правда, там неизвестно, когда именно он это написал, но цифра там была впечатляющая, более тридцати пяти лет. А сколько я этим занимаюсь? Всего пять. То есть, мне до абсолютной славы и успеха, как минимум, ещё три десятка надо пахать на литературном поприще.

Конечно, глядя на врачей, на то, как они бегают по отделению, решают какие-то вопросы с больничными листами, и, если честно, я заметил, что им бывает скучно заниматься своей профессией. Возможно, любой нормальный человек сказал бы мне, нечто вроде, если бы моя работа была такой же красивой, как работа писателя, то я бы посвятил ей всю жизнь, и занимался бы с тем же удовольствием, с каким делают это все писатели на свете. Хотя, за всех я не отвечаю. Думаю, что, как минимум, находятся пару — тройку авторов, которые не совсем справляются с творческой работой. А у меня, почему-то, это весьма легко получается.

Вот, я за день, не напрягаясь, выдаю половину авторского листа творческой работы, творческого текста. Откровенно говоря, я люблю писать о самом процессе творчества, который всегда меня завораживал, в то время, как бывают такие, которых наоборот, творческая деятельность отпугивает. Мне кажется, что для этого не только необходимо иметь талант, но и способность раскрыть его, обуздать его, подчинить своим прихотям и, пусть даже малым возможностям реализации. Нет ничего хуже, чем писать в стол, чтобы добиваться совершенства текста, или нечто вроде того. Совершенство и так недостижимо. Значит, и добиваться его необходимо совсем иным путём. То есть, публиковать обязательно, а совершенствовать талант нужно в процессе создания новых произведений. И кто мне скажет в этом отношении, что я не прав? Любой, даже самый непросвещённый писатель знает, что работа в стол приводит к увяданию, к падению, к загниванию таланта. Вот, именно поэтому, любой уважающий себя мыслитель и автор литературного произведения будет биться за то, чтобы его публиковали, содержали, чтобы о нём рассказывали другим. Возможно, поэтому, я не стесняюсь брать ни у кого денег на свою творческую активность. Всем и так понятно, если мы говорим о людях с глазами, ушами и способностью, пусть даже к маленькому анализу, что писателю, пока он пишет и приобретает громкое имя, необходимо на что-то жить.

Признаюсь, конечно, не без греха, что я не раз менял творческую работу на обыкновенную, и делал этот столько раз на протяжении всех этих пяти лет, которые, я надеюсь, далеко не конец моей творческой деятельности, я не искал, но мне предлагали работу. Иногда, просто, чтобы не давать денег на жильё и питание. Самая огромная проблема всякого писателя, который потратил последние активы, чтобы побыстрей создать себе имя, самая огромная проблема это жильё и питание. Я уже не говорю обо всех этих прописках, когда тебе стыдно становится показать документ или паспорт, просто потому, что формально там ничего хорошего не написано.

Вот и ещё одного пациента увезли из нашей палаты. Точнее, это не моя личная палата, но я так выразился, чтобы было понятно, что в ней ещё, пока, лежу и я. Хотя, завтра меня переведут в другое отделение. А куда этого-то увезли, я уже не стану интересоваться. Сказать, что его выписать хотели, это вряд ли, потому, что он ещё не достаточно выздоровел. Но его повезли, наверное, по своим каким-то предубеждениям. Так, например, с утра одного тоже перевели в другое отделение. Стало быть, и этого по тем же самым соображениям. То есть, лечить его будут совсем в другом месте, как и меня завтра. Но сегодня я всё ещё здесь, поэтому приходится ждать моей последней капельницы, которую обязательно запланируют после ужина.

Так хотел сладкого всё это время, и вот, напросился на вали с шоколадной начинкой. Угостили, спросив, буду ли я вафли. А я ответил, что с удовольствием. Не том дело, что мне есть нечего, просто в магазин нет возможности сходить. Такая же история была и с сигаретами, но они у меня закончились, и я принял решение больше никогда их не покупать. Всё-таки, после больницы я начал хорошо чувствовать запахи и вкусы. А это гораздо дороже, чем всю жизнь травить себя сигаретным дымом.

