Прав ли Бушков, или Тающий ледяной трон. Художественно-историческое исследование

Сергей Юрчик

В марте 2013 года исполнилось шестьдесят лет со дня смерти Сталина. Разумеется, к историческим деятелям вообще, и к Иосифу Виссарионовичу в особенности, не применима пословица «О мёртвых либо хорошо, либо ничего»… Предлагаемая на суд читателя книга написана ни профессиональным историком или профессиональным политологом, ни даже профессиональным писателем. Она написана профессиональным читателем и построена на полемике с расплодившимися в последнее время сталинскими адвокатами.

Глава 1. Главная ошибка Сталина

Итак… Почему же лилось столько крови? А если не крови, то горьких слёз. А если не слёз, то солёного, едкого пота. Почему сгорело столько нервов, сломалось столько судеб? Не стану интриговать читателя, исподволь подводя его в течение всей книги к давным-давно известному выводу. Наоборот, дерзко выношу его в начало. Всё потому, что мы на протяжении советского периода нашей истории только и делали, что воевать собирались. (И воевали.) А война, как известно, дело дорогое. Она требует не только жизней и крови, но и денег. Много денег. Кто-то сказал: чтобы воевать, нужны, во-первых, деньги. Во-вторых — нужны деньги. И в-третьих — нужны опять таки деньги. А ради того, чтобы добыть денег, нужно проливать кровь, слёзы и пот. Вот такая вот взаимообусловленность и закольцованная причинность. Да и не просто воевать мы собирались, а завоёвывать мир (или, в раннесоветском варианте, совершать Мировую революцию). А это ещё дороже, чем просто защищаться, гораздо дороже!

Может, кто-то сомневается, что именно стремление к мировому господству двигало нашими вождями? Что ж, перенесёмся мысленно в розовые, рассветные годы молодой республики Советов. Не станем считать актом агрессии денонсацию Брестского мира осенью 1918 года, хоть она и сопровождалась пропагандистской трескотнёй на тему мировой революции во всём диапазоне тогдашних СМИ. Брестский мир был вынужденным, грабительским и несправедливым, по нему были отторгнуты от России многие её исконные земли, и любое правительство на месте тогдашнего ленинского воспользовалось бы поражением Германии и Австро-Венгрии, чтобы восстановить статус-кво на западных границах. Но вот «польский поход» 1920 г. можно считать с полным на то основанием первой попыткой «разжигания мирового пожара». Советское правительство напрягало разорённую Мировой и Гражданской войнами страну не только чтобы отвоевать занятые польской армией территории Белоруссии и Украины. Целью первого этапа наступления была Варшава. Дальше планировался рывок к Берлину, а передохнуть предполагалось аж на Рейне. А там — кто знает?.. Может быть, Париж, Мадрид…. Лондон! «Сталин был, пожалуй, единственным, кто в 1920 г. страстно протестовал против ввода Красной армии в Польшу. Зная народ не из книжек, он был уверен, что никакой революции в Польше не будет, никто войска Красной армии там не поддержит, и они бесславно погибнут». (Ю. Мухин. Убийцы Сталина. См. примеч. 1.) Что ж, может, и был он единственным, не буду оспаривать. Но если Сталин даже и протестовал против вторжения в Польшу, даже если знание реальной политической и экономической обстановки делало его скептиком в отношении польской революции в 1920 году, это ещё не говорит о том, что он был принципиальным противником мировой революции и стремления к мировому господству. Напротив, он был горячим сторонником этой идеи и всей своей последующей жизнью доказал это. А во время «польского похода» он в основном просто резвился всласть, будучи комиссаром при командующем Юго-Западным фронтом («командюгозапе») Егорове. В пику ненавистному товарищу Троцкому Сталин всеми силами мешал сосредоточению войск для штурма Варшавы. Главной ударной силой Юго-Западного фронта была Первая конная армия Будённого. Прямыми и недвусмысленными указаниями главкома Каменева и предреввоенсовета Троцкого от 11 и 13 августа 1920 г. Первая конная переподчинялась командующему Западным фронтом Тухачевскому и разворачивалась на север, к Варшаве. Сталин же с Егоровым науськивали Будённого и Ворошилова к югу, на Львов, а от Каменева с Троцким отругивались, пытаясь оправдать открытое неподчинение тем, что «… вывести из боя такое крупное соединение, как армия, далеко не просто». (С. и Е. Рыбас. СТАЛИН. Судьба и стратегия. См. примеч. 2.)

Так ведь понятное дело. Где гражданская война, там и лихая партизанщина. Джигитовал кавказец, славы хотелось! Как же, Троцкому да Мишке Тухачевскому Варшава, а ему чего?

В результате Первая конная повернула на Замостье — Люблин — Варшаву только 20 августа. Это и стало одной из причин разгрома красных под Варшавой (так называемого «чуда на Висле»), хотя потом свалили всё на Тухачевского. А ещё сыграли свою роль толковые распоряжения французского советника генерала Вейгана, да отчаянная храбрость польских добровольцев, уже ездивших на позиции на варшавском городском трамвае…

К этим событиям мы вернёмся чуть позже, а пока пойдём далее. Здесь только заметим вскользь, что товарищу Сталину и всем нам впоследствии, словно по некому историческому заклятью, ещё неоднократно суждено было спотыкаться на польском вопросе.

Итак, отгремела Гражданская война, поросли травой могилы погибших в польском походе, расцвёл НЭП, страна Советов переводила дух после семи лет войны и смуты, как человек после тифозной горячки… И тут вдруг опять не стало у страны более важной задачи, чем мировая революция! Момент для неё, надо сказать, был самый подходящий. К 1923 году чрезвычайно обострилась социально-политическая ситуация в Германии. Причиной тому послужила варварская политика стран Антанты в лице их репарационной комиссии. «Проклятых бошей» решено было обобрать так, чтобы отнять у них малейшую надежду на восстановление германского военного потенциала. Репарационные платежи оказались непосильными для немцев, но победители истолковали их прекращение как злостный саботаж. В наказание 11 января 1923 г. французские и бельгийские войска приступили к оккупации Рурского промышленного района. Вслед за оккупацией начались широкие репрессии — из области было выселено в другие районы Германии 130 тысяч человек. В стране нарастало общенародное возмущение, даже командование слабенького германского рейхсвера планировало военные акции против оккупантов. При этом оно рассчитывало на помощь Красной армии, рассматривая коммунистическую Россию как единственного потенциального союзника.

