1+4. Одна правдивая история и четыре байки

Сергей Смирнов

Это сборник рассказов, в котором автор собрал некоторые свои произведения. В нем есть истории службы и просто жизни различных людей, военных и гражданских. Еще в этом сборнике есть рассказ участника Великой Отечественной войны, который сильно отличается от концепции произведений, написанных ранее об этой трагедии.

Как капитан Кольцов получил очередное воинское звание

Камень лежачий сдается,

Когда не сдаешься ты сам,

Так будущее создается,

Так строят сегодня БАМ.

Е. Евтушенко

Глава 1

— Тут экскаватор нужен, без техники не обойтись.

— Какой такой экскаватор? Ты откуда такое слово вообще выкопал, лейтенант? Два солдата из стройбата заменяют экскаватор. Я думаю, эту аксиому тебе доказывать не надо, товарищ военный инженер. Сколько в стройбате служишь?

— Скоро год как будет, товарищ капитан. Это, конечно, не считая училища.

— Ну, вот видишь, год служишь, а все девственницей прикидываешься. Вперед к бойцам — и с лопатами на амбразуру.

— Разрешите выполнять, товарищ капитан?

— Не разрешаю, а приказываю. Убежал, солнышко мое военно-инженерное.

Капитан направился в теплушку, дав понять лейтенанту, что разговор окончен. Над теплушкой, продуваемой всеми таежными ветрами, развевался выцветший, намоченный всеми таежными дождями транспарант «Наш ударный труд и боевые успехи — тебе, Родина».

— Хайбендинов! — крикнул капитан.

Из форточки теплушки показалось азиатское круглое лицо с розовыми щеками и заспанными, заплывшими, полузакрытыми, как у только что проснувшегося порося, глазами.

— Че? — гневно буркнуло лицо из форточки. Но уже через секунду, продрав глаза, лицо заголосило: — Ой, я не я, товарища капитана, не моя говорить, шайтан мой ум забрал, моя не хотель, товарища капитана, че говорить.

Но капитан уже не слышал речей из форточки, он спокойно вытер сапоги о коврик у входной двери в теплушку и зашел в упомянутое помещение. Двое солдат с носилками, наполненными щебенкой, проходившие мимо, остановились в ожидании продолжения действия. Но ожидаемого представления не последовало, из теплушки не донеслось ни звука. Через несколько минут Хайбендинов с опущенной головой вышел на улицу, неся в руке сапоги капитана.

— Ой, молодец, Ильяс, настоящий мужчина, правильно сделал, что начальник убиль. И сапоги правильно взяль. Сапоги хороший, надо сапоги одевать и тайга бежать, пока начальник совсем мертвый лежать. Ты беги, мы про тебя никому не скажем, — сказал один из молодых узкоглазых и круглолицых солдат с носилками, который совсем недавно попал в эту забытую всеми часть из далекого аула.

Хайбендинов молча подошел к бежавшему неподалеку ручью, достал свой белоснежный носовой платок и стал отмывать от грязи капитанские сапоги. Солдаты с носилками замерли в непонимании.

На дворе стояла ранняя осень, но в суровом таежном крае было уже достаточно холодно. От холодной воды у Ильяса коченели руки, он не знал, как и что сказать землякам, которые уперлись сначала восхищенными, а затем порицающими взглядами в его спину.

— Идите, пожалуйста, не надо на меня смотреть, — обернувшись, промолвил он уважительно на родном языке.

Двое солдат с носилками молча пошли дальше.

— Не мужчина ты, Ильяс, совсем не мужчина, — сказал тоже на родном языке молчавший все это время второй молодой солдат с носилками.

И здесь произошло неожиданное. Внешне спокойный ефрейтор Хайбендинов резко поднялся, бросил капитанские сапоги, подбежал к солдату с носилками и стал неистово избивать его у всех на глазах, крича что-то не по-русски. Когда Ильяса оторвали от жертвы, он еще долго не мог успокоиться, продолжая эмоционально что-то выкрикивать и материться уже на русском. После проведения экзекуции над соплеменником ефрейтор Хайбендинов спокойно и понуро вернулся к ручью и продолжил мытье капитанских сапог. Несколько бойцов более позднего призыва, чем избитый, наблюдавшие за происходящим издалека, занялись жертвой ефрейтора. Они подняли его из лужи, пинками и пощечинами привели в чувства, дали лопату и отправили работать на самый дальний участок строительства. Никому не хотелось, чтобы эта жертва своим внешним видом и гематомами на лице, оставленными сапогами ефрейтора, дала повод всевозможным офицерам и просто стукачам задавать глупые вопросы и делать неправильные выводы. В Советской армии отношения между военнослужащими строились исключительно на принципах дружбы, взаимовыручки, боевого товарищества и пролетарского интернационализма.

Командир роты военных строителей был в том самом критическом военном возрасте, когда он мог либо перешагнуть капитанский рубеж и спокойно продвигаться к новым карьерным горизонтам, либо навсегда остаться в этом звании. Эта ситуация сильно напрягала Кольцова Александра Александровича и заставляла заниматься обычным военным рвачеством. Нельзя сказать, что Кольцов уж очень перегибал палку, но по сравнению с другими командирами, его рота славилась большим количеством трудовых подвигов и достижений. И как водится, в стройбате за каждым трудовым подвигом стоял свой особый случай и как минимум один инцидент. Надо было проявлять себя, заставлять бойцов перевыполнять нормы, а это как раз и было связано с повышенной эмоциональностью командира и не всегда человеческим подходом к людям. Вот и сейчас капитан понимал, что, прочистив мозги Хайбендинову, он тем самым создал новый виток эскалации неуставных отношений в подразделении. Ну а куда было деваться от тех самых неуставных отношений? Насколько реально, прибегая лишь к одним статьям устава, заставить свободолюбивых таджиков, узбеков, туркменов, киргизов и казахов трудиться не покладая рук во имя трудовых побед на фронтах холодной войны? Чтобы заставить человека работать, и не просто работать, а выкладываться на поле трудовой брани, необходимо было создать целую систему принуждения, поощрения и наказаний. Система должна была включать в себя компоненты, сочетавшие в себе не только принципы, изложенные в уставах ВС СССР и приказах начальников, но и национально-этнические особенности.

Основной категорией военнослужащих, проходивших службу в железнодорожных войсках и стройбате, были представители национальных меньшинств и выходцы из союзных республик. Внутри одной роты, как правило, присутствовало несколько национальных групп. В каждой группе был свой лидер, от сотрудничества которого с командиром роты во многом зависели производственные успехи целого подразделения. Кольцов в работе с личным составом своей роты использовал простой, проверенный временем принцип колониальной Британии: «разделяй и властвуй». Он разделял роту по национальному принципу на взводы и властвовал над этими взводами, периодически приближая одних и отдаляя других лидеров национальных группировок, формально занимавших должности заместителей командиров взводов. В заместители командиров взводов Александр Александрович, как правило, назначал старослужащих, пользовавшихся авторитетом у своих земляков и более-менее сносно владевших русским языком.

Кстати, для многих солдат из союзных республик служба в армии открывала новые горизонты. Так как только в армии они по-настоящему могли выучить и достаточно попрактиковаться в русском языке, являвшимся основным средством межнационального общения Советского Союза. Вернувшись в свой аул после демобилизации, многие нацмены благодаря лучшему знанию русского языка, могли получить высокопоставленные должности в правлении колхоза или совхоза, из которого были призваны в армию.

