Хронометр-10. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича. Летнее время. Июнь 2019

Сергей Ходосевич

Первый летний выпуск альманаха группы ВК «Наше оружие – слово» продолжает знакомить своего читателя с творчеством авторов нашей группы. Лето, жара, любовь, природа – основные темы данного выпуска, но в самом начале нам хотелось бы поговорить с вами об основных праздничных событиях июня. И хоть в июне таковых немало, целиком и полностью этот выпуск авторы посвящают своим родным местам, где когда-то родились, и, конечно, матушке России с низким поклоном.

Валеев Марат

Воробышек

Стояло жаркое, настолько жаркое лето, что босиком по пыльным сельским улицам ходить было невозможно — раскаленный песок обжигал подошвы. Мне тогда было лет семь, моему брату Ринату — около пяти. И вот в один из таких знойных дней мы почему-то вместо того, чтобы отправиться купаться на луговое озеро Красненький Песочек, забрались с ватагой других пацанов на пустынную в эту пору территорию совхозного склада — играть в прятки. А может быть, залезли мы туда уже после купания — точно не помню.

За дырявым забором высились амбары для зерна, комбикормов, бугрились крыши врытых в землю ледников для мяса, хранились поставленные на зиму и нагроможденные друг на друга конные сани, пылились зернопогрузчики с длинными железными шеями-транспортерами, тянулись штабеля дров. Между амбаров и за ними буйствовали заросли чертополоха и конопли, лебеды. В общем, рельеф — самый подходящий для игры в прятки.

Я, как старший брат, всегда старался держать в поле зрения Рината, и потому мы вместе побежали прятаться за весовую. Это такая будка под шиферным навесом перед огромными напольными весами. На них взвешивали целые телеги и бортовые машины с кормами, зерном и прочими полезными грузами, ввозимыми на склад или вывозимыми с него.

А за будкой мы увидели вот что: под стеной одного из семенных амбаров глянцево блестела под лучами белого раскаленного солнца черная и неприятно пахнущая битумная лужа, диаметром примерно метра три-четыре. В центре ее беспорядочно валялись несколько порванных бумажных мешков. Битум находился в них, но они полопались, когда их небрежно свалили здесь еще в прошлом году. Осень, зиму и весну мешки с битумом, который должны были пустить на ремонт кровли прохудившихся амбаров, вели себя прилично. Крыши чинить почему-то никто не торопился, и в жару битум растаял и поплыл из дырявых мешков. Вот и получилась эта парящая под жарким солнцем, дурно пахнущая лужа.

Она бы и дальше себе расползалась под горячим казахстанским солнцем, если бы мы с братом не увидели в центре это черной лужи отчаянно трепыхающегося и уже хрипло чирикающего воробышка. Ему в ответ галдела целая толпа его сереньких собратьев, сидящих на колючих ветвях растущей рядом акации, а также вприпрыжку бегающих по самому края битумной лужи. У воробушка прилипли лапки и кончик хвоста. Глупыш, как он туда попал, и зачем? А, вот в чем дело: при более внимательном рассмотрении поверхности коварной лужи можно было увидеть множество прилипших к ней кузнечиков, бабочек и даже одного крупного паука — тарантула. Видимо, воробышек захотел кого-то из них склюнуть, вот и прилип.

Я еще не успел подумать, что же можно сделать для погибающего воробушка, как Ринат что-то крикнул мне и побежал по черной лоснящейся поверхности к трепыхающемся комочку. Хотя где там — побежал. Он сделал всего несколько шагов, и битум цепко прихватил его за сандалики. Братишка дернулся вперед, назад, потерял равновесие, одна его нога выскочила из сандалии, он упал на бок и испуганно закричал. На нем, как и на мне, были только сатиновые трусишки. Ринат сразу влип в битум одной ногой, боком и откинутой в сторону рукой.

— Ой, мне горячо! — захныкал братишка. — Вытащи меня отсюда!