А у коммунистической России были свои виды на Германию. В понимании советских лидеров новая германо-французская война прекрасно сочеталась бы с немецкой пролетарской революцией. Григорий Зиновьев набросал тезисы «Грядущая германская революция и задачи РКП», которые были одобрены на специальном пленуме ЦК 23 сентября 1923 года. Поскольку германские коммунисты не обладали достаточным влиянием среди народа (хоть и старались выпрыгнуть из штанов), потихоньку решено было привлечь к делу в качестве их союзника молодую, но борзую Германскую Национал-социалистическую рабочую партию, возглавляемую неким А. Гитлером…

Каша заваривалась нешуточная. «Через Профинтерн был выделен для поддержки бастующих германских рабочих 1 млн. золотых марок и объявлен сбор пожертвований». (С. и Е. Рыбас. СТАЛИН. Судьба и стратегия. См. примеч. 3.) Готовилась и продовольственная помощь немецкому народу в размере 60 миллионов пудов зерна. Для финансирования всей затеи Наркомторгу было поручено создать дополнительный, как сказали бы сейчас, «внебюджетный» фонд в размере 200 миллионов рублей золотом. В недрах «министерства мировой революции» — пресловутого Коминтерна — формировалось будущее правительство новой Германии. Готовились к нелегальной переброске в Германию тысячи коммунистов (организаторов и агитаторов) для усиления германской компартии. К польско-советской границе выдвигались значительные силы Красной армии, в первую очередь кавалерия.

Товарищ Сталин и тут понимал ситуацию лучше, смотрел на проблему шире и мыслил глубже, чем всякие политические попрыгунчики типа Троцкого и Гриши Зиновьева. Вот что писал он в своих «замечаниях» к «тезисам» последнего. «Нужно сказать в тезисах прямо и отчётливо, что рабочая революция в Германии означает вероятную войну Франции и Польши (а может быть, и других государств) с Германией, или в самом лучшем случае — блокаду Германии (не дадут подвозить хлеб из Америки и проч.), против чего должны быть намечены меры теперь же. Этот вопрос затушёван в тезисах.

Нужно сказать в тезисах ясно и отчётливо, что революция в Германии и наша помощь немцам продовольствием, оружием, людьми и проч. означает войну России с Польшей, и, может быть, с другими лимитрофами, ибо ясно, что без победоносной войны, по крайней мере с Польшей, нам не удастся не только подвозить продукты, но и сохранить связи с Германией (рассчитывать на то, что при рабочей революции в Германии Польша останется нейтральной и даст нам возможность транзита через польский коридор и Литву — значит рассчитывать на чудо; то же самое нужно сказать о Латвии, а ещё больше об Англии, которая не даст подвозить с моря). Я уже не говорю о других основаниях военной поддержки революционной Германии с нашей стороны. Если мы хотим действительно помочь немцам — а мы этого хотим и должны помочь, — нужно нам готовиться к войне, серьёзно и всесторонне, ибо дело будет идти, в конце концов, о существовании Советской Федерации и о судьбах мировой революции на ближайший период. (Курсив мой. — С. Ю.) В тезисах этот вопрос тоже затушёван». (И. Сталин. Сочинения. См. примеч. 4.) Комментарии, на мой взгляд, излишни.

Но не срослось что-то, не забурлило, не разгорелось. Германский пролетариат проявил необъяснимую пассивность, и ни дерзкий мятеж Гитлеровской национал-социалистической партии в Мюнхене, получивший впоследствии наименование «Пивного путча», ни бои на баррикадах в Гамбурге не привели к общегерманскому восстанию. Советская верхушка тоже не то заколебалась в последний момент, не то опоздала вмешаться. Главнокомандующий рейхсвера генерал-полковник фон Сект, воспользовавшись полномочиями, полученными от президента и канцлера, легко подавил разрозненные выступления. И с Францией, несмотря на её оскорбительное поведение, германское правительство тоже предпочло искать соглашения, а не военного конфликта.

При написании этой главы и некоторых других я широко пользовался материалами из книги Святослава и Екатерины Рыбас «СТАЛИН. Судьба и стратегия». Надо сказать, фактура в ней собрана богатейшая, и позволяющая делать совершенно определённые выводы. Но авторы с упорством, достойным лучшего применения, регулярно преподносят нам умозаключения такого вот рода: «Нажав в последний момент на тормоза, Сталин и его союзники предпочли не рисковать. Хотя по инерции коммунистический бронепоезд ещё долгое время шёл в направлении „Всеевропейского Союза Советских Социалистических Республик“, среди его командиров стала созревать мысль о другом пути». (С. и Е. Рыбас. СТАЛИН. Судьба и стратегия. См. примеч. 5.) Что подвигло авторов к такому оптимистическому выводу, для меня так и осталось тайной за семью печатями. По крайней мере, товарищ Сталин никогда не сомневался, что «другой путь» ведёт в тупик…

Но погодите, погодите! Ведь не зря же говорят, что лучший способ обороны — наступление. Может быть, это вопрос немедленной жизни и смерти — ну вот не может СССР выжить, не подмяв под себя хотя бы Европу, иначе европейские страны сами его сомнут. Рассмотрим же наших соседей по Европе. Вот Германия и Франция с Англией, каково же их состояние после четырёх лет взаимного истребления? Ну, Германия противником быть никак не может. Она лишена армии и ввергнута в нищету и хаос. Это скорее политический партнёр. Или поле для политической игры, о чём было сказано выше. А Франции и Англии ну очень уж неудобно воевать против нас. Как-то в девятнадцатом веке уже пробовали — и что получилось? При помощи итальянцев и турок еле-еле после длительной осады взяли Севастополь — крохотный краешек земли русской, импровизированную крепость с наскоро возведёнными земляными бастионами. Совались зачем-то на Камчатку — ну что они там забыли? Какие такие стратегические цели преследовали за многие тысячи вёрст от Москвы и Санкт-Петербурга? Ну а в Петербург и соваться не стали. Понимали прекрасно, что по зубам получат. Так, помаячили на горизонте, действуя на нервы государю Николаю Павловичу. В общем и целом, Крымская война принесла нашим противникам скорее моральное удовлетворение, нежели какой-нибудь осязаемый материальный эффект.

В двадцатом веке военно-техническое оснащение слишком мало изменилось, чтобы поразить Россию, не имея общей границы с ней. Да ещё Первая мировая война подействовала оглушающее не только на проигравших, но и на победителей. И французы, и англичане выступали на мировой арене как-то вяло, больше стараясь удержать занятые позиции, чем стремясь к новым «аннексиям и контрибуциям». Франция на всякий случай усиленно отгораживалась от Германии линией Мажино, придерживаясь чисто оборонительной стратегии. Французская колониальная политика потихоньку заходила в тупик. Всё труднее становилось сдерживать силами «иностранного легиона» постоянные мятежи полудиких племён в Северной Африке. Внутриполитическая обстановка определялась рискованными социальными экспериментами, такими, как снисходительное и даже поощрительное отношение к возникновению легальной массовой коммунистической партии, а там и создание правительства Народного фронта (какая уж тут агрессия против Советской России!).

