Двадцать пятый век. Проза

Сергей Черепанов

Мы живём сегодняшним днём, порой, не думая, что будет завтра. В книге «Двадцать пятый век» Вы можете узнать, что будет после нас, если мы будем пренебрежительно относиться к своей планете Земля.

Плач девы

Глава первая

Было далеко за полночь, когда Денис на рабочем УАЗике добрался до городка вахтовиков. Этот путь был хорошо знаком ему. Состояние заснеженной, но хорошо укатанной дороги было изумительным для спокойной, безопасной поездки, во время которой он думал о тех немногих прожитых годах, за которые бывал дома всего ничего, а больше времени тратил на поездки за заработками. То, что он был не один такой, кто вынужденно оставлял свою семью и родной дом, беспокоило его больше и больше с каждой последующей вахтой. Приезжая в очередной раз с месячной работы на месячный отдых, Денис с некоторой опаской наблюдал изменения, происшедшие за время его отсутствия дома. Две его маленькие дочки, Анна трёх лет и Нина семи лет, вырастали и менялись внешне с такой быстротой, что отцу становилось не по себе: — Ведь они меняются и фигурой и характером так, что я пропускаю очень многое мимо себя и не участвую в процессе их формирования и воспитания. — ехал и рассуждал про себя Денис.

Получается, что основная тяжесть семейных проблем лежит на хрупких плечах его любимой жены Юлии, а он только и знает, что зарабатывать и зарабатывать эти ненавистные бумажные купюры. А как же без них, проклятых!? Без денег не вырастить детей, не одеть и не прокормить их, да и молодую жёнушку надо чем-то ублажить, хотя бы той же шубкой к зиме или модным сарафаном на лето. Достаток любого человека, любой семьи полностью зависит от наличия у них денег, а часто и от их количества. А что поделаешь, если полстраны рабочей силы были, есть и будут заложниками государственной системы, которая заставляла мужиков отрываться от семьи, дома и уезжать к «чёрту на кулички» за «длинным рублём».

С мыслями об безысходности Денис притормозил свой УАЗик у стены жилого вагончика, где он жил весь рабочий период с другими вахтовиками. Жилая, она же и спальная с четырьмя кроватями комната, среди живущих в ней называлась «камера», а отсюда и все её обитатели назывались «сокамерниками». С покрасневшими от усталости глазами, Денис побрёл к заветной тёплой кровати и, почти не раздеваясь и не обращая внимания на расспросы «сокамерников», обессиленный рухнул на постель.

Одолевший Дениса сон, начался, как кинофильм, с заглавных титров «Ночные забавы Дениса и его женщины». Как и любой здоровый мужик, Денис видел в ночном кино красивое тело его возлюбленной Юлии. Он наслаждался её нежным телом и ласкал так, как будто это всё было между ними в первый раз. В своих снах Денис навёрстывал упущенное им романтическое общение с женой во время его пребывания дома. Ему казалось, что он виноват перед своей молодой женой в том, что не додаёт ей внимания и ласок в полной мере. Во время живого общения дома между супругами сохраняется какая-то натянутость в отношениях и ощущается присутствие какой-то посторонней силы.

Посторонней силой была его тёща и мама Юлии Александра Петровна. Через несколько дней после свадьбы молодых скончался её муж, поэтому на семейном совете было решено продать однокомнатную квартиру стариков и забрать Александру Петровну к себе в трёхкомнатную. Молодые ещё не знали, чем будет чреват в будущем такой вариант, но тогда им казалось, что их решение правильное и всё будет хорошо.

