Сборник рассказов. Жил-был я

Сергей Семенович Монастырский, 2021

Конечно, это не автобиографические рассказы. Это рассказы о жизни, об историях, которые кажутся автору не только интересными, но и характерными для многих людей, встреченных каждым из нас на жизненном пути. Большинство этих рассказов о вечных темах: о любви и отношениях, потому что это и есть главное в нашей жизни. Темы вечные, Но у всех свои. Жил-был я. Жил и видел. То, о чём теперь рассказываю.

На счастливую старость

Странная по тем временам процессия шла по улицам подмосковного городка. Было начало семидесятых прошлого века и в эти глухие времена застойного социализма не было еще госработников, не было откровенных нищих, гостарбайтеров, абсолютно бездомных.

Но вот, однако, по пыльным июньским улицам вышагивал обросший усами лысеющий уже молодой человек от двадцати пяти с видавшим видом матрасом под мышкой, рюкзаком за плечами и связкой книг в другой руке.

Рядом с ним семенила совсем еще юная девушка, с явно, не по размеру мужскими зимними ботинками на худых ногах с набитым чем — то холщовым мешком за плечами.

Парень шагал широко и серьезно, а девушка семенила, догоняя его, спотыкаясь и падая.

Из за звука очередного падения парень оборачивался и каким — то ровным голосом спрашивал:

— Тебе помочь?

— Не, не! — испуганно отзывалась девушка, поспешно вставая.

То, что они держали в руках и за плечами, было все их имущество, с которым они перебирались с одной квартиры от приютивших их друзей, на другую, к другим знакомым. Это была верная тактика, избранная Валерой Синявским, только что приехавшего из пыльных степей Казахстана поближе к Москве, чтоб начать, наконец, настоящую жизнь.

В той казахстанской жизни успел он закончить культпросвет училище, создать подпольную и почему — то опасную для советской власти джаз — банду, потрясавшую покой захолустного городка, и быть изгнанным вездесущим КГБ из спокойной республики, но, слава богу, не арестованным.

В дорогу в опасную неизвестность за ним увязалась эта восемнадцатилетняя девушка, жившая одна с престарелой бабушкой. Была она фанатично влюбленной в несильно молодого уже джазмена и посещала все его выступления.

Родителей у обоих не было и ничто не мешало им начать новую жизнь.

Городок этот выбрал Синявский не случайно — были у него тут друзья из более серьезных джазовых групп, приезжавших послушать казахских подпольщиков.

Вот так, и начинали свою новую жизнь Валерий и Лола Синявские, живя по две — три недели у одних, потом у других.

Впрочем, одной фамилией они объединились не сразу, года два носили свои, но делать нечего, пришлось объединиться. Главным образом потому, что к тому времени устроился Валерий в филармонию, где обещали дать общежитие, но чтобы дали отдельную комнату, надо было быть человеком семейным.

И жизнь как–то сразу заладилась. Должность у него была не велика — аккомпаниатор у провинциальных певичек и по совместительству — настройщик клавишных.

Но удивлял Валера другим. У него вдруг открылись недюжинные организаторские способности. Главным образом из–за отсутствия комплексов и присущей здоровой наглости.

По справочнику узнавал он телефон, какого–нибудь зав. отдела министерства культуры страны.

— Иван Петрович!? — бодро и басом вопрошал он в трубку.

— Да, — неуверенно, на всякий случай отвечал Иван Петрович.

И не давая тому опомниться, Синявский солидно продолжал:

— Сидоров, ЦК. Звонил Петру Сидоровичу — назвал он фамилию министра культуры — трубку почему — не берет.

— Он в отпуске — робко отвечал зав. отделом, припоминая, слышал ли он фамилию «Сидоров» у членов центрального комитета партии.

— А, ну тем более, — басил Синявский. — Ну, это вообще–то как раз по вашему ведомству — есть (тут Синявский называл название города) славный такой вокальный коллектив в их филармонии. У нас на юбилейном концерте как-то слышал. Надо поддержать их гастролями, концерты организовать, немного талантов в стране — то! — тут Синявский заразительно засмеялся.

Зав. отделом на всякий случай тоже хихикнул.

— Шучу! — грозно отрезал Синявский — Много у нас талантов, много. И их надо поддерживать!

Нужно ли говорить, что Сидоров в ЦК на ролях какой — то шестерки конечно был — не такой уж простой был Синявский, работая с телефонным справочником.

Но ни какой человек из министерства не решался для проверки позвонить в грозный ЦК, и гастроли немедленно финансировались и организовывались.