Англия всегда была нашим недоброжелателем, но ей тоже по большому счёту не до нас после мировой войны. Англичан тоже заботили проблемы в их огромных владениях, разбросанных по всему земному шару. Эксплуатация зависимых территорий всегда была делом непростым, да, они приносили прибыль, но они же требовали и долгосрочных капитальных вложений. Несмотря на все усилия, росли сепаратистские тенденции в «белых доминионах» — Канаде, Австралии и Южной Африке, не отставала от них жемчужина британской короны Индия, а ведь были ещё Египет, Центральная Африка, Ближний Восток, Юго-Восточная Азия. Управление империей, над которой никогда не заходит солнце, требовало постоянного внимания, гибкой политики, умелого сочетания военных угроз и подачек местным элитам. В таких условиях противоборство с Советской Россией постепенно сводилось к словесным заявлениям. К тому же англичане с их колониально-островной психологией совершенно не думали о развитии сухопутных сил своей метрополии. Ну а с одним флотом против России много не навоюешь…

Заглядывая в будущее, видим, что такое положение сохранялось до конца тридцатых годов. Правда, когда разразился советско-финский конфликт, французы и англичане озаботились-таки военными планами, даже обсуждали горячо возможность бомбардировки бакинских нефтепромыслов. Это что-то сродни величайшему подвигу захвата Севастополя. Но серьёзная часть планов строилась на том, чтобы попытаться в очередной раз втянуть в войну гитлеровскую Германию и дальше уже привычно загребать жар чужими руками.

Господин Бушков обычно начинает свои логические построения от государственного положения России при царе Горохе, «от крещения Руси при Володимире Святом», или хотя бы от комплиментов Иосифу (Юзефу) Пилсудскому, противнику Иосифа Сталина в давнем польском походе 1920 года. Да позволено будет и мне уделить немного места этому государственному деятелю и созданной им державе! Ведь именно Польша на раннем этапе существования СССР была его главным противником на западе. Страна была, мягко говоря, своеобразная. Очень древняя, с очень богатой историей и традициями. И в то же время очень молодая. Дело в том, что история польского государства временно прекратилась в конце восемнадцатого века, ибо её правящие классы оказались бессильны создать и поддерживать в работоспособном состоянии какую бы то ни было государственную структуру. В результате буквально разложившаяся заживо страна была поделена между соседями — Россией, Австро-Венгрией и Пруссией. Россия, кстати, до последнего пыталась её спасти. Екатерина Великая посадила на польский престол своего фаворита и оказывала ему всемерную поддержку, но личность (фаворит, разумеется) была настолько ничтожная, что все усилия не увенчались успехом. Австрия и Пруссия алчно настаивали на разделе, и Екатерине пришлось уступить… Как легко догадаться, поляки впоследствии обвинили во всём Россию, кого ж ещё, ну сами посудите! Дальше стало ещё интереснее. Польское шляхетство (дворянство), доведшее свою страну до полного краха, после раздела вдруг озаботилось возрождением её государственности и былого величия. Историки подозревают, что причиной воскресшего патриотизма явилась политика новой немецкой и русской администрации, позволявшей шляхетству драть с крестьянства не семь шкур, как было раньше, а только три-четыре, и пресекавшей наиболее уродливые проявления милой польскому сердцу анархии. Деятели польского «национально-освободительного» движения почему-то именовали себя социалистами, хотя их революционное учение (если оно было) отличалось полным пренебрежением к «хлопському проблемату», т. е. к проблемам крестьян, которых господа польские революционеры именовали «холопами», а ещё «быдлом». Это движение скорее можно было бы назвать шляхетским национал-социализмом.

Неоднократно восхваляемый господином Бушковым Пилсудский как раз и был эдаким национал-социалистом от шляхты. Социалист-бомбист-террорист-авантюрист, вдоволь насидевшийся в российских и немецких тюрьмах, пан Володыевский, князь Понятовский и Стефан Баторий (см. примеч. 6) в одном лице по мнению романистов, он к началу мировой войны оказался на территории Австро-Венгрии. Быстро сориентировавшись в переменившейся политической обстановке, наш пан Володыевский предложил имперскому правительству свои услуги по формированию польских легионов для борьбы с Россией. Однако поляки так и не оправдали надежд, возлагавшихся на них австрийцами, ибо новоявленный князь Понятовский категорически не хотел таскать каштаны из огня для Габсбургов. А там и вовсе кинул своих покровителей, организовав под эгидой Германской империи некое польское марионеточное государство. «Ни один чёрт не знал, кстати говоря, что в ней творится и что это за такая новая страна — Польша». (М. Булгаков. Белая гвардия. См. примеч. 7.) Вскоре и Германская, и Австро-Венгерская империи канули в небытие, и польское государство из марионеточного превратилось в самое настоящее. Пришлось оно весьма кстати для Антанты, планировавшей использовать поляков как пушечное мясо против красной России. Потому нашему Стефану Баторию быстренько организовали неплохую армию, вооружили, одели в красивые мундиры, обули в щегольские сапоги, нахлобучили на головы угловатые польские «конфедератки» с обширными козырьками. Но наш пан Володыевский энергично крутил носом вдоль и поперёк дуновений европейской политики, вынюхивая, откуда запахнет жареным, ибо был он последним рыцарем Жечи Посполитой (см. примеч. 8), ибо была у него Мечта… Мечта волшебная, мечта хрустальная! Как блестящий кавалер изящной глиссадой выводит прекрасную паненку на паркет бальной залы, под сиянье люстр и жирандолей, под восхищённые и завистливые взгляды, так он хотел вывести Польшу в ряд ведущих европейских держав! И потому наметившийся было союз с Деникиным новый Стефан Баторий, что называется, похерил. Тёмная злоба поднималась со дна души его при воспоминании о царской России. Пусть что угодно, только не воскресить прежнюю Россию! Да пусть лучше большевики! Схлестнёмся с ними один на один! Совершенно непонятно, что творилось в романтической башке последнего рыцаря Жечи Посполитой, какие мысли сталкивались в ней и вышибали друг друга, почему предпочёл он остаться один на один с большевиками… Понятно только, что очередной крах Польши в 1939 году предопределён был чудовищным авантюризмом и крайней русофобией последнего её рыцаря.

Но будущее, увы, сокрыто от нас. Весной 1920 года двинул он свои легионы по Украине и Белоруссии, чтобы восстановить, наконец, историческую справедливость, и вернуть польской державе её границы 1773 года — «от можа до можа»! («От моря до моря». ) Новоявленный польский Цезарь ориентировал легионеров следующим образом: «… глава государства и польское правительство стоят на позиции безусловного ослабления России… В настоящее время польское правительство намерено поддержать национальное украинское движение (Петлюру — С. Ю.), чтобы создать самостоятельное украинское государство и таким путём значительно ослабить Россию, оторвав от неё самую богатую зерном и природными ископаемыми окраину. Ведущей идеей создания самостоятельной Украины является создание барьера между Польшей и Россией и переход Украины под польское влияние и обеспечение таким путём экспансии Польши как экономической — для создания себе рынка сбыта, так и политической». (См. примеч. 9.) Ох, напрасно шептали своему главнокомандующему на ушко верные генералы Галлер, Скерский, Шептицкий, Ридза-Смиглый и прочие, что авантюра сия ничем хорошим кончиться не может. Последовавший со стороны красных ответный удар был воистину зубодробительным. Красные шли, чтобы напоить коней в Висле и вымыть сапоги в Рейне. Довольно быстро польская армия была отброшена от Березины и Днепра к стенам Варшавы. Антанта всполошилась. Смелости пану Володыевскому было не занимать, а вот военных талантов явно не хватало, хоть он к тому времени и успел произвести себя в маршалы. Французские покровители срочно прислали ему на помощь начальника штаба самого маршала Фоша генерала Вейгана с целой свитой опытных офицеров. «Восточный бастион Европы» должен устоять во что бы то ни стало! Но наш князь Понятовский оказался в щекотливом положении. С одной стороны, Польшу надо спасать, а с другой — смерть как не хочется отдавать лавры победителя какому то Вейгану. Потому оба спасителя Польши, по свидетельству современников, сидели в варшавском Бельведере (см. примеч. 10) по разным кабинетам и общались между собой дипломатическими нотами.

