Полет в неизвестность

Сергей Трифонов

Роман известного новгородского историка и писателя Сергея Дмитриевича Трифонова рассказывает о действиях в послевоенной Германии 1945–1946 годов советской оперативно-разыскной группы военной контрразведки «Смерш» по поиску немецких реактивных двигателей и реактивных самолетов, привлечению немецких авиаконструкторов и инженеров к созданию отечественной реактивной авиации и противодействию американским и британским спецслужбам в вывозе этой техники на Запад. В основе сюжета – противостояние главных героев произведения: личного пилота Адольфа Гитлера, группенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции Ганса Баура и контрразведчика, подполковника Александра Савельева.

Глава 9

Как я уже говорил ранее, ни ставший рейхсминистром авиации Геринг, ни Мильх, назначенный статс-секретарем и заместителем министра, так и не смогли (или не захотели) определиться с моим статусом и найти мне место во вновь создаваемых военно-воздушных силах. Целый год и Гитлер не знал, где бы найти пристанище моей должности личного пилота рейхсканцлера Германии и фюрера немецкого народа. Он и слышать не хотел о том, чтобы подчинить меня Герингу. Наконец, в январе тридцать четвертого он принял решение о создании особой авиационной эскадрильи, предназначенной для обслуживания только высшего руководства страны. Специальным указом рейхсканцлера на должность командира этой авиаэскадрильи в звании майора авиации был назначен я.

Между тем юридически иерархия моего подчинения так и не была прояснена. Я ведь не числился в штате возрождаемых люфтваффе, был также уволен из «Люфтганзы», следовательно, не мог получать ни там ни там денежного содержания. Рейхсминистр Ламмерс, управлявший рейхсканцелярией, предложил Гитлеру считать меня на государственной гражданской службе и подчинить мою авиаэскадрилью ему. Гитлер возмутился и заявил в присутствии Ламмерса, Гесса, Гиммлера и меня в том смысле, что Баур — человек военный, старый солдат и заниматься всякой канцелярщиной ему не с руки. Он приказал Гиммлеру зачислить меня в СС, куда на баланс передать и всю технику с личным составом моей эскадрильи. Такой поворот событий устроил многих. Гитлер, таким образом, сохранил надо мной единоличное руководство, оградив меня и моих людей от поползновения Геринга. Гиммлер был удовлетворен тем, что в СС появилась возможность развивать авиацию, не подчиненную Герингу. Да и в целом Гиммлер, побаивавшийся Геринга, был очень доволен, что всесильному рейхсминистру утерли нос и сделал это сам Гитлер. Для меня сохранялась относительная свобода в выборе кадровых и технических решений при единоличном подчинении фюреру.

Конечно, Геринг и Мильх были крайне недовольны. Но это меня интересовало уже в последнюю очередь. Вскоре приказом Гиммлера мне было присвоено специальное звание штурмбаннфюрера СС и майора полиции, а все мои люди зачислялись в СС с соответствующими их должности званиями. Нас переодели в черную форму СС, которой я искренне гордился. Я договорился с Гиммлером о том, чтобы на форменных фуражках и пилотках разместили особые знаки военно-воздушных сил — парящий орел, несущий в когтях свастику.

Финансовые, кадровые и технические вопросы были решены, и я наконец приступил к формированию эскадрильи. Я подписал с концерном Юнкерса контракт о приобретении шести пассажирских Ju-52, надежных и испытанных машин, поставленных уже к лету тридцать четвертого года. Вскоре мы получили шесть самолетов «Шторьх» и два «Зибель», маленьких, но очень прочных машин, предназначенных для доставки спецпочты и курьеров фюрера и правительства, а также для обслуживания высших должностных лиц. В распоряжении Гитлера всегда находились три Ju-52. Личные самолеты указом фюрера предназначались также Герингу и Гессу. Вскоре этот список пополнился рейхсминистром пропаганды Геббельсом, рейхсфюрером СС Гиммлером, генералом Кейтелем и адмиралом Редером.