Я страшно испугался за Рината, но не знал что делать. Взрослых нигде не было видно, а пацаны разбрелись и попрятались по всей большущей территории склада — не забывайте, мы ведь играли в прятки. К стене весовой будки было прислонено несколько широких досок. Я уронил одну из них на землю, притащил к черной луже и подтолкнул один конец к продолжающему плакать брату. Затем прошел по доске к нему и попытался за свободную руку вызволить из плена. Но Ринат прилип намертво. Я дернул его за руку еще раз, другой, и чуть не упал рядом с ним сам. Ринат заревел с новой силой. А перепуганный воробышек, из-за которого мы и влипли в эту историю, напротив, замолчал и лишь часто открывал и закрывал свой клювик.

И тут, на наше счастье, на территорию склада с обеда пришли несколько женщин, работающих на очистке семенных амбаров под прием нового урожая. Они нас увидели, заохали, запричитали. Но не растерялись, а быстро притащили откуда-то несколько лопат. Этими лопатами женщины начали поддевать с краю и сворачивать в рулон (ну, как блин) битумную массу. Подвернув этот чудовищный блин почти впритык к умолкнувшему и во все глаза наблюдающему за собственным спасением братишке, они дружно, в несколько пар рук, вытянули его из битумной массы.

Ринат стоял на твердой земле без сандалий — они остались там, где он только что лежал, — и дрожал, несмотря на жару, а с его правого бока, ноги и руки свисали черные битумные лохмотья и сосульки. Он был так нелеп и смешон в этом виде, что я не выдержал и захихикал. Засмеялись и женщины — но это, скорее, был смех облегчения, — и пошли в свой амбар работать.

— Ну, татарчата, бегите домой! — деланно строго сказала задержавшаяся около нас наша соседка тетя Поля (она тоже работала на складе). — Обрадуйте мамку. А я сейчас попрошу управляющего, чтобы вам подвезли солярку.

— Зачем? — удивился я.

— А как Ринатку-то отмоете? Только соляркой, — сказала все знающая тетя Поля. — Керосином — оно бы лучше. Да нет его теперь, керосину-то, электричество у всех. Так что и солярка пойдет.

— Ну, пошли домой, — взял я за чистую руку брата, в уме прикидывая, достанется мне за него от матери или нет.

— Не пойду! — вдруг уперся Ринат. — Воробышек там остался.

А ведь верно, про воробышка-то я и забыл. Он молча сидел в скомканной битумной западне уже как-то боком, с полузакрытыми глазками и широко распахнутым клювом. Оказывается, бедолажка прилип к битуму уже и концом одного из крыльев.

— Идите, идите отсюда, он уже не жилец! — прикрикнула на нас тетя Поля. Лучше бы она этого не говорила. Ринат заголосил так, что тетя Поля уронила лопату, а мне заложило уши.

— Спасите воробышка! — в истерике кричал братишка, а из глаз его ручьем текли слезы. — Вытащите его, а то я снова туда лягу!

— Ты посмотри на этого жалельщика! — всплеснула руками тетя Поля. — Сам чуть живой, а за пичужку переживает! Ну ладно, попробую.

Так как битумная лужа уже была скатана с одного конца, до птахи уже можно было дотянуться. Тетя Поля наклонилась над встрепенувшимся и слабо защебетавшим воробышком, осторожно выковыряла его из битума при помощи щепки и протянула его мне:

— Нате вам вашу птицу!

Я завернул обессиленного и перепачканного воробышка в сорванный под забором лист лопуха, и мы пошли домой. Не буду рассказывать, как нас встретила мама. А впрочем, почему бы и не рассказать? Она нас встретила, как и полагается в таких случаях: и плакала, и смеялась, и шлепала нас (чаще, конечно меня), и целовала (а это уже чаще Рината).