У красных между тем дела шли всё хуже и хуже. Слишком велики были темпы наступления, слишком растянут фронт и коммуникации. Брошены в бой последние резервы, на исходе боеприпасы. Первая конная, как уже было сказано выше, с большим опозданием повернула на Варшаву с Львовского направления. Уже нет надежды дойти до Рейна, взять бы Варшаву! Командующий Западным красным фронтом Михаил Тухачевский с трудом собирает к северу от Варшавы кулак из потрёпанных частей для решающего удара… Но мудрый генерал Вейган разгадал замыслы красного командования и расставил западню войскам Тухачевского. Вовремя нанесённый контрудар, подрезавший северную группировку, смешал карты азартных красных игроков. В штабах воцарилась паника, вмиг всё рухнуло, пали духом измотанные красные войска и побежали обратно на восток. Чудо на Висле! Спасена Польша! И спасена репутация новоявленного Стефана Батория, а ведь как недалёк был он от позора, уже варшавские газеты требовали его отставки, уже сам считал он дело всей жизни проигранным! А теперь — триумф. Весело понеслась на восток польская кавалерия, захватывая трофеи и пленных. Пленных было много — десятки тысяч, грозные пролетарские армии практически перестали существовать. За колючей проволокой лагерей беспощадно косил их сыпной тиф… Ясновельможные паны брезгливо воротили носы от этой копошащейся, оборванной и вшивой массы.

Наш Стефан Баторий, ещё видимо не совсем отойдя от шока, проявил рыцарское отношение к поверженному противнику и выдал такой вот мемуар: «Столь длинные марши, прерываемые к тому же боями, могут служить к чести как армии, так и её руководителей. Особенно же нельзя отнести к числу средних величин и посредственностей командующего, который имеет достаточно сил и энергии, воли и уменья, чтобы проводить подобную работу». (См. примеч. 11.) Но затем славный маршал поостыл слегка, приосанился, напыжился и изрёк следующее: «Основная слабость красных заключалась в неспособности Тухачевского руководить войсками, в его неумении увязывать свои мысли с повседневной жизнедеятельностью войск». (Цитирую по памяти, но за общий смысл ручаюсь.) На мой взгляд, ни то, ни другое не имеет никакого отношения к сути дела, ибо не могут быть приняты во внимание высказывания на подобные темы бездарного полководца, заварившего авантюрную военно-политическую кашу, расхлёбывать которую вынуждены были другие. Это может представлять некоторый интерес лишь как пара дополнительных штрихов к его портрету.

Но перевернём страницу истории. В начале следующего, 1921 года между Советской Россией и Польшей был заключён мирный договор, по которому к последней отошли немалые земли Западной Белоруссии и Украины. Славная Жечь Посполитая всё же возродилась, хоть и в несколько усечённом виде (до Чёрного «можа» не дотянули), и усталый, но счастливый пан Володыевский мог, наконец, скромно отойти в сторонку, чтобы не мешать соотечественникам наслаждаться вновь обретённой государственностью. И тут началось то, что наш Стефан Баторий мог бы легко предвидеть, будучи ещё подданным Российской империи, если бы имел хоть минимум непредвзятого отношения к историческим событиям. Обретя давно чаемые «шляхетские вольности», сливки польского общества впали в самую безобразную анархию. В возрождённом польском сейме «увлечённо бузили 112 (сто двенадцать!) политических партий». (А. Бушков. Красный монарх. См. примеч. 12.) Независимая Польша быстро погружалась в пучину исконного шляхетского беззакония, политического словоблудия, мздоимства и казнокрадства. Оторопело взирал наш пан Володыевский на дела рук своих. Неужели ради этого вот пускал он романтические слёзы, боролся, совершал теракты, отбывал тюремные сроки, воевал, терпел удары по самолюбию? Неужели Польша, горячо любимая Польша, едва успев народиться, уже нуждается в оздоровлении?! И, скрепя сердце, пришлось нашему Стефану Баторию признать крах своих политических идеалов, и пойти на самый примитивный военный переворот, и установить самую пошлую военную диктатуру, гордо поименовав её режимом «санации» («оздоровления»).

И возглашают ныне бушковы: браво политическому гению маршалу Пилсудскому, который героически ликвидировал тот бардак, который сам же и устроил!

Великий деятель скончался в 1935 году, осиротив своих подданных. Небывало пышные похороны достойно увенчали славный жизненный путь основателя новой польской державы. Его наследники оказались достойны заветов великого маршала и продолжили внешнеполитический курс на её расширение. В 1938 году, после начала германской аннексии Чехословакии, из-под самого носа Гитлера поляками был выхвачен лакомый кусок в виде Тешинского края. Так что, учитывая всё вышесказанное, я не могу не признать некоторой опасности, исходящей для нас от Польши. Что уж тут говорить, если даже Гитлер одно время её побаивался!

А ещё с нами соседствовала и угрожала нам Румыния… Это не смешно, однажды румыны всё же дошли до Сталинграда!

Да, Польша и Румыния — противники. Но был у них, как у потенциальных агрессоров, один небольшой недостаток. Как говорится, много амбиции, но мало амуниции. «Амуницию» — от английского ammunition — патроны, боеприпасы, в широком смысле слова — оружие этим странам поставляла Антанта (кстати, не бесплатно), но ни Англия, ни Франция, да и никто в мире в двадцатых и начале тридцатых годов не имел выдающихся результатов в разработке и производстве вооружений. К тому же, и англичане, и французы с удовольствием поставляли свои изделия и в… СССР! (Читайте Суворова! Особенно впечатляет то место из главы 8-й «Последней республики», где описывается, как в 1925 году министр авиации Франции Лоран Эйнек с букетом роз провожает на парижском вокзале советскую секретную миссию, закупавшую под видом чего-то там авиамоторы и даже готовые бомбардировщики…) Относительно Польши можно ещё сказать, что половину её населения (и, соответственно, армии) составляли «люди второго сорта» — угнетаемые по национальному и религиозному признаку белорусы и украинцы, которые, мягко говоря, недолюбливали «панов» и в случае чего не стали бы воевать с красной Россией всерьёз. Сами наименования, присвоенные дипломатами Антанты восточноевропейским странам, говорят об изначально оборонительной роли этих государственных образований. Вслушайтесь: «санитарный кордон»… «лимитрофы»… Поэтому, как бы ни усердствовали многочисленные сталинские адвокаты, как бы ни раздували они польскую и румынскую угрозу, пытаясь тем самым оправдать коммунистический милитаризм, всё-таки меня не оставляет ощущение, что Польша с Румынией для СССР — это как-то несерьёзно. По сравнению с Советской Россией им всегда суждено было оставаться военными и политическими карликами.