— Ильяс, сделай доброе дело, пожалуйста, налей чайку командиру, — услышав скрип открывающейся двери, душевным голосом, не отрываясь от рутинной бумажной работы, промолвил Кольцов.

— Есть, товарищ капитан, — из темноты коридора прозвучал голос Хайбендинова.

Ефрейтор, после того как вымыл, тщательно вытер и начистил кремом сапоги начальника, еще долго боялся заходить в теплушку-штаб. Он сидел на крыльце и полировал ветошью уже и без того блестевшие хромовые сапоги капитана. После того самого несуществующего в ВС СССР рукоприкладства, которое позволил себе Кольцов, дабы объяснить ефрейтору, что слово «че» не является уставным и не может употребляться при обращении к старшим по званию, Ильяс долго пытался понять, находясь на улице под дождем, в каком расположении духа сейчас находится его командир.

— Спасибо, чай, Ильяс, у тебя всегда отменный, — капитан с наслаждением отхлебывал ароматный напиток из пиалы, которая появилась на его столе через несколько секунд после отдачи приказа на подачу чая. — Себе-то тоже налей. Там, в тумбочке, еще печенье осталось. Угощайся, дорогой, не стесняйся.

— Спасибо, товарищ капитан, я потом, позже чай пить буду. Товарищу капитану еще что-нибудь нужно?

— Да, Ильяс, я утром чего тебя звал-то? Сказать хотел: надо транспарант над теплушкой обновить, а то совсем обветшал этот «Наш ударный труд и боевые успехи — тебе, Родина». Не дай бог кто из штаба приедет, устроят нам тут разбор полетов после залетов. Да и новый боевой листок¹ не помешает.

— Ну, вы бы сразу так и сказали, сейчас уже все готово было бы. А то сразу живот бить и печень опускать. Зачем так больно товарищ капитан?

— Че?..

Услышав это слово и уловив своим звериным чутьем резкое изменение в настроении Кольцова, Хайбендинов моментально исчез из поля видимости начальника, занявшись выполнением поставленной задачи. Вот так одно слово, а точнее даже не слово, а междометие, произнесенное всего два раза за этот день, но в разных лингвистических ситуациях, привело к различным последствиям. В первом случае результатом его употребления стало наказание с применением физической силы, а во втором — немедленное и безоговорочное выполнение поставленной задачи. Все же велик и могуч русский язык.

Глава 2

Кольцову всегда нравилось быть командиром. Когда-то он закончил Симферопольское высшее военно-политическое строительное училище (СВВПСУ) и потому, даже имея квалификацию инженера-строителя, Александру Александровичу больше нравилось командовать и работать с личным составом, чем заниматься строительной инженерией. Нельзя сказать, что Александр Александрович был уж совсем никудышным инженером-строителем. Свою курсовую работу он посвятил принципам проектной разработки военно-морских баз. Кольцов во время учебы очень надеялся, что после выпуска попадет служить на Черноморский флот, но судьба распорядилась иначе. Вместо Крыма ему достался Дальневосточный военный округ, который, казалось бы, навсегда принял молодого лейтенанта в свои суровые таежные объятия. Новоиспеченный лейтенант имел достаточно поверхностное понятие о строительстве стальных магистралей, но распоряжение начальства было однозначным: «Вы строитель — вот и стройте, что приказали». И Кольцов строил, что приказали. Но из-за того, что строить дороги, тем более железные, ему не особо нравилось, он решил проявить себя как командир и политработник. Сначала было тяжело, ведь в училище, несмотря на то что оно было еще и командным, Александр Александрович так и не смог набраться опыта, необходимого для руководства подразделением строителей. Он был обычным курсантом и не очень-то и стремился стать даже командиром отделения. А тут тебе раз — и сразу почти семьдесят человек, практически не говорящих по-русски. И первый командир роты у Кольцова, его непосредственный начальник, был страшным пропойцей, готовым пропить не только выделенные стройматериалы, но и обмундирование, и технику, и личный состав. Командиру роты все равно, он себя похоронил в капитанском звании без квартиры, жены и детей. Ротный ждал выхода на пенсию и как мог избегал любой интерактивности с начальством, дабы не вылететь со службы раньше положенного срока. А молодому лейтенанту надо служить, карьеру делать, в люди выбиваться, гнездо для будущей жены и детей вить, а ради всего этого с начальством надо было не только ладить, но и показывать ему все свои положительные стороны. О командире всегда судят по его подразделению. Вот и пришлось взводному брать на себя командование всей ротой. Кольцов работал и за себя, и за того парня, вечно пьяного командира роты. Через некоторое время рота покинула категорию «вечный залет» и стала стабильно занимать средние позиции в таблице результатов социалистического соревнования между военными строителями на БАМе. Кольцов нашел подход к личному составу подразделения и заключил джентльменское соглашение с ротным о невмешательстве во внутренние дела, как он считал, его подразделения. Казалось бы, все шло по плану. Бойцы работали, ротный пил, подразделение потихоньку выходило на передовые рубежи социалистического соревнования. Командир взвода и замполит в одном лице планомерно, по кирпичику, без чей-то помощи строил свою карьеру. Но как это обычно бывает, в подобную служебную идиллию вмешался его величество случай.

Рота была задействована на строительстве линии электропередачи (ЛЭП) на одной из станций БАМа. Для установки бетонных оснований для столбов-опор, на которых потом подвесят провода, надо было выкопать ямы-котлованы. Эта задача была поставлена роте Кольцова. Бойцов поделили на группы по два человека и отправили рыть те самые котлованы. Котлован должен был иметь глубину четыре с половиной метра. Работа была простой, но трудоемкой. Ее суть заключалась в следующем: один боец работал на дне котлована ломом и лопатой, насыпая грунт в ведро. Второй наверху осуществлял подъем ведра за веревку. Как правило, внизу работал «дух», а ведро поднимал старослужащий. На глубине метра в полтора начиналась вечная мерзлота. Даже летом, когда на улице было плюс тридцать, под землей был лед. Зимой в котловане вообще приходилось разводить костер. То есть сначала шли в тайгу за дровами (вблизи ЛЭП все дрова уже давно были собраны, там шла просека). Потом жгли костер. Откидывали угли в сторону, долбили оттаявшую землю ломом, копали лопатой, углублялись, и затем все повторялось: угли возвращались на место, подбрасывались дрова — и так четыре с половиной метра. Летом чуть проще. Но летом мешал гнус и попадались грунтовые воды, только успевай вычерпывать. А самым страшным в летнюю пору был песок, и не просто песок, а сыпучий песок.

Именно в один из таких сыпучих песков угодил боец Ахметов. Как потом установила комиссия, проводившая расследование несчастного случая, дело было так: Ахметов работал со старослужащим Тагировым. После того как Ахметов выкопал положенные кубометры земли, он позвал Тагирова для того, чтобы последний, используя веревку и ведро, помог ему поднять оставшийся грунт и выбраться из выкопанного котлована. Тагиров у котлована отсутствовал, объяснив это необходимостью отлучиться для отправления естественных надобностей. Тогда Ахметов, используя штатный инструмент — лопату, начал делать углубления в стене котлована, используя которые он предполагал выбраться на поверхность без помощи посторонних. На незначительном удалении от стенки котлована находился песок, который из-за нарушения целостности стенки вырвался наружу и заполнил собой весь резервуар котлована вместе с находившимся в нем Ахметовым.

