Последнее испытание

Скотт Туроу (2020)

Блестящий адвокат Алехандро «Сэнди» Стерн прославился способностью раз за разом совершать невозможное. Однако ему уже восемьдесят пять, и несмотря на то что разум Сэнди по-прежнему остер, а дух — несокрушим, здоровье начинает сдавать. Но когда старый друг Стерна, нобелевский лауреат в области медицины, доктор Кирил Пафко сталкивается с обвинениями в инсайдерской торговле, мошенничестве и убийстве, Сэнди решает в последний раз выступить в зале суда. В ходе процесса Стерн раз за разом сталкивается с нелицеприятными подробностями жизни своего подзащитного и вынужден искать ответы на непростые вопросы. Несмотря на все свои многочисленные недостатки, виновен ли Пафко в том, в чем его обвиняют? И если да, то как далеко готов зайти Стерн, чтобы спасти своего друга? Хочет ли он вообще знать правду? В последнем деле Сэнди Стерна его принципы и вера в торжество правосудия подвергнутся решающему испытанию.

I. Начало

5 ноября 2019 года

1. Конец

— Уважаемые господа присяжные, леди и джентльмены, — говорит мистер Алехандро Стерн. В течение почти шестидесяти лет он начинал защиту своих клиентов с этой приветственной фразы. И сегодня, произнося ее снова, он ощущает в сердце щемящую грусть. В очередной раз стоя в зале суда, он ясно понимает, что большинство людей живет в непрекращающемся настоящем, которым является реальность. Но, помимо этого, он с железной отчетливостью осознает: его время прошло, ему пора на покой.

— Это конец, — продолжает он. — Для меня.

Не отводя глаз от членов жюри, он нащупывает пальцами и застегивает центральную пуговицу на пиджаке — он всегда, долгие годы, делал так, произнеся свои первые на процессе слова.

— Вы наверняка думаете: «Представитель защиты слишком уж стар». И вы, конечно, правы. По большому счету противостоять государственным обвинителям в ситуации, когда на чаше весов находится свобода хорошего, порядочного человека, такого как доктор Ки́рил Пафко, — слишком тяжелая задача для человека моего возраста. Так что это судебное разбирательство станет для меня последним.

Сидящая за спиной адвоката главный судья Сонни Клонски издает неопределенный звук, словно пытается негромко кашлянуть, чтобы прочистить горло. Однако мистер Стерн, который знает Сонни уже тридцать лет, понимает, что означает этот звук, как если бы она облекла свои мысли в слова. Смысл его состоял в том, что, если адвокат решит продолжить разговор о личных планах, судья его вежливо прервет.

— И все же отказаться от участия в этом процессе я не мог, — добавляет пожилой защитник.

— Мистер Стерн, — говорит судья Клонски, — может быть, вы перейдете к делу?

Взглянув на судью, сидящую на резной ореховой скамье, Стерн едва заметно кивает. Он привык так делать со времен своего детства, проведенного в Аргентине. В его речи, кстати, все еще слышен небольшой акцент, которого Алехандро Стерн стесняется до сих пор, когда ему доводится слышать свой голос на магнитофонных записях.

— Разумеется, ваша честь, — говорит он и снова устремляет взгляд на присяжных. — Мы с Мартой гордимся тем, что нам доверили встать на защиту доктора Пафко в этот критический момент его долгой и честной жизни. Марта, прошу.

Марта Стерн встает из-за стола защиты и приятной улыбкой приветствует присяжных заседателей. По мнению отца, она принадлежит к тому редкому типу женщин, которые в зрелые годы выглядят гораздо лучше, чем в молодости. Она в хорошей физической форме, тщательно причесана и держится уверенно и непринужденно. Что касается самого Алехандро Стерна, то, в отличие от дочери, старость и болезни, безусловно, наложили отпечаток на его внешность. Тем не менее совершенно очевидно, что они родственники. Оба невысокого роста и крепкого сложения, у обоих весьма схожие крупные черты лица. Кивнув, Марта снова садится рядом с их с отцом помощницей, внучкой Алехандро Стерна, которую зовут Пинки.

