Игра на повышение

Сергей Тарадин

Автор этой книги сменил множество профессий: был физиком, океанологом, директором двух бирж, фондовиком, зерновиком и много кем еще.Богатый опыт, собранный за такую разнообразную жизнь, лег в основу нескольких книг, написанных уже в зрелые годы.

Глава третья. ЛЕТО

Андрей бежит по подземному коридору, задевая в темноте сырые стены. Он спешит, потому что знает: с Денисом случилось что-то нехорошее. Под ногами скользит грязь, Андрей несколько раз оступается, рискуя расшибиться в потемках.

Наконец его глаза различают впереди слабое подрагивающее свечение. Из последних сил, задыхаясь, он бросается туда и выбегает в большую пещеру, стены которой освещаются костром, горящим в центре. Вокруг огня сидят незнакомые люди.

— Где Денис? — кричит Андрей. — Куда вы его дели?

Никто не отвечает. Несколько лиц повернулись в его сторону, но смотрят стеклянными невидящими глазами. Остальные бессмысленно и отрешенно продолжают глядеть в огонь. Андрей понимает, что ничего тут не добьется. И главное — Дениса здесь нет. В стене напротив чернеет полузасыпанная дыра — продолжение того прохода, который привел его сюда. Не теряя времени, Андрей обегает сидящих, влезает в дыру и спешит дальше по тоннелю, теперь уже прочь от света.

И тут он чувствует, как что-то дрогнуло за его спиной. Он оглядывается и, замирая от ужаса, видит: там, в душной и затхлой тьме, тоннель, по которому он бежал, начинает оплывать и смыкаться. Влажная глина стен превращается в тягучую вязкую грязь, медленно оседающую под собственной тяжестью. В потолке образуется овальная дыра, которая быстро растет, расползается, открывая холодное ночное небо. Андрей смотрит туда с надеждой, но там тоже что-то не так. Он всматривается пристальнее и видит, как прямо по черно-синему куполу небосвода, по звездам и по полной луне бегут мелкие трещинки. А потом небо начинает дрожать и осыпаться. Звезды падают одна за другой, как снежинки. С треском лопается и распадается на куски ледяной шар луны.

— Денис! Где ты?..

— Просыпайся, соня! Солнышко скоро встанет!

Андрей открывает глаза.

Пахнет полынью. Мычание коров, голоса за распахнутым настежь окошком. Прохладный ветерок шевелит занавеску. Боже мой, как прекрасен наш мир!

— Ну, что ты так на меня смотришь? Ты дома. Тебя зовут Андрей. Сегодня — двенадцатое августа одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Вы с Денисом сейчас идете пасти коров. Что тебе еще сказать? Я тебя люблю, братик! Вставай! Да не смотри ты на меня так!

— Как?

— Как будто забыл что-то очень важное, и вспомнить никак не можешь.

— Да, нет, сестренка, все в порядке. Уже встаю.

Деревенское стадо все дворы пасли по очереди. Сколько у кого коров — столько и дней подряд. У семей Андрея и Дениса — по две буренки, поэтому ребята заступили на четыре дня. Три отпасли, остался один.

Наскоро перекусив, Андрей присоединился к Денису, который уже собирал стадо. Тот, завидев заспанного друга, приветливо улыбнулся ему своей широкой светлой улыбкой, которая сразу располагала к нему каждого, кто ее видел:

— Доброе утро, дружище!

Коров выгоняли на улицу из всех калиток. Тут буренки привычно сбивались вместе, протяжно мычали, тоже, видимо, приветствуя друг друга, и враскачку брели знакомой дорогой к краю деревни. Непонятно, кто кого вел, пастухи — коров, или наоборот. Только несколько самых строптивых и бодучих животин то и дело норовили отклониться от маршрута, чтобы, недобро поглядывая на пастухов, сорвать своим шершавым языком пучок жухлой и пыльной травы у чужого забора, хотя впереди их ждали луга, полные сочного разнотравья. Характер — он и у коровы характер!

Сразу за деревней дорога довольно круто уходила в балку, дно которой тонуло в тумане. Идти по утренней прохладе было — одно удовольствие! От мелких капелек росы трава вокруг была голубовато-серебристого оттенка, и лучи восходящего солнца зажигали в ней россыпи розоватых искорок.

