Пять Ночей

Серик Куламбаев (2019)

У каждого человека есть свои скелеты в шкафу. Одни прячут их от всех, другие прячут от себя. Александр, герой этой иронической повести, бывший популярный журналист, а ныне спивающийся малоприятный тип. Его высокомерие опускает окружающих до уровня интеллектуального мусора, безропотных пассажиров трамвая судьбы. Однажды в стриптиз-клубе Александр встречает девушку, подкупающую губительной простотой. То, что он всеми силами пытался забыть, переписать в своей памяти, выплескивается наружу. Но что за этим может последовать? Какие превратности ожидают взбунтовавшихся пассажиров? Содержит нецензурную брань.

Если откажется

День наступил сразу, без прелюдий и утренней эрекции. На часах полвторого, квартира в руинах аморального образа жизни. Домработница категорически отказалась выходить после пятницы, какой бы день недели за ней ни наступал. Пришлось пообещать себе солидные чаевые, чтобы распихать по шкафам остатки собственного и неопознанного гардероба, свалить в посудомойку фарфоровую и пластиковую посуду и после пары часов исправительных работ поместить себя под струю контрастного душа. Первая сигарета, ароматизированная горячим кофе, заставила на минуту поверить в искренность здорового образа жизни и тут же напомнила о вчерашнем проигрыше. Набрал Макара.

— Привет, дружище! Куда вчера исчез? — раздался в трубке на удивление бодрый голос.

— Да не исчезал я, пешком ушёл. Что там у нас? Всё в краях?

— Э-э, да ты что, несознанку включаешь? За тобой ещё четыре ночи. Уговоришь — поучаствую в твоих кошмарах.

После непродолжительных препирательств решили продолжить сегодня, взяв старт у меня на кухне. При обыске приговоренных к стирке брюк обнаружил обрывок салфетки с именем и номером телефона. Я долго разглядывал этот «фолиант», пытаясь вспомнить обстоятельства его генезиса. По всей видимости, этот исторический промежуток затерялся среди прочих незадокументированных эпизодов.

Набрал номер, долго не ждал:

— Алё.

— Алё. Кира? Ваш номер у меня на салфетке записан. Мы, кажется, вчера познакомились. Что-нибудь такое припоминаете?

— А-а. Помню, — собеседница рассмеялась. — У вас уши ещё такие оттопыренные. И стрижка короткая.

— Точно, мой портрет.

— Вы ещё за мой номер полцарства предлагали, а потом торговаться стали.

— И на чем сошлись?

— На такси хватило.

Вот это я погнал. Как выкручиваться?

— Думала, потеряете.

— Запись, нацарапанная на салфетке, это же государственный масштаб важности. Даже «контактам» не доверишь. Как пришёл, сразу в сейф, — сказал я, пытаясь придать голосу бюрократический лоск.

— Да вы просто в кнопки не попадали.

Голос перекатился в смех, я зажмурился от неловкости.

— Вы, когда проснулись, такой смешной были.

Странно, но память вернула меня не в полумрак стриптиз-клуба, а на сеновал, где весело улыбающаяся девушка щекочет меня соломинкой в утренней мгле.

— Да я, когда засыпаю, ещё смешней. Как-нибудь продемонстрирую.

Какого хрена я это сморозил? Но девушка не смутилась.

— А как вас зовут? А то в клубе вы так и не сказали. Или это секрет государственного масштаба важности?

— Ещё какой. Но вам скажу. Александр.

— Александр, а можно я вас буду Сашей называть? А то совсем как-то торжественно.

Да что ж такое в её голосе? Как будто совсем рядом или внутри головы. Напряжённо заёрзал. Попытался придать позе непринужденный вид. Ни хрена. Деревяшка. Мысленно выругался, согласился на Сашу и позвал в гости.

Я был уверен, что она откажется. Она согласилась.