Мистер Стерн рукой делает знак своему клиенту:

— Кирил, прошу вас.

Доктор Пафко также встает. В этом его движении чувствуется некоторая скованность, вызванная возрастом, но тем не менее это высокий мужчина, явно тщательно следящий за своей внешностью. Из нагрудного кармана его двубортного пиджака, чуть выше верхней пары золоченых пуговиц, торчит уголок белоснежного шелкового платка. Седые волосы медика, вокруг макушки тронутые желтизной и заметно редеющие, аккуратно зачесаны назад. Внешнее впечатление несколько портят его зубы — когда он пытается изобразить на лице чарующую улыбку, становится заметно, что они мелкие и кривые.

— Сколько вам лет, Кирил? — спрашивает подсудимого адвокат.

— Семьдесят восемь, — отвечает Пафко без малейшей задержки. Вопрос Стерна, заданный подзащитному на той стадии процесса, когда разговаривать с ним могут только юристы и только по существу дела, явно неуместен. Однако пожилой адвокат, имеющий большой опыт, знает, что обвинение, а именно федеральный прокурор Мозес Эпплтон, не станет придираться к мелочам, предпочтя не создавать у присяжных впечатления, будто он пытается скрыть от них какие-то факты. Стерн стремится добиться того, чтобы в первую очередь присяжные получили впечатление от голоса Кирила. Таким образом адвокат пытается предотвратить их разочарование на случай, если — а Стерн надеется, что так и будет, — подсудимому не придется в ходе процесса давать показания, выступая в свою защиту.

— Семьдесят восемь, — повторяет Стерн и покачивает головой в притворном удивлении. — Молодой мужчина, — добавляет он, и после этих слов четырнадцать присяжных, включая двух запасных, улыбаются. — Позвольте мне кое-что рассказать вам о том, на какие доказательства мы будем опираться в деле Кирила Пафко. Он прибыл в США из Аргентины примерно полвека назад, чтобы завершить медицинское образование. Вместе с ним приехала его жена, Донателла. Она сидит вон там, в первом ряду позади него.

Донателла Пафко в самом деле расположилась на скамье за спиной подсудимого. Она на год или два старше Стерна, то есть ей восемьдесят шесть или восемьдесят семь лет. Супруга медика сидит с царственным видом, исполненная собственного достоинства, и выглядит совершенно спокойной. Ее волосы собраны в аккуратный узел, она гордо держит голову, лицо покрыто толстым слоем косметики.

— У моего подзащитного двое детей, — продолжает Стерн. — Его дочь, Дара, сидит рядом с матерью. С его сыном, доктором Леопольдо Пафко, которого многие называют просто Леп, вы тоже познакомитесь несколько позже. Он выступит на процессе в качестве свидетеля. Леп и Дара подарили Донателле и Кирилу пятерых внуков. Как это ни удивительно, внуки Кирила также будут упомянуты в свидетельских показаниях в ходе процесса. Конечно же, большинство наших доказательств и аргументов будет так или иначе связано с профессиональной деятельностью Кирила. Вы узнаете, что Кирил Пафко не только клиницист, но и имеет научную степень в области биохимии. В течение более чем сорока лет он является почетным профессором медицинского факультета Истонского университета, находящегося здесь, в округе Киндл. Там он руководил одной из лучших в мире исследовательских лабораторий, занимающихся проблемами онкологии. Кроме того, он основал компанию «Пафко Терапьютикс». Она внедряет результаты лабораторных исследований в практическую медицину и производит препараты, спасающие жизнь пациентам, больным раком. А теперь прошу меня извинить, но вам придется услышать много такого, что так или иначе имеет отношение к онкологическим заболеваниям. Как мы уже убедились в процессе voir dire^[1], — говорит Стерн, используя юридический термин, обозначающий предварительную проверку судьей компетентности присяжных, — у многих из нас есть собственный печальный опыт, касающийся онкологии. Он связан, в частности, со страданиями, выпавшими на долю наших близких, любимых людей. Или… — тут Стерн весьма красноречивым жестом прикасается к лацкану собственного пиджака — …на долю нас самих. Если попытаться сравнить борьбу против рака с мировой войной, то Кирил Пафко является одним из лучших генералов, полководцев, представляющих человечество в этой войне. И, как покажут доказательства, которые мы представим, — военачальником, более других заслужившим награды.

