Ангел из Сетубала

Сергей Тимофеевич Кириллов, 2018

Начало 18 века. Команда пиратского судна попадает в засаду, в живых остаются двое. Они прячут сундук с награбленными сокровищами на необитаемом острове. Один из них погибает. Отбыв наказание в Чистилище, он стал ангелом-хранителем актера Андрея Дорохова, который после травмы головы приобретает возможность общаться с ним. Перейра рассказывает о своей жизни, о красавице жене, с которой мечтает встретиться, о кладе на острове. Андрей загорается завладеть кладом, но на пути у него стоит шайка наркодельцов, а на острове – банда террористов. Сумеет ли Андрей преодолеть эти препятствия? Состоится ли встреча влюбленных через триста лет?

Глава 5

Вот я и дома. Две недели моего заточения закончились. После выписки из больницы меня встретили родители и привезли домой. В квартире — чистота и порядок. Старички мои постарались и привели в образцовый вид мою берлогу. Вообще-то, квартира была их, но в прошлом году они наконец достроили свой дом во Всеволожске и переехали жить туда.

Большую часть первого этажа занимает мастерская отца, рядом — кухня и гостиная с террасой. На втором этаже — три спальни и два санузла. Отец давно мечтал о таком жилище, чтобы можно было работать, не выходя из дома. Он у меня скульптор. А мама — редактор в одном из издательств.

Вообще, они у меня хорошие, самые лучшие, и не потому, что отдали мне свою трехкомнатную квартиру на 8-й линии Васильевского Острова, и не потому, что в год окончания мною института они подарили мне симпатягу «Пежо 308», совсем не поэтому. А почему, я сам не знаю, даже если бы они мне ничего никогда бы не дарили, я бы любил их не меньше, чем сейчас. Просто за то, что они у меня есть, и за то, что они меня любят.

Я сижу на своем любимом диване, перевариваю украинский борщ и вкуснейшие фаршированные перцы, приготовленные моей мамой. В животе — приятная тяжесть, а по всему телу елеем растекается истома. Хорошо. Гонорар за фильм мне уже перевели на счет. Таких больших денег я еще никогда не получал. У меня больничный лист на два месяца, так что идти на работу в театр не надо. Правда, кое-когда придется приходить в поликлинику на процедуры, но это мелочи жизни. Так что я свободен как птица и богат как Гарун-аль-Рашид.

Вечером позвоню своей любимой Леночке. Соскучился я без нее. Да и две недели воздержания дают о себе знать. И, пожалуй, на той неделе сделаю ей предложение. Теперь деньги на свадьбу у меня есть. Завтра куплю ей колечко, приглашу в ресторан и просто, как бы мимоходом, скажу ей: «Давай поженимся». Девушка она красивая, я ее люблю, что еще нужно для начала новой жизни. Она, кстати, и сама мне не раз намекала на это.

Представляю, как она обрадуется. До потолка будет прыгать и визжать как поросенок. А как будет поросенок женского рода? Да и родители тоже будут рады. А то последние года три, когда мне звонит мама, первый ее вопрос — что я сегодня кушал? А второй вопрос — когда ты женишься? И тут же она приводит железный, на ее взгляд, аргумент, что, когда моему папе было столько лет, сколько мне, он уже был женат, и у них уже был ребенок. Ну то есть, я. Да, так я и сделаю, осчастливлю Леночку.

От этих мыслей мне стало еще уютнее. В квартире была тишина и покой, лишь из кухни доносилось негромкое урчание холодильника.

— Прямо как мой кот Мурзик мурлычет, — подумал я. — Кстати, надо поехать к родителям и забрать котяру назад. Загостился он что-то у них.

Голова моя клонилась к груди. Лень пудовыми гирями повисла на всех моих членах. Почему лень женского рода?

— Спать. Спать. Спать.

Я протянул руку за подушкой.

— Ты бы телевизор включил, Андрей, — услышал я над своим ухом.

От неожиданности я вздрогнул. Ангел! Я на какое-то время забыл о нем.

— Какой у тебя противный голос. Ты еще живой, Перейра?

— Ангелы не умирают. Телевизор включи.

— Зачем?

Язык мой еле ворочался во рту.

— Там сейчас по Пятому каналу дневные новости начнутся.

— А это ничего, что люди спать собирались?

— Ничего. Ты под телевизор очень хорошо дрыхнешь.

Это была правда, телевизор действовал на меня как снотворное, и редкий фильм или шоу я досматривал до конца.

— Что интересного в новостях? — спросил я и зевнул.

— Как что? — возмутился Перейра. — Обстановка в мире. В стране. Ход пенсионной реформы.

— Ты что, на пенсию собрался, Диего?

Перейра сморщился.

— Телевизор включи.

— Заладил, как дите малое: «Включи да включи».

Я встал с дивана и пошел к тумбочке за пультом. Пока искал пульт, сон прошел.

— Смотри, любопытный ты наш.

Я нажал красную кнопку на пульте.

— Я не любопытный, а любознательный, — поправил меня Перейра.

— А, все равно!

Я махнул рукой.

— Нет, не все равно, — упрямо проговорил Диего. — И очень плохо, Андрей, что тебя ничего не интересует.

— Почему не интересует? Интересует.

Я отправился на кухню, чтобы сварить себе кофе. Перейра шел за мною.

— Что тебя интересует? — не унимался он.

— Ну, много чего…

Я описал рукой круг, который должен был означать широкий спектр моих интересов.

— Ничего тебя не интересует, кроме двух вещей. Где взять денег и с кем бы переспать.

— И что? Это жизненная необходимость, друг Диего, без этого нельзя.

— Вот скажи мне, Андрей. Когда ты в последний раз прочитал хорошую книгу? Дешевые детективы в мягких обложках не в счет?

Я поставил турку с кофе на плиту и на секунду задумался.

— А, вспомнил. В прошлом году. «Замок» Кафки.

— Я спрашиваю, какую книгу ты до конца прочитал?

Это была чистая правда. «Замок» я так и не смог осилить.

— На концерты ты не ходишь, — прокурорским тоном продолжал Перейра. — «Рамштайн» не в счет. Я имею в виду классическую музыку. В музеи тебя не загнать. В последний раз ты был в Русском Музее еще школьником на экскурсии, — все больше распалялся Перейра.

— Неправда ваша, сеньор Перейра. Недавно я посещал Эрмитаж, — возразил я.

— Это было полтора года назад. И посетил ты не Эрмитаж, а свою пассию Варю, работавшую там экскурсоводом. Заниматься сексом среди полотен Джотто и Гойи!

— Слушай, Диего, что ты завелся? Я же сначала прослушал почти всю экскурсию Вари о фламандской живописи.

— Кроме фламандцев, там мои любимые итальянцы эпохи Возрождения, целый зал великого Рембрандта. Там восхитительный Гейнсборо, Веласкес, Босх… Я все это видел, когда тебя еще мальчишкой родители приводили в Эрмитаж. Сто лет назад. Да что с тобой говорить. Ты серая, примитивная личность.

Перейра сокрушенно махнул рукой.

— Кофе.

— Что, кофе? — не понял я.

— Кофе у тебя сбежал.

Ангел вышел из кухни.

Я взглянул на плиту. Из турки густой пеной вытекали остатки моего кофе. Чертыхаясь, я вытер плиту и снова сварил себе. Перелил его в чашку и осторожно понес в комнату. Поставив чашку на журнальный столик, я плюхнулся на диван.

— Что нового в мире? — спросил я.

— Теракт в Гонконге, взорвали казино.

— Казино? Кому это надо?

— Какой-то «Легион Свободы».

На экране в дыму что-то мелькало, суетилось, двигалось. Люди в зеленой униформе проносили носилки с ранеными. Полицейские отгоняли зевак и выстраивались в оцепление. Мостовая была засыпана осколками стекла, кусками бетона, покореженной арматурой и прочим мусором. На дальнем плане — фасад здания, там, где когда-то была витрина, теперь зияет дыра, из которой медленно выползает густой черный дым. Слышны крики, стоны. Бесстрастный металлический голос полицейского, усиленный мегафоном, отдает команды. Мерцающий свет проблесковых маячков выхватывает из сумрака темные фигуры. Пронзительно воют сирены служебных автомобилей. Боль, страх и ад.

Кофе щекотал мне ноздри. Я протянул руку к вазочке с конфетами и вытянул оттуда свою любимую «Мишка на Севере». Развернув, я отправил конфету в рот, а скомканную обертку на столик. Сделав глоток обжигающего кофе, я зажмурился от удовольствия. Уничтожив еще парочку «Мишек» и допив кофе, я откинулся на спинку дивана. По телевизору шли местные новости. Перейра стоял, как всегда, за правым моим плечом и, не отрываясь, смотрел в экран.