— Помнишь, как мы когда-то зимой съезжали здесь на больших санях? — спросил Денис.

— Помню, конечно, — отозвался Андрей. — Давно это было.

С того памятного для него дня друзья не просто выросли, но сильно изменились внешне.

У Андрея заметно потемнели волосы, и над верхней губой пробились черные усики, которые он не сбривал, считая, что они ему идут, делают взрослее и мужественнее. На румянце щек обозначились синеватые следы сбритой щетины, которая росла пока не цельной бородой, а отдельными пятнами.

Денис же, напротив, как будто посветлел. Может, правда, его волосы просто выгорели на ярком летнем солнце. И теперь белозубая улыбка, вспыхивая, особенно ярко освещала его загорелое лицо добрым сиянием.

— Давно… — повторил он за Андреем. — Слушай, дружище, а вот — какое твое самое первое воспоминание в жизни?

— Самое-самое?

— Ну, да, — Денис с размаху рубанул палкой колючий бодяк, вылезший на обочину. — Я вот, например, все детство почему-то боялся свиней. И мое самое раннее воспоминание — сон: будто бы ко мне в колыбельку забралась свинья. Причем, вроде я сплю, просыпаюсь, заглядываю под одеяло, а там — огромная злая жирная морда с белесыми ресницами и вот такими ушами. И я кричу, как резаный, уже не во сне, а наяву, и мама выхватывает меня из кроватки и качает на руках, успокаивая. Я ее недавно спрашивал — она помнит этот случай и говорит, мне тогда еще и года не было.

— Нет, ну, я себя таким маленьким не помню. Мое первое воспоминание — года в три. Помню: просыпаюсь утром, мама — в летней кухне, завтракать зовет. А я сплю во дворе, между домом и яблоней, на большой перине под стеганым одеялом. У нас было такое, китайское, с разноцветными «огурцами» на темно-синем фоне. Я помню. И вот — глаза только чуть приоткроешь, а в них сразу небо вливается — такое ярко-синее, аж щиплет. И слышен щебет птиц, гудение пчел. А утро раннее, прохладное — ну, вот, как сейчас. Только в детстве же вечно мерзнешь, вылезать из-под одеяла не хочется. Солнце только недавно встало, и весь дворик пока в тени от дома. Только один угол залит горячим светом. И там на клеенке разложены для сушки нарезанные дольками яблоки. И я смотрю на них и не могу оторвать взгляда от их светящейся на солнце сморщенной оранжево-золотистой кожицы.

— А вот, согласись, самое раннее детство — таинственное место, правда? — сказал Денис. — Я в него пытаюсь всмотреться, а там — словно дымка клубится. Как вот в этой балке. И ни фига не видно. А так интересно — как оно все начиналось?

— Как и у всех. Посмотри на грудных детей. Какими глазами они на все смотрят!

— Это понятно. Но вот, знаешь… Я, когда думаю: как это я умру, и меня не будет… Ну, не может ведь так быть, чтобы меня совсем не было! Не укладывается такое в голове. А потом говорю себе: подожди, дружок, но было же время, когда тебя не было. Совсем. Да и потом. Ты уже, вроде, появился, но еще пелена перед глазами. И вот понемногу она начинает рассеиваться, и ты видишь, чувствуешь, понимаешь, живешь. Говорят, с рождением и смертью каждого человека рождается и умирает целая вселенная…

— Нет, Денис. Вселенная — одна. И наши с тобой жизни в ней — всего лишь две коротенькие вспышки разума, освещающие на миг маленькое пространство вокруг себя.

— А я вот не уверен. Это же, дружище, еще как посмотреть — то ли я во вселенной, то ли она во мне…

— Ты что — идеалист? А как же марксистко-ленинское мировоззрение? Ты же комсомолец! — засмеялся Андрей.

Друзья только четыре дня, как вернулись из города, где поступали в университет. Оба окончили школу с золотой медалью, поэтому экзамен надо было сдать только один — физику. Именно ее они выбрали своей будущей специальностью. Во-первых, интересно. Во-вторых, престижно. В-третьих, учитель по этому предмету в школе хороший попался, сумел заинтересовать. Парень приехал в село по распределению, да взяла его в оборот местная красавица, женился, так и остался. Физику он любил с детским восторгом и каждый раз умудрялся из небогатого реквизита школьной лаборантской собрать для показа классу зрелищные и познавательные опыты. А как он посмеивался над двоечниками!

