Светящийся поток

Серж

Огромной державы нет уже несколько десятилетий. Выросли поколения, не заставшие жизни при советской действительности. Сейчас многое забывается, появляются мифы, что-то может искажаться.История одного человека, от приключений маленького мальчика до его участия в боевых действиях, рассказывается в этой повести. Две судьбы – страны и гражданина – неразрывно связаны.

*****

Театр начинается с вешалки, и армия начинается… «с вешалки», извините за каламбур, — с военкомата. Несколько раз еще в школе старшеклассники проходили медкомиссию; более того, к сдаче зачетов по ГТО учителя физкультуры относились очень ответственно. Ребята по нормативам бегали кросс, спринт, подтягивались, метали гранату, на время разбирали и собирали автомат Калашникова, стреляли в тире по мишеням из мелкокалиберной винтовки, надевали противогаз. Саша успешно справлялся со всеми испытаниями, поэтому имел полный комплект значков «ГТО». Военкомиссия его также признала годным к службе. Единственно, она зафиксировала несколько ослабленное зрение в виде легкой степени близорукости. И вот этот момент настал: из военкомата прислали повестку уже не просто для очередной явки, а для отправки в армию. К назначенному времени, а именно к девяти ноль-ноль, Александр прибыл к зданию райвоенкомата. Там уже собралось много людей: призывники, провожающие, родители. Мамы плакали, отцы хлопали сыновей по плечам, друзья жали руки. Призывники напускали на себя нагловато-геройский вид, стараясь продемонстрировать всем: «Вот, дескать, мы покажем, как надо служить! Вы-то здесь остаетесь, а мы уже практически военные люди». Но старший неожиданно кричит: «Отправляемся!» Толпа охает, призывники бегут в автобус, рассаживаются, колонна трогается. Отъезжающих провожают крики, слезы, напутствия, смех и напоминания, чтобы чаще писали. Разительную перемену такой шумной обстановки представляла тишина, воцарившаяся в автобусе после отъезда. Ребята всматривались в окна, то ли прощаясь с уносящимися пейзажами, то ли любуясь ими, как в первый раз. Они также приглядывались друг к другу, оценивая, с кем им придется служить, но разговоров не заводили, ехали молча. Всех призывников, на первый, поверхностный взгляд, объединяла их одежда, которую можно было охарактеризовать, как говорится, «кто во что горазд», а скорее всего — «что не жалко выкинуть».

Их перевозка заняла немного времени; перебравшись через мост, свернули вправо и заехали на территорию приёмника-распределителя. Там новобранцам предстояло ожидать распределения в конкретные воинские части для прохождения службы. Но это выражаясь официальным языком. В разговорах же это звучало следующим образом: «Нас привезли в обезъянник, где будем дожидаться покупателей». «Почему в обезъянник?» — Александр и раньше слышал это выражение, но только попав туда, понял его смысл. Дело в том, что в этом убогом заведении сборного пункта для размещения новобранцев в больших длинных комнатах предоставлялись двухъярусные деревянные нары, обитые дерматином, стоявшие в несколько рядов вдоль стен, по которым туда-сюда сновали подростки, большей частью уже обритые налысо. Их имущество, то есть одежда, запас еды и питья, располагалось здесь же. На этих нарах они и бодрствовали, и спали, и играли в карты — в общем, проводили всё время и, видимо, своей суетой напоминали жизнь приматов. «Особо отличившихся» назначали в наряды — уборка территории, плаца или дежурными в столовую, находящуюся в полукилометре от казармы. Гражданская жизнь текла еще совсем рядом, из нее скрытно, но регулярно поступало спиртное, хотя нарушений и без этого хватало, поэтому офицеры легко могли определиться с назначениями на работы. По каким-то непонятным причинам некоторых из призывников не отбирали в части и они, просидев в распределителе дней по пять, отпускались назад, домой. Иногда так повторялось до трех раз, но у нашего героя всё прошло довольно быстро.