— Всякую хрень смотрит, — подумал я. — А с другой стороны, что ему еще делать? Он постоянно со мною. Всегда и всюду. Никакой свободы. Тоска. Нет, не хотел бы я такую работу.

Я еще раз бросил взгляд на Ангела. Он стоял неподвижно, в позе памятника, сложив руки на груди.

— Ладно, уговорил, Диего. Пойдем в Эрмитаж в субботу с Леночкой.

Перейра оживился. Он, по своему обыкновению, прошел сквозь диван и остановился передо мною.

— Не врешь?

— Век свободки не видать!

Для убедительности, я чиркнул себя ребром ладони по горлу.

— Смотри, Андрей. Ты обещал.

Новости уже закончились, шла бесконечная вереница глупых и назойливых, словно мухи, рекламных роликов.

— Однако скучная у тебя работа, друг Диего.

— Да уж какая есть, — вздохнул Ангел.

— Слушай, а как ты меня охраняешь?

— Хорошо охраняю. Жизнь у тебя гладкая и спокойная благодаря мне. А то, что ты с крыши упал, в том моей вины нет. Все очень быстро и неожиданно произошло.

— Я не об этом. Технология охраны какая?

— Все просто. Внушение. Этого не делай, а вот это нужно сделать обязательно. Туда не ходи, а сюда без вопросов наведайся. Ну и так далее.

— Слушай, Диего. Помнишь, я на третьем курсе сдавал экзамен по истории искусств? Я знал всего один билет. В аудитории я долго перебирал билеты и наконец взял один. Меня как будто тянуло к этому листку белой бумаги. Чудо! Это был тот самый билет. Я сдал на «отлично». Скажи, Диего, это ты мне помог?

— Конечно я, — Перейра довольно улыбнулся. — Понятно, не следовало мне этого делать. Тебе учиться нужно было, а не по женским общежитиям обретаться.

— Слушай, а в позапрошлом году, когда я с моими сослуживцами отмечал День десантника? Мы выпили хорошенько в кафе. И мне вдруг показалось, что я не выключил утюг, когда гладил форму, и уехал домой. А ребята позже подрались с компанией кавказцев, их забрали в полицию, где продержали почти сутки и припаяли каждому огромный штраф. А утюг, оказывается, я выключил. Это тоже твоя работа?

— Моя.

— Ну молодец, Перейра. Просто красавец! — воскликнул я.

— Я знаю, — кротко ответил Ангел.

— А я раньше думал, что это мой внутренний голос.

Перейра пренебрежительно фыркнул.

— Что за дикость? Ты рассуждаешь как неандерталец. Никакого внутреннего голоса нет. Есть я.

Он ткнул себя в грудь и снова застыл в позе памятника, глядя в телевизор, где шел какой-то слезоточивый сериал. Смотреть эту тягомотину мне не хотелось.

— Послушай, Диего, а вот ночью, когда я сплю, ты тоже спишь?

— Ангелы никогда не спят.

— А что же ты делаешь?

— Ничего, стою.

— Целую ночь?

— Ну почему целую ночь? Временами Куратор меня навещает. Ему нет препятствий перемещаться, куда хочет, не то, что мне. Кое-когда удается с соседскими ангелами пообщаться, правда, у нас в Сонме это не приветствуется. Ну, что еще? Тренируюсь.

— Прости, что делаешь? — не понял я.

— Тренируюсь.

— Спортом, что ли, занимаешься?

— Можно сказать и так.

— Но как? У тебя же нет тела? — изумился я.

— Смотри сюда, юнец! Сейчас ты увидишь результат моих тренировок.

Он встал боком ко мне, отклонил торс назад, поднял правую руку вверх, выждал секунду, а затем резко бросил корпус вперед, и рука, стремительно описав полукруг, просвистела над журнальным столиком.

Конфетная обертка вдруг соскользнула со стола и, пролетев метра полтора, упала рядом со мною на диван.

— Ну, оценил?

Перейра встал в позу победителя, вероятно, предвкушая аплодисментов.

— Это все? — разочарованно протянул я. — Я-то думал…

— Чудак-человек! — воскликнул Перейра. — Я же дух, у меня нет тела. Это примерно то же, если бы ты сейчас вышел во двор и поднял свой автомобиль над головой.

— Ну да, пожалуй, ты прав. Я горжусь тобой, Перейра.

— А то! Я сам собою горжусь. Лови!

Еще дважды рука Ангела описала полукруг, — и через мгновенье два фантика прилетели мне в лицо.

— Ты чего хулиганишь, Перейра? А если бы в глаз попал? Лучше иди тренируйся на шторах.

— Не вопрос.

Диего подошел к окну и рубанул рукой по шторе. Та мгновенно пришла в движение, словно от сквозняка.

— Погоди, Перейра. А зачем тебе это надо?

— Ну, во-первых, ночь скоротать. Во-вторых, определить предел своих возможностей.

— Понятно. Только пользы от этого никакой нет.

— Да, действительно, пользы мало, — серьезно произнес Ангел.

И вдруг его лицо осветила улыбка.

— Будет польза. Ты, Андрей, когда пойдешь спать, оставь пульт на журнальном столике и поверни его к телевизору.

— Зачем?

— Буду тренироваться нажимать вот эту красную кнопку. Так что, если вдруг среди ночи тебя разбудит звук телевизора, не пугайся, а знай, что я научился включать его.

— Вот только этого мне и не хватало.

— Значит, так, Андрей. Из больницы ты выписался, пообедал, отдохнул. Пора делом заняться.

— Ты о кладе, Диего? Всегда готов.

— Сначала о Кресте, а потом о кладе, — строго проговорил Перейра.

— Как скажешь. С чего начнем?

— Для начала нужно узнать адрес или адреса, если их несколько, потомков Ван Хайдена.

— Не вопрос. Сейчас включу компьютер и раскопаем их. Фамилия нам известна.

— Не доверяю я компьютеру, — проговорил Перейра. — Очень много вранья там. А нам нельзя ошибаться.

— И что ты предлагаешь, Диего?

— В полиции точные сведенья о всех жителях. У тебя нет никого знакомых в органах или ФСБ?

Я почесал затылок.

— Надо подумать, дружище, прямо так, сразу, я не скажу тебе.

— Подумай.

Ангел остановился передо мною.

— И еще, мне кажется, что тебе нужен помощник. Компаньон.

— Зачем?

— Как зачем? — воскликнул Перейра. — А вдруг этих Хайденовских полтора миллиона в Питере живет? Ты что, один будешь все адреса обходить? А тащить клад с острова? Он весит, наверное, килограммов пятьдесят. Потом. Одна голова хорошо, а две лучше. Может быть, он умнее тебя будет.

— Умнее меня? Утопично.

— Михаил Борисов? — произнес имя моего старинного друга Перейра.

— Да, Мишка — монстр интеллекта. У него не голова, а Государственная Дума. Представляешь, он даже в детсаде стихи с первого раза заучивал. В школе отличником был. А сейчас — кандидат технических наук. Восемнадцать опубликованных работ.

— Ну вот, чем не компаньон тебе?

— Он сейчас в Германии, в Мюнхене. Читает курс лекций в местном университете. Вернется в Питер только через три месяца.

— Жаль, — Перейра огорченно покачал головой. — Ну а этот товарищ, что с тобой в театре работает. Ткачук?

— Димка? Хороший парень. Мы с ним в институте учились и в один театр попали. Но нет.

— Почему? — искренне удивился Перейра.

— Ты что, Ирку не знаешь? Жену его. Она же ни на шаг его от себя не отпускает. Тотальный контроль и слежка. Гестапо! Не то, что на рыбалку, даже на футбол. Мрак! Диктатор в юбке. А полгода назад у них ребенок родился. И все. С тех пор я его только в театре и вижу. Он даже по телефону со мною из туалета разговаривает. Нет, пропал человек.

— Как-то у тебя с друзьями не того… — произнес Перейра. — А этот рыжий, что в больницу к тебе приходил?

— Календарь?

— Ну да, Сентябрев.

— Точно, Диего. Март — норм. парень, мы с ним в армии служили.

— Пусть будет так… — Ангел на секунду задумался. — Не очень нравится мне он.

— Он и не девушка, чтобы тебе нравиться. Кстати, Диего. Март работает в автотранспортной компании, и у него налажены хорошие связи с ГИБДД. Он сам мне говорил об этом. Так что реальные адреса Хайденовских, считай, у нас в кармане.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — изрек Перейра. — Ты позвони ему сначала.

— Да не вопрос.

Я схватил со столика телефон и стал набирать номер Марта.