Опираясь на трость с набалдашником из слоновой кости, Стерн делает шаг в направлении присяжных.

— Несмотря на легковесные замечания с моей стороны, — продолжает адвокат, — я уверен, что вы понимаете: для доктора Пафко этот судебный процесс — дело нешуточное. Вы слышали прекрасное вступительное слово моего друга Мозеса Эпплтона, предваряющее разбирательство.

Стерн указывает рукой на стол, за которым сгрудились представители обвинения. При этом Мозес, квадратный мужчина в готовом костюме, купленном в каком-то универмаге, кривит губы в некоем подобии недоверчивой улыбки. Он явно расценивает комплимент Стерна как тактический маневр, каковым он на самом деле и является, но в то же время не может отрицать и того, что слова адвоката не лишены искренности. За долгие годы противоборства с Мозесом, проведя с ним полдюжины процессов, Стерн уяснил, что федеральный прокурор в своих выступлениях обычно демонстрирует невозмутимость и прямоту, которые вызывают доверие у большинства присяжных — если не считать откровенных расистов.

— Мистер Эпплтон в общих чертах изложил аргументы и доказательства, которыми будут оперировать представители гособвинения, — гнет свое Стерн. — По его словам, компания «Пафко Терапьютикс», которую иногда сокращенно называют просто «ПТ», в течение почти целого десятилетия работала над созданием лекарства против рака под названием «Джи-Ливиа». И это истина. Неправдой же является заявление мистера Эпплтона о том, что препарат получил одобрение Управления по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов в ускоренном порядке. Причем это якобы произошло по той причине, что доктор Пафко сфальсифицировал данные клинических испытаний «Джи-Ливиа», скрыв серию неожиданных смертей пациентов. Однако вам предстоит узнать, что Кирил Пафко ничего подобного не делал. Тем не менее мистер Эпплтон настаивает на том, что благодаря этой якобы имевшей место «фальсификации» цена пакета акций компании «ПТ», принадлежавшего доктору Пафко, выросла на сотни миллионов долларов — несмотря на то что жизни семерых пациентов с онкологией, имена которых перечислены в тексте обвинения, преждевременно оборвались. В итоге обвинение напустилось на моего подзащитного, семидесятивосьмилетнего ученого с мировым именем, с такой страстью, словно речь шла о главаре мафии. В пункте 1 подготовленного ими документа имеется даже некая весьма странная формулировка «рэкетирование». Этот термин включает в себя целый набор грубых нарушений федерального законодательства и законодательства штата. В общем, Кирила Пафко обвиняют в мошенничестве, которое обозначено в документе несколькими разными словами, использовании инсайдерской информации в биржевых торгах и, в довершение всего, как будто этого недостаточно, в убийстве. В убийстве, — с нажимом повторяет адвокат, после чего на несколько секунд умолкает, стоя совершенно неподвижно. — Нет, это в самом деле не смешно.

Сделав для пущего эффекта небольшую паузу, Стерн бросает взгляд на Марту, чтобы понять, насколько хорошо он справляется с делом. Если бы он действовал по уже давно отработанному сценарию, то на начальной стадии процесса перед присяжными выступила бы именно Марта. Но она вежливо уступила это право отцу, сказав, что ему должна быть предоставлена возможность провести максимальное количество времени на сцене в ходе последнего юридического спектакля с его участием. Стерн, по правде говоря, подозревает, что ее не очень-то заботит их клиент и что она рассматривает участие в процессе как некую блажь своего отца, который, по ее мнению, ввязался в это дело либо из чистого тщеславия, либо из-за недооценивания собственного возраста, либо по обеим этим причинам. Марта в самом деле считает, что суд над Пафко может оказаться для Стерна испытанием, к которому он на данный момент уже не готов.