На третий день дежурный, выкрикивающий фамилии, назвал и его — Жарова. Ребята засуетились, поспрыгивали с верхних рядов нар — нужно идти на беседу с «покупателем» — и человек пятьдесят собралось в небольшом актовом зале, вернее сказать, в вытянутой комнате с рядами мягких сидений. Перед ними стоял коричневый стол со стулом, на котором сидел офицер. «Меня зовут майор Мясницкий, заместитель командира части по политической подготовке, — представился офицер и принялся рассказывать о своем батальоне: — Отобрали вас как потенциальных кандидатов в войсковую часть под номером…, дислоцирующуюся в городе Н-ске. Кто-нибудь знает о таком городе?» Пара человек кивнули. «Н-ск в Казахстане, в направлении Алма-Аты. Отец яблок, — Александр где-то слышал такое название столицы Республики. — Значит, там много солнца и тепла», — решил он. Будущее даст возможность проверить верность этого утверждения. «Служба трудная, но интересная, — продолжал замполит. — Войска у нас особые — специальные моторизированные части милиции. Это не конвойные войска, хотя и относятся к внутренним. Наши ребята выполняют патрулирование улиц, в вечернее время охраняя общественный порядок наряду с обычными милицейскими подразделениями. Помимо того, осуществляем и специальные поручения правительства по защите населения в случае возникновения массовых беспорядков, техногенных катастроф или в районах чрезвычайных ситуаций. Когда произошло землетрясение в Армении, наш батальон четыре месяца находился в Спитаке. Многие военнослужащие отлично проявили себя и получили правительственные награды. Теперь что касается требований к призывникам, то есть к вам. Хотя личные дела предварительно подобраны, может, что-то не отображено или ошибочно записано. Поэтому во избежание возможных недоразумений прошу сказать, имеет ли кто-нибудь ограничения, не указанные в деле: судимости, татуировки. Может быть, кто-то сам не желает служить в милицейской части». «А форма будет такая же, как у милиционеров?» — спросил кто-то с задних рядов. «Да. Вас что, смущает это?» «Можно нам тогда в другую команду пойти? — Двое встали. — А то все придут домой дембеля как дембеля, а мы в милицейском костюмчике», — с издевкой ответил один из них. «Ну что же, вас никто не принуждает. Я передам ваши дела, можете идти». «Премного благодарны», — по-дурацки улыбаясь, двое вышли. «У меня татуировка на кисти», — поднял руку один парень. «Вывести свою красоту, я имею в виду узор, у тебя быстро не получится, а ждать мы не имеем возможности», — забраковал его офицер. «Будут ли у кого еще вопросы?» — обратился майор к залу. «Как насчет дедовщины и питания у вас?» — в рядах послышались смешки. «Что касается неуставных взаимоотношений, бывают небольшие отдельные эпизоды, но мы с ними боремся и, как правило, быстро справляемся. Кстати, и от новобранцев зависит многое. Если что-то вас не устраивает, вы всегда можете подойти к своему непосредственному командиру — сержанту, он разберется. Если нет, то есть командир взвода, роты; замполиты точно наведут порядок, да так, что другим мало не покажется. По второму вопросу отвечаю: питание — замечательное, три раза в день, как и положено. Повар назначается из солдат, имеющих соответственный опыт; кухонный наряд — из вас самих же, то есть самостоятельно себя обслуживаете, мамкиной титьки нет, — офицер рассмеялся. — Как потопаете, так и полопаете. Масло, в отличие от других частей, дают дважды в сутки, на завтрак и на ужин, по двадцать грамм. Продуктами часть обеспечивается своевременно и в полном объеме, без перебоев, — майор говорил грамотно и убедительно, недаром замполит. — Итак, раз вышесказанное больше вопросов не вызывает, то после обеда выдвигаемся». Из оставшихся в зале сорока с лишним человек лишь Жаров де еще четверо оказались городскими, остальные — деревенские, чуть ли не все с одного села. Снова автобус, но уже с другим совершенно чувством Саша смотрел на такие родные теперь пейзажи. «Когда я вновь проедусь по этим улицам? Каким я стану через два года? Кто меня встретит?» Особо и ждать-то его было некому. Да, одна девчонка, с которой резались во дворе в настольный теннис, хотела получить его фотографию, но он не понимал тогда, зачем ей это нужно. В последний вечер перед отправкой в военкомат девушка вручила ему своё фото. Саша взял, сказал, что свою фотографию забыл, но обещал выслать сразу же по приезде в часть и обязательно в форме. Прощаясь, подруга обняла его за шею, привстала на носочки, поцеловала в щеку и тут же убежала, крикнув в дверь: «Пиши, обязательно пиши!» Кроме того, знакомые и одноклассники все или разъехались, или, поступив в институты, учились, причем уже не на первом курсе. Единственный друг, Игорёк уже полгода как служил в морфлоте…