— Громкую связь включи, я должен быть в курсе, — командирским голосом произнес Ангел.

Я послушно нажал кнопку. Через секунду Календарь снял трубку.

— Алло! — раздался голос Марта, усиленный динамиками.

— Привет, Март! — весело прокричал я в трубку.

— А, это ты, человек-птица, мастер «свободного полета». Здорово, Андрюха! Как здоровье?

— Нормально. Меня сегодня выписали. Я уже дома.

— Ну молодец. Отдыхай и больше не летай.

Календарь радостно заржал.

Перейра делал мне знаки, чтобы я переходил к делу. Я кивнул и серьезным тоном проговорил:

— Слушай, Март. Мне необходимо с тобой встретиться и поговорить по очень важному делу.

— Не вопрос, пересечемся в пятницу. Выпьем чайку по рюмочке, другой, третьей. В нашем кафе на Рубинштейна, лады?

Он замолчал, ожидая моего ответа.

— Нужно сегодня, Март, — настойчиво повторил я, подбадриваемый Ангелом.

— Старик, сегодня никак. Я занят! Понимаешь, занят.

— Спасибо, Март. Ты — настоящий друг. Через сорок минут буду у тебя.

Я быстро повесил трубку.

— Молодец, Андрей! Коротко и по-деловому, — похвалил меня Перейра. — Поехали к компаньону.

***

Через час я уже въезжал во двор большого многоквартирного дома на Бухарестской улице. Найдя местечко недалеко от шестой парадной, я припарковал своего «Пежика». «Мерседес» Сентябрева стоял недалеко от моей машины.

— Дома Календарь, — сказал я Перейре. — Пошли.

Я вышел из машины и направился к парадной. Перейра, как всегда, вышел сквозь машину и пошел за мною. Набрав код на входной двери, я вошел внутрь. В парадной было сумрачно и прохладно. Пройдя небольшой узкий коридор и повернув налево, я оказался перед лифтом. Я нажал кнопку вызова, и в ту же секунду гулко заработал подъемный механизм. Он недовольно рокотал, постукивал и поскрипывал, нехотя спускал откуда-то из поднебесья, кабину. Я вошел в лифт.

— Ой, подождите меня, не уезжайте! — услышал я певучий женский голос.

Я повернул голову и увидел очень симпатичную девушку в летнем открытом платье.

— Подождите меня, — повторила она.

— Только вас и жду, — я заговорил низким воркующим баритоном. — Уже часа полтора.

— Правда? А мне показалось, что вы только что вошли.

Она удивленно взглянула на меня.

— Это видимость. Мираж.

Я включил свое обаяние на полную мощность.

— Всю жизнь мечтал прокатиться в лифте с такой очаровательной девушкой.

Она вновь взглянула на меня, и в ее больших серо-голубых глазах появились веселые искорки.

— Но я не одна. Лиза! Лиза, иди сюда.

— Ваша подруга? Симпатичная, как и вы? — проворковал я, поедая свою попутчицу глазами.

Перейра, стоявший рядом со мною, скривился, как будто съел лимон.

— Симпатичная? Она просто красавица. Вам понравится. Лиза, ты где? Лиза!

В этот момент появилась Лиза. Но лучше бы она никогда не появлялась. Вообще. На свет. Это был огромный, ростом с теленка, свирепого вида черный дог. На ошейнике у него красовался кокетливый розовый бантик, указывая половую принадлежность этой псины. Дверь лифта закрылась, и эта старая колымага, трясясь и подрагивая, поползла вверх.

Я прижался спиной к стенке лифта и с ужасом смотрел на это чудовище с бантиком.

А собачье отродье, внучка собаки Баскервилей, лизнув на ходу руку хозяйки, сразу же подошла ко мне. Она бесцеремонно обнюхала мои туфли и джинсы и, уткнувшись своею огромной черной башкой мне в пах, застыла как вкопанная. Ее горячее дыхание обжигало мое причинное место, а из ее полуоткрытой пасти мне на туфли падала слюна.

Я стоял, припертый этой скотиной к стене, а душа моя трепетала как осиновый лист. Я боялся даже пошевелиться и дышал осторожно, через раз. Кто его знает, что на уме у этого мерзкого монстра?

— Не правда ли, она красавица? — весело спросила меня незнакомка.

Я попытался изобразить на лице подобие улыбки, но получилась гримаса человека, измученного диареей. Рядом со мною давился от смеха мой ангел-хранитель.

— Пиратская рожа! — с ненавистью подумал я. — Нет бы помочь человеку, так он еще ржет. Хорошо, что девица его не слышит.

Мне казалось, что лифт не едет, а стоит на месте. Прошли бесконечные секунд сорок. Наконец кабина остановилась, и двери со скрежетом распахнулись. Девушка выпорхнула на площадку.

— А вы ей понравились! — сказала она и рассмеялась. — Видите, ее от вас не оторвать. Лиза, пойдем. Не хочет. Ко мне, Лиза!

Наконец эта мерзкая скотина нехотя отклеилась от меня и пошла за хозяйкой.

Двери лифта захлопнулись, и он, дрожа, как в лихорадке, поплелся выше.

Вот и квартира Марта. Я нажал кнопку. За дверью послышалась мелодичная трель звонка. Тишина. Я позвонил еще два раза. Нет ответа. Тогда я нажал на кнопку и держал ее до тех пор, пока в квартире что-то не грохнуло, и до моего слуха донесся звук торопливых шагов. Дверь распахнулась, открыв моему взгляду кислую физиономию Марта.

Я вошел в квартиру. Перейра уже был там. Он, по своему обыкновению, проигнорировал всякие препятствия и прошел сквозь стену.

— Здравствуйте, Март Августович!

Я торжественно потряс его руку, а на моем лице сияла самая добродушная из всех моих улыбок.

— Чего приперся? Сказал же, что я занят, — недовольно пробубнил Март.

— Спасибо, Март Августович. Я вас тоже очень рад видеть.

— У тебя две минуты. Говори, что за вопрос.

— Вопрос серьезный — финансовый.

Я сделал особый акцент на слове «финансовый».

— Денег не дам, — Март распахнул передо мною дверь. — Десятого у меня зарплата, тогда и приходи. А сейчас вали отсюда.

Он подталкивал меня к выходу.

— Ты не понял, Март. Это я хочу предложить тебе одно предприятие с большой выгодой для тебя.

Март захлопнул входную дверь.

— У тебя три минуты. Говори.

— Нет, в три минуты я не уложусь, — протянул я.

— Пять минут. Начинай.

— Хорошо, сейчас начну. Только можно я у тебя туфли свои просушу?

— А что с ними? На улице дождя нет.

Он взглянул на мои замшевые туфли бежевого цвета, на которых темными пятнами проступала собачья слюна. — Значит, ветер на улице. А не надо, Андрюха, против ветра…

— Вот только не нужно пошлостей, Сентябрев, — перебил его я. — Просто меня собака в лифте оплевала.

— Собака оплевала? — Март давился от смеха. — Ты ничего не перепутал, Андрюха? Может быть, это был верблюд?

— Сам ты верблюд. Где ты видел верблюда в лифте?

— Видел! — продолжал ржать Календарь. — Он ехал вместе с той самой собакой. Скажи еще, что верблюд тебя покусал. Ты пошто собачку обидел? Косточку у нее отнял, злыдень? Вот она и стала плевать в тебя! — не унимался Март.

И самое обидное, что вместе с ним ржал и Перейра.

— Хватит ржать, Календарь! — прикрикнул я на приятеля.

В это время из комнаты грациозной походкой пантеры вышла девушка. Она была высокой и чертовски обаятельна. Каштаново-рыжие волосы волнами падали на плечи. Глаза чайного цвета удивленно смотрели на нас. Розовые туфли на высоченном каблуке, сиреневая юбка и розовая кофточка с совсем не скромным декольте. Она подошла к нам.

Увидев ее, Календарь со смехом и тыча в меня пальцем, выдавил из себя:

— Познакомься, Энжи. Этот чудик в обделанных туфлях — Андрюха. В армии с ним лямку тянули.

Девушка протянула мне руку.

— Анжелика.

— Красивое имя.

— Обыкновенное. Просто мои родители — фанатики «Неукротимой Анжелики».

Я пожал ее прохладную ладошку с длинными, как у пианистки, пальцами.

— Очень приятно, Андрюха. Вернее, Андрей. Артист больших и малых театров.

— А я работаю секретарем в автотранспортной компании, — улыбаясь, произнесла она.

— Мы в одной конторе горбатимся, — вступил в разговор Календарь.

— Ну я пойду, Март.

Анжелика направилась к выходу. Я услужливо приоткрыл перед ней дверь.

— Погоди, Энжи, куда ты? Не уходи.