Интересный разговор по этому поводу как-то произошел между фюрером и Герингом, свидетелем которого по неволе оказался я. Геринг, получив утвержденный фюрером список высших руководителей, немедленно прибыл в рейхсканцелярию. В тот момент Гитлер вместе с Гофманом, Шпеером^[16], Борманом и мной пили чай в саду внутреннего дворика. Геринг ворвался ураганом и, в раздражении потрясая списком, заявил:

— Мой фюрер! Почему в этом списке оказался я, министр авиации?! Неужели мне требуется для полетов особое разрешение?! И что, я не волен в выборе марки самолета?! Я, профессиональный пилот?!

— Дорогой Геринг, — примирительным тоном отвечал фюрер, успев, улыбаясь, подмигнуть мне, — не горячитесь так, вам это вредно. Да, отныне и вы будете летать только с моего разрешения и только на той машине, которая пройдет специальное испытание в отряде Баура. Я не могу допускать никаких случайностей и подвергать опасности жизнь и здоровье моего преемника и личного друга. Вы нужны Германии, дорогой Герман, и мне.

От таких слов Геринг растаял и на его лоснящейся от косметических кремов физиономии заиграла самодовольная улыбка.

Вот так, господа! Учитесь у фюрера уважать верных товарищей и друзей.

Надо сказать, с образованием специальной авиаэскадрильи у меня практически не осталось свободного времени. Мне приходилось отбирать лучших пилотов, бортинженеров и техников в «Люфтганзе», по всей Германии отыскивать самый квалифицированный инженерно-технический персонал по наземному обслуживанию и ремонту машин, обучать людей, налаживать график их посменной работы, добиваться создания им комфортных условий жизни и труда, достойной зарплаты.

Попасть к нам в авиаотряд было непросто. Кроме моего личного отбора кандидаты и все их родственники проходили тщательную проверку в полиции, а затем, после образования гестапо, в этом серьезном учреждении. От людей требовались не только профессионализм, дисциплинированность и высокая трудоспособность, но еще и определенные психологические достоинства: уравновешенный и неконфликтный характер, коммуникабельность, способность работать в коллективе, взаимовыручка и доброжелательность. Без ложной скромности скажу, мне за короткий срок удалось собрать практически идеальный коллектив, почти одиннадцать лет проработавший, как один отлаженный механизм.

На всех аэродромах, где базировались или приземлялись машины моей эскадрильи, наладили очень тщательную систему безопасности. Охрану каждого самолета поначалу несли караульные наряды в составе полицейских и эсэсовцев. Но с тридцать восьмого года охрану перепоручили только подразделениям СС со специально натренированными собаками. Ни один человек, включая охранников, не имел доступа ни в один самолет без моего личного письменного разрешения и без командира экипажа. Хотя враг предпринимал подобные попытки. Так, однажды представители абвера донесли о готовящемся акте террора против одного из лидеров рейха в Праге. Злоумышленники пытались установить в самолете взрывное устройство с часовым управлением. Мину обнаружила овчарка. Но диверсанты не знали, что в соответствии с моим приказом каждый самолет моей эскадрильи перед плановым полетом проходил двойную проверку. После завершения предыдущего полета машина проверялась самым тщательным образом экипажем и инженерно-технической службой аэродрома. Такой же проверке она подвергалась накануне нового полета, а затем поднималась в воздух, совершая тестовый полет над аэродромом, длившийся не менее получаса. Такие меры надежно перекрыли все пути проникновения к машинам и предотвращали акты террора.

С 1 сентября тридцать девятого года, со времени начала войны, все полеты с фюрером сопровождались дополнительными мерами безопасности. На борт моего самолета принималась группа специально подготовленных и хорошо вооруженных офицеров СД в составе 4–5 человек. Кроме того, нас сопровождали еще три самолета с отрядом личной охраны фюрера. Одна машина вылетала и садилась раньше нас, и отряд охранников заранее проверял условия безопасности на аэродроме. Затем приземлялись две другие машины. Когда же садились мы, полсотни натренированных охранников уже надежно блокировали все подходы к фюреру.