Александра Петровна, как бы подтверждая роль не желательной и тиранической тёщи из известных анекдотов, с первых дней своего пребывания в доме заняла роль хозяйки. Ещё при живом супруге она была лидером во всех семейных делах и держала в напряжении всех своих родственников. Денис, зная повадки тёщи, старался быть с ней корректным, терпеливым и обходительным. Наверное, это качество зятя и сразило Александру Петровну и, в присутствии его, она становилась совсем другой женщиной. На удивление окружающих, она была более лояльной, мягкой и женственной по отношению к другим в присутствии зятя. Поэтому, жена Юлия очень радовалась прибытию Дениса на отдых домой. Днём вокруг него щебетали детские голоса его любимых дочек, а две взрослые женщины плавали мимо него лёгкими каравеллами из кухни в зал и обратно, предлагая каждая своё кулинарное изобретение. Женщины благоухали запахами дорогого парфюма, который, как им казалось, благоприятно влияет на состояние единственного мужчины в доме, но это было не так. Дениса очень раздражали сильные ароматы в замкнутом пространстве и, чтобы не обидеть жену и тёщу, он вынужден был часто выходить из дома на улицу, под предлогом что-то сделать в своём гараже. А долгожданной ночью муж с женой уединялись на своём семейном ложе и полностью отдавались в распоряжение друг друга. Хотя и эти страстные минуты нельзя назвать полным откровением в их близости. Тёща и ночью могла себе позволить, коротко постучав в дверь и не дождавшись ответа, зайти в их спальню и спросить, например, где её очки или любимая книга. В самый неподходящий момент её приход вызывал бурное расстройство и негодование молодых, но последние пытались не выражать громко своё недовольство и, лишь, умоляюще просили выйти маму и не мешать им спать. Такие обстоятельства, со временем, разрушали у Дениса сексуальные чувства и его сила влечения к жене постепенно угасала.

Как раз, эти мелкие формальности и мешали им наслаждаться полной интимной жизнью дома. А, засыпая на вахте, в своих «ночных забавах» Денис чувствовал себя полностью раскрепощённым и видел перед собой образ своей жены до безобразия развратной и сексуально-притягательной. Именно этих качеств жены ему и не доставало во время взаимной интимной близости. Открытость и доступность любимой женщины в его снах, наоборот, доводили его до самого сладкого изнеможения и под утро он ощущал себя приятно уставшим и разбитым.

Вставать, даже под трель будильника, Денису было в тягость. Он долго лежал с закрытыми глазами, перематывая вновь и вновь воображаемую плёнку с кадрами постельных сцен сладкого ночного сна. Переворачивался, морщился и с негодованием кряхтел на неумолимо надвигающийся рассвет в окне вагончика. Сослуживцы давно пили за столом обязательный утренний чай, подстёгивая Дениса своими шутками-прибаутками, но это не влияло на его расслабленное состояние. Просто, он хорошо знал, что может ещё понежиться в постели часок — другой по причине позднего приезда с ночного дежурства и в этом он видел свой приоритет над шутниками. Зная это, мужики с завистью, ещё больше распылялись в своём остроумии в адрес Дениса. Увидев равнодушно лежащее тело Дениса, все угомонились и своим разговором переключились на обсуждение планов предстоящего рабочего дня.

Чувствуя свою победу над бездушным отношением со стороны «сокамерников», Денис с удовлетворением сосредоточил своё внимание на прерванном сне. Войдя в состояние Морфея, он вновь продолжил просмотр вожделенных «ночных забав» с любимой женщиной.

Глава вторая

Работа водителем на северной вахте Денису нравилась. Платили хорошо. График «месяц работа — месяц дома» вполне его удовлетворял. Привычный руль старенького УАЗика он держал по двенадцать часов подряд. То днём, то ночью ему выпадала смена дежурить на дальнем стокилометровом участке трассы строящегося газопровода. Трубу улаживали быстрыми темпами, да так, что служба охраны не успевала переводить своих людей для охраны техники на быстро удаляющиеся объекты. Людей не хватало, поэтому, руководством было решено подключать для охраны из числа менее загруженных работой водителей.