Надеюсь, читатель согласится со мной, что, ещё с большим на то основанием, то же самое можно сказать о Литве, Латвии и Эстонии, а также и о Финляндии (речь о ней впереди).

Многочисленные русские эмигранты, как успевшие самостоятельно унести ноги от большевиков, так и отправленные вслед за ними на пресловутом пароходе, внимательно следили за ситуацией в СССР и Европе. Судя по таким фамилиям, как Сикорский, Зворыкин, Бунин, Шаляпин, Куприн и др. уехали далеко не самые худшие. Были среди них и те, кого ныне назвали бы политологами, обладавшие всей полнотой информации и недюжинным интеллектом. Поэтому представляется вполне корректным привести в подкрепление своей точки зрения хотя бы такую цитату:

«Внешнеполитически следующие 20 — 30 лет будут передышкой. (! — С. Ю.) Ни одно европейское государство не способно на агрессивную политику, даже если бы правительства этого желали. Поэтому Россия может, не оглядываясь, заниматься постройкой собственного дома и позволить себе роскошь слабой централизованной власти (ну каково! — С. Ю.), более слабой даже, чем это диктуется соображениями здравого смысла». (Б. А. Бахметьев — В. А. Маклаков. Совершенно лично и доверительно. Переписка. См. примеч. 13.)

Это было написано в 1928 году.

Правда, реальные события пошли несколько по иному, более быстрому сценарию. Победа нацистов на выборах в Рейхстаг и назначение Адольфа Гитлера рейхсканцлером — 1932 год — начало 1933-го. Первая агрессивная акция гитлеровской Германии — ввод слабеньких сил вермахта в Рейнскую демилитаризованную зону — март 1936 года. Начало гражданской войны в Испании, где состоялась осторожная проба сил главных будущих участников Второй мировой войны — лето 1936 года. Аншлюс Австрии — февраль 1938-го… Но ведь нельзя забывать и о том общеизвестном факте, что без хитрых манёвров руководимой из Москвы Германской коммунистической партии Гитлер никогда бы не смог оказаться у власти.

Лишь к концу тридцатых на дальних восточных рубежах Страны Советов появился серьёзный агрессор — Япония. Да, опасный, но не смертельно. И в первую очередь потому, что за спиной японцев лежал разорённый ими и ненавидящий их огромный Китай с недобитой армией Чан Кай Ши, с повстанческо-партизанским движением Мао. Управиться с Японией можно было без особого напряга, что и подтвердилось неоднократно в дальнейшем.

В общем, как это ни прискорбно для сталинских адвокатов, все двадцатые годы, в начале и даже середине тридцатых на всей мировой арене не было у СССР достойных противников (а того, что в 1941-м нанёс нам неожиданный сокрушительный удар, мы создали себе сами). И международная обстановка была в целом спокойной. Вылазки генерала Балаховича с польской территории, боевые действия на КВЖД и у озера Ханка (см. примеч. 14) да шакальи наскоки среднеазиатских «басмачей» не в счёт. Существованию или хотя бы каким-то важным жизненным интересам Советской державы эти мелочи не угрожали. Ничто не мешало ей быть при желании покладистой и миролюбивой. Правда, некоторые утверждают, что уважающее себя государство ну просто должно стремиться к внешней экспансии и даже к мировому господству. Ради собственного процветания. Примеров тому в истории, в общем-то, тьма, и не мне оспаривать эту точку зрения. В частности, наша недавняя история наглядно продемонстрировала нам, что процветает и благоденствует тот, кто занял в мире лидирующее военно-политическое положение и структурирует под себя мировую экономику.

Ну, хорошо. Допустим, завоевание мирового господства — кратчайший путь к процветанию и благоденствию. Да и преграждающих этот путь наших бывших союзников любить и уважать нам не за что. Наши союзники по Антанте (и не только они!) цинично использовали нас с начала Первой мировой войны. История настолько гнусная, что заслуживает довольно подробного изложения, хотя бы для того, чтобы не возникало чувства вины за пакт Молотова-Риббентропа и страдания европейских стран от гитлеровской оккупации. Победа Антанты над блоком центральных держав была оплачена более всего именно русской кровью. Война для нас началась с катастрофы. Ещё задолго до её начала мы поломали собственные стратегические планы в угоду Франции. Мы ведь не собирались наступать в Восточной Пруссии и в Польше севернее Полесья. Здесь и дорог-то старались не строить сверх необходимого минимума, наоборот, крепости возводили — Брест, Гродно, Осовец. Российский генштаб планировал наступление на южном фланге, против Австро-Венгрии, по гораздо более удобным местам, с глубоким продвижением в Европу, с радикальным перекраиванием её карты… От всего этого пришлось отказаться, поскольку Франция была крупнейшим нашим кредитором и могла диктовать условия. А тут ещё французская армия сразу же оказалась в пиковом положении из-за идиотизма собственных политиков и военных, то ли недооценивших германскую мощь, то ли воспринявших всерьёз все заявления о нейтралитете Бельгии. Кайзер соблюдать этот нейтралитет разумеется не собирался, и его войска, захватывая незащищённую Бельгию согласно плану Шлиффена, стали обходить французов с фланга с очевидным намерением повернуть на Париж. Франция взмолилась о помощи! Англичане мало того что вступили в войну позже всех, так ещё и не торопились перебрасывать через пролив свои скудные сухопутные силы (у них даже всеобщей воинской повинности ещё не было), вместо этого предпочитая нажимать на Россию по дипломатическим каналам… И Россия проявила благородство, ринувшись выручать союзницу. Русское наступление в Восточной Пруссии и Польше вынудило германцев снимать войска с западного направления, и помогло союзникам совершить «чудо на Марне». Но вот для России всё закончилось плачевно. Армия Самсонова в Восточной Пруссии была окружена и разгромлена. Народный патриотический подъём августа 1914 года угас, уже в самом начале войны сменившись разочарованием и неверием в собственные силы. Да куда же царь-батюшка смотрит? Да что ж за армия у нас? Да стоят ли чего наши генералы?!..

Между тем трагедия продолжалась. Казалось бы, выполнив союзнический долг ценой страшных жертв, мы могли рассчитывать на помощь англичан и французов тяжёлым для нас летом 1915 года. Но не тут-то было. Союзнички и пальцем не шевельнули, чтобы нам помочь. Отсиживались в окопах, наращивали промышленную мощь, пополняли арсеналы и готовились к будущим решающим битвам. А мы отступали. Отдавали Польшу, Белоруссию, Прибалтику и Галицию, отходили обратно на восток через политые кровью карпатские перевалы.