Никто из бойцов не слышал криков с места работы Ахметова. Когда Тагиров вернулся на место работы, он увидел, что котлован почти полностью засыпан песком. Нечленораздельные звуки раздавались из-под земли. Тагиров начал откапывать песок, позвав военнослужащих, работавших поблизости. Тело Ахметова без признаков жизни было извлечено военнослужащими через полчаса после начала работ. Практически весь личный состав взвода принимал участие в спасательной операции.

Кольцов находился на другом объекте за несколько километров от места несчастного случая. В то время подобные происшествия хоть и случались с отдельными бойцами и командирами, тем не менее событие подобного рода было достаточно серьезным, требовавшим особого разбирательства. В подразделение старшего лейтенанта Кольцова зачастили проверки.

А там, где проверка, там всегда залет будет найден, иначе зачем проверять. Эта аксиома не была опровергнута и в этот раз. Очередной внезапно приехавший майор из окружной прокуратуры затребовал к себе на беседу командира роты, который в тот момент был мертвецки пьян. Кольцов всячески старался отвести беду от своего начальника, но майор был непреклонен. Когда же перед майором предстал «пятнадцатилетний капитан» — командир роты строителей, все стало ясно и понятно. И ничего уже поделать было нельзя. Майор не подал вида и не стал устраивать разборки на месте. Он мило улыбнулся, сказал, что, мол, ничего, всякое бывает, и, сев в прокурорский уазик, убыл из расположения отдельной роты строителей. Ну а дальше все было просто и легко. Майор положил своему прокурорскому начальству рапорт о результатах проверки с детальным описанием состояния командира и, соответственно, с оргвыводами о состоянии дел в подразделении. Главный прокурор округа положил свои рекомендации по улучшению соблюдения законности и предотвращению воинских преступлений в отельных подразделениях командующему округа. Командующий дал разгон начальнику железнодорожной службы округа, тот своему заму по политической части. Зам опустил ниже плинтуса командира полка. Ну а тот, даже не доведя сути всего происшедшего до командира батальона, просто выгнал из рядов ВС СССР за систематическое нарушение воинской дисциплины командира роты, который предстал пьяным перед тем злополучным майором. Вот такой обычный принцип цепной армейской реакции сработал в «доме, который построил Джек на просторах бескрайнего СССР в Советской армии».

Кольцова назначили временно исполняющим обязанности командира роты, но представление на звание капитана командир батальона на всякий случай притормозил, ведь этой ротой теперь занимается сам командир полка. Рота опять оказалась в черном списке. В ней из-за пьянства, недисциплинированности, халатности и попустительства начальства погибают солдаты. С таким клеймом не то что на доску передовиков социалистического соревнования, но и в приличную тюрьму в Советском Союзе навряд ли пустили бы. Так что пришлось Кольцову вновь засучить рукава и начинать все с нуля.

Он опять дневал и ночевал на объектах. По поводу той злосчастной техники безопасности, которая упоминалась в каждом рапорте, у Кольцова появилась отдельная, особо изощренная головная боль. Теперь он сам следил за тем, чтобы бойцы, перед тем как отлучиться по нужде от котлована, докладывали ему лично. За каждое нарушение спрашивал с сержантов. Спрашивал очень строго. Через почти два года Кольцову все же дали капитана. Рота опять заняла лидирующие позиции в списке участников социалистического соревнования. Кольцов уже подал рапорт в академию. Но рапорт попал на стол в политотдел. А там, просмотрев личное дело, вспомнили, что это как раз тот самый Кольцов, у которого в роте погиб солдат. Так что рапорт вернули обратно с росчерком «Нецелесообразно». Кольцов не знал, что делать. Майора не присваивают, в академию не пускают… Как жить дальше, капитан не знал. Он продолжал уже по инерции рваться вперед, разрывая все на своем пути. Но куда вел этот путь, он и представить себе не мог.

Вот и сейчас, после того как все утренние дела были закончены, взводный озадачен, наряды закрыты, Хайбендинов работал над плакатом, командир роты решил позволить себе передохнуть. Он выпил приготовленный Ильясом чай, прилег с газетой на кушетку и не заметил, как погрузился в сон.

Глава 3

Саша стоял на белом как снег песке, а впереди него простиралось море. Море было очень похоже на то, к которому он привык за годы учебы в Крыму. А может, оно было и не совсем такое. Да нет, совсем не таким было это море. Ему виделась спокойная бирюзовая гладь, на которой то там, то здесь торчали каменистые острова, заросшие густой растительностью. Вокруг Кольцова находились люди русские и, наверно, нерусские. Он понимал, что он главный и все ждут его приказов и указаний. Все происходящее очень походило на Вооруженные силы Советского Союза, хотя, конечно, не было полной уверенности, что во сне Кольцов стоял на родной земле. Скорее наоборот, это была совсем не родная земля, чужбина. Люди, которые ему подчинялись, почему-то были без формы, точнее на них было какое-то подобие военного обмундирования. Но эти тельняшки-безрукавки, выцветшие на солнце рубашки цвета хаки и шорты не производили впечатления уставной одежды. Некоторые вообще были в джинсах, и вообще, откуда у солдата могут быть джинсы и уж тем более шорты? В брежневском «совке» джинсы вообще были великой редкостью, которую достать можно было только у цыган или у фарцовщиков. Идея о том, чтобы одеть личный состав родной армии в вожделенные всей молодежью эпохи застоя атрибуты потенциального противника, не могла возникнуть даже в самом воспаленном мозгу последнего советского диссидента. Во сне Кольцов, как обычно, руководил повседневной жизнью подразделения, но делал он это гораздо спокойнее, чем на БАМе, ни на кого не давя и не заставляя работать усерднее. Он видел много недочетов в работе, тем не менее все это приводило его в обычное состояние командирской агрессии. Его основной инстинкт как бы исчерпал себя, и это было ново и странно в его сне. Кольцову даже не хотелось никого унижать и заставлять переделывать все именно так, как он этого хочет. И вообще, в этом сне на побережье Саша чувствовал себя особенно расслабленным, спокойным и умиротворенным. Складывалось впечатление, что это действительно хороший сон, но на душе было неспокойно.

Солнце давно взошло, время близилось к обеду. Подразделение сворачивало работы на побережье, собираясь к столам, накрытым под соломенным навесом, который находился совсем недалеко от пляжа с необыкновенно белым песком. На столах стояло много тарелок с различными блюдами. Еда была вкусная и совсем не та, что обычно подавалась в солдатских столовых. Вместо дежурных солдат на столы накрывали симпатичные девчонки-подростки, но они были какие-то очень смуглые. Александр сидел и обедал вместе со всеми, наслаждаясь видом на море, солнцем и спокойствием, которого он не испытывал вот уже много лет.