А охранять было от кого. Местами трасса проходила в непосредственной близости от небольших деревушек. Во времена буйствующих в стране безработицы и безденежья местное мужское население изыскивало любые способы и вынужденно шло на любые ухищрения и, даже, незаконные действия ради обогащения и пропитания своих семей. Проще говоря — воровали. Чаще всего, в ночные часы деревенские мужики делали наезды на стоянки рабочей техники газовиков. На своих запряжённых лошадьми санях они зарабатывали себе на пропитание. Под соломой в санях укрывались вместительные канистры. С наступлением темноты добытчики выбирали близстоящий трубоукладчик или экскаватор и через шланг начинали переливание солярки из объёмных топливных баков в свою тару. Впоследствии, ворованное дизтопливо мужики сдавали на местную автозаправочную станцию. Хозяин АЗС никогда не интересовался происхождением жидкого топлива, ему было всё равно — кто и сколько ему привозит. Как продавцов, так и покупателя устраивал факт купли-продажи. Все были довольны и, поэтому, топливный бизнес был надёжным источником дохода для обеих сторон. Чаще всего, воришки оставались незамеченными и уезжали безнаказанными и довольными своей удачной ночной работой. Получалось это у них потому, что они были более адаптированные к северному морозу, а те, кто приезжали сюда из южных районов страны на заработки, часто старались спрятаться от леденящего холода в вагончик с «буржуйкой» или отсидеться в салоне заведённой машины. Как раз, из-за работающего мотора в УАЗике, Денис не мог услышать случайного лязга открывающихся крышек бензобаков на стоянке техники. Как правило, к утру ветер заметал снегом следы от саней так, что присутствие ночных воров нельзя было доказать. Приехавшие на трассу механизаторы сокрушённо разводили руками и, с упрёками, наваливались на сонного, ничего не понимающего охранника. А тот недоумённо хлопал глазами, ведь он ничего не видел, ничего не слышал. Такие проколы часто обходились охраннику лишь устным порицанием начальства или неодобрительными, крепкими на слово высказываниями сослуживцев. Через время, успокоившись, рабочие дозаправляли свою технику из подоспевшего бензовоза и каждый уезжал по своим рабочим объектам. После дежурства Денис приезжал в вахтовый городок и, с упоением, отсыпался в своё положенное свободное время.

Глава третья

Близлежащая к газопроводу деревенька под названием Журавка состояла из двух десятков деревянных срубов, поставленных в форме круга. Никто не помнит, отчего деревню так прозвали, ведь и журавлей тут никогда не было, просто не долетали до этих краёв. Зато название красивое и всем нравилось, и каждый произносил его с любовью и гордостью. Посередине жилых строений возвышалась небольшая церквушка, где местные верующие совершали христианские обряды по праздникам. Верующими в деревне Журавка были все от мала до велика. В семьях с детства прививалась любовь к Всевышнему и почитание взрослых младшими. Местными жителями строго соблюдались старинные обычаи сватовства, свадебные обряды, крестины и похоронные ритуалы. Но была у деревенских одна беда, которая вносила в семьи некоторый разлад — это пьянство. Мужики пили от безработицы по-чёрному, а бабы с ними за компанию от безысходности. Зато, детей рожали исправно и помногу, а чем ещё заниматься в таких условиях? Многодетной считалась каждая вторая семья. Этот показатель ставил деревню Журавку в разряд перспективных, хотя молодёжь старалась здесь не задерживаться. После школьной скамьи все выпускники перебирались в многообещающие города.