Стряхнув с себя все носившиеся мысли, Александр шагнул на ступени вагона, который должен был доставить их в Р-ск. Через несколько часов прибыли в небольшой городишко и, постояв на площади, окруженной невзрачными пятиэтажками, вошли в здание вокзала. В нём уже ждали поезд на Н-ск. К вечеру отправились. Разместились по плацкартному вагону. По разговорам Александр понял, что большая часть ехавших с ним действительно призвана из области, из одного большого немецкого посёлка. Ребята друг друга хорошо знали. Знали давно и, весело переговариваясь, начали доставать, у кого какие, имеющиеся съестные припасы, ставили их на маленький откидной столик, готовились к ужину. «Нормально они решили повеселиться!» — подумал Саша. На столе лежали: белоснежное сало с тоненькими прожилками, копченое мясо, домашние сосиски, соленые грибы и помидоры. У Александра имелись лишь две жестяные банки рыбных консервов и одна со сгущенкой, они глухо перестукивались в сумке. Он не знал этих ребят и немного стеснялся лезть к ним со своими консервами. Те тоже посматривали на него, лежащего на верхней полке, но не звали к себе. Наконец один толстый добродушный парень встал и сказал, обращаясь к Александру: «Ты чего там лежишь? Фигуру бережешь? — Ребята засмеялись. — Давай к нам». Саша, обрадованный возможностью познакомиться, вытащил из сумки свои консервы и поставил их на стол. «Да убери ты свои жестянки, смотри, у нас мяса — завались!» «Давайте хотя бы сгущенку к чаю оставим», — смущенно ответил Саша. «Ну, сгущенку оставь». Саша бросил на верхнюю полку две банки рыбных консервов. «Меня Виктором зовут, — представился добряк, — это Вовчик, это Толян. Твоё как имя?» «Александр». — «Давай налегай, не стесняйся». По вагону шел сопровождавший их команду вместе с майором сержант по фамилии Зайцев. «Ничего себе вы тут жируете, — удивился он, заметив накрытый стол, — колбаска, сало, грибочки». «Угощайтесь, товарищ сержант, присаживайтесь. А что, в части так не кормят?» — пошутил Виктор. «Нет. Я баночку с грибочками возьму, не возражаете? А как кормят, сами увидите, когда приедете», — оскалившись и показав золотую фиксу, произнес Зайцев. Он ушел дальше по вагону. Ночь пролетела быстро. Как только начало светать, всех стали будить. «Подъем, подъем! — ходил по коридору Зайцев. — Как с мамой едем на курорт, разоспались». Александр уже умылся, оделся. За стеклом вагона проносилась белая снежная степь, абсолютно ровная, однообразная. Ничто не напоминало яблочных садов. При подъезде к городу стали встречать высокие, в виде пирамид холмы. Александр догадался, что это шахтные отвалы. Наконец поезд достиг Н-ого вокзала. «Выходи, становись по двое!» — командовал Зайцев. Ребята, построившись как попало, весело переговариваясь, пошли через здание вокзала на площадку, где уже ждал автобус. На этой старой, трясущейся и отравляющей воздух как снаружи, так и особенно внутри душегубке тряслись еще более двух часов. Сначала по городским улицам, затем по дороге среди белой пустыни. «Въехали в поселок Майский, — громко сказал сержант. — Через три километра — дома». Из этих трех километров как минимум, два оказались пробитым туннелем среди сугробов высотой от метра до полутора. Ветер дул не переставая, увлекая за собой поземку. Дорогу, видимо недавно прочищенную, то там, то здесь уже заносило свежим снегом. Раз даже пришлось выйти, чтобы толкнуть застрявшую колымагу.