Потом она поставила братишку в цинковое корыто и стала оттирать его, хныкающего, жесткой мочалкой, смоченной в солярке. И солярка стекала по нему на дно корыта уже темная от растворенного битума, а Ринат с каждой минутой становился все чище и чище. А на подоконнике, в картонной коробочке с блюдцем с водой и покрошенным хлебом, дремал чисто отмытый сначала в керосине (для него все же нашли чуть-чуть), потом в теплой воде воробышек. Ринат не соглашался на солярочную процедуру до тех пор, пока мама первым не привела в порядок спасенного воробья.

Срочно вызванный с работы папа растапливал баньку. Он носил туда ведрами воду, подносил из поленницы дрова, при этом что-то бормоча себе под нос и удивленно покачивая головой — мама ему все рассказала.

Через пару дней наш воробышек совсем ожил и был выпушен на волю.

Во двор его вынес, осторожно держа в горсти, Ринат. Он поцеловал птичку в светло-коричневую головку и разжал ладонь. Воробышек взмахнул крылышками, взлетел на верхушку клена в палисаднике, и громко зачирикал оттуда. Может быть, он благодарил нас на своем воробьином языке за его спасение?

Довольные, мы побежали с братом купаться на заросшее вдоль берегов зеленым камышом любимое озеро. Там уже с утра самозабвенно плескались в теплой парной воде наши друзья, и их счастливые визг, крики и смех разносились очень далеко окрест. А впереди у нас было еще много таких безмятежных дней и всевозможных приключений…

Будильник

Кешка вечером сидел у себя в комнате и рисовал. И тут зазвонил телефон.

Кешка взял трубку и важно сказал:

— Ал-лё! Вас слушают!

— Кешка! — закричала трубка Вовкиным голосом. — У тебя есть будильник?

— Ну есть, — сказал Кешка.

— А работает?

— Ну, — сказал Кешка.

— А у нас сломался, — сообщил Вовка.

— Ну и что? — зевнул Кешка.

— А я на рыбалку собрался, — уточнил Вовка. — Пошли со мной, а?

— Иди сам, — великодушно разрешил ему Кешка. — Я лучше посплю.

— Ну ладно, не хочешь идти со мной, тогда позвони мне в шесть утра.

— Это как? — не понял Кешка. — Я же спать буду.

— А будильник у тебя на что?

— Ты, ты, это… как его, — не находил слов от возмущения Кешка. — Что ли, своих родителей не можешь попросить, чтобы разбудили?

— Ну, завтра же воскресенье, они сказали, что хотят выспаться.

— А я, по-твоему, не хочу, да? Гад ты, Вовка! — оскорблённо сказал Кешка. — Иди ты… на рыбалку в понедельник!

— Нет, на понедельник у меня другие планы.

— А может, ты попросишь разбудить тебя кого-нибудь другого? Генку вон Комарицина. Или Юльку Забелину…

— Генка с родителями в гости в город к своим родственникам уехал, еще позавчера. А с Юлькой мы не разговариваем, сам же знаешь.

— Ладно, позвоню, — сдался Кешка.

Он долго ворочался, пытаясь и одновременно боясь заснуть: а вдруг как не расслышит звонок будильника? И вдруг его осенило: да надо просто отдать будильник Вовке! Пусть сам себя будит! Тем более что он живет по соседству!

И Кешка потихоньку, на цыпочках, чтобы не слышали спящие родители, прокрался с будильником под мышкой к двери, и как был босиком, побежал по лестнице вниз, на первый этаж, где жил его дружбан Вовка.

— Кого там среди ночи носит? — неприветливо спросил из-за двери сонным голосом Вовкин отец.

— Дядя Коля, это я, Кешка! Позовите, пожалуйста, Вовку!

— Кешка? — удивился дядя Коля, открывая дверь. — Зачем тебе Вовка? Он дрыхнет уже давно. Да и тебе надо спать, а не шастать босиком.

— Да я ненадолго… Мне Вовка нужен… Он же на рыбалку завтра собрался… — сбивчиво заговорил Кешка. — Просил меня разбудить утром. А я вот ему будильник принес. Передайте, пожалуйста.