Жила в деревне, кроме всех прочих, одна неприметная семья — престарелая, больная мать Клавдия и с ней двадцатипятилетняя дочь Оксана. Глубоко верующие женщины были единственными в деревне, кто старался не общаться с мужской половиной. Не то, чтобы они были мужененавистницами, но считали не обязательным присутствие мужика рядом с собой в одном доме. А причина такого отношения к противоположному полу была. Двадцать пять лет тому назад Клавдия носила под сердцем ребёнка, будущую дочь Оксану. В то время Клавдия жила со своим мужем Антипом. Муж работал в деревне кузнецом. Славился на всю округу своей силой и мастерством. Никто из мужиков с ним никогда не спорил, даже по пьяни. Стоило с Антипом не согласиться, как тот сразу бил в морду, да так, что любая «правда» или «неправда» автоматически переходила на сторону ударившего. Так, как за каждую выполненную работу с Антипом, обычно, расплачивались «горькой», то и приходил он домой уже «на бровях». Нерастраченную до конца на работе силушку свою пьяный муж выкладывал на теле Клавдии. Бил Антип жену без разбора, и по поводу и без повода. Бил так, что женщина летала из угла в угол, как осенний лист от ветра. Потом, когда хмель выветривалась из его головы, Антип приходил в себя и начинал просить у Клавдии прощение. Свыкнуться с таким деспотом женщина не могла, но беременность не позволяла ей пойти на крайний шаг — расстаться с мужем. Она терпела побои мужа, но не представляла себя одной и с будущим ребёнком на руках. Шли месяцы, но в семейной жизни Клавдии ничего не менялось, лишь приближалось долгожданное время — рожать. На работе у Антипа, если денег не давали, значит и от бутылки в счёт оплаты он не мог отказаться. А случалось это часто и густо, да так, что спился мужик Клавдии незаметно и вскоре поплатился за это. Как-то, холодной зимой, в своей кузнице Антип выполнял очередной заказ. К вечеру, доделав работу, кузнец в одиночку опорожнил поллитровку, привычно закусил целой головкой лука и, усталый, рухнул на топчан рядом с горящим горном. В печи ещё больше разгорелись недавно подброшенные кузнецом угли и искры зловеще стали выскакивать на волю из топки. Упав на рядом стоящий деревянный топчан, искры превратились в горящую струю. Пламя мгновенно охватило лежащего без сил и без памяти человека и стало быстро и безжалостно его поглощать.

Горящую кузницу люди заметили поздно, лишь, когда огонь начал вырываться из окон строения и осветил ночное небо заревом. Полусонные, испуганные люди выбегали из своих жилищ и направлялись в сторону кузницы с вёдрами и баграми… Но было уже поздно.

За всем этим ужасом, с горечью, наблюдала Клавдия в своё окно. Она знала, что Антип там, в кузнице, но, при всём своём желании, не смогла бы помочь своему заживо сгорающему мужу. Тяжесть восьмимесячного живота не давала ей сделать какие-либо резкие движения. Она только одно и запомнила, что от бессилия ухватилась за оконную занавеску и, теряя сознание, медленно сползла с ней на пол своей избы.

Отпевать было некого. Мощный огонь уничтожил всё, что находилось на месте кузницы. Вокруг наковальни лежали оплавленные металлические части горна и кузнечного инструмента, а на месте топчана — лишь горка пепла. Так потом и оставили это место жители деревни не тронутым. Наковальня стала памятником сгоревшему здесь кузнецу.

Клавдия в беспамятном состоянии разродилась ребёнком, а подоспевшие соседи приняли его рождение по всем правилам: разрезали пуповину, обмыли и запеленали в постельной простыне. Клавдию вернула к жизни местная знахарка соседка Прасковья. Так и появилась на свет раба Божья Оксана в день смерти отца её Антипа.