Часть показалась издалека, так как находилась на небольшом взгорье. Состояла она из трех зданий желтого цвета, соединенных меж собой переходом. Вдали виднелась кочегарка с высокой трубой, за ней еще одно высокое серое здание, этажей в восемь. На КПП уже подняли шлагбаум. Возле вагончика топтались трое военнослужащих. Когда автобус притормозил, проезжая через ворота, один из них, медленно проводя большим пальцем правой руки вдоль своего горла, показал вновь прибывшим жест, знак, однозначно напоминающий только отрезание головы человека. Новобранцы с улыбками переглянулись. Майор первым вышел из автобуса и быстрым шагом направился к дверям желтого корпуса. «Ну что, духи, приехали? Выходи строиться», — изменил обращение Зайцев. «Не успели приехать, а уже духами стали», — невесело прокомментировали на задних рядах автобуса. «Собери новобранцев перед входом. Я дежурному доложу о прибытии и далее определимся, куда их направить», — оглянувшись, крикнул сержанту майор Мясницкий, продолжая быстрым шагом двигаться к казарме. Навстречу ему из дверей выбегали, возбужденно переговариваясь, солдаты и, с обмороженным видом встав напротив строя молодых, как будто шипели какую-то присказку, повторяя одно и то же: «Духи, вешайтесь; вешайтесь, духи». Но майор быстро вернулся: «Так, Зайцев, давай всех в баню, затем получить обмундирование, оно уже там, и на ужин. А вы что тут делаете? А ну марш по подразделениям», — обращаясь уже к толпе глазевших, приказал майор. «Есть», — ответили те и, отпечатав два-три шага и как-то слишком демонстративно отдав честь Мясницкому, удалились. «В шеренгу по одному становись! За мною шагом марш!» — Зайцев повел приунывших новобранцев по вытоптанной в снегу дорожке к зданию кочегарки.

Проследовав через узкий закопчённый проём, прикрываемый железной дверью, они очутились в огромном зале с большими пыльными котлами. Открылась другая дверь, уже небольшая, и затем через еще одну маленькую дверь — в машинном цеху — вновь прибывшие оказались в отделении с моторами. Сквозь шум от двигателей, приводящих водяные насосы, они услышали слова улыбающегося круглолицего чумазого казаха в робе: «Вот, Заяц, и тебе будет кем покомандовать!» На низком диванчике, окруженный тюками и коробками с обмундированием, сидел военнослужащий с аккуратной прической, одетый как с иголочки, с белоснежным подворотничком. Погоны на его плечах блестели широкой полоской. «Товарищ старший сержант! — обратился к нему Зайцев даже более официально, чем он обращался к майору Мясницкому. — Молодое пополнение для прохождения бани и получения комплектов формы доставлено». «Хорошо, — не отрываясь от тетради, где что-то аккуратно записывал, отвечал тот. — Заводи по двое в душ, затем ко мне за формой, потом стричься». «Может, сначала подстричься, а потом в душ?» — попытался предложить Зайцев. Старший сержант медленно поднял взгляд на Зайцева: «Я что, клоун? До утра с вами буду тут сидеть, что ли? Еще повторить или так дойдет?» «Слышите, двое в душ, бросайте в угол свои шмотки и быстро моемся», — обратился Зайцев к подопечным.