Где-то далеко, там, где небо становилось непонятного голубого, белого и серого цветов одновременно, показались две черные точки. Эти птицы быстро увеличивались. Они приближались к тому месту, где находились Кольцов и его подразделение. Все заметившие этих птиц поднялись со своих мест и с криками радости побежали им навстречу. Одна птица села, а вторая зависла в воздухе. Люди с детской радостью кричали и махали им руками. Но тут случилось самое неожиданное: из чрева птицы, зависшей в воздухе, на землю стали падать яйца цвета хаки. Из этих яиц, упавших на землю, стали исходить струи огня, уничтожавшие все вокруг. Огонь распространялся во все стороны от этих песочно-светлых яиц, сметая все на своем пути. У яиц вдруг выросли ноги и руки. Кольцов видел, как его подчиненных эти руконогие яйца заталкивали во чрево севшей птицы. Тех, кто не хотел идти сам, заталкивали насильно. Струя огня — и загорелась соломенная крыша навеса над столовой. Тарелки под напором огня разлетались со столов в разные стороны, выплескивая на землю свое содержимое. Перед Кольцовым стояла смуглая девушка, ранее накрывавшая на стол. Она держала в руках дырявую алюминиевую кастрюлю, из которой на нее лилась горячая жижа. Девушка улыбалась, но у нее подкашивались ноги, она медленно опускалась на землю к ногам Кольцова. Птицы неистово рокотали, а руконогие яйца продолжали уничтожать огнем все попадавшееся им на пути.

На этом жутком моменте командира разбудил ефрейтор Хайбендинов.

— Товарищ капитан, там комбат приехал, пошел объекты смотреть.

— Чего ты меня раньше не разбудил, чурка! Точно сегодня вечером землю пойдешь копать вместе со всеми.

— Простите, товарищ капитана, я уазик увидел и сразу к вам бегом побежал. А комбат у объекта остановился, до теплушки не доехал. Простите меня.

Кольцов уже не слушал своего денщика. Надев фуражку, накинув шинель и прихватив портупею, он понесся по направлению к объекту, на ходу заправляя и подгоняя обмундирование. Кольцов любил спорт, даже получил разряд по бегу в училище. Хоть на сегодняшний день его физическая форма оставляла желать много лучшего, но почти полтора километра до объекта он преодолел за рекордное время, даже не сбив дыхания. За несколько метров до начальника капитан перешел на шаг, затем остановился, приставил руку к головному убору и четко доложил:

— Товарищ подполковник, рота в полном составе за исключением наряда находится на работах, согласно плану строительства. Происшествий не случилось. Командир роты капитан Кольцов.

— Точно, что происшествий не случилось? Ни одного бойца сегодня не закопал?

— Никак нет, товарищ подполковник. Техника безопасности полностью соблюдается.

— Упущение, однако. Рабочий день почти закончен, а все бойцы живы и здоровы. Теряешь ты былую хватку, Александр Александрович, — комбат ехидно улыбался, не забыв напомнить своему подчиненному в саркастической форме о старом несчастном случае на строительстве.

Подполковник стоял рядом со строящейся железнодорожной насыпью. Это как раз и был тот объект, которым сейчас занималась рота Кольцова. Рядом с подполковником стоял пухлый майор, который с совершенно неуставной улыбкой смотрел на все происходящее.

— Знакомься, Александр Александрович, это мой новый замполит майор Ситко. Прошу любить и жаловать. Про тебя я ему уже все рассказал, так что можешь не представляться. У майора к тебе дело. Вы тут поговорите, а я пойду посмотрю, что ты там настроил. Посчитаю, сколько солдатских ног из насыпи торчит, — еще раз съязвил комбат, изобразив подобие улыбки на лице.

На самом деле все прекрасно знали, что подполковник практически не умеет улыбаться. Нет, это вовсе не означало, что он был очень серьезным человеком. Просто его лицо почему-то не могло выражать радость. Для подчиненных это была проблема. Ведь никто и никогда не мог толком понять: шутит ли их начальник или говорит серьезно. Вот и сейчас подполковник пошел бродить по насыпи, а капитан думал: «Неужели подполковник все еще винит его за тот случай с Ахметовым или это просто такой черный юмор?»

— Здравия желаю, товарищ капитан, — прервал размышления Кольцова бодрый голос майора Ситко. Капитан дружески пожал протянутую ему мягкую ладонь замполита. — Давай сразу на ты. Мы же с тобой почти одногодки, да еще и одно училище заканчивали. Меня Сергеем зовут.

— Ты тоже СВВПСУ заканчивал?

— Конечно, иначе с какой такой радости я бы стал замполитом служить, да еще в железнодорожных войсках?

Шутка удалась, и бывшие однокашники пустились в воспоминания. Как это обычно бывает, они вспомнили годы учебы и даже девчонок, с которыми когда-то встречались. К большому сожалению обоих офицеров, они учились на разных факультетах и не были знакомы в училище, но имели, как выяснилось, достаточно много общих приятелей. Когда контакт был налажен, однокашники перешли к делу.

Глава 4

— Саш, тут такое дело, — начал издалека замполит, — нам, как водится, партия приказала взять повышенные обязательства и сдать в эксплуатацию участок, на котором ты сегодня работаешь, до нового года. Что ты думаешь по этому поводу?

— Извини, но больше ста километров насыпи за этот срок — нереально по любым нормам выработок.

— Я вообще-то имел в виду, не только насыпь, но и саму железную дорогу. То есть рельсы, шпалы и все, что с этим связано. Ну, ты сам знаешь.

— Товарищ майор, это чистой воды авантюризм. У меня не то что техники такой нет, у меня ни солдат, ни лопат не хватит, если даже двадцать четыре часа в сутки будем работать. Спасибо, конечно, за оказанное доверие, но мне, наверно, проще застрелиться, чем сказать: «Партия сказала надо, комсомол ответил — есть».

— Ты это… не ругайся, — майор улыбался, имея в виду слово авантюризм, — все не так страшно. С техникой, солдатами и лопатами мы тебе поможем.

— Сереж, ну не надо мне петь военных песен. Я сам как бы замполит и знаю, что если кого-то чего-то заставить сделать надо, то главное — обещать побольше. А вот когда человек уже согласился, с него и спрашивать можно. А обеспечил ты его всем необходимым для выполнения задачи или нет — дело десятое. Кто потом вспомнит, какие условия были обещаны. Задача не выполнена, а залетчик — вот он, здесь, сношай его куда положено и лишай всего, чего можно.

Пухлый майор немного насупился. До беседы со своим бывшим однокашником он не предполагал встретить настолько политически грамотного офицера где-то в тайге.

— Саш, пойми, у тебя есть шанс подняться. Получить звание, перейти на кабинетную работу, или чего ты там еще для себя желаешь?

— Серег, у меня еще и очень большой шанс есть залететь так, что во всех железнодорожных войсках и на протяжении всей Байкало-Амурской магистрали на многие годы мои имя и фамилия станут синонимами к таким словам, как «косяк», «залет» и «облажаться».

— Ну, хоть чем-то прославишься. А то просто сгниешь в тайге безымянным «пятнадцатилетним капитаном», — майор опять улыбался, но это уже был удар ниже пояса. — Если ты за это дело не возьмешься, то обязательно будет кто-нибудь другой, кому и все лавры достанутся, а ты все равно будешь на этом ударном прорыве работать, только не главным, а на подхвате. Так что если кто-то другой задачу выполнит, то ему почет, уважение, карьера и все остальное, а тебе в лучшем случае — спасибо, благодарность и добро пожаловать обратно в свою роту и тайгу.