— Завидую я тебе, — говорил он, бывало, сострадательно глядя поверх очков на нерадивого ученика. — Физики ты, конечно, знать не будешь. Зато мир для тебя всегда будет наполнен чудесными необъяснимыми вещами. Сплошная магия и волшебство!

Андрей, несмотря на хорошее знание материала, на вступительном экзамене волновался — все-таки не родная школа, где учителя могли простить мелкие недочеты умному и старательному мальчику. Тут, в университете, он был уже не лучший, тут все такие — вон какие взрослые, уверенные. А Денис хоть бы что! Сразу перезнакомился с ребятами и болтал с ними, будто знал их тысячу лет. После успешной сдачи экзамена они компанией человек в десять отправились в городской парк отмечать событие мороженным и газировкой, а потом Андрей с Денисом поспешили на автовокзал к последнему автобусу домой.

Стадо спустилось в пойму небольшой речушки и растянулось, замедлив ход. Буренки приступили к кормежке.

Корова не лошадь. Сильных, выносливых ног у нее нет, поэтому она не может позволить себе пастись весь день. Ее задача — как можно быстрее, не жуя, нахватать травы в свой объемистый, литров двести, желудок, а потом лечь. И уже отдыхая, отрыгнуть то, что было съедено второпях, и спокойно все пережевать. Животных, которые вот так не утруждают себя пережевыванием пищи сразу, а откладывают его на «попозже», называют «жвачными».

— Надо же, — сказал Денис, оглядывая круглые бока и увесистое вымя ближайшей к нему коровы, — едят простую траву и такие туши нагуливают! Да еще и молоко жирное дают по паре ведер каждый день! Как им это удается? Мы б на такой диете ноги протянули.

— Я как раз вчера прочел по этому поводу в «Химии и жизни»! — ответил Андрей. — Оказывается, корова фактически питается не травой, а теми бактериями, которые плодятся у нее в начальном отделе желудка. Помнишь, мы на зоологии проходили: у нее ж на самом деле пять желудков!

— Ну, да, там что-то: сычуг, книжка и еще какая-то ерунда.

— Точно. И вот, когда она нахватывает травы, у нее там все это бродит, и бактерии разводятся — килограммами! И она их как раз и лопает! На лежке отрыгивает, пережевывает и снова съедает. А микробы эти очень питательные! В них и белки, и жиры есть.

Денис еще раз, уже по-новому, взглянул на упитанную буренку.

— Я-то думал, она — вегетарианка, а она — практически хищница? — удивленно произнес он.

— Вернее сказать — ходячий биореактор, — с улыбкой поправил Андрей. — А, кстати, знаешь, как с одного взгляда отличить хищное животное от травоядного?

— Как?

— Подумай. Даю наколку: по глазам.

— У хищного — злые, что ли?

— Нет. Не в этом дело. У травоядного глаза расположены далеко друг от друга и настроены на круговой обзор. Ему же надо заметить, если будет нападение, с какой бы стороны оно ни произошло. А у хищника глаза четко смотрят вперед, чтобы сфокусироваться на жертве. Сравни, например, курицу и орла.

На самом деле, хорошо выпасти стадо — особое искусство, которым владеет далеко не каждый. В деревне это излюбленная тема для пересудов. Не раз ребятам приходилось слышать в своих семьях:

— Семеновна — уж где она их только там гоняет, но возвращаются всегда такие наеденные, и молоко жирное, аж желтое! А вот Беспаловы — лентяи. Плохо пасут. Коровы голодные приходят, молоко вечно горькое.

Где какая выросла трава, и где стадо недавно уже проходило — это надо знать! Прикинуть на глазок питательность того или иного луга — это надо уметь! А еще нужно справиться со стадом. Опытного пастуха коровы сразу чуют. И слушаются. А новичка ни в грош не поставят. Сколько ни кричи, сколько ни бегай, сколько ни лупи их палкой по хребтам и ребрам — не поможет!

Или, к примеру, понятно, что одно из лучших мест — лесная опушка. Трава тут высокая, в пояс, а то и в рост, да еще с ароматными соцветьями, но как уберечь буренок от забредания в чащу? Попробуй их потом отлови в каком-нибудь терновнике! Всю одежду изорвешь!