Странной тогда казалась эта процедура: на улице — мороз минус двадцать пять градусов, в помещении тоже совсем не жарко. Душ оказался таким скверным, что, закрыв глаза на правила словообразования, можно было бы утверждать о происхождении понятия «душегубка» именно из образа этого места. Собственно, помывочных комнат было две. Узкие простенки с низким потолком, выкрашенные неопределенной сине-зеленой краской. Сверху через ржавый смеситель замирающей струйкой стекала чуть теплая вода. Помещения настолько узкие, что моющийся обязательно прислонялся какой-либо частью тела к его стенам. И тут же ощущал липкое прикосновение холода и грязи. Саша зашел в ту кабинку, что справа, Виктор-немец — в левую. Только-только успел Александр смыть с головы мыльную пену, как за дверью услышал фразу, исковерканную акцентом: «Кончай мыться». Вслед за этим распахнулась дверь и в проеме появился всё тот же казах в робе, но теперь с ведром и, оскалив белоснежные зубы, крикнул: «Глаза!» — и тут же бросил в Александра из ведра совком какой-то белый порошок. Инстинктивно Александр зажмурился и отвернулся. «Это чтобы вши тебя не ел. Спиной!» Такой же осыпанный порошком, весь белый, из-за соседней стены вышел Виктор. Зайцев стоял со вторым ведром: «Давай живее форму получать». Но Виктор не мог идти. Едкий порошок попал в глаза. Он жмурился и тер их рукой. «Там я видел умывальник, пойдем, промоешь глаза. Иди за мной», — тихо сказал Александр. Происходившее вокруг казалось ему каким-то глупым и лишенным здравого смысла. Он думал: «Почему нет взрослого, вменяемого, заботливого командира, заранее всё объясняющего, почему всем распоряжаются фактически однолетки?» Вернувшись в основную комнату, он подошел к старшему сержанту Безрукову. Тот, мельком взглянув на него, спросил: «Фамилия?» «Жаров», — ответил Александр. «Сорок шестой размер, третий рост, — отметил себе сержант в тетради, — наклонись, — он обмерил окружность головы, — шапка пятьдесят шестого. Какой размер обуви?» «Сорок второй». «Бери вон там, там и там, — Безруков указал пальцем на стопки и кучи с обмундированием. — Портянки не забудь». Александр получил нижнее белье белого цвета, сапоги, портянки. «Х/б» — так называлась хлопчатобумажная форма серо-коричневого цвета, состоящая из куртки и брюк галифе. Кроме того, выдали ему шапку-ушанку и ремень с большой латунной бляхой со звездой. «Одеваемся и строимся, — кричал Зайцев, — „гражданку“ бросаем в угол, она теперь вам больше не понадобится». Вместо сорок шестого размера х/б, уже закончившегося, Саше достался пятидесятый, заметно на нем болтающийся. Одна портянка оказалась намного короче другой. Но это еще полбеды. Хуже было тому, кому вместо третьего роста достался пятый, а вместо сорок третьего размера сапог — сорок первый. Последним вышедшим из душа выдавали уже совсем что попало. «Я сегодня славно потрудился, пора и отдохнуть, — старший сержант Безруков с важным видом закрыл тетрадку и поднялся. — Это — ко мне в каптерку занесешь», — указывая на коробки с оставшейся формой, приказал он Зайцеву. «Понял», — ответил тот. «Ты что там понял, товарищ младший сержант? Как надо отвечать старшему по званию?» «Есть, товарищ старший сержант», — вытянувшись и отдав честь, четко произнес Зайцев. «Не забудьте подстричься», — на выходе бросил Безруков.

Ветер с силой захлопнул за ним дверь; из котельной с другой стороны вошли трое, судя по робам, кочегаров. В руках каждый держал по стулу. Заявился и уже знакомый ребятам казах. «Мырзахметов, приступай к оболваниванию», — Зайцев принес три ручных механических прибора для стрижки. Мырзахметов, а с ним и еще двое деятельно взялись за процесс освобождения голов новобранцев от всяческой ненужной растительности. Причем у Мырзахметова дело спорилось куда лучше — пока те стригли по одной голове, он успевал облегчить две. Видно, сказывался опыт стрижки овец. Правда, стрижкой это можно было назвать лишь условно. Зайцев правильно сказал — оболванивание. И болванами выступали те, кто подвергся этой процедуре, — ручные машинки большую половину волос просто вырывали. Зато быстро и дешево. Про «сердито» и говорить не стоит, потому что подобное избавление от волос на голове вместо привычной стрижки любому неприятно, да и вид при этом получается весьма непрезентабельный. «Ничего, — рассуждал Мырза, когда кто-то подергивался, — баран блеет и терпит, а тебе и блеять нельзя». Примерно через час все стояли, одинаково небрежно подстриженные под ноль.