— Нет, Март, в другой раз. Смотрю, вам и без меня весело.

— Оставайся, Анжелика! Андрюха уже уходит. Ты ведь уже уходишь? — утвердительно спросил меня Календарь.

Он, словно лазером, прожигал меня взглядом.

— Я практически ушел, Анжелика, — поддакнул ему я.

— Нет, нет, ухожу я. А вы, Андрей, оставайтесь.

Она прошла мимо меня своею грациозной походкой, слегка покачивая бедрами, и вышла из квартиры.

— Пока, мальчики! — произнесла она, не поворачиваясь к нам, унося свое шикарное тело в неведомые мне дали.

Я закрыл за ней дверь.

— Вот зачем ты приперся? — напустился на меня Март. — Я столько времени потратил, чтобы заманить сюда девчонку, так нет! Притащился чудак на букву «м» в оплеванных ботинках и все испортил. Кайфоломщик ты, Дорохов!

— Да ладно, что ты разорался. Сказал бы по телефону, что ты с телкой, я бы все понял. А то я занят, я занят. Деловой, блин!

— Как я тебе скажу, что я с телкой, если телка рядом сидит?

— Не кипятись, Март. Она же сказала, что придет в другой раз.

— Другого раза может и не быть. Все мы под Богом ходим.

Он махнул рукой и пошел в кухню.

Я поплелся за ним.

Март молча достал из шкафчика бутылку коньяка, два фужера и со скорбным лицом налил до половины в каждый.

— Давай, кайфоломщик, выпьем за твое здоровье, — хмуро произнес он и протянул мне фужер.

— Нет, Март, я не буду. Я за рулем.

— Ты что, издеваешься надо мною? — заорал на меня Календарь. — Бабу мою спугнул, да еще и пить отказывается.

— Ладно, ладно, не ори, бешеный. Давай стакан. Придется на такси домой ехать.

— На такси, — проворчал Март. — Не барин, на метро прокатишься. Ну давай, твое здоровье.

— Погоди, Мартуха. А шоколадки у тебя нет? — осторожно спросил я. — Ты ведь знаешь, коньяк мне нравится с шоколадом.

— Да что же такое! — возмутился Март. — Долго ты надо мною измываться будешь?

Он подошел к своему волшебному шкафчику, откуда появилась бутылка коньяка, и вынул из него коробку дорогих шоколадных конфет.

— На, хомячь, — он бросил коробку на стол. — Аристократ хренов. Для Анжелики купил, между прочим.

— Спасибо, Март, ты — настоящий друг.

Мы чокнулись, выпили, развернули по конфете. Сжевав по конфетке, мы закурили. Голова у меня слегка кружилась, во рту был приятный вкус коньяка и шоколада.

— Эх, хорошо, — выдохнул табачный дым я. — Коньяк создан для шоколада.

— Хотел бы возразить вам, коллега, — произнес Март, пуская дым кольцами. — Это шоколад создан для коньяка.

— Согласен с вами, коллега.

Я протянул ему руку для рукопожатия.

— Ну давай, излагай свой бизнес-проект, Андрюха. Энжи ушла, так что во времени ты не ограничен.

— Только ты меня не перебивай, Март. Чтобы тебе все было понятно, я должен рассказать тебе историю жизни одного человека. Это займет какое-то время.

— Да ладно, здесь еще много осталось.

Календарь повертел бутылку в руках.

— Не хватит, так у меня в шкафчике еще одна есть. Начинай.

Он неторопливо разлил коньяк по фужерам.

Я начал свой рассказ с того момента, когда в первый раз увидел Ангела в больничной палате. Потом перешел к изложению перипетий судьбы Перейры, заканчивая его смертью на далеком безымянном острове. Я живописал вдохновенно, интонируя голосом, помогая мимикой и жестами, изображая отдельные эпизоды и характеры. Не знаю, сколько времени длилось мое повествование. Но в любом рассказе есть начало и есть конец. В бутылке оставалось уже совсем немного коньяка, на столе скопилась небольшая горка фантиков, а в пепельнице — пирамидка из окурков.

— Ну что думаешь, Март?

Сентябрев поерзал на стуле, почесал затылок, потеребил нос, прокашлялся, потом разлил остатки коньяка по фужерам. Я терпеливо следил за его манипуляциями.

— Все это, конечно, интересно, Андрюха. Пираты, острова, сокровища, Крест Иоанна Крестителя. Романтика! Но все-таки я думаю, что тебя не долечили, дружище. Так, с виду, ты вроде бы нормальный, но вот здесь…

Он постучал себя пальцем по лбу.

— Глюки остались.

— Да пойми ты, дурья башка! — раскипятился я. — Никаких глюков! Все реально. Просто у меня открылся третий глаз, — и я вижу своего Ангела! Таких случаев сколько угодно было!

— Что ты орешь на меня? — возмутился Март. — Слышу я хорошо.

— Слышишь ты, может быть, и хорошо, но соображаешь плохо.

Календарь нервно крутил в руках зажигалку, изредка щелкая ею, глядя, как вылетает огонек и тут же гаснет.

— Третий глаз, третий глаз. Четвертое ухо, пятый нос, придумает тоже, — бормотал он. — А он сейчас здесь? — неожиданно спросил Март.

— Кто? — не понял я.

— Кто, кто? Конь в пальто! Ангел твой.

— Вот придурок! — возмутился Перейра, стоявший рядом с нами.

Он с силой рубанул рукой по столу. Горку золотых фантиков словно ветром сдуло со столешницы.

— Ни хрена себе! Что это было?

Март уставился на разбросанные по полу бумажки вытаращенными глазами.

— Полтергейст! Точно. Полтергейст. У меня в доме завелся Барабашка!

— Дикий ты человек, Сентябрев. Туземец! Придумает Барабашку какого-то.

Я собрал фантики с пола и положил их на стол.

— Ну ты такой умный. Объясни.

— Что тут объяснять? И так понятно. Обидел ты моего ангела своею тупой недоверчивостью.

— Ладно заливать, Андрюха.

Он встал со стула и подошел к шкафчику. Вынув из него еще одну бутылку коньяка, он вернулся на место.

— Я понял! — радостно воскликнул Сентябрев. — Ты просто сам сдул эти бумажки на пол, когда я замешкался.

— Соображаешь, что говоришь? Мы сидим друг против друга, так?

— Так, — кивнул Март.

— Если я сейчас дуну, куда полетят фантики?

— Ко мне.

Он почесал затылок.

— А они полетели?

— Туда. Налево.

— Молодец, соображаешь.

— Этого не может быть. Здесь какой-то подвох. Фокус. А можешь повторить?

— Легко.

— Только ты отойди подальше от стола. Или лучше вообще выйди из кухни.

Я пожал плечами и вышел, наблюдая за происходящим через стекло кухонной двери.

Сентябрев поправил стопку оберток и сел на свое место. Перейра, стоявший рядом, резко крутанул рукой, — и обертки в мгновенье ока снова оказались на полу, подпрыгивая и раскатываясь в разные стороны. Он еще рубанул рукой по столу, и вслед за фантиками полетели на пол окурки.

Сентябрев был в ступоре. Он сидел с вытаращенными глазами и открытым ртом.

Перейра, довольный произведенным эффектом, отошел к окну и застыл в своей любимой позе памятника, сложив руки на груди.

Я вошел в кухню.

— Ну что, убедился? — торжествующе произнес я.

Календарь молчал, тупо глядя в одну точку.

Я собрал с пола бумажки и положил их на стол, окурки отправил назад в пепельницу.

— Там еще пепел остался на полу.

— Некультурный у тебя ангел, — оглядываясь по сторонам, произнес он. — Бумажки с окурками разбросал. Пепел.

— Ты пылесосом пепел собери.

— Я пылесосил уже сегодня перед приходом Анжелики. Что, я два раза в день должен пылесосить? Ходят тут всякие, мусорят, а я должен пылесосить. Давай лучше дерябнем по пять капель, чтобы у меня мозги на место встали.

Он откупорил бутылку и разлил коньяк по фужерам.

— Погоди, Андрюха, жрать хочешь?

— Нет, я дома маминого борща и фаршированных перцев натрескался. Не хочу я твоей яичницы с сосисками, — ответил я.

— Жаль, — протянул Март. — А то я для Энжи ужин из ресторана заказал. Лобстера и пару салатов. Десерт. В гостиной стол сервирован.

— Лобстера? — плотоядно выдохнул я. — Тащи его сюда и салатики не забудь. Десерт можешь оставить себе.

Минут через сорок мы прикончили ужин Дон Жуана местного калибра, помыли посуду и сидели за кухонным столом, переваривая лобстера и прочую ресторанную снедь.