Филармония конечно процветала. А в ее опустевших стенах — все уехали гастролировать по стране, — Синявский ухитрялся зазывать знаменитые в те годы музыкальные коллективы и отдельных знаменитостей. Простым и в те годы невиданным способом — платил он наличными и тройном размере, соответственно уменьшая отчетность билетных касс.

Как уж он уламывал на это директора филармонии и что с этого получал сам — одному богу известно.

Город будоражила культурная революция, Синявскому в знак благодарности выделили квартиру. В знак своей благодарности часть денег он оставлял себе.

Лола не работала. Взрослела. Она больше не носила мужские ботинки. Деньги были. Зал филармонии был переполнен. Билеты продавали по блату. В том числе обэхээсным ( был такой грозный отдел в милиции). Которые и пришли как — то не в зал, а прямо в кабинет директора. Директора посадили. А Синявского нет. А кто такой Синявский? Скромный аккомпаниатор. Ни одной его подписи на документах нет. Да и не имел он права подписывать что — то. Из филармонии предпочел уйти. Да и размах для него был не тот.

Между тем, Лола исправно рожала девочек, и поскольку их было уже две, Лола ничем не занималась кроме домашнего хозяйства.

Но случай перевернул не только ее до сих пор весьма обыкновенную судьбу, но и судьбу всей семьи.

Как–то мартовским вечером, возвращаясь, домой, Синявский увидел необыкновенную для себя картину. Уже горели тусклые желтые фонари, светились окна дома. На заснеженном еще газоне на складном стульчике сидела Лола с мольбертом в руках, макала кисть в коробку с гуашью и увлеченно рисовала. Впереди на асфальте в растаявшей луже играли дети.

— Лол, подходя ближе, — спросил Валера, — а ты что тут делаешь?

— Привет! — не оборачиваясь, ответила Лола, — с детьми гуляю.

— То — то, я смотрю, чьи-то дети в луже сидят, Пригляделся — наши! — насмешливо ответил Валера.

— Девочки, а ну-ка быстро вышли из лужи! — крикнула послушно Лола, впрочем, уже складывая краски.

Синявский присмотрелся к картинке. На приколотом там листе ватмана, было что–то совсем не похожее на окружающий пейзаж, но почему-то от этой практически мазни, удивительно веяло мартовской оттепелью. Пахло оттепелью и наступающей весной, вообщем, возникало какое — то настроение, для чего собственно, и пишутся картины.

Синявский удивился и задумался. Потом, как человек, близкий к искусству и уже совсем близкий к бизнесу, решил, что из этого можно делать деньги, одновременно доставляя Лоле удовольствие.

Он стал знакомить ее с местными художниками, продвигая ее вещи на выставки. А потом сделал главное — вывез ее в Швейцарию, и практически на свои деньги организовал там маленькую выставку современных русских художников.

Самодеятельность. Именно этим она могла привлечь внимание за границей. Ну, типа самиздата — выставки академической советской живописи уже всем приелись.

Дело в том, что к тому времени — а, это уже были новые годы перестройки, — масштаб Валеры Синявского наконец–то развернулся в полную силу.

Заграница радовалась падению в этой огромной стране железных оков и всячески старалась помогать.

Валера тут же придумал схему, поставлять в страну — ну, не во всю, конечно — основным партнером была Москва — списанное в заграничных клиниках медицинское оборудование…

Поставщиком выбрал Швейцарию. Для Швейцарцев это была благотворительная акция, для российских помощью, для Синявского — бизнес. Почти легальный. Благотворительные фонды, деловые встречи, неделовые встречи, — словом Синявский в Цюрихе вскоре стал своим человеком.

Вывез туда дочерей, устроил в колледж, потом в институт.

Лола тоже почти безвыездно — насколько позволяла мультивиза — жила в Швейцарии.

Синявский жил в России. Теперь уже в Москве. Денег не то, что хватало — их было много.

***

Позвонила Лола.

— Валер, я приеду в Москву…

— Давно пора.

— Валер, — после некоторой паузы сообщила Лола, — я не к тебе еду.

Синявский напрягся.

— Мы с Пьером, — продолжила Лола, — открываем в Москве картинную галерею. Пьер уже снял помещение и квартиру для нас…

Пьер был французский галерист. Он был один из первых, с которым Лолу познакомил Синявский.

— Мы разводимся? — на всякий случай спросил Валера.