На поверку, в отличие от слов замполита Мясницкого, часть жила очень насыщенной неуставной жизнью, разительно отличавшейся от обозначенной им перспективы. Кочегары с Зайцевым куда-то вышли, оставив новобранцев любоваться своим новым обликом. Через несколько минут они вернулись, и Саше показалось, что от Мырзахметова крепко пахнуло спиртным. «Что, Заяц? — сказал солдат сержанту, — духи пришел, подстригся, а теперь его принимать надо». «Вот ты, Мырзахметов, самый разговорчивый, как я смотрю; ты и объясни им, что да как». «Они неизвестный тайный масонский обряд намерены провести?» — в шутку поинтересовался Жаров у стоящего рядом товарища. «Если бы масонский; сейчас узнаем». Зайцев жестом предложил кочегару выйти вперед. Казах начал: «Вы, духи, приехал в часть. Дух кто? Его нет. Вам надо стать младшим кроликом, потом старшим, потом фазаном. Самый главный — это дед и квартира. Вот я сейчас фазан, Зайцев — старший крол, хотя и сержант. Старший сержант Безруков уже дед. Эти старшие кролы будут вас принимать в кроликов, — он указал на трёх кочегаров, стоявших рядом, — двадцать и четыре раза ударят каждому по заду ремнем с бляхой — сколько месяцев службы вам осталось. Тогда будет считаться, что ты уже не дух, а крол. Давай, кто смелый? А ты, пойдем», — он схватил за руку щуплого паренька. «Не бойся, Пашка, везде так принимают», — послышались ободряющие выкрики из толпы новобранцев. Мырза снял с себя ремень и дал его одному из кочегаров. Тот размахнулся и со всей дури врезал бляхой по Пашкиному мягкому месту. Тот аж изогнулся — штаны в этом случае совершенно не спасают. «Ничего, ничего. Раз», — растягивая в усмешке толстые губы и показывая ослепительно белые зубы на чумазом лице, считал казах. Ремень свистел, Пашка принимал всё новые и новые удары, один сильнее другого. Вдруг из толпы кто-то шагнул вперед. «Сейчас драка будет», — подумал Саша. Но вышедший гордо сказал: «Меня принимайте, я не боюсь; что время терять». «Молодец, мужик, сам через полгода будешь духов переводить, — Мырза одобрительно похлопал его по плечу. — Иди к тому», — указал он пальцем на стоявшего без дела кочегара. Вышел кто-то еще из новобранцев, и Саша с удивлением смотрел, как три руки слаженно взмахивали ремнями с тяжелыми латунными бляхами. «Зачем мы сами подставляемся под эти удары? — спросил Саша у стоявшего рядом Виктора, — для чего этот бред? Давай откажемся». «Ты что, Саня? — удивленно-недоумевающе посмотрел на него Виктор. — Таков обычай, ничего не поделаешь, все через это прошли. Друганы, кто писал мне, как один об этом говорили. Традиция. Видишь, сами вызываются. Я тоже пошел», — он шагнул к экзекуторам. «Странное дело, — думал Саша, — здоровые молодые парни сами сажают себе на шею каких-то кровососов-старослужащих. Ещё день-два назад за случайно брошенное грубое слово или косой взгляд они бы врезали любому, а теперь позволяют издеваться над собой безнаказанно. У многих после пройденной неуставной процедуры аж звезды синели на коже. Ведь сорок шесть человек из одного города! А тех всего-то четверо, причем далеко не силачи». «Что стоишь, хочешь духом на всю жизнь остаться?» — обратился к нему один из осуществляющих обряд. Саша, выругавшись про себя, молча получил положенные двадцать четыре удара.