Я потянулся к пачке сигарет.

— Стой. Не бери эту гадость.

Сентябрев метнулся к заветному шкафчику и с видом провинциального фокусника извлек из него светло-коричневую коробку.

— Пользуйся моей добротой. Кури хорошее.

Я взглянул на этикетку и присвистнул от удивления.

— «Гавана клуб». Это же настоящие кубинские сигары!

— А то! Другого не держим, — довольно произнес Календарь.

— Красиво живешь, Мартуха!

Мы закурили. Март разлил по фужерам коньяка.

— Значит, говоришь, сначала Крест мы должны найти?

— Да, сначала мы находим Крест, уговариваем нынешних хозяев вернуть не принадлежащую им вещь в Епархию. А уж потом — на Багамы.

— А он точно есть, этот Крест? Его кто-нибудь видел?

— Спрашиваешь! Перейра его даже в руках держал.

— Нам бы фотку или хоть картинку Креста. Чтобы знать, что искать, — произнес Март и отхлебнул глоток из фужера.

— Я нарисую картинку, а Диего будет меня поправлять, если что не так.

— Сумеешь?

Март насмешливо смотрел на меня.

— Обижаешь, дружище. Я все-таки в детстве художественную школу закончил.

— Слушай, Андрюха!

Март вскочил со стула.

— Если этот Крест реальный и такая ценность, то наверняка в интернете о нем есть сведенья.

— Точно, Мартец. Молодец! Еще не все мозги пропил.

— За мною, к компьютеру.

Март сунул в рот сигару, подхватил со стола фужер и бутылку и быстро зашагал в комнату.

— Пепельницу не забудь, — бросил он мне на ходу.

Я поспешил за ним, прихватив пепельницу и свой фужер.

Мы уселись у компьютера. Перейра привычно застыл у меня за правым плечом, неотрывно глядя в монитор.

Сентябрев вбил в поисковик слова: «Крест Иоанна Крестителя». Через секунду открылась первая страница с длинным перечнем сайтов. Ничего, что даже отдаленно напоминало бы предмет наших поисков, не нашлось.

Перейра досадливо махнул рукой и прошелся два раза по комнате.

Мы стали открывать все сайты подряд, начиная с верхнего. На первой странице мы ничего не нашли. Открыли вторую страницу, третью, десятую. А дальше я уже сбился со счета, в глазах рябило от бесконечного количества текстов, а мы все открывали и открывали новые и новые сайты. Сколько времени мы просидели за компьютером, не знаю, часа три, не меньше. Наконец, не помню уж на какой по счету странице, мы нажали на ссылку какого-то сайта, и она послушно открылась.

— А! А! А!

Вдруг я услышал у своего уха истошный вопль Перейры.

От неожиданности я тоже заорал изо всех сил:

— А! А! А!

Календарь даже подпрыгнул на стуле от испуга.

— Ты чего орешь, псих?!

— Это он! — заорал Перейра.

— Это он! — заорал я, тыча пальцем в монитор.

На экране застыло изображение Креста. Рисунок был цветным, на светло-сером фоне. Выполнен он был с мельчайшими деталями, с бликами, рефлексами, тенями и со скрупулезной передачей фактуры материала. Видно было, что рисунок сделал хороший мастер. Под изображением стояла надпись: «Крест Иоанна Крестителя. Рисунок 17 века. Художник неизвестен».

Ниже шла небольшая статья, буквально несколько предложений:

«Крест Иоанна Крестителя (Предтечи) представляет собою огромную христианскую ценность. Именно им освятил воды Иордана Иоанн Креститель (Предтеча) перед Крещением Иисуса Христа. Во время Крещения на Иисуса сошел Святой Дух в виде голубя. Одновременно с этим Глас с Небес провозгласил: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение».

Помимо того, Крест имеет большую художественную ценность. Габариты его составляют двадцать восемь на шестнадцать сантиметров. Изготовлен он из чистого золота с искусной гравировкой, украшенной множеством небольших бриллиантов. На концах Креста расположены четыре крупных рубина, которые символизируют кровь Спасителя, а в центре — огромный бриллиант чистой воды как символ кристального, искреннего сердца Иисуса. Точная материальная ценность Креста не определена, но по качеству и количеству затраченных материалов можно с достоверностью предположить о внушительной сумме в твердой валюте. В настоящее время местонахождение Креста Иоанна Крестителя (Предтечи) неизвестно. Крест был утерян в конце 17 века».

***

Огромный «Боинг», мягко коснувшись колесами бетонной площадки, резво покатил по взлетно-посадочной полосе, постепенно притормаживая ход. Я смотрел в иллюминатор на бескрайний небесно-синий океан, на ярко-зеленые зонтики пальм, на разноцветные автомобильчики, снующие по набережной, и мое сердце наполнялось радостным предчувствием.

Через бортовые динамики зазвучал голос стюардессы:

— Уважаемые пассажиры! Наш самолет произвел посадку в аэропорту города Нассау. Температура воздуха за бортом плюс двадцать восемь градусов. Благодарим вас за то, что выбрали нашу авиакомпанию. Всего вам доброго. До свидания!

Я встал с кресла, достал свою сумку с антресолей, перекинул ремень через плечо и пошел к выходу.

Мною овладело легкое волнение, так далеко от дома я никогда не уезжал. Финляндия, конечно, не в счет. Это даже не заграница, — несколько часов на машине. А Багамы — это же на другой стороне Земли! Дас ист фантастиш! Я был сильно возбужден и даже не заметил, что в самолете я один.

Четыре стюардессы в голубой униформе стояли у выхода и старательно, как их учили, улыбались мне.

— До свидания, сэр! — с распевом произнесли они в унисон.

— До свидания, девушки! — пропел я в ответ, с приторной улыбкой.

У трапа меня ожидали двенадцать местных девушек, одетых в народные костюмы. Они выстроились в две шеренги, образуя живой коридор для меня. Я несколько сконфузился. Одеты девушки были в цветастые юбки, а сверху на них ничего не было, лишь только гирлянды из желто-лиловых цветов прикрывали объемные груди.

Откуда-то лилась очаровательная музыка в стиле реггей.

Одна из девушек повесила мне на шею огромный венок из местных цветов и взяла меня под правую руку, другая — под левую, и они повели меня к набережной. Остальные красотки последовали за нами.

У причала стояла большая пирога, украшенная цветами, разноцветными лентами и флажками. Мы спустились в лодку. Меня усадили на мягкую подушку, лежавшую на лавке. Две девушки сели со мною рядом, одна — слева, другая — справа. Остальные взялись за весла.

Эти две симпатичные туземки откровенно прижимались ко мне. Я ощущал жар от их тел, голову кружил густой аромат цветов. Моя буйная фантазия уже рисовала сцены, достойные фильмов только для взрослых.

— Ничего, скорее бы остров, а уж там я найду местечко, чтобы развлечься с вами, — думал я, прижимая к себе туземок.

Те совершенно не сопротивлялись, а, прильнув ко мне, слегка поглаживали мои руки, торс.

Где-то вдали эротическим подтекстом звучала упоительная, подстегивающая мои желания, мелодия в стиле реггей.

Вот наконец и остров. Он появился неожиданно, словно вырос из воды. Он был маленьким, утопающим в тропической зелени, с лагуной, обрамленной невысокими серыми скалами. Вода была нереально прозрачной, аквамаринового цвета.

Мы сходим на белый пушистый песок и идем в глубь острова, в изумрудно-зеленые заросли. Две девушки, словно приклеенные ко мне, идут рядом, а остальные следуют парами сзади нас.

Слышится мелодичное пение птиц, стрекот кузнечиков и очаровывающая музыка реггей.

Я оглядываю окрестности в поисках места для предстоящего интима, но ничего подходящего пока не нахожу. Наконец мы выходим на большую зеленую поляну. Девушки подводят меня к скале, в расщелине которой стоит старинный сундук.

— Мать честная! Да ведь это «кошель» Родригеса!

Красотки отлипли от меня.

В два прыжка я оказался перед сундуком. Ухватив за ручку, я потянул его на себя. Но сундук не сдвинулся с места, видно, много золота в нем было. Собрав все свои силы, я вновь рванул его на себя. Но тщетно, он даже не шевельнулся, словно врос в скалу. Раз за разом повторял я свои попытки вытащить чертов ящик из расщелины, но безуспешно. Сундук не сдвинулся даже на сантиметр.

— Не трожь чужое добро! Ворюга!!

Услышал я сзади себя громоподобный голос. Повернулся и обмер.