Вначале всю систему безопасности полетов фюрера разрабатывали мы с Гиммлером. Впоследствии, когда у рейхсфюрера СС значительно прибавилось работы и ответственности, этими проблемами я занимался с Раттенхубером, с которым у меня сложились добрые и самые теплые товарищеские отношения.

* * *

Наш второй медовый месяц с Доррит, длившийся почти семь месяцев, завершился так же неожиданно, как и начался. В начале апреля тридцать четвертого после непродолжительного улучшения ее самочувствия начался новый кризис болезни, затяжной и, как оказалось, последний. В известной степени виновником ухудшения, как считала Доррит, был я. Ранее я уже говорил, Доррит ненавидела нацистов, хотя хорошо относилась к фюреру и Герингу лично, дружила с Гофманом и его супругой. Ее раздражала, как она выражалась, «звериная и человеконенавистническая идеология» нацизма, самодовольство, чванство, безграмотность и тупость вождей НСДАП. Особенно отвратительны ей были Розенберг, Гесс, Гиммлер, Шауб.

Она упрашивала меня отказаться от работы с Гитлером, остаться в «Люфтганзе», честно служить интересам Германии, будучи уважаемым и всеми ценимым летчиком гражданской авиации. Никакие доводы о чрезвычайно высокой зарплате и особом социальном статусе нашей семьи при службе с Гитлером в расчет не принимались. Когда же я однажды вернулся домой в новой форме офицера СС, Доррит упала в обморок и двое суток находилась в бессознательном состоянии. День за днем Доррит медленно угасала. Она практически не вставала с постели, никого, кроме дочери, не узнавала. Ее лицо заострилось, а кожа постепенно приобрела пепельный оттенок. Брат Доррит и врачи, приезжавшие с ним из Берлина, утверждали, что ее дни сочтены, коллапс может наступить в любую минуту. Я тяжело переживал увядание супруги, моей любимой женщины, моего самого надежного друга. Дочь замкнулась в себе, часто тихо плакала в своей комнате, подолгу сидела рядом с матерью, гладила ее руки, о чем-то шептала.

Мама, моя добрая и терпеливая мама, все заботы о Доррит и внучке взяла на себя. Встречая меня, изредка наведывавшегося домой из-за загруженности по работе, она кормила меня, приговаривая:

— Доррит, конечно, прекрасная жена, мать и невестка. Но на все воля Божья. Дочь уже большая, ты еще молодой. У тебя вся жизнь впереди. Я уверена, ты еще будешь счастлив, а вместе с тобой и я, твоя искренне любящая мать.

Примечания

16

Шпеер Альберт (1905–1981) — архитектор, автор проекта новой рейхсканцелярии и территории съездов НСДАП в Нюрнберге, входил в ближний круг Гитлера; с 1937 г. — генеральный инспектор имперской столицы по строительству, в 1941–1945 гг. — депутат рейхстага, с 1942 г. — рейхсминистр вооружений и боеприпасов, генеральный инспектор дорог, водных и энергоресурсов, с 1943 г. — рейхсминистр вооружения и военной промышленности; 23 мая 1945 г. был арестован союзниками вместе с другими членами правительства адмирала Деница и помещен в военную тюрьму в Нюрнберге; международным военным трибуналом в Нюрнберге признан виновным в совершении военных преступлений и преступлений против человечности, приговорен к 20 годам тюремного заключения, срок отбывал в тюрьме Шпандау на территории Западного Берлина; 30 сентября 1966 г. освобожден, отсидев весь срок заключения; скончался 1 сентября 1981 г. в возрасте 76 лет в отеле Park Court в Лондоне.