Или — колхозное поле. Как провести мимо него стадо, чтобы ни одна корова не залезла в пшеницу? Они же, хитрюги, только и ждут момента, только и косят глазом! А залезут — сразу штраф!

Или вот еще — люцерна. В деревне ее называют «люцерка». Вкусная трава. Буренки ее, как видят, прямо с ума сходят. Бегом к ней бегут. А позволять им ее есть нельзя ни в коем случае! Потому что поест корова «люцерки», особенно если по росе, и вздуется. Тогда спасение только одно: вставлять ей в зубы палку и гонять по кругу, чтобы у нее газы с отрыжкой вышли. И пить не давать. Иначе околеет.

Кстати, с этим еще одна опасность связана. Рассказывают, однажды, давненько уже, к одной семье в их деревне приехала в гости родня. И взялись помочь, стадо попасти. А люди городские, тонкостей этого дела не знали. Вот у них коровы молодой «люцерки» и наелись. Повздувались прямо на лежке после водопоя. Пришлось там и прирезать, пока мясо не пропало. Издохшая-то скотина в пищу уже не годится!

И вот, сколько лет с тех пор прошло, а стадо на то место пригонять нельзя. Непонятно, что они там чуют, но бесятся так, что справиться с ними невозможно. Бегут в разные стороны, наскакивают друг на друга, бока рогами пробивают. Что-то, значит, там осталось такое от смерти того стада.

На берегу речки рыбачили соседские ребята. Увидев бредущее по пойме стадо, они подошли поздороваться с пастухами.

— Можно тебя на минутку? — с озабоченным видом увлек в сторонку Андрея один из рыбаков, Санька. Он был на пару лет младше.

— Что случилось?

— Тут такое дело… — Санька замялся и перешел на шепот. — Короче, я вчера в лесу видел… Вот.

— Что видел? — не понял Андрей.

— Ну, там наш Пашка твою сеструху…

Санька по-простому закончил фразу матерным словом. Произнесенное в адрес сестры, оно ударило Андрея, как обухом. Он ощутил, как кровь разом прихлынула к голове, изо всех сил постарался сохранить невозмутимость, но щеки предательски запылали.

— Ты сам видел? — спросил он Саньку.

— Сам.

— Ты был один?

— Да.

— А что ты там делал?

— Да, червей для рыбалки пошел накопать. Я место одно разведал, там черви такие жирные!

— Кому-нибудь уже рассказал?

— Про червей?

— Да при чем тут черви?! Про то, что видел.

— Нет, ты что, только тебе!

— Ну, и не болтай, ладно? Смотри, а то заработаешь, понял?

— Понял.

— Ну, все, иди. Запомни: никому!

Санька кивнул, и собеседники вернулись к остальным ребятам.

— О чем это вы там шептались? — спросил Денис.

— Где червей пожирнее накопать можно, — мрачно ответил Андрей. На душе у него было паршиво.

Сестренка, которая только вот будила его, такая веселая, такая родная — и на тебе! Андрей, конечно, знал, что она встречается с этим Пашкой, старшим братом Саньки, и не считал себя вправе вмешиваться. Привык, что сестра старше, поэтому лучше разбирается в жизни, в людях. Хотя — что она нашла в этом Пашке — непонятно. На взгляд Андрея, парень не столько умный, сколько просто уверенный в своем недюжинном уме. Да и с прочими достоинствами так же. Чего Пашке было не занимать — это убежденности в том, что он человек непростой и не чета остальным. Обладая тяжеловатым взглядом и молчаливым характером, он умел поразительно ловко, буквально одной презрительной усмешкой, одним движением губ или бровей так унизить собеседника, что создавал ощущение своего превосходства даже в тех вопросах, где явно не разбирался. В среде более развитых ребят его быстро бы вывели на чистую воду, но здесь, в селе, он слыл парнем авторитетным и пользовался большим успехом у местных девчонок.

«И почему женщины так часто западают именно на гордых мужчин? — думал Андрей. — За этой гордостью ведь очень редко стоят реальные достоинства! Человек, который, действительно, обладает талантом в каком-либо деле — он, как правило, так увлечен, что ему не досуг щеки надувать!»