— Ну а если этот кто-то другой облажается?

— Ну, тогда, как обычно, виноваты все. У нас, как ты знаешь, групповые наказания запрещены уставом, но принципы воспитания в коллективе и через коллектив никто никогда не отменял с тех самых пор, когда Макаренко их придумал. Сам знаешь, как это работает. Так что, как обычно, дознание по залету ведется со всем личным составом, а решение принимается по каждому персонально. Но в твоем конкретном случае решение, если твой предполагаемый начальник прорыва облажается, будет очень не очень. Тебе наверняка и Ахметова вспомнят, и, может, еще чего, чего даже я не знаю или знаю, но молчу.

Кольцов задумался. Получалось, как ни крути, но попал капитан «аж по самое не хочу». Вроде и не залетал он, вроде и рота в передовики трудового фронта вырываться стала, а вот на тебе — судьба. Служил бы себе спокойно, глядишь, на следующее 23 февраля майора получил, снова рапорт под это дело в академию подал. Изменил бы свою жизнь в лучшую сторону. А тут ничего не случилось, а залет — вот он, уже на горизонте, четко нарисовался. Хотя почему залет? А чем он хуже других рвачей? А может, это вообще его шанс на новую жизнь? Кольцов всегда считал себя реалистом, но стоя рядом с этим пухлым майором-однокашником, внутри него что-то шевельнулось. А шевельнулась обычная зависть. Чем он хуже этого толстого майора? Он все знает о строительстве, он отлично управляется с личным составом. Да пошел он, этот Сергей-майор, хоть они и однокашники, но Саша его сделает и жить будет лучше него.

— Сколько людей и техники дадите?

— Вот, теперь я слышу слова не мальчика, но мужа. Молодец, Саш.

— Пошли в теплушку чай пить, там все и обсудим. У меня писарь отличный чай заваривает. Подполковник, как я понял, далеко уже ушел по насыпи, так что подожди, я сейчас за ним бойца отправлю на чай пригласить — и пойдем.

В теплушке разговор двух политработников-инженеров плавно перетек от психологических баталий в русло технического совещания. Ситко доходчиво объяснил своему коллеге, что «прорыв» — это термин, придуманный политотделом для начальства. На самом деле план состоит в том, чтобы стянуть малозадействованные подразделения железнодорожных войск на участок Кольцова. Обеспечить его роту самой современной строительной техникой, полученной от японцев, и до наступления нового года этими силами ввести в эксплуатацию упомянутый участок. Но при всем при этом официально на участке будет работать только рота Кольцова с некоторыми прикомандированными подразделениями. Но состав и количество этих подразделений ни в каких сводках и рапортах указываться не будет. Технику тоже нигде не отразят, за исключением путеукладчика, конечно. Его скрыть невозможно, не так уж много подобных агрегатов на БАМе работает. Стране нужен трудовой подвиг, и руководство приняло решение его совершить, используя обрисованный Ситко план. Чуть позже к разговору присоединился подполковник. Он недвусмысленно дал понять Кольцову, что собирается контролировать каждый его шаг и действие. В общем, совет в теплушке закончился положительно. Решение было принято, роли распределены, задачи нарезаны.

Когда начальство убыло, Кольцов пустился во всевозможные политические и технические размышления. Он рассуждал так: если над этим вопросом пыхтят и замполит, и командир батальона, то наверняка их цель состоит в том, чтобы забрать весь жар чужими руками. В принципе, это и понятно, что везде нужен козел отпущения. Кольцов хоть и не имел желания выступить в роли упомянутого животного, но выбора у него на сегодняшний день особо не было. Он уже дал свое устное согласие на участие в афере. Ну что он может реально потерять? В принципе, учитывая его сегодняшнее состояние, скорее всего, ничего. Звание капитана у него уже есть, партбилет в кармане, должность командира роты у него тоже отобрать будет очень трудно, если, конечно, из армии не попрут. Ну а за что его могут попереть из армии, ну взял он на себя повышенные обязательства, ну не справился, и что? Да, конечно, позор, порицание, может, даже выговор по партийной линии, но приказов, распоряжений и уставов он не нарушил, так что и выгонять-то особо не за что.

А если все и правда получится, тогда, конечно, майор и подполковник будут орать на каждом углу, что это они все сделали, их заслуга. Тем не менее во всех сводках по строительству будет проходить отдельная рота капитана Кольцова, да и повышенные обязательства формально на себя взял он, а не подполковник с майором. Эти начальники обязательно свое получат в большей степени, чем он, но его тоже никто забыть не должен. А ему пока много и не надо, нужно лишь следующее звание и академия, потом он уж постарается не опустить лицо в грязь. Главное — получить шанс, и эта авантюра была очень неплохим шансом для него. С этой позитивной мыслью капитан отошел ко сну. Ильяс, найдя своего командира спящим в одежде, раздел его осторожно, постелил постель, а сам, тихо замурлыкав какую-то национальную мелодию, улегся на матрасе в прихожей.

Осеннее утро в этом забытом всеми уголке нашей необъятной Родины было слегка морозным. В утреннем воздухе перемешивались ароматы хвои, прелых листьев, костра и той незабываемой таежной свежести, которую можно почувствовать только на Дальнем Востоке России. На разводе всему личному составу было объявлено, что, выполняя постановления партии и правительства, а также следуя решениям, принятым на последнем пленуме ЦК КПСС, подразделение решило принять на себя повышенные обязательства и закончить участок стальной магистрали до наступления нового года. Личный состав, состоявший на девяносто процентов из граждан союзных республик, дружно, по-уставному выдал троекратное ура. Но уверенности по поводу того, из-за чего произошел этот дозволенный уставом всплеск армейских эмоций, не было у большинства личного состава, стоявшего в строю. Все-таки русский язык для многих из них был великим, но не родным наречием.

А дальше начались трудовые будни воинов-железнодорожников. Уже на следующий день на их участок стала поступать новая японская техника со всевозможными ЗИП-комплектами², наборами инструментов и даже спецодеждой для водителей. Как ни странно, но спецодежда в некоторых японских машинах была сделана из добротной джинсовой ткани. Она по понятным причинам сразу перекочевала в закрома к офицерам и прапорщикам. Как позже стало известно, один прапорщик из приданного взвода сумел продать доставшийся ему джинсовый комбинезон водителя грейдера во время отпуска у себя на родине аж за триста рублей (баснословные деньги по тем временам). На самом деле заморская спецодежда подлежала конфискации бдительными таможенниками еще в порту при пересечении границы, но, судя по всему, спешка с грузами для БАМа была такой, что не позволяла верным стражам советских границ проявить бдительность в полной ее мере.

На прибывшую технику немедленно сажали бойца. За половину рабочего дня офицер или прапорщик, которые сами до конца не понимали систему управления японским грейдером, экскаватором или краном, запросто обучали новоиспеченного оператора дорожно-строительной машины всем премудростям. Основной мотивационный лозунг во время тренинга звучал примерно так: «Тебе что, лопату дать и на мороз отправить, или в теплой кабине рычаги нажимать научишься?» Ну а к концу недели прибыл путеукладчик, и работа закипела в полном смысле этого слова.