Эстафету рассказа о традициях от ушедшего куда-то Мырзы принял другой кочегар: «Посвящения продолжатся и дальше, через полгода переводят в старшие кролы. Да, — рассмеялся он, — есть такие зверьки с более длинными ушами. Кролики — это не только ценный мех, но и пять, шесть, а то и семь килограмм ценного диетического мяса. — Жаров впоследствии часто слышал эту цитату по отношению к молодому пополнению. — Через год следуют фазаны, затем деды и, наконец, „квартира“, то есть дембеля, — солдаты того призыва, кому уже объявили о демобилизации. Старших кролов тоже добро лупят, но только восемнадцать раз. Фазанов переводят уже без особого рвения — лишь по двенадцать ударов получат. Дедов так, шесть раз махнут ремнем по воздуху, и всё. Причём непосредственными исполнителями посвящения выступают представители предыдущего призыва, те, кого недавно самих били, а они же, в свою очередь, не стесняясь отрываются по полной. Всегда есть, правда, альтернатива — вместо ремня используют иные предметы. Принимаемый нагибается, посвящающий встает позади него на две табуретки, спиной к первому, берет в руки табурет и с замахом по тому же самому месту… сидушкой». «Это еще более травмоопасно, ты как думаешь, Саня?» — Виктор удивленно смотрел на Жарова. «Наша армия вообще опасная штука», — ответил тот. «Но, как правило, заканчивалось это всегда благополучно, — словно читая мысли молодых, комментировал рассказчик, — а вот табуретки ломались, было дело. Поваров по-особенному только принимают. Для них существует свой вариант: выбирается самая длинная разделочная доска, и ею оттягивается поваренок. Аж по всей столовой бегает — так прилипает! С квартирантами-дембелями совсем другая история: они укладываются на койку, сверху их укрывают несколькими одеялами, и самый мелкий крол двадцать четыре раза имитирует удары — ниточкой машет по одеялу. То есть, — подытожил говорящий, — полугодовой интервал дважды нарушается: из духов в кролы принимаются после приезда, из дедов в „квартиру“ — после приказа. В нашем случае — министра обороны Язова. Кстати, он упоминается даже в сказке для дедушек, и вы должны знать её наизусть. Рассказывают сказку кролики обычно перед отбоем дедам своего взвода. Вот так она звучит: „Масло съели — день прошел, старшина домой ушел, дембель стал на день короче, всем дедам спокойной ночи. Пусть вам снится дом у речки, с бабой голою на печке, самогона полный таз и министра Язова приказ. Чик-чирик, прыг-прыг, ку-ку, мчится дембель к старику, птичка села на пенек, вот прошел еще денек. В то время, когда космические корабли бороздят просторы вселенной, нашим любимым и уважаемым дедушкам осталось служить ровно… столько-то дней“ — и называется точная дата до выхода приказа о весеннем или осеннем новом призыве».

Появился Зайцев: «Ну что, кролики! Строимся — и попрыгали на улицу». Наскоро остриженных и как попало одетых солдат вывели на двадцатипятиградусный мороз и направили в основной корпус. Форма кому большая, кому маленькая, у кого вместо зимнего нижнего исподнего белья, штанов с рубахой, летнее. И портянки не лучше — то рваные, то узкие, то короткие. Да и тех, которые выдали, мотать толком тогда еще никто не умел. Ежась от холода, почесывая отбитые зады и смущенно улыбаясь, все поплелись за сержантом. «Часть наша, — двигаясь по тропинке, на ходу информировал Зайцев, — перебралась в эти помещения совсем недавно. Раньше мы дислоцировались в небольшом здании в центре города, а теперь, в связи с планируемым укрупнением от численности роты до батальона, заняли корпуса женского исправительно-трудового учебного учреждения, а девушки „нелегкого поведения“ перебрались в бывшие казармы, служившие до этого пристанищем нашей роты. Вот такой обмен». Пройдя через главный вход, в расположении части Зайцев отдал честь дежурному офицеру, прогуливавшемуся в холле. «Молодое пополнение?» — «Так точно; следуем в столовую на ужин». В тамбуре рядом с умывальниками находилось большое белое эмалированное ведро. «В части карантин по гепатиту, — предупредил сержант, — кто не хочет пожелтеть, опускай руки в ведро, держи там пару секунд и далее следуй за стол». Оказалось, что в ведре — раствор хлорки, и меры дезинфекции после недавней вспышки желтухи проводились совершенно оправдано, однако подобное обстоятельство сильно озадачило новобранцев.

Конец ознакомительного фрагмента.