Раньше я никогда не замечал, что табачный дым притупляет и вкусы и запахи, а теперь особенно остро это заметил. Стало быть, лучше будет, если перестать курить, и забыть про эту вредную привычку на всю оставшуюся жизнь. И никогда об этом не пожалеть. И никогда об этом не вспомнить. Жить, ведь, хочется долго и счастливо, как и все нормальным людям. А значит, стоит отказаться от курения, чтобы там ни говорили другие, которые считают иначе. У курящего человека, всё-таки, жалкий вид, и слабое зрение. Он из-за табачного дыма ничего не видит. Дым глаза застилает, что называется, и прятаться ни от кого не приходится, и от меня самого перестало пахнуть табаком, который далеко не всем приятен. А кому он может быть приятен? Только тем, кто курит. Вот, и мне перестал быть приятен запах табака от другого человека. И я теперь смогу ходить в горы, когда появится для этого финансовая возможность и свободное от работы время.

Утром проснулся — А? Что? Где? Меня переводят. Вот моя выписка. Машина подъедет в полдесятого. Ты уже должен быть собран и уверен в том, что дальнейшее лечение будет проходить успешно. Во-всяком случае, здесь оно проходило успешно. Утром температура (чуть не написал температура, нечто вроде от слова терпение), утром температура тридцать семь. Ну, в принципе, нормальная. Немного завышена, но жить можно. И переводиться в другую больничку тоже. Я-то думал, меня просто другое отделение переведут. Думал, что в соседний корпус. А меня, на самом деле, собираются везти в Осташково. Я точно не знаю, где это находится, ведь я приезжий, и совсем плохо знающий Москву и Московскую область, однако мне кажется, что ничего ужасного меня там не ждёт. Во-всяком случае, не сейчас. Сейчас мне бы хотелось позавтракать. Желательно, так позавтракать, чтобы до обеда не задумываться о еде.

Более всего меня волнует не переезд, а возможность остановиться возле магазина, чтобы я мог прикупить себе вкусностей каких-нибудь, и не нуждаться в передачах, которые мне никто не сделает. Не то, чтобы я жалуюсь, просто, надо понимать, что, если я не куплю, то никто не привезёт. В детстве, когда лежал в инфекционной с отравлением, мать привозила мне фрукты, овощи, конфеты, печенье и всякие прочие мелочи, без которых мне было скучно лежать в больнице. Она мне туда книги привозила. Самую первую книгу, которую я прочел самостоятельно, это происходило в больнице. Мне, почему-то, не слишком везло с соседями по палате, точнее, я часто один лежал, и, чтобы не скучать и не бояться тёмных ночей читал книжку про Малыша и Карлсона, про Незнайку на Луне, и про Фантазёров.

Сейчас я, конечно, читаю более зрелые книги. Специально такие, которые возбуждают мой интерес к прошлому. В основном, как я уже говорил, это горы классики. Мне всегда, почему-то, было интересно описание прошлого, описание исторических событий. Вот, вчера, например, я читал описание очень опасной охоты на волка, которая происходила в шестнадцатом веке, когда люди жили в замках, окружённым лесом, и почти каждый день охотились. Ну, или они это делали настолько часто, что казалось, никакого другого занятия в лесу не находили. А там, между прочим, можно собирать грибы, корешки, и что-нибудь растительное. Так вот, охота происходила на очень большого волка, который едва не разорил весь замок маркиза, и его очень долго пытались выследить и убить. А убили, в итоге, голыми руками задушили. Вот, такая вот, страшная история.

Пока рассказывал про то, как в шестнадцатом веке охотились голыми руками на волков, забыл, что скоро мне ехать в другую больницу. Но переживать нет никакого смысла, здесь все настолько ответственны, что меня бы уже быстро принялись подгонять. А так, сижу, спокойно, пишу о том, как на волка ходят голыми руками. И представьте себе эту картину во всех деталях, когда человек душит дикого, разъярённого, загнанного в угол зверя.

У меня не так много радостей в жизни. Одна из таких, например, это хороший аппетит. Но сегодня мне посчастливилось лечь на пять дней в реабилитационный центр в деревне Осташково. Меня очень хорошо приняли и рассказали обо всём, что здесь происходит. Хотя, на самом деле, здесь почти ничего не происходит, кроме того, что люди гуляют по территории больничного отделения, спят на скамейках в обеденное время, и к тому же врач делает обход, смотрит и слушает пациентов. Насколько я правильно понял, здесь надо дождаться отрицательного теста на ковид, после чего, меня выпишут на все четыре стороны. Но радость моя заключается совсем не в том, что я сюда попал долечиваться, а в том, что на улице прекрасная погода, пациентам разрешают гулять на улице, а там сейчас конец весенних цветений, там сейчас чувствуется, как наступает лето, и травка уже зазеленела, я никогда ещё не придавал этому такого значения. И не зря это реабилитационное отделение находится именно в деревне, поскольку здесь очень тихо, спокойно, и красиво. В том смысле, что природа здесь красивая.