Глава четвёртая

Повзрослевшая Оксана своей внешностью почти ни чем не отличалась среди местных журавских женщин. И пышная грудь, ещё не познавшая похотливых, настырных мужских рук, которая игриво шевелилась при лёгкой ходьбе девушки. И статная походка, издали напоминающая плывущую ладью. И кровь с молоком во всём теле. На все эти женские прелести не обратит внимания лишь слепой или импотент. Любой парень мечтал уткнуться лицом между двух холмиков, где пахло молоком и свежими яблоками и забыться там в сладком, пьянящем сне. Но было у девушки то, чего не было у других. Она была недоступна для остальных и, как говорили мужики, все её прелести и достоинства «упакованы и законсервированы». А кто её «раскупорит», тому памятник при жизни поставить пообещали. Это видели все мужчины и об этом знали все остальные женщины. Поэтому, отношение к девушке было самое разное. Дабы избавить своих мужей от потенциальной соперницы, многие жёны, в открытую, высказывали Оксане своё недовольство и, для профилактики, предупреждали о мести, в случае измены их мужей с нею. Слова ревнивых жён вызывали у Оксаны смехотворное удивление и некоторую жалость к этим бедным женщинам. Она всегда знала и хорошо понимала, что чужая семья — это тёмный лес и туда соваться нельзя. Многие женатые мужики проходили мимо неё по улице, оборачивались ей вслед, роняя на землю похотливую слюну, а холостяки вечно норовили обратить на себя внимание и заигрывали острыми шутками, понимая, что их старания безнадёжны с этой девушкой. Ни в одном из парней Оксана не видела претендента на её руку и сердце, уж, слишком она была привередливая в своём выборе. Тот коряв на лицо, другой с хромой походкой, третий в разговоре — дурак, остальные вечно с хмельным, вонючим запахом, от которого бежать хочется, не дойдя до него и десяти шагов. В глубине своей девичьей души Оксане нравились искромётные попытки ухаживаний и внимание со стороны некоторых очень назойливых парней, но глаза она отводила в сторону от них не из-за своей скромности или гордости. С малых лет мать внушала девушке, что хороших мужчин нет, есть похотливые самцы, которым только и надо, чтобы завлечь и испортить девушку ради собственного, сиюминутного удовольствия. До своих двадцати пяти лет Оксана тупо верила в эти страшилки и всячески прогоняла от себя желание близко подпустить к себе противоположный пол.

Быстро постаревшая от какой-то страшной болезни, Клавдия всё чаще говорила о смерти. То ли старческий маразм руководил ею, то ли болезненная хандра, но женщина себя часто уже не контролировала. Бывало, по ночам она вставала с кровати и, как лунатик, ходила по комнатам, этим пугая свою дочь. А иногда на Клавдию находило просветление и она подолгу разговаривала с дочерью. Как всегда, приводила дочери примеры из своей жизни, больше придумывая и добавляя всё новые плохие качества в характере своего мужа до такой степени, что остался он в её памяти эдаким тираном, испортившим ей всю жизнь. Мать всхлипывала от большой обиды на проклятую жизнь, вытирала слёзы платком, не зная того, что дочь уже переросла и перед ней не та маленькая и послушная девочка, что была раньше. Оксана, пропуская мимо себя уже знакомые истории, смотрела в красный угол избы на старинную иконку и твердила про себя: — Я встречу его! Он будет не такой, как все! Я не должна повторить неудавшуюся судьбу моей мамы! У меня всё будет иначе! Я должна быть счастлива!

Взращенная с молоком матери дочь росла чистой и непорочной до тех пор, пока женская физиология и природный инстинкт не стали преобладать над вбитым матерью чувством ненужности мужчины в её жизни. Оксана стала часто болеть и это стала замечать её мать. Разбитое состояние молодой дочери мать не могла компенсировать своими уговорами и нотациями о хорошей одинокой жизни. Где-то в подсознании, на первозданном уровне, Оксана сама стала понимать, что причина всех недомоганий есть отсутствие в её жизни мужчины. Да и как это не понимать, если, проходя по улице мимо парней, Оксана чувствовала, что за спиной у неё вырастают крылья, и она непроизвольно начинает отрываться от земли, будто хочет взлететь и опуститься у кого-нибудь на ладони, как сизокрылая голубка. Ей хотелось попробовать с этой руки вкусного угощения, почувствовать приятное поглаживание по её голове и растаять в ласковом взгляде и в добрых словах. Всего этого ей было неведомо с самого рождения. Даже родная мать никогда не баловала свою дочь материнскими ласками. В отсутствии мужа, Клавдия растила Оксану по своим канонам, известных только ей самой.

Конец ознакомительного фрагмента.