Передо мною стоял здоровенный мужик в синей треугольной шляпе, красном сюртуке и черных шароварах. Правый глаз у него был ниже, чем левый, и оба смотрели в разные стороны, и при всем при том я ощущал его тяжелый взгляд на себе. Позади его толпилось человек тридцать араваков с копьями и томагавками. Свирепые взгляды их не обещали мне ничего хорошего. Все мои двенадцать красоток перебежали на ту сторону и расположились за спинами своих суровых соплеменников.

Мужик в треуголке сделал знак, — и от толпы отделилось четверо крепких туземцев. Они словно охотничьи собаки на добычу бросились ко мне.

Сбив меня с ног, эти гады быстро связали мне руки и ноги, а между ними просунули длинный шест. Взвалив шест себе на плечи, они понесли его к центру поляны. Шест слегка прогибался под моим весом, а я раскачивался на нем как на качелях. Араваки установили шест на концах двух рогаток, вбитых в землю, — и я завис примерно в полутора метрах между небом и землей.

Красотки между тем деловито стали стаскивать сухие ветки, сучья, валежник и укладывать их подо мною, не забывая при том приветливо улыбаться мне.

Я недоумевал, что они делают? Может быть, это местный обряд гостеприимства? Но где-то внутри меня шевельнулся червячок сомнения в искренности и дружественности намерений местных жителей.

Неспешной, грациозной походкой, покачивая крутыми бедрами, ко мне подошли две девушки, сопровождавшие меня. Лица их были приветливы и беззаботны. Как всегда, одна подошла ко мне справа, другая — слева. Из складок своих юбок они вынули, каждая, по ножу, и быстрым движением разрезали рукава моей футболки.

— Что происходит, дамы? Зачем вы испортили мою одежду?

В ответ я получил две обворожительные улыбки и ласковое прикосновение к моей груди от красотки справа. В это время красотка слева ловко просунула лезвие ножа мне под футболку и быстро провела им вдоль моего торса. Футболка, скорее, то, что от нее осталось, соскользнула с меня, обнажив мое не очень мускулистое и не очень загорелое тело. Далее две гарпии просунули свои ножи мне под джинсы и умело распороли их от самого верха до низа. То, что осталось от моих штанов, полетело вниз. Ласково улыбаясь мне, они сдернули с меня кеды и носки, отправив их к искромсанным штанам и футболке. Я остался в одних трусах. Но не успел об этом подумать, как в одно мгновенье ока лоскуты от моих трусов свалились, и я остался в костюме Адама. Девушки убрали свои ножи. Левая и правая бесстыдно рассматривали мое причинное место и кокетливо улыбались мне. Потом одна из них что-то прошептала на ухо другой, и обе противно захихикали. День, начавшийся в аэропорту так радостно и красиво, уже переставал быть таковым. Но это были еще цветики ягодки ожидали впереди.

Левая и правая начали поливать меня из крынок какой-то жидкостью, равномерно распределяя ее по всему моему телу. Я принюхался, и мне сразу стало как-то не по себе, — это было оливковое масло. Умаслив таким образом каждый сантиметр моего тела, эти две мегеры принялись обильно посыпать меня мелко рубленной душистой травой, смешанной с крупной морской солью. Окончив эту операцию, они опустились на колени.

Я повернул голову, чтобы посмотреть, что будет дальше, и обмер. Две гарпии длинными спичками поджигали кучу хвороста, сложенного подо мною. Потянуло дымом, ветки затрещали. Правая и левая поднялись с колен, с их лиц не сходила улыбка, они послали мне несколько воздушных поцелуев и удалились к толпе.

Музыка в стиле реггей звучала все громче, все навязчивее, она меня уже раздражала, нет, просто бесила меня!

Костер постепенно разгорался, тепло от него уже доходило до моего тела. С каждой секундой становилось все жарче. Страшно хотелось пить. Нужно прокричать этим дикарям, что я гражданин великой России, и что у них будут неприятности. Я открыл рот, но не мог произнести ни слова, дикая жажда мучила меня так, что язык просто присох к гортани, и из горла вырывались только хриплые звуки.

— Нет, меня так просто не сожрешь! Я вам не шашлык, не кролик на вертеле, не цыпленок табака! Я российский артист!

Я закрыл глаза и сосредоточился, собирая силы, чтобы одним рывком разорвать путы, державшие меня на шесте. Раз, два, три… рывок! Веревки, опутывавшие меня, лопнули, и я полетел вниз…

— Черт возьми!

Я лежал на полу у своей кровати. Спальня была залита солнечным светом, стояла невыносимая духота.

— Приснится же такое!

Из-за стены лилась ритмичная музыка в стиле реггей. Я встал с кровати и открыл балконную дверь. Выйдя на балкон, я нашел там старую швабру и постучал ею в окно соседней квартиры. Через секунду на балконе появился парень с длинными волосами, заплетенными в дреды. Это был мой сосед Эдик, любитель творчества Боба Марли.

— Ты чего хулиганишь, Андрюха?

— Выруби своего туземца волосатого, — прохрипел я.

— Зачем? — удивился Эдик.

— Спать мешает.

— Спать? Третий час дня.

Он постучал пальцем по циферблату часов.

— Я после ночной смены. Выключи.

— Понятно, — понимающе ухмыльнулся сосед и исчез за дверью.

Музыка прекратилась.

Я поплелся на кухню. В голове гудело и меня слегка пошатывало. В гостиной Перейра стоял перед журнальным столиком, на котором лежал пульт от телевизора, и старательно колотил по нему рукой.

— Ты чего, Диего? Заболел?

— Ангелы не болеют. Тренируюсь нажимать кнопку включения.

— И как?

— Пока никак. Не мешай. Иди, попей водички.

Я вошел в кухню. Открыл кран, подождал с минуту, когда пойдет холодная вода, и залпом выпил две кружки. Немного потоптавшись у раковины, набрал третью кружку и отправил ее следом за первыми двумя. Затем стариковской шаркающей походкой я вернулся в гостиную и грузно плюхнулся на диван.

— Ох, плохо мне, Диего, — простонал я.

— Можешь мне не жаловаться. Мне алкоголиков не жалко, — холодно ответил Перейра, продолжая свою тренировку.

— Злой ты, Диего. Бессердечный. А еще ангелом называешься.

— Сам виноват. Зачем вы после двух бутылок коньяка еще и бутылку шампанского осушили?

— А я-то тут причем? Март же сам предложил отметить успех.

— Какой успех? Еще ничего нет.

Перейра повернулся ко мне.

— Нет, не нравится мне твой компаньон.

— Да ладно. Он нормальный чувак. Просто ты придираешься. Ты и ко мне все время придираешься. Вот такой ты ангел. Душный ангел.

— Да иди ты… Поешь чего-нибудь!

Перейра махнул рукой в сторону кухни.

— Не говори мне о еде, иначе меня стошнит!

Перейра снова стал колотить по пульту, пытаясь вызвать в нем жизнь.

Я сидел на диване, тупо уставившись в стену. Мой организм отчаянно сопротивлялся навалившемуся на него похмельному синдрому. Борьба шла с переменным успехом.

— Все. Пьянству — бой! Поехали, Диего, в баню. Лечиться.

— В баню так в баню, — равнодушно произнес Ангел.

Баня находилась у Пяти углов. До нее я добрался на маршрутке минут за двадцать.

Два часа издевательств над собственным организмом сделали свое благое дело. Жаркая финская баня, раскаленная русская парная и ледяной бассейн вернули меня к жизни. Я сидел в своей кабинке и приходил в себя. Дышалось легко, во всем теле ощущалась необыкновенная легкость, так что хотелось порхать как бабочка.

Внезапно костлявая рука голода мертвой хваткой сдавила мне горло. Внутри меня проснулось дикое, первобытное желание кого-нибудь с чем-нибудь уплести. Быстренько одевшись, я почти бегом спустился на первый этаж в кафе, где удовлетворил один из своих основных инстинктов, умяв цыпленка гриль, стейк из лосося и запив все это большой кружкой клюквенного морса. Мне стало совсем хорошо, последствий от вчерашнего алкогольного безумства не осталось и следа.

Я вышел из кафе, прошел по улице Достоевского, свернул налево в Кузнечный переулок и, пройдя сотню метров, вошел в павильон метро Владимирская. Мне нужно было ехать опять в Купчино, к дому Марта, чтобы забрать свою машину.

Через пару часов я подъезжал на своем «Пежике» к театру, где работала Леночка. Я наизусть знал ее график, и сегодня она играла в паршивом спектакле, поставленном каким-то режиссером-авангардистом. Спектакль уже закончился, и первые зрители с мрачными физиономиями обманутых вкладчиков пирамиды покидали здание театра.