В защиту своей позиции Марта могла бы сказать, что это дело однажды уже чуть не убило Алехандро Стерна. Восемь месяцев тому назад, в марте, он попал в аварию на федеральном шоссе, возвращаясь со встречи с одним из свидетелей из числа работников компании «ПТ». В результате столкновения «Кадиллак» Стерна вылетел в глубокий кювет. Когда Стерна в карете скорой помощи привезли в больницу, он не приходил в себя. У него обнаружили субдуральную гематому, то есть скопление крови под внешней мозговой оболочкой. Диагноз потребовал срочного нейрохирургического вмешательства. В течение нескольких дней Стерн страдал спутанностью сознания, но теперь, по словам врача-невролога, результаты сканирования мозга нормальные — по крайней мере, для человека в возрасте восьмидесяти пяти лет. Марта опасается, что травма могла негативно сказаться на квалификации ее отца, но Кирил, у которого, в конце концов, тоже есть медицинское образование, продолжает настаивать на том, чтобы его защитником на процессе был давний друг. Справедливости ради надо отметить, что Алехандро Стерну всегда удавалось полностью раскрыть свои лучшие качества именно в зале суда. Кроме того, сам старый адвокат знает, что именно в ходе судебного процесса, когда правда начнет одерживать верх в отчаянной борьбе с противной стороной, он получит стимул представить себя в самом выгодном свете и сработать на пределе своих возможностей.

До этого в течение пятидесяти девяти лет Стерн подходил к каждому из процессов так, словно перед судом представал не только его клиент, но и он сам. Такой режим работы ежедневно высасывал из него все душевные силы. По этой причине теперь, ложась в кровать, он спит неспокойно, то и дело просыпаясь, и ему все время снятся свидетели. Самый тяжелый момент перед судом по делу доктора Пафко, как всегда, наступил утром непосредственно перед началом процесса (у артистов это обычно происходит вечером перед премьерой спектакля). Беспокойство грызло душу и сердце адвоката, словно голодная крыса. В офисе царил бедлам. Внучка Алехандро Стерна, Пинки, громко выражала свое недовольство по поводу каких-то проблем со слайдами, подготовленными для демонстрации во время первого выступления пожилого адвоката на процессе. Марта сновала туда-сюда из конференц-зала, давая последние инструкции по поводу исследовательской работы четырем молодым юристам, временно прикомандированным к фирме «Стерн-энд-Стерн». Вондра, помощник Стерна, то и дело врывалась в кабинет босса, проверяя, все ли нужные бумаги упакованы в чемоданчик, который он собирался взять с собой на первое заседание суда. Между тем в коридорах весь вспомогательный персонал, казалось, был занят строительством пирамиды, загружая на длинную ручную тележку громадные чемоданы с документами и офисным оборудованием, которые также потребуются защите в суде. В те редкие мгновения, когда его все же оставляли одного, Стерн пытался сфокусировать внимание на своей вступительной речи, чтобы как можно четче зафиксировать ее в памяти. Однако все эти усилия пошли прахом, когда в офис фирмы для последнего брифинга прибыли Кирил и Донателла. Для его проведения Стерну пришлось выбросить из головы все остальное и сделать над собой огромное усилие, чтобы излучать спокойствие и уверенность.