И всё же в 1916 году, несмотря на тяжкие поражения, Россия оказывается способной нанести врагу серьёзный удар. Знаменитое наступление Брусилова приводит к широкому прорыву австрийского фронта (что само по себе чудо в условиях Первой мировой) и вновь срывает планы германцев. Для спасения Австро-Венгрии кайзер вынужден перебрасывать войска из-под Вердена.

Иногда кажется, что наши союзники по Антанте не столько заботились о победе над врагом, сколько о предотвращении успехов России на этом поприще. Англичане пропустили в Чёрное море германские крейсера «Гебен» и «Бреслау», хотя вполне могли бы их уничтожить. После заключения англо-франко-русского договора о правах Российской империи на Константинополь и проливы Первый лорд британского Адмиралтейства Уинстон Черчилль выступил с инициативой десанта на турецкую территорию в районе Дарданелл. С целью самим утвердиться в проливах и не допустить занятия их Россией. Правда, операция с треском провалилась, и эту пощёчину от турок Черчилль помнил потом всю жизнь, но злился почему-то… на Россию.

При всём при этом мы ещё посылали на Западный фронт своих солдат («Русский экспедиционный корпус во Франции»)!

Победа, как известно, куётся в тылу. Она является плодом усилий не только армии, но и промышленности, и сельского хозяйства, и финансовой системы государства. Как же обстояли дела у России на её, так сказать, тыловых позициях? Отвратительно обстояли дела. Страна под руководством царя, аристократов и молодой буржуазии оказалась к войне не готова. Не хватало орудий, снарядов, винтовок, шинелей, сапог, бинтов и прочего добра. Россия надеялась на помощь промышленно развитых Англии и Франции. Не задаром, разумеется. Мы готовы были платить золотом. С конца 1914 до начала 1917 г. в «Бэнк оф Инглэнд» в качестве залога, обеспечивающего кредит на закупку вооружения и боеприпасов, было отправлено российского золота на 60 миллионов тогдашних фунтов стерлингов. Но англичане выполнение российских заказов сорвали (своих проблем, видимо, хватало) и российское правительство вынуждено было перевести часть заказов и золота в Североамериканские соединённые штаты. Но и мощная заокеанская держава не пожелала надрываться, помогая нам. САСШ едва-едва осилили до февраля 1917 г. одну десятую от объёма заказа. А золота нам так и не вернули под шумок сначала революции, потом гражданской войны. Одна треть его количества так и осталась в «Бэнк оф Инглэнд», остальное прикарманили американцы.

Император Николай Второй, предчувствуя крах монархии, стал заранее готовиться к нему и в 1915 г. отправил в лондонский «Бэрриш Бразерс бэнк» двенадцать тонн своего «личного» золота. Эсминцы Балтийского флота доставили золото в заранее условленную точку рандеву, где оно было перегружено на британский крейсер. «Хозяин земли русской» надеялся, что эти сокровища обеспечат ему и его семье безбедное существование в случае бегства из России, но вышло иначе. После Февральской революции англичане отказались принять свергнутого императора с его семейством, не приведя по этому поводу никаких внятных аргументов. Предположительно, двенадцать тонн золота и стали истинной причиной отказа. Романовы были расстреляны большевиками, а золото так и осталось в хранилище лондонского банка. В 1986 г. Шеварднадзе подписал с Маргарет Тэтчер «нулевой вариант», по которому золото перешло в собственность Великобритании.

С этим золотом связана ещё одна тёмная история. Поговаривают, «Бэрриш Бразерс» заартачились, когда британское правительство потребовало выдачи золота. Что, СССР отказался от своих прав на него? Но все же оно было депонировано не кем ни будь там, а императором всероссийским… Законные наследники в британской королевской семье? А как насчёт законных владельцев? В Соединённом королевстве не существует срока давности по делам о наследстве. Мы банк солидный и репутация нам дороже всего. Злые языки утверждают, что после этого по распоряжению нового демократического правительства России под Свердловском-Екатеринбургом в пожарном порядке были раскопаны первые попавшиеся останки, которых по всей России со времён гражданской войны скопилось немерено. В том же пожарном порядке была проведена комплексная экспертиза по идентификации останков, достоверность которой вызвала большие сомнения многих профессионалов. Кости торжественно схоронили в Петропавловской крепости, и британское правительство получило возможность предъявить «Бэрриш Бразерс» свидетельства о смерти Николая Романова и членов его семьи.

Но вернёмся к другим делам нашим скорбным. Причины Февральской революции нужно искать, разумеется, в болезнях самого российского социума, а не в кознях наших противников и союзников в мировой войне. Тем не менее, как те, так и другие приложили руку к разжиганию пожара в России, а некоторые, хоть и не толкали нас к пропасти, но и не помогли нам ничем. Свидетельств об этом достаточно. Как минимум, все благосклонно взирали на наши несчастья, ибо знали, что в накладе не останутся. Революция ввергла Россию в пучину анархии. В армии полковые комитеты и отмена чинопочитания, в городах разгул преступности, в деревнях погромы имений, везде коррупция и невиданная инфляция. Весь этот бедлам стал причиной отлива российских капиталов в европейские и американские банки. Состоятельные люди переводили свои средства за рубеж и сами собирались туда же. Россия стремительно деградировала, а Франция, Англия и Америка столь же стремительно богатели, несмотря на войну. Ещё больше богатели нейтральные Швейцария, Швеция, Норвегия… Положение было настолько серьёзным, что правительство Керенского задумалось об отмене конвертируемости рубля и тайны банковских операций. Но не успели. Эту программу довелось выполнять уже большевикам, захватившим власть осенью 1917 года.

Справедливости ради следует сказать, что новые правители унаследовали от старых массу проблем, которые и принялись решать в меру своего разумения. Например, из войны следовало в срочном порядке выходить, и выйти с достоинством уже не получалось, поскольку армия разваливалась на глазах. Сколько бы ни критиковали пресловутый Брестский мир, а был он необходим России, потому что неизбежен. Одним из самых унизительных его условий была огромная контрибуция золотом. До конца мировой войны большевики успели перегнать в Германию два эшелона с этим драгоценным металлом. После капитуляции Германии золото попало в руки французов, а позднее (в 1924 г.) они по-братски поделились им с англичанами. И до сих пор об этом золоте в приличном обществе вспоминать не принято.

А ещё за рубежом осталось огромное недвижимое имущество бывшей Российской империи и её подданных. У русской аристократии, финансовых и промышленных тузов, придворных, представителей царствующей династии считалось хорошим тоном отдыхать во французской Ницце, на Лазурном берегу. Там приобретались дома, виллы, а то и целые дворцы. Кроме того, еще Екатерина Великая построила там наши военно-морские казармы. Русская казна вложила также немалые денежки в прокладку железной дороги до Ниццы, что подтверждалось увесистым пакетом акций. После падения Российской империи французы правдами и неправдами (в основном — неправдами) прибрали к рукам почти все эти богатства. Но это ещё не главное. Гораздо больше русской недвижимости находилось в так называемых «Святых землях», на территориях нынешних Израиля, Египта, Сирии, Ливана, Иордании, где в те времена заправляли англичане. Они тоже погрели свои шаловливые ручки около нашего имущества, в одночасье ставшего бесхозным.