Сестренка признавалась ему, что у нее роман с этим Пашкой и даже строила планы на замужество. Но чтобы вот так, до свадьбы, да еще где? В лесу! Непонятно! Дикость какая-то! Не могли дотерпеть, чтоб по-человечески? Стыдоба! Андрей чувствовал какую-то обиду и унижение.

— Слушай, Денис! — обратился он к другу, бредя дальше за неторопливо пасущимся стадом. — А вот ты, когда встретишь девчонку, которую решишь взять в жены, будешь пытаться соблазнить ее до свадьбы или нет?

— Не знаю… Как получится. Это же когда еще будет! Я сначала университет хочу закончить, а уж потом…

— Это понятно. Но вот я для себя решил: ничего до свадьбы не допущу. По-моему, если ты девушку действительно любишь, то нельзя спешить. С другими — пожалуйста, а с ней все должно быть совсем по-иному. Дело не в печати в паспорте, а вот в этом: чтобы по-иному, не так как со всеми!

— А с другими, значит, можно? Интересную ты, дружище, философию развил! А вдруг ты у этой другой — как раз и есть тот самый, единственный?

— Тогда, если я ее не люблю, то вообще с ней ничего не стану. Отпущу.

— А если она не захочет уйти?

— Тогда прогоню. Лучше быть грубым, но честным, чем ласковым, но подлым.

— Может, ты и прав…

К обеду, сделав большой крюк, ребята вывели коров на водопой недалеко от деревни. Напившись вволю, стадо разлеглось на зеленом склоне холма, с которого родная улица просматривалась, как на ладони. И было видно, как с полсотни женщин — каждая в платочке, с ведром в одной руке и маленькой скамейкой в другой — вышли из дворов и направились к стаду. Пришло время дневной дойки.

Коровы неохотно, но покорно поднимались, терпеливо подпуская хозяек к наполненному вымени. Женщины присаживались на скамейки, и молочные струйки звонко ударяли в донья ведер. Тут сразу было видно: кто какая хозяйка. У одной и теплая водичка в ведре принесена, и тряпица чистенькая — корове вымя обмыть, и марлечка проглаженная — ведро с молоком сверху обвязать на обратный путь, чтобы муха не села. А у другой — и руки грязные, и ведро немытое, и корова вся в дерьме.

Андрею и Денису мамы принесли перекусить, и сытые мальчишки немного придремали, пока коровы жевали свою жвачку. Правда, на солнцепеке сон тяжеловат, тем более что Андрею, который и так был расстроен услышанным от Саньки, припомнился еще и давешний ночной кошмар, и на душе сделалось совсем муторно и тревожно. Денису он, правда, ничего говорить не стал.

А тот, видя, что друг не спит, пустился в рассуждения.

— У вас в семье кто деньгами распоряжается?

— Мама, конечно, — ответил Андрей. — Отец ей просто получку отдает, и все. Она однажды посетовала, что денег не хватает, так он так на нее посмотрел и говорит: «Я тебе все отдал. Ко мне какие вопросы?!»

— У моих тоже примерно так. Как-то в нашей стране скучно с деньгами все организовано.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ну, вот, помнишь, дружище, в «Незнайке на Луне»? Как там описан мир капитализма у лунатиков? И, вроде, книжка явно задумана, чтобы отвратить детей от буржуазного строя, а читаешь — и невольно втягиваешься. Биржи, акции — интересно! Шанс разбогатеть, риск разориться… Все-таки всеобщее равенство лишает стимула и ведет в болото, где всем все до фени.

— Вообще, да. Интересно, наверное, быть богатым. Делаешь, что хочешь, живешь, где нравится…

— Взялись мы коммунизм строить, а что-то ни фига он не строится. Кстати, ты знаешь, что Хрущев обещал его именно к этому году.

— К восьмидесятому?

— Да. Мне отец рассказал. Сейчас об этом никто уже и не вспоминает…

— Мы ведь еще не построили материально-техническую базу!

— Это сейчас про нее стали долдонить. А Хрущев говорил: «Вам строить коммунизм, вам жить при коммунизме!»

— Наверное, потому его и сняли.

— А вообще, согласись, — Денис поглядел вслед женщинам, возвращавшимся в село с дневным надоем, — Даже вот смотришь фильмы: «Тени исчезают в полдень», «Вечный зов». Пока дореволюционный период — интересно, не оторвешься. А как начинается советское время — уже не то. Скучно как-то становится, правда?