Соседи, правда, у меня какие-то болтливые, то ли люди сами по себе такие, просто, я этого не замечал, то ли эти действительно озабочены каждой ерундой на свете, что не могут остановиться в своих разговорчиках о том, как проехать, куда проехать, и, что немало важно, зачем проехать.

Атмосфера здесь весьма спокойная. Сидишь, вот так, ждёшь обеда. Сосед включил телевизор, но он мне нисколько не мешает. Говорят, что кормят здесь хорошо, и порции вместительные дают, и кашу на выбор, можно сладкую, можно пресную выбрать. А что там ещё можно выбирать, кроме рисовой каши, я пока тоже не ведаю. Но мне здесь нравится. Я бы с удовольствием две недели, но, к сожалению, здесь рассчитано только на пять дней. Хотя, в инструкции написано, что четыре. Однако врач, который меня оформлял, или это была постовая медсестра, она сказала, что пять. Стало быть, через несколько дней меня выпишут отсюда, и я буду только вспоминать о том, как болел и лечился от короновируса.

Вот и пожалуйста, в больнице рыбаки сплетничали, да байки травили, а здесь, в реабилитационном огородники. Рассказывают друг другу, как помидоры правильно высаживать, и, что-то там, фитофтора, и чернеют, не успевают дозреть, и, что первые хлопоты с морозами. Зарекаются, говорят, лучше в магазине всё это купить, чем тратить столько времени и денег на неудачную попытку собрать хороший урожай. Хотя, возможно, дело не в урожае, а в том, чтобы просто наблюдать, как эта тыква растёт, как она меняет окраску, как яблоко наливается соком, как груша доходит до полного созревания, когда её, казалось бы, уже давно пора срывать, но она тем вкуснее и душистее, когда долго весит и зреет, зреет, зреет. Она тогда сочная становится и вкус у неё бесподобный. Опять же, угостили вот так в больнице, а здесь сижу, вспоминаю, пишу об этом, и чувствую, что уже кушать пора. Особенно хочется выяснить, какой здесь обед в отличие от больничного. Хороший, говорят, обед, только не подаёт его, пока, никто. Не видно, чтобы раздавали.

Так, прошло четверть часа, я уже вздремнуть успел, а кормить всё равно никто не собирается. Хочется спросить, ну и где же ваш хвалёный обед. Рассказывали так, словно в санаторий попал. А оно, на самом деле, та же больница, только более отдыхающего характера. Это даже не больница, и не реабилитационный никакой центр, а чистой воды амбулатория, в которой долечиваешься пять суток, нечто вроде привыкаешь к нормальной жизни. Пока болел, вроде, отвык от неё, капельницы, уколы, обходы врачей. Но и здесь они тоже обходы, только реже и не так внимательно. Какая разница, если и так известно, откуда ты поступил, зачем и насколько.

Просто приятно, что здесь деревня, что тишина и спокойно, и, что разрешают выходить на улицу кости морозить. Всё-таки, погода, иногда, бывает дождливой и весьма прохладной. К примеру, в больнице я мог ходить в один шортах, но там душно даже бывало. А здесь пришлось одеваться в трико. Сразу смена климата немного почувствовалась.

Обыкновенная, больничная палата, так же кормят, так же лечат, если в этом есть необходимость. Просто сюда не кладут тяжёлых пациентов. Здесь лежат больные, которые уже выписываются основательно. А так, и еда здесь нормальная, такая же, как и в больнице. Там только капельницы регулярно, уколы, постельный режим, и всякие прочие процедуры. Как вспомню, когда гастроскопию делали, лезли этой пластиковой трубкой живот смотреть. Я таких чудовищных ощущений ещё никогда не испытывал. Вот, здесь уместно было бы сказать, что температура мне только на руку была, поскольку она отвлекала и притупляла чувства. Высокая, имеется ввиду, температура.