Но всех переплюнули по своему свинству наши братья-славяне, чехи и словаки, не желавшие в годы Первой мировой войны сражаться на стороне своего государя, императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа. Десятки тысяч их положили оружие и сдались русской армии. Из них на территории России был сформирован чехословацкий добровольческий корпус, который после заключения Брестского мира оказался в подвешенном состоянии, и был объявлен частью вооружённых сил Антанты, признавшей будущее независимое чехословацкое государство. Советское правительство обязалась перед бывшими союзниками по Антанте доставить чешских легионеров во Владивосток, откуда французские и английские корабли должны были перебросить их на европейский театр военных действий. Но из-за революционного бардака на российских путях сообщения десятки эшелонов с легионерами растянулись по Великому сибирскому пути от Урала до Владивостока. Антибольшевистские силы использовали ситуацию, усиленно муссируя слухи, что «комиссары» по секретному договору с австрийцами собираются разоружить корпус и выдать легионеров Австро-Венгрии, где им, как дезертирам и предателям, нечего ждать кроме петли. Конечно, ни один разумный человек не верил этому бреду, так как советская власть в Сибири, а тем более на Дальнем востоке весной 1918 г. не обладала силами, способными разоружить весьма многочисленные по тем временам регулярные воинские формирования, сплочённые своей чужеродностью ко всему окружающему и, к тому же, успевшие понюхать пороху в июньском наступлении 1917 г. Но генералы Гайда и Сыровы «купились» на эти слухи и подняли мятеж под лозунгом восстановления попранной большевиками российской демократии. Разумеется, амбиции новоявленных чешских бонапартов дополнились стремлением руководства Антанты не столько свергнуть большевиков, сколько разжечь в России полномасштабную гражданскую войну, что, как мы увидим в дальнейшем, принесло Европе и Америке дополнительные выгоды. В результате восстания чехи вмиг оказались хозяевами всей огромной Сибири. О том, что они там творили, хорошо свидетельствует тогдашняя поговорка: «Я чешский комендант! Могу расстрелять, а могу и… повесить». Бессудные казни всех заподозренных в большевизме, грабежи, изнасилования, сожжение деревень — вот далеко не полный перечень чехословацких злодеяний на сибирской земле. В довершение всего в руках чехов оказалась половина тогдашнего российского золотого запаса, эвакуированного большевиками вглубь страны. Полтора года спустя, вдоволь натешившись и покидая Сибирь, чехи увезли с собой золота на 7 миллиардов долларов по нынешнему курсу. Это золото впоследствии стало основой экономической мощи их молодой республики.

Большая часть захваченного чехословаками золота досталась «омскому диктатору», «верховному правителю России» адмиралу Колчаку. Поскольку наиболее промышленно развитые центральные области России вместе с главными арсеналами и военными заводами оказались в руках большевиков, их противникам приходилось закупать всё необходимое для ведения боевых действий у американцев, англичан, французов и даже японцев. Расплачивались, естественно, золотом и сырьём. Это оказалось очень кстати для наших бывших союзников, поскольку всех этих винтовок, пулемётов, патронов, снарядов, обмундирования цвета хаки, ремней с портупеями, армейских ботинок на толстой подошве и прочего после окончания мировой войны было просто девать некуда.

Советской России капиталистический мир официально объявил бойкот и экономическую блокаду, большевиков в западных газетах именовали не иначе как варварами и извергами рода человеческого, но при всём при том правительства предпочитали «не замечать» контактов некоторых частных компаний с «преступным большевистским режимом». Оружие, боеприпасы и основное военное снаряжение Советская Россия могла производить и сама, но ей нужны были паровозы, станки, запчасти к ним, а также сырьё и продовольствие, поскольку наиболее богатые им окраинные районы отошли к белым. За всё это большевики готовы были расплачиваться золотом из той половины государственного запаса, которая осталась у них. Кроме того, коммунистическая идеология не только не запрещала, а прямо предписывала реквизировать богатства эксплуататоров трудового народа. Так что недостатка в средствах большевики поначалу не испытывали. Утверждают, что во время гражданской войны они потихоньку вывозили ценности и получали необходимое через прибалтийские и скандинавские страны, а их обличители в правительственных кругах Европы и Америки взирали на это сквозь пальцы, поскольку очень уж выгодная коммерция получалась. За нечистоплотность сделки коммунисты вынуждены были доплачивать от 15 до 20%, не считая затрат на поддержание в открытом состоянии нелегального канала. А ещё связывать себя кое-какими кабальными обязательствами на послевоенный период.

Официально поддерживая белых и бойкотируя красных, «заграница» за хорошие денежки помогала и тем, и другим, причём ровно настолько, чтобы гражданская война на территории России подольше не угасала. Ну, сами посудите — чем плохо? Оба противника в азарте бессмысленной драки готовы снять с себя последнее! А после её окончания и от красных, и от белых можно ожидать выгоднейших концессий на всё хоть сколько-нибудь стоящее, что только есть в России. Да о таком «бизнесе» можно только мечтать.

Помните, что было написано на печке у Турбиных ещё в 1918 году? Правильно, были там написаны слова, «полные самого глубокого смысла и значения:

Если тебе скажут, что союзники спешат к нам на выручку — не верь. Союзники — сволочи». (М. Булгаков. Белая гвардия. См. примеч. 15.)

Лучше не скажешь. Все очень хорошо нами воспользовались и за наш счёт поживились. Разумеется, список наших потерь и чужих приобретений можно было бы продолжать и уточнять ещё долго, но довольно бередить старые раны… Всему на свете бывает конец. Чаша весов не без участия просвещённого Запада склонилась на сторону красных. При этом французы, англичане и американцы явно никак не ожидали, что большевики проявят чёрную неблагодарность и сначала откажутся платить царские займы, а потом в одностороннем порядке станут разрывать договоры о концессиях на добычу марганцевой руды Мингечаура, бакинской нефти, донбасского угля… Обидно получилось. Ведь наши доблестные союзники устраивали и поддерживали русскую смуту, собираясь и рыбку съесть, и… Но не всё коту масленица. Кое-что ему же и под хвост.