***

Звонок в дверь застал нас с Макаром с поднятыми стаканами, обнулив очередной сакраментальный для алкоголиков тост. Я открыл дверь. На пороге стояла невысокая девушка в коротеньком платье, кедах, с небольшим рюкзаком.

— Здравствуйте, Саша, я Кира. Не узнали?

— Конечно, узнал, — соврал я, удивляясь простоте, в которой провидение представляет своих избранниц. — Только ты чего-то какая-то маленькая.

— Да. В стриптизе я на 25 сантиметров выше, — улыбнулась Кира, и бессонные морщинки рассыпались в уголках её глаз.

— Ну, проходи. Осваивайся.

В комнате Кира кивнула Макару, устроилась на краешке стула и с детским любопытством стала изучать страну великанов. Я столь же откровенно изучал её. Прямые, слегка спутанные волосы сбегали к плечам. Карие глаза без тени косметики. Тонкий, чуть с горбинкой нос. Разъехавшиеся в улыбке губы открывали вереницу мелких, слегка желтоватых зубов. Кокетливые ямочки и гуляющие в собственных эмоциях брови. Все эти несуразицы, как ни странно, делали её лицо милым и удивительно живым.

Повертевшись на стуле, Кира замерла с ровной, как доска, спиной и вздёрнутым подбородком и превратилась в прилежного ученика на вступительном экзамене.

Изображая пресыщенного продюсера, утомившегося от галдежа юных Офелий, Макар снисходительно протянул:

— Так. Что тут у нас? — попытался повесить театральную паузу и, не выдержав собственной драматургии, разразился смехом.

Кира картинно выдохнула, расслабила спину, заразительно рассмеялась провалившемуся немому спектаклю. Макар, успокоившись, начал разливать виски по бокалам.

— Мне совсем чуть-чуть, я много не пью.

— Да мы ещё в стриптизе заметили. Пей, сколько душа просит. А не просит, можешь и пропустить.

Беседа полилась непринуждённо, не заморачиваясь на тему очередной нетерпеливой истории. Кира с юмором рассказывала о жизни в стриптизе, случайных романах и предначертанных встречах. Мы снисходительно слушали.

— А вы что, в шахматы играете? — Кира кивнула на доску, сосланную на край стола.

— Да, играем, — кивнул я, — на всякие дебильные желания.

— Ага, товарищ вон на пять ночей похождений в стриптиз попал, — ухмыльнулся Макар

— Правда? — недоверчиво переспросила Кира. — И что, если кто-то проиграл — будет обязательно исполнять?

— Ну да. На деньги не играем, а то разосрёмся. Желание всегда оговариваем до игры. Проиграл — выполняй. Раньше в мордобой играли.

— Это как? Проигравшего по лицу что ли бьют?

— Да нет. По морде, — ухмыльнулся Макар.

— Это в карты, в дурака, — пояснил я, — второму месту достается утешительный приз. Картами по разным частям физиономии или щелбаны — в зависимости от выпавшей карты.

Кира нахмурилась, я взял колоду.

— Вот смотри. Колода перетасовывается. Проигравший загадывает карту, и все карты до неё отбрасываются. Среди оставшихся, допустим, туз — удар по ушам, король — пустышка, ничего не пробивается, дама — по носу и так далее

— И что, прямо бьёте?

— Наотмашь, — с ноткой блаженства подтвердил я. — Хочешь попробовать?

Кира молча замотала головой. Я стал неуклюже оправдываться.

— Так уж с детства пошло. Шанс слабому отомстить более здоровому обидчику. Так что хлестали всегда от души. Был у нас во дворе Игорь Рыбаков — крепкий переросток с кувалдами вместо рук. Рыба его называли. Шугал пацанов, мучил, но справедливости ради, надо признать, что его хоть и боялись, но уважали. Без него не обходилась ни одна разборка с соседними площадками. В таких драках Рыба был просто ледокол, а остальные только прикрывали его кильватер. С Игорем не страшно было лезть в драку, но проиграть ему в мордобой! Туши свет.