— Чего ты ему принес? — с недоумением переспросил дядя Коля, взяв протянутый Кешкой будильник.

Но Кешка уже летел по лестнице к себе домой — спать, спать! Он свое дело сделал — Вовка, как и просил, теперь уж точно не проспит на рыбалку!

Восьмерка

У нас впервые на троих братьев появился настоящий двухколесный велосипед! И пусть он был не совсем новый, местами даже потертый и облупившийся («Орленок», если не ошибаюсь), отцу его продал наш сосед дядя Яша Таскаев, купивший своему подросшему сыну Николаю уже взрослый велосипед).

Это историческое событие произошло жарким июльским днем тысячадевятьсотшестьядесят-какого-то года, точно не помню. Мне было лет десять, следующему за мной брату Ринату — семь, ну и Рашитке четыре (а ты, Роза, помалкивай — тебя еще не было!).

Конечно же, этот видавший виды подростковый «лисапет» был оседлан в тот же день по старшинству. Я уже умел ездить «под рамкой» на взрослой машине, так что мне ничего не стоило с шиком проехаться от дома до спуска к лугам и вернуться обратно, задорно дилинькая блестящим звонком и шурша по укатанной дороге туго накачанными шинами.

Меня уже поджидал нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу Ринат, а за его спиной подпрыгивал на месте Рашит и нудно бубнил:

— Я тоже поеду, я тоже поеду!

Но Ринат уже схватился за руль подъезжающего велосипеда и чуть не уронил меня. Контролирующий эти пробные заезды отец подсадил брата на сиденье и подтолкнул его:

— Ну, давай, сына, не подкачай!

Ринат выпучил глаза и старательно завращал педалями, вихляясь всем телом. Руль он при этом держал цепко и все время прямо. Слишком прямо! На него надвигался столб, стоящий у углового бревенчатого дома с кудрявыми кленами в палисаднике. Не знаю, жив ли сейчас этот старый казачий дом, а раньше в нем жил дед Лукаш.

— Столб! — закричал сзади отец.

— Столб! — заорал я и погнался за Ринатом.

— Ай, стооооолб! — заверещал Ринат, продолжая крутить педали и держа руль прямо. По его напряженной спине можно было понять, что он хочет свернуть. Но — не может, и бросить крутить педали не может, вот такая оказия!

— Ааааййй! — снова отчаянно закричал Ринат и на полном ходу врезался в столб. Послышался тупой удар, лязг, звон и мягкий шлепок свалившегося тела.

Отец догнал меня и мы вместе прибежали к месту ДТП. Ринат, запыленный, с всклокоченным чубчиком, уже сам вставал с земли и держался рукой за лоб.

— Ну-ка! — сказал папка, отнимая его ладошку ото лба. Я прыснул — на лбу у Рината тут же вздулась большая багровая шишка.

— Болит? — участливо спросил отец.

— Неа, — отважно сказал Ринатка. И тут его взгляд упал на валяющийся у столба велик. Я тоже посмотрел на него и присвистнул. Переднее колесо изогнулось в чудовищной восьмерке.

— Ой, болит! — тут же захныкал Ринат, предчувствуя трепку за испорченный велосипед.

— А я когда поеду-ууу?! — кричал на ходу и семенил к нам Рашит.

— Все, — сказал папка. — Отъездились! Надо новое колесо искать, это уже не сделать…

Новое колесо взамен искривленному он так и не нашел, и «Орленок» так и валялся у нас где-то на задах двора, пока папка не раздобыл нам через несколько лет другой велосипед. Уже взрослый. Но и мы к тому времени уже подросли, так что катались на нем без проблем (Рашит, правда, все же пока еще под рамкой). И даже появившуюся к тому времени Розку на нем катали. Но только около двора и под присмотром мамы. Она ту шишку Рината запомнила надолго.