— А помнишь, как я на уроке автодела сказал, что хочу машину с автоматической коробкой?

— Насмеялись все тогда.

— Да. Особенно Витька. Он так рожу тогда скривил: «Это что же ты, „Чайку“ хочешь? У нас с автоматической коробкой только „Чайки“ делают! Но они не продаются. Это министром надо стать, чтобы дали!»

— Тебя потом еще долго министром дразнили. И чего тебе далась эта коробка?

— Дениска, я в «Технике молодежи» такие авто видел! Красивые, глаз не оторвать! И представь, какой это кайф: просто крутишь руль и получаешь удовольствие от поездки! Никакого двойного выжима, никакой перегазовки! А на нашем школьном «ГАЗоне» — только и успевай передачи подтыкивать, так и норовит, гадюка, заглохнуть. Никакой радости от езды.

— Говорят, со временем привыкаешь и не замечаешь.

— Зачем привыкать к дерьму? И что плохого в том, чтобы хотеть лучшего? Дениска, пойми: все дела начинаются с желаний. Разве не так?

В три часа ребята снова подняли стадо и погнали на второй круг, но уже другим путем, мимо дальнего края деревни.

Дневная жара достигла предела. От утренней свежести не осталось и следа. Воздух стоял влажный, неподвижный, и даже напитавший его аромат разнотравья казался каким-то удушливо-тяжелым. Стало трудно дышать.

— Смотри, какая странная туча! Я такой еще не видел, — Денис показал на запад, туда, где солнце уже начинало клониться к закату.

Действительно, там над горизонтом появилось темное косматое облако, похожее на огромную ушастую собаку. Небо под ним поменяло цвет, и всю округу залило зловещее мертвенно-зеленоватое свечение.

— Красивый цвет, необычный, — сказал Андрей, стараясь придать голосу больше беспечности. Ему было не по себе.

— Дождик бы нас не накрыл, — отозвался Денис.

Стадо заволновалось. Коровы мычали, мотали головами, порядок движения расстроился. Потребовалось немедленное вмешательство пастухов, чтобы животные не разбежались. Мальчишки разделились, и каждый, обегая свой край стада, окриками и ударами палки возвращал назад отбившихся коров. Беспокойство животных так поглотило внимание Андрея, что он забыл и думать о странном облаке, оставшемся за спиной.

Вдруг резко похолодало, порывистый ветерок понес проселочную пыль, начал накрапывать дождик.

— Ты был прав насчет дождя, — согласился Андрей с Денисом и неожиданно понял, что ему приходится громко кричать, чтобы пересилить какой-то гул, постепенно и незаметно наполнивший воздух.

Однажды Андрей уже слышал похожий звук. Это было месяц назад, когда у них из улья вылетел пчелиный рой. Далеко насекомые не улетели, сгрудились темным шевелящимся облаком вокруг своей новой царицы, которая села на ветку ближайшего дерева. Отец тогда быстро раздал ребятам «маски» — широкополые шляпы с пришитыми по кругу сетками. Андрей залез на дерево и тряхнул ветку, сбросив рой в мешок, который отец с Денисом держали внизу наготове, растянув края руками. Мешок сразу завязали, и в тот же день рой поселили в новый улей.

И вот тогда, подбираясь по ветке к беспокойно гудевшему пчелиному клубку, Андрей как раз и слышал такой звук. Только на этот раз гудение было повсюду, словно миллионы невидимых пчел наполнили весь воздух. Андрей обернулся назад и оторопел. У него даже голос застрял в горле. И только несколько мгновений спустя он смог выдавить из себя чужой, хриплый крик:

— Смотри! Что это?

Денис обернулся и тоже замер, пораженный открывшимся зрелищем.

Прямо на них от края до края, от земли до неба надвигалась гигантская непрозрачная серая стена.

Андрея охватило ощущение невозможности, неправдоподобности происходящего. Может быть, он спит, и это продолжается тот ночной кошмар? Но — нет. С непередаваемой четкостью Андрей видел приближающуюся границу двух миров: прежнего — яркого, цветного, родного, и другого — серого, враждебного, непонятного. Перемещаясь, граница поглощала пространство метр за метром, холмик за холмиком, и зеленая трава, пестрые цветы, рыжеватые камни, желтая копна соломы и блестевший в низинке ручей — все исчезало, словно растворялось в этой серой стене.