Ну, скажем, отлежу я здесь несколько дней, долечусь от ковида, а потом куда? Мне, во-первых, необходимо будет соблюдать изоляцию две недели. А где я её буду соблюдать? Ни дома, ни семьи, ни родственников. Остаётся уговаривать отца, чтобы он раскошеливался, отдавал последние деньги на то, чтобы я мог пожить немного в гостинице. Нравится это ему, или оно ему не слишком нравится, а придётся сопровождать меня во всех моих несчастьях. Особенно, деньгами. Финансовая помощь никогда не бывает лишней.

Удивительно, как я снова писать начал. Буквально неделю назад, вообще, не было ни малейшего желания. Даже не думал об этом. А тут, вдруг, взорвался идеей написать роман. Допустим, это не первый, но и не последний, как я надеюсь, поскольку я ещё хочу, как минимум, сто таких романов написать. И всю жизнь зарабатывать на своём авторском труде. Жаль только, что имя так долго раскручивается. Если бы это можно было делать быстрее, то и мне, видимо, было бы легче с этим справиться. Хотя, более четырёх тысяч меня уже охотно читают. Точнее, более четырёх тысяч экземпляров было продано с того момента, как я начал публиковать свои работы.

Не представляю, как люди по двадцать, тридцать, сорок лет занимаются творчеством. Чем они питаются, если не сидят у знакомых и родственников на шее. Как добиваются такого широкого успеха. У меня там, если взглянуть, каждый месяц что-то продаётся. Ну, пять, шесть, двенадцать экземпляров. Разве на такие деньги можно нормально жить, хотя бы ради творчества, ради того, чтобы продолжать писать. Разумеется, нельзя, поскольку слишком сейчас всё дорого, и жильё снимать дорого, и продукты покупать, тоже ведь что попало кушать не станешь. Можно и самых дешёвых продуктов набрать, но их невозможно будет съесть. Не знаю, как других, наверняка существуют люди, которые питаются подобными супердешёвыми продуктами, вот, только мне они совсем не нравятся.

Ну, кто-то скажет, возразит, дескать, нравится — не нравится, а если ты на хорошие продукты не заработал, то и говорить не о чем. Как только заработаешь, будет огромный смысл рассуждать о дорогих и дешёвых продуктах. Он (смысл) и так есть для подобных рассуждений. Как, например, стационар лёгкого пребывания, в котором я сейчас нахожусь, так и лёгкие продукты, не бьющие сильно по карману. Я просто пытаюсь себе представить, через что мне придётся пройти, чтобы заработать своими литературными трудами на жильё и на хорошие продукты.

У людей хоть какие-то интересы в жизни сохраняются. Вот, мужики, например, глядят хоккей, следят за счётом, болеют за Россию, в прямом смысле этого слова. А я превратился в какого-то волка, которого ничего, кроме добычи, уже не интересует. Понятно, что имеется ввиду, все мысли поглощены работой, в основном творческой, и на пике своей активности можно было бы написать больше, чем этого следует ожидать. Давненько я не налегал на литературное творчество таким напором, чтобы отдавать от себя весь день, и успевать написать половину авторского листа.

Одно только, что мысли стали заурядными. Мужики с интересом и довольно важным видом, выражающим всю серьёзность игры в хоккей, смотрят матч. А я, тем временем, даже не пытаюсь вникать в знакомство с ними. Такое чувство, что я, настолько опустел и охладел к жизни, что ничего другого, кроме возможности зарабатывать, меня уже не интересует. Я не вижу в этом ничего плохого, просто, странно, что я стал таким чёрствым и нетерпимым по отношению к работе.

В голове крутится мысль — «Скоро, скоро, скоро?…» Это даже не мысль, а вопрос, на который я не знаю ответа, но очень желаю его знать. Почему? Видимо потому, чтобы перестать срываться в эту пропасть, в которой я однажды оказался, и, из-за которой я не могу нормально жениться. Большинство людей боятся таких чудовищных трудностей, как трудность с квартирным вопросом.

Вот, пожалуйста, врач оформляет мои документы и смотрит в регистрацию, которую мне сделали на время, и, в которой не прописано, в какой квартире я прописан. На самом деле, я прописан на улице. Это удивительно, невероятно, но факт. И многие боятся подобных ситуаций, и правильно делают, что боятся. А мне, как будто бы, уже всё равно. Где я живу, с кем я живу, куда мне дальше двигаться, и к какой поликлинике относится место моей временной регистрации. У меня такое чувство, что меня уже ничто не интересует, кроме денег. Видимо потому, что деньги решают многие трудности, с которыми мне приходится сталкиваться и искать решение. Искать, затем, принимать эти решения, и каждый раз их всё труднее становится принимать. Потому, что после принятия решения, начинает действие.