Я вошел через служебный вход, поднялся на второй этаж и пошел по длинному полутемному коридору, по обе стороны которого было множество дверей, а впереди, под потолком, путеводною звездою горело табло: «Выход на сцену». Старый рассохшийся паркет, брюзжа, поскрипывал под моими ногами: «Ходят тут всякие, понапрасну меня топчут».

Гримерная Леночки почти у самого выхода на сцену. Чем ближе я подходил к ней, тем громче стучало мое сердце, а дыхание становилось прерывистым. Волнение холодной волной накатило на меня. По пути я повторял одну фразу, которая должна изменить к лучшему мою жизнь: «Давай поженимся, любимая!»

Вот наконец заветные врата в мой рай земной. Я остановился перед дверью в гримерку, повесил на лицо самую лучезарную улыбку из имеющихся в моем арсенале и широко распахнул дверь. Но увиденное мною в ту же секунду словно ветром сдуло улыбку с моего лица, превратив его в кретинскую гримасу.

В центре комнаты стояла наполовину обнаженная девица. Ровно наполовину. Нижняя часть ее была одета в обтягивающие брюки персикового цвета и белые туфли на шпильке, а на верхнюю часть она приготовилась водрузить бледно-розовый лифчик. Рядом с нею на стуле лежал сценический костюм моей Леночки.

Увидев меня, она пискляво ойкнула и инстинктивно закрыла грудь руками. Зря. Я уже ее успел рассмотреть — третий номер. Глаза девицы округлились, рот приоткрылся, брови вздернулись и приняли вид двух вопросительных знаков.

Несколько секунд мы таращились друг на друга, как баран и овца на новые ворота. Первой пришла в себя девица.

— Андрей, ты? — ошарашенно произнесла она.

— Екатерина? — неуверенно вымолвил я.

Она радостно закивала головой.

— Да, да. Это я. Ты узнал меня.

Да, я узнал ее. Это была Катька Широкова, моя бывшая однокурсница. На втором курсе у нас с нею даже случился роман. Но после одного случая, о котором я вспоминаю с содроганьем, он прекратился.

А дело было так. В то время и она, и я жили, каждый, со своими родителями. Интима у нас не было, потому что им негде было заниматься. Так что, кроме прогулок в обнимку по Моховой, Невскому проспекту да страстных поцелуев на эскалаторе и в укромных уголках института, у нас дело не шло. А тут неожиданно счастье привалило, — Катькины родители в пятницу укатили на дачу. А, как известно, «кот из дома — мыши в пляс». Еще не остыл родительский след на лестничной площадке, а мы с Катериной уже были в их квартире.

Без лишних долгих прелюдий, мы оказались в постели. Все было прекрасно. А утром в субботу ненадолго съездили в институт на актерское мастерство и опять нырнули в Катькину койку.

Но так случилось, что в самый интересный момент мы услышали, как открывается входная дверь. Родители вернулись с дачи раньше времени. Отца срочно вызвали на работу. Он работал хирургом в Военно-медицинской академии. Ситуация была угрожающая. Нужно было спасать себя и Катьку от суровой родительской расправы.

Мне срочно нужно было испариться, исчезнуть, телепортироваться, чтобы не компрометировать доброе имя Катерины. Путь к отступлению у меня был один — в окно. Благо, квартира была на первом этаже. И надо было ретироваться очень быстро, потому что родители могли войти в спальню в любую секунду. А тут какой-то тип без малейших признаков одежды.

Катюха быстро распахнула окно, сунула мне в руки мою одежду и практически вытолкала меня на улицу нагишом. Приземлился я удачно на зеленый газон. Вечерело, прохожих не было видно. Я стряхнул с коленей и ладоней травинки и мелкий мусор и вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Я повернул голову налево, где была детская площадка, и обмер. В пяти шагах от меня стояла скамеечка, на которой сидели две старушки. Они, не мигая, смотрели на меня. Старушенции застыли словно замороженные креветки. Для них это был шок. Оно и понятно, абсолютно голого мужика они в последний раз видели лет тридцать назад.

В армии поднятый по тревоге боец должен одеться и встать в строй за сорок пять секунд. В тот раз я, наверное, превзошел все армейские нормативы, одевшись секунд за десять. Приведя свой внешний вид в порядок, я быстро пошел в сторону автобусной остановки. Подходя к углу дома, я обернулся и бросил взгляд на старушек. Они сидели в той же позе, не шевелясь, не дыша, словно каменные истуканы с острова Пасхи. По-моему, старухи там сидят до сегодняшнего дня.

После этого неприятного случая наш роман сам собою прекратился.

Да, это была Катька из такой недалекой студенческой жизни.

— Привет, Катерина! Сто лет тебя не видел. Хорошо выглядишь.

— Здравствуй, Андрей!

Она быстро подошла ко мне, обвила шею руками и смачно поцеловала меня в губы, прижимаясь ко мне обнаженной грудью.

— А ты что здесь делаешь? Ты ведь работаешь в театре на Литейном? — спросил я, осторожно отстраняясь от бывшей сокурсницы и бывшей любовницы.

— Уже нет. Я неделю уже здесь служу. Меня главный режиссер позвал сюда, вместо этой… Как ее? Лапочкиной. Вот теперь ввожусь во все ее спектакли, работы выше головы.

Она надевала лифчик.

— Как вместо Лапочкиной? — воскликнул я. — Вместо Лены?

— Да я не знаю, как ее зовут. Я ее вообще никогда не видела. Помоги.

Она повернулась ко мне спиной, предлагая застегнуть бюстгальтер.

— Или ты только расстегивать умеешь? — хихикнула Екатерина.

— Погоди, а Лену, ну Лапочкину, куда дели? — спросил я, застегивая ей лифчик.

— А никуда не дели. Мне главный сказал, что она сбежала с каким-то олигархом, на чьи деньги снимался фильм с ее участием. Он ей обещал жениться и сделать из нее звезду.

— Как сбежала? Куда?

Я не верил ушам своим.

— На Лазурный Берег. Главный говорит, что там у олигарха вилла. Эх, везет же некоторым… А тут…

Катя расстроенно махнула рукой и потянулась к пестрой кофточке, лежащей на гримерном столике.

У меня потемнело в глазах. Только не это! Леночка меня бросила?! Пол зашатался под моими ногами. Потолок обрушился на меня. Я почувствовал себя раздавленным, смятым и вышвырнутым из ее жизни. Ноги мои подгибались, к горлу подкатывался ком, становилось трудно дышать. Я медленно повернулся и ватной походкой пошел к выходу.

— Ты куда, Андрей?

Катерина сделала несколько шагов за мною.

Я шел по коридору, а перед глазами проплывали, словно кадры кинопленки, моменты моего счастья с Леночкой. Ее глаза, губы, волосы, слышался ее голос и смех. Теперь это все в прошлом. Жизнь разломилась на две части — до Лены и после нее.

— Андрей, а ты чего приходил? — издалека, словно с другой планеты, донесся до меня голос Екатерины.

***

Несколько дней я провалялся в кровати словно перезрелый арбуз на бахче. В душе было пусто, тошно и холодно. Ничего не хотелось делать. Никого не хотелось видеть и слышать. В одну секунду жизнь моя потеряла всяческий смысл и интерес. Я отключил все свои телефоны, компьютер, не включал телевизор. Пытался читать книгу, но строчки плыли перед глазами и транзитом, не задерживаясь в моей голове, следовали по своему маршруту, куда-то очень далеко от моего сознания. Я отбросил книгу в сторону.

Перейры не было видно, наверное, слонялся за моей спиной или вообще в другой комнате. Он даже не просил меня включить свой любимый телевизор.

Апатия, словно огромная рыбина чудо-юдо кит, поглотила меня и теперь переваривала в своем темном и смрадном чреве. Апатия черная, липкая и тягучая как смола заполнила мою душу и невидимыми цепями сковала мои члены. Я то дремал, то тупо глядел на потрескавшийся потолок. Мною овладело полнейшее безразличие к тому, что происходит за стенами моей квартиры, в городе, в мире. Апатия. Шторы на окнах были плотно задвинуты, и мне даже было невдомек, что сейчас — день или ночь. Да и какая мне разница? Я находился в состоянии прострации, и казалось, что этому не будет конца.

Вдруг какой-то неприятный звук донесся до моего слуха. Что это? Я прислушался. Давно забытый звук дверного звонка. Я лежал и даже не думал шевелиться. Звонок повторился. Я закрыл глаза и принялся считать овечек в надежде уснуть. Но вместо беленьких пасторальных овечек мне виделись грязные лохматые бараны. Звонок трезвонил не переставая. Меня это уже начинало раздражать. Я положил подушку себе на голову. Вскоре звонки стали сопровождаться громкими и гулкими ударами в дверь. Кто-то колотил по ней ногами. Я, кряхтя и охая, встал с кровати и нехотя поплелся в прихожую, опасаясь, что непрошенные гости выломают дверь. Нешироко приоткрыл дверь и в образовавшуюся щель увидел озабоченную физиономию Марта.