И все же это была та жизнь, от которой ему очень не хотелось отказываться. Вопреки публикациям таблоидов, мотивами, которые заставляли его продолжать работать, оказались не самолюбие и не деньги. Мотивы эти имели более личный и сложный характер. Дело в том, что, какими бы частыми и жестокими ни бывали разочарования, которые Алехандро Стерн испытывал, занимаясь юридической практикой, он тем не менее обожал свою работу. В этом и состояла правда, простая и незатейливая. Суета, бесконечные телефонные звонки, моментальные озарения, случавшиеся во время распутывания сложнейших узлов из человеческих пороков и существующих законов и правил — все это было ему по вкусу. И потом, его клиенты. Его клиенты! Для Стерна не существовало ничего, что привлекало бы его сильнее, чем призыв о помощи от человека, попавшего в отчаянное положение. В начале своей юридической карьеры он охотно откликался на зов какого-нибудь хулигана, попавшего в камеру полицейского участка. Теперь к нему чаще обращались бизнесмены, на пороге дома которых вдруг появлялись федеральные агенты. В таких случаях он всегда произносил с величавым спокойствием супергероя: «Ни с кем не говорите. Я очень скоро буду у вас». Что это? Откуда такая невероятная готовность помогать людям, которые зачастую были негодяями, старавшимися избежать наказания, причем часто — даже по мнению Стерна — заслуженного? Тем, кто нередко пытался надуть его с гонораром, не выплатив ему заработанное? Кто просто-напросто лгал ему, своему адвокату? Кто, если дело не удавалось выиграть, тут же начинал демонстрировать ему свое презрение? Да просто он был нужен им. Да, нужен! Эти слабые, попавшие в беду, нередко под воздействием тяжелых обстоятельств срывающиеся в шутовство и ерничанье люди нуждались в помощи Алехандро Стерна, чтобы идти по жизни дальше. Они, по сути, балансировали на краю пропасти. Они рыдали у него в кабинете и клялись убить предавших их товарищей и партнеров. Затем, когда к ним возвращался разум, они, утерев слезы, с надеждой ждали, что Стерн посоветует им, что делать дальше. «Вот что я вам скажу…» — начинал он негромко и спокойно. И излагал свое видение ситуации. К этим словам и фразам при желании сводилась вся его работа юриста в течение шести десятилетий.

Центральными фигурами в его жизни были его первая жена Клара, мать его детей, которая покончила с собой в 1989 году, Питер, его старший сын, а также, наверное, Хелен, вторая жена, которая, умерев два года назад, вторично сделала Стерна вдовцом. Так вот, если бы они когда-нибудь услышали, как Стерн превозносит своих клиентов и, говоря о них, буквально поет им дифирамбы, они бы, вероятно, уязвленно спросили: «А как же мы?» На этот вопрос, в котором наверняка можно было бы без труда уловить обвинительные интонации, у Стерна нет ответа, защититься от него ему нечем. Очевидным фактом является то, что все его внимание, вся энергия очень часто уходили на его деятельность в залах суда, а на долю тех людей, которых он, по его словам, любил и любит, оставалось гораздо меньше, чем он хотел бы им дать. Все, что он может предложить им взамен, — это честный ответ, суть которого можно сформулировать так: я хотел и должен был прожить именно такую жизнь. В возрасте восьмидесяти пяти лет он абсолютно уверен, что без этого он не познал бы самого себя и не стал бы самим собой.

2. Свидетели

Хронология ключевых событий

9 декабря 2014 года

Управление по контролю за качеством пищевых продуктов и медикаментов (УКПМ) отдает указание о проведении клинических исследований «Джи-Ливиа» в качестве препарата прорывной терапии

1 апреля 2015 года

Начало клинических испытаний препарата «Джи-Ливиа» продолжительностью восемнадцать месяцев

15 сентября 2016 года

Кирил Пафко узнает о случаях внезапной смерти пациентов, принимающих участие в клинических испытаниях «Джи-Ливиа»; в данные о тестировании вносятся изменения — из них удаляется информация о смертях

27 октября 2016 года

Компания «ПТ» представляет в УКПМ измененные данные для получения лицензии на «Джи-Ливиа»

16 января 2017 года

Получено разрешение УПКМ на продажу «Джи-Ливиа» через торговую сеть

7 августа 2018 года

К. Пафко говорит репортеру о том, что никогда ничего не слышал о внезапных смертях нескольких пациентов, которые участвовали в клинических испытаниях препарата «Джи-Ливиа»: при этом он продает пакет акций компании «ПТ» за 20 миллионов долларов