Я перевёл дыхание, закурил и продолжал, уже с наслаждением смакуя воспоминания.

— Но и ему как-то тоже случилось стать жертвой этой игры. После одной из раздач стало понятно, что у Рыбы карты полный отстой. Мы, как шакалята, учуявшие добычу, стали подкрадываться к нему со всех сторон, всё подкидывая и подкидывая карты. В мысленном сговоре, даже не переглядываясь, мы топили Рыбу как Тургенев Герасима. Нависший над Игорем карточный приговор маниакально возбуждал малолетних садистов. И это случилось. Славка, местный катала, прокрутив ложную тасовку, оставил выбранную Рыбой карту на самом верху, и мы в экстазе расстреляли в Игоря всю скопившуюся злость. Под ржач и улюлюканье на него сыпались градом удары со всех сторон. Опьяненные возможностью начистить Рыбе морду, мы уже не соблюдали правил и били, даже когда выпадали пустышки. В азарт вошли и наблюдавшие. Под шумок и они не упускали шанса врезать Игорю, — я на мгновение прервался, улыбаясь далекому детству. — Разбежались все быстро, как тараканы от дихлофоса, а разодранный и униженный Игорь остался посреди двора. Рожа у него была, как помидор. То ещё зрелище.

— А если бы он отказался? — спросила Кира.

— Что отказался?

— Ну, это… по морде получать.

— Не знаю, у нас такого никогда не было, — я задумался. — Позвали бы старших, они бы его усадили и сами бы ещё добавили.

— А если нет старших?

Я пожал плечами, глотнул колы.

— Вы бы все вместе на него навалились?

Надо признать, что такой расклад вообще никогда не рассматривался.

— Да нет. Вряд ли кто-нибудь решился. Рыба, он же здоровенный. Да и не могло такого быть.

— А если бы было? — не унималась Кира.

Я помолчал и ничего не нашёлся ответить.

Повисло тягучее молчание.

— Со мной случай в армии был, — решил поддержать беседу Макар. — Перед Афганом бойцов через учебку пропускали. Полгода сплошной муштры. Если не бежишь, то ползёшь; если не ползёшь, значит, над тобой танкисты катаются. И был у нас замкомвзвод Толик. Просто рама. Не знаю, чего он на меня взъелся, но метелил при каждом удобном случае.

Макар затянулся. Неспешно выпустил дым, упёрся остекленевшим взглядом в зажигалку.

— Пытался я ему сдачи дать. Только он совсем с катушек слетал. Херачил от души.

— Так есть же офицеры, — не выдержала Кира, — мог бы им рассказать, они бы его наказали. Ведь так?

— Конечно, так. Наказали бы. Выговор влепили. А меня бы потом в батальон обеспечения весь оставшийся срок парашу выгребать.

— И что? Так и терпел? — спросил я.

— Ага, нашел терпилу, — сквозь зубы процедил Макар, — Я ему то пинка перед строем отвешу, то в столовой борщ на голову вылью.

Макар снова взял паузу, втягивая кислый дым тлеющего фильтра.

— И что дальше? Вы помирились? Да?

— Дальше я попал в госпиталь.

Кира подалась к Макару, будто хотела обнять, но осталась на месте, только глаза заблестели.

Рассказчик отчуждённо молчал.

— Да не тяни ты жилы. Дальше что?

— Снова борщ, снова госпиталь.

Макар задумчиво улыбнулся, потер висок, оскалился.

— Не помню уже, что там конкретно произошло, но скоро Толик нашел себе новую жертву. Про меня напрочь забыл. А я с саперной лопаткой так до конца учебки и не расставался.

Макар затушил остатки фильтра обожженными пальцами.

— А через полгода этого ада Афган уже не показался чем-то кошмарным. Там другие правила. Там офицер солдату брат. Сержант от пули сбережет. Одна сигарета по кругу. А письмо из дома — самый драгоценный подарок.