Теплушку командира перевозили на новое место почти каждую неделю. Процесс набирал обороты. Кольцов грамотно руководил людьми, лейтенант-взводный решал строительные и инженерные проблемы. Прапорщики занимались техническим обслуживанием и снабжением подразделения всем необходимым. Сержанты контролировали ход работ на местах. Ну а подполковник и майор, как и следует начальству в таких случаях, всем мешали, задавая глупые вопросы и пытаясь давать квалифицированные советы, как надо правильно железную дорогу строить и Родину любить. В принципе, подполковник мешал не очень, он больше работал с лейтенантом по инженерным вопросам и, надо отдать ему должное, работал очень достойно. Ну а Ситко, как истинный замполит, отравлял жизнь своими политинформациями, придирками к боевым листкам и наглядной агитацией. Сам майор сделать и выпустить ничего из упомянутого не мог и потому снимал с работ всех мало-мальски грамотных бойцов, привлекая их к пропагандистской работе. Ну и с этой проблемой Кольцов в сговоре с подполковником вскоре справился, предложив майору привлечь гарнизонную и окружную прессу к освещению ударного труда его подразделения. Ситко идея, навязанная целым командиром батальона, понравилась, и он, окрыленный новым проектом, уехал в штаб округа за корреспондентом.

После месяца ударного труда личный состав отдельной роты стал уставать и буквально валиться с ног. Работали практически двадцать четыре часа в сутки, сменяя друг друга за баранками машин и передавая друг другу носилки и лопаты. За исключением сна и приема пищи все время было посвящено работе. Как известно, от работы и лошади дохнут, а чего уж говорить про трудяг из Средней Азии. Заметив изрядное падение трудового энтузиазма у личного состава и, соответственно, значительную потерю в производительности, подполковник с майором решили сделать финт ушами. Они, заручившись поддержкой начальника управления железнодорожными войсками округа, отправились в другие подразделения с целью осуществить ротацию персонала на участке прорыва. Командиры других участков идею приняли без должного воодушевления, но спорить с начальником управления было глупо. Таким образом, особо убитых непосильным трудом представителей великих азиатских народов стали откомандировывать на откорм в другие подразделения, получая взамен представителей все тех же великих народов.

По поводу техники была отдельная история. Несмотря на выносливость и неприхотливость японских машин, даже они стали выходить из строя в условиях Дальнего Востока. И дело было даже не в самих условиях этого края, мало какая техника вообще рассчитана на 24-часовую эксплуатацию в течение нескольких месяцев. Японцы, продав технику для строительства БАМа, в лучших традициях Страны восходящего солнца предложили бесплатно свои услуги по ее гарантийному и сервисному обслуживанию на местах. Единственным и правомерным условием для осуществления указанного сервиса являлся беспрепятственный доступ японских специалистов к месту эксплуатации техники и оборудования. Нет смысла вдаваться в подробности особенностей контроля всевозможными органами над строительством стратегической магистрали. Предложение самураев о бесплатном обслуживании и сервисе машин было воспринято как попытка внедрить своих агентов для диверсий и провокаций на территории страны-победителя японских империалистов в годы Великой Отечественной войны. «Бесплатный сыр только в мышеловке», — дал свое заключение на предложение японских компаний один из высокопоставленных партийных лидеров. Вот так и вышло, что по политическим мотивам техника осталась без технического присмотра, а японцы не смогли проанализировать и учесть особенности эксплуатации своих машин в наших погодных и климатических условиях.

Наши специалисты японскую технику хоть и любили, но жалели не больше, чем наш КАМАЗ или УРАЛ, несмотря на то что приобретена она была за твердый американский доллар, а не за советские рубли. Японские грейдеры, самосвалы, тракторы и краны начали ломаться. Сначала Кольцов попытался «застроить» прапорщиков-механиков. Те валили все на солдат-водителей. Ну а водители стали жаловаться на отсутствие опыта, запчастей и баз обслуживания. Цепочка замкнулась. От безысходности Кольцов написал рапорт подполковнику. Подполковник, руководствуясь требованиями устава, провел свое расследование, пройдя всю цепочку еще раз. Сам «застроил» прапорщиков, водителей и операторов и, поняв, что в подразделении действительно существует проблема ремонта и обслуживания техники, отправился в штаб округа за решением проблемы. В штабе его выслушали и проявили достаточно понимания, пообещав подбросить еще техники. На нерешительный вопрос подполковника:

— А что же делать со сломанной, ведь поломки незначительны и она еще сможет послужить на строительстве во благо общего дела?

Подполковник получил ответ, достойный своей эпохи:

— Вам командование предложило решение и готово всячески содействовать в его осуществлении. Если это решение вам не по душе, пишите рапорт и идите трудиться в народное хозяйство. Там свою демагогию про поломки и про общее дело разводите сколько угодно. А здесь вот вам задача, вот средства для ее выполнения, так что выполните и доложите.

Вернувшись на строительство, подполковник вызвал к себе капитана и официально ему заявил:

— Технику вы, товарищ капитан, получите для выполнения взятых обязательств.

— А со сломанной что делать? Она же совсем новая. Там только кое-что поменять надо или просто на ремонт поставить на пару дней.

— А со сломанной поступайте в соответствии с инструкциями и правилами, утвержденными командованием.

— Списывать, что ли??? Так она ж почти нулевая, — Кольцов и правда удивился такому заявлению. Он все еще полагал, что подполковник шутит.

— Ну, если нам это диктуют правила и нормы, то нам придется соответствовать, — без всяких эмоций ответил начальник.

Подполковник решил не поднимать нервы Кольцову, как это сделали с ним в штабе. У капитана и так забот невпроворот было на тот момент.

И действительно, на строительство через несколько дней стали приходить новые машины. И пошло-поехало. Сломался гидравлический насос на японском грейдере — на тебе новый грейдер. Полетела карданная крестовина на самосвале — на тебе новый самосвал. Полетел стартовый двигатель на бульдозере — на тебе новый бульдозер. А что делать? Японских запчастей, а уж тем более японских механиков — нет. Вот такова экономика страны развитого социализма в действии. Зато никакие нормы, инструкции и правила, утвержденные командованием, нарушены не были.

Глава 5

Время близилось к новому году, темпы и показатели на строительстве в целом соответствовали взятым обязательствам. Кольцов выжимал последние соки из личного состава, подполковник выжимал соки из Кольцова и Ситко, ну а командование выжимало соки из всех. Все это, как ни странно, дало свои положительные результаты: участок был закончен почти на десять дней раньше заявленного срока. После чего началось самое интересное, называемое госприемкой.