Стадо почувствовало, что пастухи ослабили контроль, и с неожиданной резвостью рванулось прочь. Андрей лишь мельком растерянно посмотрел вслед задранным коровьим хвостам, а когда обернулся, стена была уже совсем рядом.

В следующее мгновенье будто тысяча дьявольских голосов разом шепнула ему в уши оглушительное:

— П-х-х-х!

Невероятной силы ветер ударил Андрея в лицо, засыпал пылью глаза, опрокинул его на четвереньки и то ли протащил, то ли пронес над землей, с размаху бросив в какую-то канаву. Прижавшись к земле, Андрей вцепился в попавшиеся под руки шершавые, жесткие стебли матерого бурьяна.

Он осторожно приоткрыл зажмуренные, слезящиеся глаза. Вокруг было темно. Вернее, это была даже не темнота, а сплошная серая мгла. И не было видно ни неба, ни округи — только эта жуткая пелена, которая волновалось, пульсировала, ревела и секла лицо песчинками. Потом справа, со стороны деревни, во мгле прояснилось размытое светлое пятно, и в нем, будто на тусклом экране старого нецветного кино можно было видеть маленький кусочек, самый край улицы, где стоял одинокий заброшенный дом. Андрей знал его. Раньше там жила старуха, которую считали ведьмой. С тех пор, как она умерла, в доме никто не поселился, и он стоял запертый, с наглухо заколоченными ставнями. Теперь, едва Андрей взглянул туда, этот дом вдруг распался на части, словно взорвался изнутри. Крыша его, вращаясь и рассыпаясь, полетела вверх и исчезла в сером месиве, а за ней, как чаинки в размешанном стакане, хороводом потянулись огромные тесаные бревна, истекая длинными потоками пыли, трухи, соломы и всякого хлама. Все это подсвечивалось голубоватыми вспышками молний, вслед за которыми разрывающим треском ударял в уши близкий гром. Очередной бросок песка и пыли в лицо заставил Андрея опять закрыть глаза и поглубже вжаться в свое укрытие.

Стихло все так же неожиданно, как началось. Оглушенный Андрей лежал ничком, все еще цепляясь за траву, когда вдруг понял, что вокруг — тишина.

— Андрей, ты жив? Где ты? — услышал он испуганный голос Дениса.

— Все нормально! — откликнулся Андрей, поднимаясь из канавы.

— Смотри! — сказал Денис, растерянно разведя руками.

Ландшафт вокруг ребят изменился до неузнаваемости. Словно огромный каток прошелся широкой полосой вдоль пути, по которому они шли со стадом. Вся трава была приглажена к земле, кое-где валялись вырванные с корнем кусты. Дальше след сворачивал к селу. На месте разрушенного дома виднелись только остатки фундамента, зато весь огород и поле за ним были завалены обломками и мусором. Несколько совершенно лысых, без перьев, кур, бегали по улице, истошно кудахча. Дальше след, оставленный стихией, обрывался, и было видно, что буквально уже через десяток метров, как ни в чем не бывало, колосится зрелая пшеница.

— Вот это да! — только и смог сказать Андрей.

— Где коровы? — опомнился Денис.

Буренки нашлись невдалеке, возле небольшого леска. Животные испуганно жались друг к другу, стоя в кустарнике. Пока ребята всех выгнали, сбивая в стадо и пересчитывая, солнце совсем склонилось к закату. Выбирая путь с травой посочнее и обходя подальше след, оставленный смерчем, мальчишки повели коров домой.

В деревне все было тихо и спокойно. Вихрь, разрушивший одинокий крайний дом, в остальных дворах не отозвался даже легким ветерком. Только духота резко пошла на убыль и раньше обычного уступила место вечерней прохладе. Мужчины еще не вернулись с полей — самый разгар уборочной страды — а женщины, занятые домашними хлопотами, даже не заметили, какая стихия прошлась совсем рядом.

Идя по улице, коровы по одной, по две, сами отделялись от стада, и, боднув калитку, заходили в свои дворы, уверенно, враскачку направляясь к сараям. И только некоторые особенно строптивые и бодучие норовили пройти мимо родного подворья, чтобы, недобро поглядывая на пастухов, сорвать шершавым языком пучок жухлой и пыльной травы у чужого забора. Характер — он и у коровы характер!