***

Народы и государства живут не по христовым заповедям. Как-то не прижился в международной политике принцип «если тебя ударили по левой щеке, подставь правую», но зато чрезвычайно популярны такие, как «своя рубашка ближе к телу» и «око за око, зуб за зуб». Надеюсь, после вышеприведенного краткого экскурса в историю международных отношений читатель лучше поймёт стремление товарища Сталина, как бы это выразиться поделикатнее… немножко наказать наших бывших союзников. Даже не столько наказать (в смысле — отомстить им), сколько раз навсегда обезопасить себя от их враждебных происков и грабительских вожделений. Да и колониальные системы их неплохо бы разрушить — чтобы себе расчистить поле для экономической экспансии. Сталин отчётливо понимал бесперспективность мирной конкуренции с европейскими странами. Тут мы проигрывали им по всем пунктам. В нашей стране суровый климат, огромные расстояния и бездорожье, что крайне затрудняет промышленную и сельскохозяйственную деятельность. Мы разорены и до нитки ограблены, они же напитались нашими соками, и, кроме того, всё ещё имеют возможность подпитывать свои экономики за счёт колоний. Стараясь мирно конкурировать, мы либо обрекаем себя на закрытость с постепенным отставанием и деградацией, либо сами потихоньку превращаемся в полуколонию и опять же деградируем. Наш единственный шанс занять достойное место в мировом сообществе связан был с крушением европейской цивилизации и колониальных империй. Встаёт вопрос — какими средствами нужно было добиваться всего этого? И вот тут, как говорится, шутки в сторону. На виду способ самый радикальный: наступательные военные действия в Европе, разгром армий сопредельных государств, стран бывшего Тройственного союза и Антанты, аннексия их территорий либо организация на этих территориях в той или иной степени марионеточных режимов с соответствующей идеологической окраской. Вся история в промежутке между окончанием Гражданской войны в России и началом Великой Отечественной доказывает, что был избран именно самый радикальный способ. (Разумеется, господин Бушков и иже с ним попытаются это оспаривать, но мы их фактами буквально завалим, утопим в фактах, раздавим неопровержимой логикой.)

Обманчивая простота самого радикального способа влечёт за собой множество сложностей, в том числе и незаметных на первый взгляд.

Во-первых, радикализм во внешней политике неизбежно приводит к радикализации политики внутренней. В нашем случае это варварская коллективизация и форсированная до предела индустриализация, высочайшая степень милитаризации экономики, широкое использование принудительного рабского труда, подавление в невиданных масштабах инакомыслия, ликвидация остатков демократии и политических свобод.

Во-вторых, наступление, как известно, самый сложный и самый рискованный вид боевых действий. Личный состав и командование Красной армии лишь к концу Второй мировой войны овладели азами искусства наступления как вида боевых действий. Достаточно вспомнить, сколько наступательных операций в ходе войны завершились крахом, окружением и массовой сдачей в плен, или топтанием на месте, бесконечными штурмами с огромными людскими и материальными потерями. Могут возразить, что товарищ Сталин ясновидцем не был и в будущее заглядывать не умел, но хотя бы из печального опыта войны с финнами можно было сделать кое-какие выводы (скажем, о преимуществах оборонительной стратегии). Наконец, даже весной 41-го ещё не поздно было задать себе простейший вопрос: а что, если… что, если загнанный в угол противник опередит нас? Ведь очень трудно скрыть от него свои грандиозные наступательные приготовления, а значит, он знает, что терять ему нечего… Зацитированные до невозможности слова Черчилля, что Сталин уничтожал одного своего врага другим своим врагом, следовало бы дополнить тем, что Сталин создавал себе врагов сам. С завидным терпением он выращивал Франкенштейна, который в конце концов бросился на своего создателя. Одним словом, если посмотреть с этой точки зрения на планирование величайшей в истории наступательной операции по захвату Европы летом 1941 года (разумеется, Бушковы-Мухины будут утверждать, что невиданная концентрация войск, вооружений, боеприпасов и военного снаряжения вдоль западных границ не есть подготовка к наступлению, и даже какие-нибудь фактики приведут противоречащие, но об этом после), то можно невооружённым взглядом разглядеть величайший авантюризм сталинских деяний, ставящий на кон результаты усилий всего народа на протяжении двух десятилетий. Что и подтвердилось 22 июня и в ближайшие за этой датой дни. Ну, никак нельзя назвать подобную политику гениальной. Тем более нельзя назвать её национально ориентированной, ведущей (пусть через жертвы) к процветанию и благоденствию России. И в первую очередь потому, что в случае маловероятного успеха высока вероятность смещения политического центра в Западную Европу с оставлением России (по выражению Виктора Суворова) на почётной роли отсталой колыбели мировой революции. Здесь коммунисты смыкаются с западниками. Российские социал-демократы и выросшие из них большевики были последователями западнической политической традиции, с её подсознательным стремлением в Европу, прочь из варварской России, с желанием вершить глобальную политику на Елисейских полях.

Была ли альтернатива столь радикальным средствам? Да, более того, отдельные её составляющие были реализованы в двадцатых и тридцатых годах, или радикальная политика содержала в себе фрагменты более умеренной — как кому больше нравиться. Сейчас мы изложим в общем основные положения альтернативной политики, чтобы в дальнейшем рассмотреть каждое из них более подробно.

Итак, в области военной — отказ от наступательной стратегии, принятие на вооружение концепции активной обороны, поддержанной локальными наступательными операциями и действиями стратегических военно-воздушных сил.

Во внешней политике — отказ от замыслов масштабных аннексий и создания напрямую финансируемых марионеточных режимов в других странах, ставка на раскол так называемого «капиталистического лагеря». Последнее было, в общем, блестяще проделано товарищем Сталиным в реальности, но осталось достижением, плодами которого он так и не смог воспользоваться.

В экономике — индустриализация без тотальной милитаризации промышленности, механизация сельского хозяйства без коллективизации, создание предложенной ещё товарищем Троцким «трудовой армии» (по сути, строительных войск позднего СССР) вместо ГУЛАГа.

Всё перечисленное, несомненно, снизило бы людские и материальные потери, улучшило бы положение простых граждан и ослабило напряжённость в обществе. Не поразили бы его такие болезни, как вечное недоедание и дефицит всего и вся. Не развилась бы всеобщая мания доносительства. Сделалась бы ненужной массовая охота на ведьм. Не произошло бы гипертрофированного разрастания наших «внутренних органов». Имея гораздо более здоровое общество, страна, малой кровью и в короткий срок выигравшая мировую войну, получила бы импульс для бурного роста и экономического развития. Можно было гораздо раньше приступить к реализации ядерного проекта и реализовать его, не разоряя страну в очередной раз. Создав ядерный реактор, можно было не губить Волгу гидроэнергетикой, затопляя ценнейшие пойменные земли. До сих пор самая холодная на земном шаре страна, первой освоившая мирный атом, вырабатывает на атомных станциях всего 20 процентов электроэнергии. Для сравнения: США — 60%, Франция — 80%, Япония — 90% (и будь там хоть трижды сейсмоопасная зона, никакие Фукусимы не заставят японцев отказаться от ядерной энергетики!). Вот последствия величайшей сталинской мудрости. Вот что мы потеряли… И не только это! Мы могли бы голыми руками взять Константинополь с Босфором и Дарданеллами, может быть единственное на всей Земле место, которое стоило бы нам аннексировать. Уже в сороковые годы завязать выгоднейшие экономические отношения с Индией, Египтом и прочими колониями и полуколониями Британской и Французской империй, разгромленных руками Гитлера. Мы могли бы диктовать свою волю Европе и Азии. Снова вернуть США статус заштатного островного государства, которым они были до Первой мировой войны. По большому счёту, мы потеряли реальную возможность стать богатой, всеми уважаемой державой, мировым экономическим лидером, а не мировым посмешищем и пугалом, Верхней Вольтой с ракетами.