— Ну, это как хочешь. Я считаю необязательно иметь штамп в паспорте. Мы же с Пьером тоже не оформляем отношения…

***

С тех пор Синявский стал жить один. Не то, чтобы это было для него ударом — они с Лолой давно уже жили свободной жизнью. Но как–то в сознании всегда было — и дети и они с Лолой — одна семья, просто так, как–то странно жить.

… И вот теперь Синявский жил один. Он как–то сразу потерял интерес к делам, которыми занимался, к бизнесу, да и вообще к тому, что нужно постоянно куда — то бежать, с кем–то контактировать, вообщем, ко всему, к чему стремился с тех самых пор, когда они с Лолой ходили по друзьям с матрасом под мышкой.

***

Прошло еще два года. Девочки в Цюрихе вышли замуж. Синявский с Лолой, Пьером ездили к ним на свадьбу. Да и вообще, втроем они постоянно встречались — на открытии вернисажей, просто так в кафе…

… Лола позвонила ночью.

— Валера! У меня сгорели все картины…

Она готовилась к очередной выставке, привезла картины художников, которые они дали для выставки, почему–то не в галерею, а домой. Отлучилась буквально на час. Когда вернулась — у подъезда элитного дома суетились пожарные. Случилось замыкание в проводке. Пожар был небольшой, но картины безвозвратно погибли.

Все они были предварительно оценены и теперь, нужно было оплатить ущерб. Художники были довольно известные, и сумма была внушительной.

— А, что, Пьер? — спросил Валера.

— А он то причем? Мы с ним всего лишь партнеры, он в этой выставке не учувствовал, да и вообще вина — то моя! А, Пьер, кстати, в Швейцарии, сейчас я его обрадую…

Деньги Валера дал.

— Я тебя не совсем ограбила? — все же поинтересовалась Лола.

— Да, нет, немного осталось на счастливую старость…

***

Опять стоял жаркий июль, как тогда, теперь уже сорок лет назад. В квартире Лолы раздался звонок.

— Привет, Лола!

— Привет, Валер! Ты чего уже месяц не звонишь?

— А, ты чего?

— Да и правда, — засмеялась Лола.

— Может, встретимся?

— Давай!

— Слушай, ты помнишь, как когда — то, когда ничего из этой жизни еще не было, мы ходили по улицам с матрасом под мышкой…

— Ну да, я еще была в твоих ботинках…

— Ну вот, что-то ностальгия замучила. Давай еще так пройдемся?

— Слушай, Валера, — засмеялась Лола, — нам сколько лет?!

— Да и хрен с ним!

— А и правда хрен! — опять засмеялась Лола. — Слушай, а ты это серьезно? А где возьмешь матрас?

— Куплю!

Через пару часов Синявский уже звонил в дверь ее квартиры. В руках он держал свои старые зимние ботинки, а под мышкой перевязанный допотопный матрас.

— Я до последнего думала, что ты шутишь! — сказала Лола.

— Пойдем?

… По улицам Москвы шла странная пара: хорошо одетый пожилой мужчина с матрасом под мышкой, и красивая с ухоженной прической и модных джинсах женщина почему — то в мужских зимних ботинках с большущими шнурками.

— А куда мы идем? — спросила Лола.

— На вокзал.

— Мы куда–нибудь поедем?

— Да, куда–нибудь. Потом выйдем на какой — нибудь станции, и начнем все снова…

— Молодец! А на что мы будем жить?

— Ну, ты же Лол, знаешь. Я как–нибудь заработаю!

— Ну, да — сказала Лола, — знаю.

… Синявский протиснулся к окошку билетной кассы.

— Два билета на самый ближайший поезд…

— Куда?

— Все равно, лишь бы на самый ближайший.

… Поезд «Москва — Кишенев» постукивал по рельсам. Долго тянулась Москва, потом зеленые перелески, поля. Вагон был плацкартным. Лола молчала и улыбалась. Молчал и Синявский.

— Валер, — это все вправду? — все также весело спросила Лола.

— Ну, мы же уже едем!

— Ну да.

— Знаешь, я понял самое счастливое время, когда все только начинается…

— С матрасом, — добавила Лола. И спросила у проходящей проводницы:

— А когда первая остановка?

— Через полтора часа.

— А мы что, прямо на первой остановке выйдем? — удивился Синявский.

… Поскрипев тормозами, поезд остановился.

— Лола встала.

— Ну, пока! — она чмокнула Синявского в щечку. — Нет, правда, Валер, было весело.

— Пока, — устало сказал Валера, — где он сойдет, он еще не знал.