12 декабря 2018 года

Кирилу Пафко предъявлено обвинение

В своем вступительном слове Мозес показал себя таким, как всегда, — его речь затрагивала все основные аспекты предстоящего судебного разбирательства, но при этом была лаконичной. Его великий дар в общении с присяжными позволял раскрывать все самые существенные моменты, и Мозесу удалось осветить их — даже в таком сложном деле. Во время своего выступления федеральный прокурор дублировал главные пункты на шестидесятидюймовом мониторе, который специально водрузили на тележку с колесиками и установили перед столом присяжных. Мозес начал с событий 2014 года, когда «Пафко Терапьютикс» представила УКПМ предварительные результаты тестирования «Джи-Ливиа». В отчете компании говорилось о том, что у пациентов с не мелкоклеточным раком легких, которые принимали препарат на регулярной основе в течение нескольких месяцев, было зафиксировано значительное улучшение состояния по сравнению с теми, кто подвергался лечению по стандартной методике. У тех, кого пробовали лечить с помощью «Джи-Ливиа», болезнь прогрессировала медленнее, а во многих случаях опухоли заметно уменьшились.

УПКМ одобрило проведение эксперимента с назначением «Джи-Ливиа» для проведения курса прорывной терапии — это могло ускорить процесс тестирования и, соответственно, приблизить решение вопроса об одобрении препарата. После консультаций с экспертами управления «ПТ» запланировала восемнадцатимесячные клинические испытания «Джи-Ливиа». В случае, если бы подтвердилось, что использование препарата дает существенные положительные результаты и продлевает пациентам жизнь, предполагалось представить его в УПКМ для окончательного одобрения, и врачи получили бы возможность назначать его на несколько лет раньше, чем это обычно происходит в подобных случаях.

Всего за несколько дней до завершения клинических испытаний, в сентябре 2016 года, Кирил получил от своего сына Лепа, медицинского директора «ПТ», тревожные данные. Начиная с тринадцатого месяца тестирования около десятка пациентов, проходящих лечение в различных медицинских учреждениях, разбросанных по всему миру, внезапно умерли по неизвестным причинам, которые, судя по всему, не имели отношения к их основному заболеванию — раку. Вместо того чтобы предоставить разбираться в этом вопросе группе независимых экспертов, которые, согласно протоколу, должны были расследовать эти данные, Кирил занялся этим сам. По словам Лепа, Кирил сообщил ему, что провел переговоры с представителями тайваньской компании, которая осуществляла общий контроль за проведением клинических испытаний препарата, и те быстро пришли к выводу, что о внезапных смертях речь не идет. Проблема вроде бы возникла из-за ошибки кодирования, по причине которой пациенты, отказавшиеся от приема препарата и участия в эксперименте и потому исключенные из первоначального списка (это часто случается), были отнесены к умершим в ходе тестирования.

В итоге базу данных эксперимента изменили — наверное, Кирилу в данном случае больше понравилось бы слово «скорректировали». Вскоре результаты были представлены в УПКМ. В январе 2017 года управление разрешило коммерческие продажи «Джи-Ливиа». Цена акций «ПТ» взмыла вверх, особенно после того, как между двумя транснациональными фармацевтическими гигантами началась борьба за приобретение компании, разработавшей препарат. Однако в августе 2018 года, до того как сделка по покупке «ПТ» компанией «Толливер», победившей в схватке, была завершена, Кирилу позвонила женщина-репортер из «Уолл-стрит Джорнэл». Она попросила прокомментировать результаты журналистского расследования, которое издание планировало обнародовать в ближайшие дни. Его автор утверждала, что некоторые пациенты с онкологическими заболеваниями после более чем годичного приема «Джи-Ливиа» внезапно умерли — предположительно от вызванной препаратом аллергической реакции. Кирил сказал репортеру, что ему ничего не известно о внезапных смертях пациентов. Однако, положив трубку, он буквально через несколько секунд отдал тайное распоряжение о продаже пакета акций «ПТ», который на тот момент стоил примерно 20 миллионов долларов. Когда в «Джорнэл» появилась статья, о которой говорила репортер, котировки акций «Пафко Терапьютикс» резко обвалились. Еще через несколько недель они практически полностью обесценились. Это произошло, когда УПКМ публично усомнилась в соответствии данных, представленных «ПТ», реальным результатам клинических испытаний «Джи-Ливиа». Вскоре после этого в округе Киндл федеральное жюри присяжных предъявило Кирилу Пафко обвинение.