Сначала приехали представители БАМовской службы эксплуатации. Потом представители Министерства путей сообщений и уж в конце представители комиссии Совета Министров СССР по строительству и освоению БАМа. Все делали замечания по недочетам, которые незамедлительно устранялись, но в целом все оставались довольны работой военных железнодорожников. Случилось так, что за ударный труд подполковника, который представлял объект всем комиссиям, представили к званию Героя Социалистического Труда. Раздосадованные военная номенклатура из окружного управления железнодорожных войск и придворные офицеры из штаба округа в один голос завопили: «Как это так, без их ведома их подчиненному звание Героя присваивают? Надо срочно проверить, что это за батальон такой и что это за рота такая, которая так ударно трудилась на благо процветания социалистической Родины, что за командир такой, который в мирное время целым Героем стал». И закрутилась военно-проверочная карусель. Подполковник заметался, ведь кольцовская рота по численности приданного личного состава и техники превосходила пару строительных батальонов. Так что на самом деле хоть ударным трудом формально руководил всего-навсего ротный капитан, но работа была выполнена почти полком. Надо было немедленно скрыть улики аферы. С документами все было просто: их переписала за одну ночь команда писарей, собранных со всего батальона. Этих писарей по окончании работ срочно поощрили внеочередным отпуском и отправили на родину, дабы они случайно не попались на глаза проверяющим. Приданный личный состав в экстренном порядке вернули в свои подразделения. Технику формально убрали из всех ведомостей и инвентаризационных реестров, но что было делать с реальными самосвалами, тракторами и экскаваторами, куда их спрятать или отдать, не знал никто. Подполковник, майор и капитан совместно ломали головы по поводу этой проблемы.

— А как мы все красиво устроили, и ведь все, в принципе, может пройти на ура, — не скрывал своей радости и одновременно разочарования Ситко.

— Ага, как же, пройдет оно «на ура», когда генерал спросит, откуда у вас, товарищи офицеры, столько японцев на площадке. Тут у вас, судя по всему, не рота и даже не героический железнодорожный батальон, а целая строительная армия прорыв устроила? — Кольцов был полон сарказма.

— Ладно, а вдруг не спросит, может, не пойдет он на площадку с техникой; посмотрит полотно, насыпь… ну а потом мы его сразу на походный обед с последствиями — и все, проехали.

Ситко придерживался традиционной тактики организации проверок в армии. На самом деле эта тактика была успешной на 70—80%, что, в принципе, было уже не плохо, но оставались те самые 20—30% проверяющих, которые не вписывались в данную схему.

— Вот что я вам скажу, молодежь, — оторвавшись от хайбендиновского знаменитого чая и находясь все еще в раздумьях, пробормотал подполковник, — по всем бумагам на сегодняшний день выходит, что лишней техники у нас нет. В штабе я тоже договорился. Там всю нашу технику из ведомостей убрали. Оно и понятно. Ведь тем, кто нам поставлял строительное оборудование, не выгодно афишировать, что они на самом деле покрывали большую аферу на строительстве.

— Какую такую аферу, товарищ подполковник? Мы ночами не спали, из сил выбились, все сделали на благо Родины, и наши трудовые достижения являются явным тому доказательством, — Ситко был недоволен, что его начальник назвал вещи своими именами.

— Ситко, заткнись, не забывай, что тебе тоже премия Ленинского комсомола корячится. Так что если пролетим с нашими наградами, то уж точно намного эффектнее, чем фанера над Парижем.

Никто и никогда не видел, как на самом деле летает фанера над Парижем, эффектно это или нет. И вообще, скорее всего, таких полетов, даже экспериментальных, никогда не проводилось. Это выражение хоть и относится некоторым боком к столице Франции, тем не менее имеет истинно русское происхождение. Ну какой еще народ в этом мире сможет совместить несовместимое: фанеру и Париж. А мы можем не только их совместить, но и создать в нашем воображении образ квадратного куска многослойного клееного деревянного шпона, летящего и вращающегося в воздухе по заданной траектории, огибая Эйфелеву башню. Наверняка многим хотелось бы все-таки увидеть, как летает квадратный кусок фанеры над столицей Франции, но никому и никогда не хочется быть на месте этого самого куска отделочного материала.

Подполковник был груб с замполитом, но грубость эта была оправданной. Надо было принимать решение, что делать с техникой, а не мечтать и не прикрываться агитационными лозунгами.

— Я так полагаю: если техники по всем документам нет, то ее не должно быть и в действительности, — сделал свое заключение подполковник.

— Ну и куда мы ее денем? Это не бойцы, которых погрузил в машину с палатками и отправил в места постоянной дислокации их подразделений. И это не ведомости, которые, если не нужны, то просто взял и сжег. Это железо, хрен знает, сколько тонн, от него так просто не избавиться, — обиженный Ситко вступил в перепалку с подполковником.

— Саш, а ты чего молчишь? Техника-то на площадке твоей роты стоит. Как проблему решать думаешь, капитан? — задал резонный вопрос подполковник.

— Не понял я вас, товарищ подполковник, технику вроде как вы у командования выпрашивали, а вопрос по поводу нее на меня, получается, повесили?

— А ты как думал? Генерал твой участок, твою роту и твою площадку с техникой смотреть приедет, так что в конечном счете ты за все отвечаешь. Я лишь представлю подразделение, как старший по званию, находящийся на объекте.

Кольцов на самом деле морально давно был готов к такому повороту событий. И ответил, как полагается офицеру и мужику:

— Так точно, товарищ подполковник, техника, рота и площадка — мои. Разрешите приступить к решению моей проблемы?

Не дождавшись ответа на заданный в соответствии с требованиями устава вопрос, Кольцов накинул шинель и вышел из теплушки. Подполковник попытался остановить его, а Ситко даже выбежал за капитаном на улицу, но Кольцов уже ни на что не обращал внимания. Он был готов ко всему. Ему вдруг стало очень обидно за свое бессилие в данной ситуации. Очень хотелось подставить подполковника и этого однокашника майора. Да пусть ему, капитану Кольцову, который вкалывал как проклятый на этом участке БАМа, будет хреново, но пусть уж и этим начальникам, желающим его подставить, тоже небо с овчинку покажется. Не будет он ничего делать с техникой, пусть стоит себе и дожидается приезда генерала, а потом будь что будет.

«Нет, это, конечно, хорошо — сделать всем назло, — говорил его внутренний голос, — но тебе-то какая от этого выгода?» Рассудок, полностью затуманенный злостью на начальников, начинал просыпаться, включалась военная смекалка. Александр Александрович и сам не заметил, как ноги привели его на площадку с техникой. Да, здесь действительно находилось более ста единиц различных машин, больших и малых.

— Лейтенант! — сам не зная зачем, крикнул капитан. Из ближайшего домика на колесах показался тот самый взводный, которому Кольцов когда-то объяснял, сколько солдат стройбата соотносимо по производительности с одним экскаватором.

— Сколько у нас в роте по штату техники положено?

— Двенадцать единиц.

— Бульдозер и экскаватор нам положены?

— Бульдозер — так точно, а на экскаватор надо штатное расписание менять.

— Меняй штатное расписание, твой друг подполковник утвердит.

— Есть менять штатное расписание, — глаза лейтенанта светились детской радостью. Казалось, что этот военный строитель, как ребенок, был рад получить давно обещанную игрушку. — Теперь мы точно любой объект сможем быстрее всех вводить в эксплуатацию, товарищ капитан. А можно еще платформу и тягач для экскаватора?

— Ну, тебе прям дай говна, дай и ложку, — капитан тоже перешел на шутливый тон. — Ладно, делай документы как положено, согласовывай с подполковником и давай мне на подпись, но все это ты сделаешь завтра.

— Так я сейчас, сегодня все сделаю, а то товарищ подполковник, наверно, завтра уедет.

— Нет, сейчас не надо, подполковник здесь долго еще будет. Сейчас ты вот что сделаешь: бери всех, кого нужно, убирай технику с площадки и копай котлован на этом месте.