По-хозяйски распахнув дверь, он вошел в прихожую.

— Ты чего не открываешь? Я ведь мог вышибить твою дверку.

Я безразлично пожал плечами в ответ.

— На.

Он сунул мне руку для приветствия.

Я пожал его ладонь и поплелся в гостиную.

Март пошел за мною.

— А что у тебя с телефонами? Третий день тебе звоню, — и ни один не отвечает?

— Я их отключил.

— Отключил? Сам? Зачем?

Он зафиксировал на мне свой недоумевающий взгляд.

— Погоди, старик. А чего это такой ты небритый? Морда опухшая. Глаза красные. Весь какой-то помятый, нечесаный? Заболел?

— Я здоров, — вздохнул я и тяжело опустился на диван.

— А почему вид как у бомжа с помойки? Бухал, что ли?

— Я в последний раз с тобой пил. Который час?

— Без пяти восемь.

— Восемь утра или вечера?

Календарь глаза вытаращил.

— Ты что, Андрюха, с дуба рухнул? Я к тебе после работы приехал.

— Значит, вечер. Белые ночи, не разберешь, когда утро, когда вечер.

— Ты зубы не заговаривай. Давай колись, что у тебя стряслось?

— Меня Леночка бросила… — после паузы сдавленным голосом произнес я.

— Ну?

Март смотрел на меня, ожидая продолжения.

— Что ну? Меня Леночка бросила! — повторил я раздраженно.

— И все?

— Все. А тебе этого мало?

— Тьфу! Я-то думал, что-то серьезное.

Он облегченно вздохнул и сел на диван рядом со мною.

— Погоди, а она тебя просто бросила или ушла к другому?

— Ушла к какому-то олигарху, — грустно ответил я.

— Вот проститутка! — возмущенно воскликнул Март и вскочил с дивана.

Правда, тут же опустился на место.

— Ты не горюй, Андрюха. В таких делах неизвестно, кому повезло — тебе или этому миллионеру.

— Миллиардеру, — поправил я Сентябрева.

— Ничего. Поживет с Ленкой, станет миллионером. Выбрось ее из головы, Андрюха!

— Легко тебе говорить.

— И тем не менее это не повод, чтобы размазывать сопли. Да ты знаешь, сколько баб меня бросили?

— Не знаю. Ну сколько?

— А вот сколько штук у меня их было, все меня бросили!

Для убедительности Март рубанул рукой воздух, вскочил с дивана и два раза прошелся по комнате.

— Все две тебя бросили? — ехидно спросил я.

— Вот этого не надо.

Он остановился передо мною.

— У меня телок было не меньше твоего. И все бросили меня, представляешь?

— Нет, не представляю, — уныло проговорил я.

— Штаны на лямках! Меня уже штук двадцать бросили, и ничего. Плюнь и разотри! Забудь Ленку как досадное недоразумение.

— Ага, как будто это так просто.

— Проще пареной репы, старик. Я знаю, что говорю. И, главное, помни, что на место Ленки придет полк, нет, дивизия красоток, все в мини-юбках, и все твои!

— Врешь ты все, Март. Никто ко мне не придет. Никому я не нужен.

— Эй-эй! Ты не раскисай, Андрюха, взбодрись. Хочешь, я за водкой сбегаю?

— У меня есть водка. В холодильнике стоит.

— Ну хлобыстни стакан, сразу полегчает.

— Не хочу я пить, Март.

— И это правильно. Водка — горю не помощник. Тебе нужно отвлечься от мрачных мыслей. Вот, держи. Это поможет тебе.

Он протянул мне лист с изображением Креста Иоанна Крестителя.

— Один лист — тебе, другой — у меня.

— И что? Я это уже видел.

— А вот этого ты не видел.

Он протянул мне клочок бумаги.

— Что это?

На листке рукой Марта были сделаны какие-то записи.

— Ты что, неграмотный? Букварь скурил в школе? Читай. Это адреса Хайденовских в городе.

Я быстро просмотрел написанное.

— Но тут только-то три адреса?

— Хорошего понемногу.

Март прыснул, но, увидев мой вопросительный взгляд, поправился:

— Андрюха, всего три адреса в Питере. Больше нет. Сведенья самые точные, не сомневайся, из Большого дома.

— Я и не сомневаюсь.

— Как делить будем? Три на два не делится? — спросил Март, аккуратно складывая свой листок с Крестом и убирая его в карман.

— Да ладно, Март. Я и один управлюсь. Я-то думал, будет штук сто адресов, а тут всего три. За полдня управлюсь, тем более что я на больничном и свободен как Куба. Так что работай, друг любезный, повышай свое благосостояние. А я с этим делом разберусь.

— Ты так думаешь?

Март озабоченно поскреб свой затылок, о чем-то соображая.

— Слушай, а как ты убедишь людей добровольно отдать Крест, который стоит кучу бабок?

— Еще не знаю, — я пожал плечами. — Но я постараюсь найти нужные слова, ведь Крест им не принадлежит. Он был украден. Украден у всего православного мира, и получается, что нынешние владельцы укрывают ворованное. А это одна из главных христианских реликвий. Она должна храниться в Церкви, чтобы быть доступной всем верующим. А если у меня не получится убедить их, то пойду в нашу Епархию или прямо к Митрополиту и расскажу о Кресте. Я думаю, что священники обязательно что-нибудь придумают.

— Они придумают, это точно. Крестный ход организуют к одному из адресов, — обеспокоенно проговорил Сентябрев. — Ты, как найдешь Крест, мне сообщи. Вместе пойдем уговаривать хозяев.

— Конечно, Март. Одна голова хорошо, а две лучше.

— Слушай, Андрюха, а как мы остров с кладом будем искать?

— А чего его искать?

Я поднялся с дивана и пошел к компьютерному столику, примостившемуся в углу гостиной между окном и мебельной стенкой. Я сел в кресло и включил компьютер. Подождав немного, пока он загрузится, я вбил в строчку поисковика: «Багамские Острова карта». Через секунду на экране открылась карта островов.

Я сохранил рисунок и снова его открыл, уже в фотошопе.

— Друг мой Диего, — обратился я к Ангелу. — Напомни нам координаты твоего острова.

Перейра подошел ко мне и взглянул на экран.

— Значит, так. Двадцать четыре градуса и восемь минут северной широты.

— Не гони, Диего.

Я нашел на шкале соответственное значение широты и совместил с нею направляющую линию на рабочем столе фотошопа.

— Так. Давай дальше, Диего.

— Семьдесят четыре градуса шестнадцать минут западной долготы.

— Так, понял.

Я потащил мышью направляющую линию и совместил ее с нужным значением долготы на шкале карты. Линии пересеклись у западной стороны Багамских Островов.

— Готово!

Сентябрев и Перейра прильнули к экрану.

— Тю, — протянул разочарованно Март. — Так тут ничего нет. Вода, вода, кругом вода…

— А правда, Диего, здесь нет никакого острова?

Я устремил свой вопрошающий взгляд на Ангела.

— Конечно нет. В архипелаг Багамы, по разным источникам, входит от семисот до двух тысяч островов. Ну, в общем, багамцы сами не знают точно, сколько у них этого добра. Большая часть островов необитаема до сих пор, там нет воды. А на карте обозначены только самые крупные, обжитые острова. Так что будь спокоен, там есть Остров!

— Понимаешь, Март!

Я обращался уже к компаньону.

— Ангел говорит, что там, стопудово, есть Остров. Просто он очень маленький, необитаемый и на карте не обозначен. А, вообще, Перейра говорит, что их там более двух тысяч штук.

— Ни фига себе, две тысячи штук!

— Сейчас нанесу на карту Остров.

Я выбрал на линейке инструментов «карандаш», поставил минимальное значение и ткнул им точно в перекрестие направляющих линий. Тут же на карте образовалась крошечная красная точка. Я полюбовался на свою работу, затем включил инструмент «текст» и чуть ниже точки напечатал: «Кошелек Родригеса».

— Ну все, Мартуха, принимай работу.

Я нажал на клавишу «старт» своего «Сони». Принтер заурчал, моргнул своим зеленым глазом, и через несколько секунд распечатал лист с картой и с моей красной точкой.

— Будь готов, дружище! Вот решим вопрос с Крестом, и сразу же отправимся на Багамы.

Я похлопал его по плечу.

— Да, да, с Крестом, — рассеянно проговорил Март.

На лицо его набежала какая-то тень. Он был погружен в свои мысли.