Рассказывая обо всем этом в своем вступительном слове, Мозес укладывается всего в сорок минут вместо отведенных судьей Клонски для каждой из сторон пятидесяти. Краткость его речи должна дать понять присяжным, что, несмотря на всю сложность и запутанность незнакомого им мира клинических испытаний медикаментов, в действительности все ясно и тривиально — речь идет о преступлении. Однако упрощение, к которому прибег федеральный прокурор, дает кое-какие возможности защите. Стерн просит Мозеса вернуть на экран тезисы, которые присяжные видели на мониторе во время его выступления. Прокурор не может отказаться выполнить это требование, но оно вызывает у девяти человек, прокурорских работников и следователей, сидящих за столом обвинения, явное замешательство. Единственным из них, помимо Мозеса, кто может обращаться к присяжным, является помощник федерального прокурора по имени Дэниэл Фелд, худощавый молодой человек с густой кудрявой черной шевелюрой. Он в этот момент печатает что-то на клавиатуре портативного компьютера, орудуя пальцами с ловкостью пианиста, выступающего на концерте.

Стерн, обращаясь к присяжным, первым делом напоминает о презумпции невиновности, после чего указывает на весьма солидный набор доказательств, собранных представителями обвинения.

После этого он говорит:

— У этой истории есть две стороны, как и у любой другой. Имеются кое-какие принципиально важные факты, о которых мистер Эпплтон, когда обращался к вам, решил не упоминать. Главная суть предъявленных обвинений, обоснованность которых представители правительства, разумеется, должны доказать, состоит в том, что, согласно их версии, Кирил Пафко несет ответственность за искажение результатов клинических испытаний препарата «Джи-Ливиа» в сентябре 2016 года. Имеется в виду устранение из базы данных информации о дюжине внезапных необъяснимых смертей. Так вот, несмотря на весь шум, поднятый вокруг этого, — на показания коллег доктора Пафко, данные технических специалистов, изучавших содержимое офисного компьютера Кирила, записи телефонных звонков, — несмотря на все это, вы узнаете… — Тут Стерн, прежде чем закончить фразу, делает нарочитую паузу, чтобы тем самым подчеркнуть значимость своих следующих слов. — …что Кирил Пафко информацию в базе данных не изменял. Ни в сентябре 2016 года, ни когда-либо еще. Ничего подобного.

После этого Стерн кивает Пинки, и та через свой портативный компьютер начинает демонстрировать на гигантском мониторе, установленном в зале, слайды с изложением основных тезисов выступления адвоката. На экране появляется написанная крупными буквами фраза «Кирил ничего не менял». Пинки, которая часто бывает в доме своего деда и довольно много времени проводит в его комнате, отличается вспыльчивостью и очень быстро выходит из себя. Марта уже давно уволила бы дочь своей сестры, но Стерн не теряет надежды, что со временем она исправится. Тем не менее он вздохнул с облегчением, когда увидел, что Пинки в это утро появилась на своем рабочем месте и что нужные слайды имеются в наличии и разложены в правильном порядке.

— Вы спросите: но разве мистер Эпплтон не сказал, что результаты тестирования были изменены? — продолжает тем временем адвокат. — Да. Но это сделал не Кирил. Изменения в базу данных внесла на Тайване доктор Венди Хох, которая руководит компанией, проводившей клинические испытания препарата по заказу «ПТ». Вы увидите доктора Хох на этом процессе в качестве свидетеля, так что у вас будет возможность выслушать ее показания. И благодаря им вам станет очевидно, что причины, по которым она внесла изменения в базу данных эксперимента, были не теми, о которых говорят представители обвинения. Вы поймете, что мотивы, на которые ссылается обвинение, существуют лишь в воображении работников прокуратуры и потому таковыми и являются — вымышленными. Например, мистер Эпплтон предположил, что доктор Пафко пошел на подлог с целью стать мультимиллионером. Да, цена акций компании «ПТ» резко выросла, после того как ее препарат «Джи-Ливиа» одобрели УКПМ. Это замечательное лекарство, и неудивительно, что крупные игроки фармацевтического бизнеса немедленно захотели приобрести компанию, которая его создала. Но с того момента, как препарат был впервые назначен для прорывной терапии пациента с онкологией, с того самого дня и до сих пор лично Кирил Пафко, даже продав пакет акций «ПТ», не стал богаче ни на один цент. Мистер Эпплтон решил, что это не важно, и не рассказал вам об этом.