— Размеры котлована дадите, товарищ капитан?

Капитан серьезно посмотрел на вчерашнего курсанта и понял, что перед ним стоит не ребенок, а полноценный офицер. Еще несколько месяцев назад Кольцову пришлось бы долго выслушивать вопросы лейтенанта типа зачем, почему, с кем согласовано и так далее. Сегодня же он хоть и услышал вопрос, но это был уже вопрос не мальчика, но полноценного лейтенанта.

— Отступи вовнутрь площадки на два метра и копай по периметру. В глубину попробуй сделать метров пять или даже все шесть, если плиты³ не будет. Если плита — найди другое место для котлована, но недалеко от площадки. Не забудь сделать нормальный заезд в котлован. Сколько тебе времени нужно?

— Если в технике и личном составе ограничений не будет, то быстро управимся. Куда грунт вывозить?

— Грунт складывать бруствером вокруг котлована. Технику и бойцов бери сколько нужно, только наряд не привлекай по возможности. Задача ясна?

— Так точно, товарищ капитан. Разрешите привлечь саперов, с динамитом оно быстрее будет? — лейтенант приложил руку к головному убору, в глазах его читалась радость от того, что ему наконец-то удалось найти понимание со своим непосредственным начальником.

— Разрешаю, — Кольцов тоже козырнул и пошел к себе в теплушку.

«Надо будет не забыть сделать предписание на лейтенанта, пора ему очередное звание получать, подрос уже мальчишка», — думал Кольцов.

Следующем морозным утром будильником для капитана, как, впрочем, и для всех остальных военнослужащих, послужили взрывы. Кольцов открыл форточку и с удовольствием вдохнул чистого морозного воздуха. Ничто в этом мире не может сравниться по запаху и свежести с морозным воздухом дальневосточной тайги. В этом суровом крае, наверное, как нигде в мире, еще сохранился вкус хвойного леса, настоянный на холоде природы, на вечной мерзлоте, на запахе быстрых речек и каменных скал-великанов, охраняющих свои неприступные рубежи от людей и цивилизации. Капитан на секунду зажмурился от удовольствия, переваривая и пропуская через каждую клетку своего тела этот замечательный глоток свежести. На столе его дожидался знаменитый хайбендиновский чай в пиале. После утреннего туалета и чая командир решил приступить к своим прямым обязанностям. Из теплушки Кольцов направился прямо к котловану и был приятно удивлен, увидев, что работы практически подходили к концу.

— Построить подразделение для развода? — задал вопрос лейтенант, возникший непонятно откуда.

— Бойцы у тебя всю ночь работали?

— Так точно, товарищ капитан.

— Самому-то хоть удалось поспать?

— Да я так, все в порядке, товарищ капитан.

— Слушай, хватит тебе с прапорами ютиться. Скажи Хайбендинову, чтобы приготовил тебе отдельную теплушку. Иди займись этим прямо сейчас. После того как обустроишься, давай в баню, а потом спать как минимум сутки. Все, война закончилась, я тут сам пока порулю, отдыхай.

— Да я ничего, я сам все сделаю, — лопотал подчиненный.

Кольцов хотел сначала прикрикнуть на подчиненного, но заметив, что лейтенант от усталости и хронического недосыпания уже с трудом осознает, что происходит вокруг, просто попросил его:

— Кость, давай без фанатизма, на дворе не Великая Отечественная и не семнадцатый год, от работы и лошади дохнут, а мы с тобой совсем не парнокопытные.

Лейтенант искренне поблагодарил непосредственного начальника и качающейся походкой направился к Хайбендинову.

Капитану предстояло самому довести до конца задуманное. После того как котлован был полностью готов, грунт выложен бруствером по периметру котлована, капитан оставил четырех солдат-дедов, самых злостных залетчиков и нарушителей воинской дисциплины, а остальных отпустил в расположение и приказал хорошенько отдохнуть и выспаться.

— Ну что, бойцы, хотите в отпуск на Новый год, а по весне на дембель с первой партией? — задал вопрос перед строем старослужащих капитан.

— Я пльохо понимать по русский, товарища капитана, шютьть или пльхоспаль, однако?

— Я тебе щас дам, плохо спал. Не забывайся, боец, — резко осадил зарвавшегося бойца капитан, — все ты понял, Газаев, нечего тут чуркой прикидываться. Вы готовы выполнить задачу, а потом забыть про то, что выполнили?

— Если товарища капитана правда говорить про отпуск и дембель, то мы даже русский язык забыть готовы, мамой клянусь, правда, да! — промолвил все тот же Газаев, который лучше всех из группы объяснялся на русском языке. Остальные члены азиатской гоп-команды за полтора года службы хоть и научились понимать команды начальников, но отвечать на вопросы, а уж тем более поддерживать разговор было для них невозможно. Кольцову, как ни странно, для выполнения задуманного нужны были именно бойцы с никудышным знанием Великого и Могучего.

— Ну, смотрите мне, если обманете, разом все грехи вспомню, тогда вы мне не то что на дембель не уйдете, вы у меня в три секунды на дизеле⁴ окажетесь, мамой клянусь, правда, да!? — Кольцов с удовольствием передразнил Газаева, скопировав его акцент, тем самым добавив серьезности своим намерениям.

— Ми согласны, товарища капитана, что делать надо?

— Задача номер раз — загнать быстро всю технику в котлован, кроме нашей штатной и вон того экскаватора, бульдозера, платформы и тягача. Выполнить и доложить. Время пошло.

Зондеркоманда советских азиатов, проигнорировав требования воинского этикета, почти вприпрыжку разбежалась по машинам, стоявшим неподалеку. Работа закипела. Капитан и сам загнал порядка десяти единиц различной техники в котлован, насладившись прекрасными ходовыми качествами японцев. Когда возле котлована осталась лишь указанная и штатная техника, капитан поставил задачу номер два. Бойцы должны были срыть бруствер внутрь котлована, используя только штатную технику. Фактически приказ означал захоронение техники. Получив такую команду, никто из потомков Чингисхана не задал лишних вопросов и даже не задумался, зачем это нужно. Начальник приказал — этого объяснения было вполне достаточно для оправдания любых действий воинов-железнодорожников. Считается, что стройбат является самым безбашенным родом войск нашей армии. Наверное, это действительно так, ведь у бойцов этого рода войск нет даже штатного оружия. Ни один командир не рискнет дать солдату без головы автомат или даже штык-нож; кто знает, как он этот смертельный металл употребит. К концу дня работы были закончены. Бульдозером, катком и экскаватором земля была утрамбована и выровнена. Потом Кольцов заставил солдат присыпать все снегом и поставить штатную технику на место котлована. Капитан решил свою проблему, как настоящий мужик и как офицер, хоть и в нарушение некоторых инструкций и в полном противоречии со здравым смыслом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Внутреннее печатное издание, обязательное для каждого подразделения.

2

Запасные изделия прилагаемые.

3

Очень часто при рытье котлованов на БАМе попадались каменные плиты из гранита или других пород, которые надо было либо взрывать, либо резать бензорезкой, что значительно замедляло строительство. Потому, если условия технического задания позволяли, строители предпочитали выкапывать котлованы в другом месте в случае обнаружения плиты.

4

Так в ВС СССР называли дисциплинарный батальон.