Мне, вот, совсем нет никакого желания уезжать куда-нибудь из этой маленькой больнички легкого лечения. Точнее, она называется стационар лёгкого лечения. В больнице-то совсем жёстко, там только делают, что на процедуры водят, капельницы ставят, уколы делают, и всё это в таком количестве, что кажется, будто целый день только этим и занимаешься. Хотя, с другой стороны, как ещё лечить человека, если не делать всего этого. Особенно, когда пациент в тяжёлом состоянии. Пока ему плохо, необходимо предпринимать какие-то действия, чтобы он поскорее приходил в нормальное жизнеспособное состояние. Я вот только не понял, почему меня положили в отделение экстренной хирургии. Где я со своим ковидом, и, где экстренная хирургия. За время, пока лежал там, я только и видел, как людей после операции, или наоборот, на операцию отвозили.

А запах откуда-то приятный, такой, пошёл. Словно кто-то сырники приготовил и решил нас угостить. Последнее время часто стал думать о хорошей еде. Настолько часто, что поскорее захотелось заработать на приличный ужин в ресторане. Слыхал, если хороший ресторан, с опытным шеф-поваром, то туда стоит сходить и попробовать что-нибудь вкусненькое, хотя бы раз в неделю. У меня даже мечта такая образовалась, по мере того, сколько я буду зарабатывать на своих литературных трудах, есть желание открыть небольшой ресторанчик, и ходить туда по выходным, играть джазовую музыку. Мне кажется, что этим всю жизнь можно заниматься, и никогда не надоест.

Представляете, как приятно, когда у тебя есть свой ресторан, в котором работает персональный шеф-повар, готовит всякие интересные блюда, и не перестаёт удивлять своих посетителей деликатесами от шефа. Всё это стоит очень дорого, даже, если вы просто хотите зайти в выходные в ресторан, не обязательно ваш, но принадлежащий кому-нибудь, кто давно этим занимается. В таком заведении, конечно, не обязательно играть джаз, но мне просто так захотелось в своих мечтах. Я ведь могу себе позволить мечтать о том, чтобы играть хорошую музыку на рояле, возможно, это не всегда джаз, но в ресторанах часто играю именно джазовую музыку. Это уже давно так повелось. Она ненавязчива, и не мешает людям наслаждаться пищей. Ещё обязательно в таких местах надо вешать красивые натюрморты. Это совсем то, что надо. Картины будут вызывать аппетит, и люди будут больше заказывать и съедать. А иначе, зачем вообще ходить в ресторан, если ты не намерен наслаждаться вкусно приготовленной едой. Пусть даже не всем такое по карману, но те, кто может себе позволить нечто подобное, оно того, как правило, стоит.

Что же теперь меня ждёт после абсолютной выписки? Иногда я боюсь задумываться над тем, что ждёт меня дальше. Скорее всего, мне придётся ехать на вокзал, поскольку там дешёвые номера в гостиницах, и устраиваться снова на какую-нибудь работёнку, где мне будут платить деньги за каждую отработанную смену, и предоставлять жильё в общежитии, а также питание на той фабрике, на которой предстоит работать. И можно позабыть про творческие успехи, поскольку дописать роман представляется возможным только в том случае, если отец поможет оплатить гостиницу и питание. При этом, писать надо будет так быстро и понятно, чтобы не отклонили рукопись.

Да, видимо, задача прекратить курить останется для меня нерешенной. Даже одного дня не протянул без сигарет, как только появилась возможность сходить в магазин, первым делом купил пачку любимых сигарет. Но я ещё постараюсь с этим что-нибудь придумать. Меня страшно волнует тот момент, что я не могу нормально спортом заниматься, задыхаюсь, да и вообще, спорт и курение — несовместимы сами по себе. Согласитесь, странно, заниматься спортом, а потом фильтровать дым через лёгкие. Такое нельзя занятие спортом нельзя принимать всерьёз.

А так хочется, иногда, выбежать на утреннюю пробежку, или сходить в горы, или в лес, или покататься зимой на лыжах. Однако курящему человеку недоступны подобные радости. Стоит ему немного походить по пересечённой местности, и он сразу же начинает задыхаться, испытывать головокружение, вечно плюется, видимо оттого, что слюна выделяется особенно ярко, и он не знает, куда её девать.

Зато, кофе, мой любимый напиток, который я также люблю пить вместе с сигаретой, наконец, я снова смог позволить себе выпить. От одного только запаха кофе, особенно по утрам, становится, как-то, жить легче и хочется нормально писать, творить, действовать. Не зря говорят, что кофе бодрящий напиток. Но он у меня, как-то, связан стал с курением, поэтому здесь я остаюсь в некотором колебании, нерешимости, не знаю, что лучше, прекратить курить и пить кофе отдельно от сигарет, или наоборот, плюнуть на всё, на здоровье, на секс, на прогулки по лесу, и делать то, что велит мне привычка. Хотя любой нормальный человек мне сейчас скажет, что без сигарет жизнь становится только лучше, насыщенней, полней, интересней, вкусней и так далее…

Возможно, я круто заблуждаюсь, думая, что никогда не смогу прекратить курить. Впрочем, последнее время мне становится стыдно перед окружающими меня людьми за то, что я не могу найти в себе силы бросить курить раз и навсегда. С другой стороны, у меня всегда сохраняется ощущение, словно без сигарет я не смогу хорошо писать. Видимо, это не такая уж и сильная зависимость, но я уже сорвался, и поэтому буду продолжать оправдывать эту вредную привычку, от которой лёгкие становятся полны канцерогенных смол. Кто-то из моих знакомых, однажды, сказал, что курящие люди весьма активны в жизни. То есть, он сказал, что не бездельники.

Любопытно о себе пишет Остап Вишня — «Так я сделался Остапом Вишней и стал писать, и пишу…» И, как и у всех сатириков, у него тоже есть своя автобиография, которая скорее надумана, нежели правдива, но именно у него она слишком короткая, чтобы утаить самые важные факты. Я бы даже сказал, что он весьма откровенно описывал события своей биографии, и весьма лаконично. Ведь, всё остальное, как я понимаю, он описывал в своих фильетонах и юморесках. Правда, во времена творчества Остапа Вишни платили за каждый фильетон или рассказец в газете, а в наше, современное и слишком ритмичное время, платят только за полноценные романы, или, хотя бы, за сборники ёмких рассказов. Кстати, последние из которых мне очень понравились у Ги Де Мопассана. Я никогда не думал, что он так красочно может описывать события государственного переворота, и в то же время, любовную историю нежной девушки, которая вздыхала при каждом колебании сердца.

Что я могу о себе рассказать, как о писателе, как о таланте, на который что-то повлияло и я с того момента начал действовать, то есть, писать и публиковаться. Это не совсем моя автобиграфия, но я точно помню, что именно сделало меня настоящим писателем, как из меня таковой вырос.

В детстве мне никто не делал никаких пророчеств по данному поводу, но мои родители, особенно мама и бабушка, всегда что-то читали, и у них была очень большая, но скромная библиотека. Я говорю скромная, потому, что в сравнении с Московской государственной библиотекой имени Владимира Ленина, она совсем выглядела домашней. Правда, после смерти матери и бабушки, пришлось её отдать в букинистический. Причем, совершенно бесплатно. Платить за старые, потрепанные книги никто не желал, но вместо этого мне сказали, что по десять рублей с каждого проданного экземпляра я могу получить. Однако их, видимо, совсем никто не желал покупать, поскольку мне ни разу не позвонили и не сказали, сколько моих старых книг, которые когда-то читали моя бабуля с матерью, продалось. А возможно, их продавали, и довольно успешно, только мне об этом не сочли нужным говорить. Такая система книготорговли, чем-то, напоминает сегодняшнюю систему работы издательства с авторами произведений — роялти, сколько за месяц продалось экземпляров, столько ты и заработал за свой творческий труд.

Видимо, все эти совпадения, и то, что я несколько лет служил телеграфистом на корабле, как-то, сделали из меня настоящего, профессионального писателя, который может писать в любых условиях, даже лёжа на больничной койке. Хотя, отчасти, этому способствует моё острое желание заработать денег на собственное жильё и жениться на красивой, заботливой девушке.