Пинки выводит на экран фразу о том, что Кирил ничего не заработал на истории с препаратом, а Стерн тем временем, тяжело опираясь на массивный набалдашник трости, снова направляется в сторону присяжных. Адвокату явно приятно осознавать, что ему удалось завладеть их вниманием. Присяжные заседатели — это в определенном смысле лицо Америки. Среди них представлены люди всех цветов кожи. Половина из них живет в сельской местности в окрестностях городов, семеро — выходцы из округа Киндл. Диапазон их возраста — от весьма бодрой и энергичной восьмидесятидвухлетней вдовы миссис Мэртаф до вполне современного вида паренька по имени Дон с длинными волосами, собранными в хвост, — он хочет стать преподавателем в средней школе. Похоже, он уже положил глаз на Пинки, которую сверстники считают привлекательной, хотя ее деду украшения в виде ярких цветных татуировок выше локтей и пирсинга в носу кажутся странными.

— Но разве мистер Эпплтон не сказал, что доктора Пафко обвиняют в мошенничестве по части использования инсайдерской информации в биржевых сделках? — продолжает тем временем гнуть свою линию адвокат. — Ведь он продал свой пакет акций «ПТ» сразу после первого звонка от репортера «Уолл-стрит Джорнэл». Да, верно, сказал. Но, боюсь, вы не узнали из выступления мистера Эпплтона, что проданный пакет акций находился в управлении страхового фонда, созданного в интересах внуков доктора Пафко.

Адвокат произносит слово «внуки» торжествующим тоном, хотя прекрасно понимает, что с точки зрения законодательства, направленного на борьбу с инсайдерской торговлей, тот факт, что бенефициарами сделки стали скорее внуки Кирила, чем сам Кирил, никакого значения не имеет. Правда, присяжные не будут знать об этом еще на протяжении нескольких недель — до тех пор, пока судья Клонски не проинструктирует их по поводу некоторых юридических тонкостей. Что же касается Марты и Стерна, то у них нет ясного представления о том, какие еще аргументы они на данный момент могут использовать, чтобы защитить клиента от предъявленных обвинений.

— Таким образом, я продемонстрировал вам, что имеющиеся доказательства можно трактовать по-разному, — продолжает адвокат. — Это вам следует иметь в виду на всем протяжении процесса. Пытаясь доказать свою правоту, обвинение будет первым вызывать в зал суда свидетелей и опрашивать их. Затем возможность задавать им вопросы получим мы с Мартой — эта процедура называется «перекрестный допрос». Пожалуйста, всегда обязательно дожидайтесь того момента, когда со свидетелями побеседуем мы, а уж потом делайте выводы и формируйте свои впечатления. В некоторых, да что там — даже во многих случаях показания свидетелей, приглашенных в суд обвинением, на самом деле будут работать на защиту.

Теперь второе. Относитесь к свидетелям так, как вы относитесь к продавцам всевозможных товаров, которые часто стучатся в дверь вашего дома. Вы обязательно должны всякий раз задаваться вопросом: может ли тому или иному человеку быть выгодно то, что он говорит. Например, по меньшей мере двоим свидетелям, которые оба являлись коллегами доктора Пафко по компании «ПТ», гособвинение пообещало, что их не привлекут к суду за собственную роль в тех фактах, которых будут касаться их показания. Вы узнаете, что именно правительство, и только оно — не судья, не вы и не я, — обладает властью обвинить конкретного человека в совершении преступления. Так вот, показания двоих бывших коллег подсудимого совершенно ясно продемонстрируют: эти люди прекрасно понимают, что их слова должны удовлетворить обвинителей.

Кстати, как ни странно, сотрудники руководства компании «ПТ», о которых я упомянул, отказывались дать показания, пока правительство не пообещало лично их не привлекать к ответственности. И будут утверждать, что сами они не сделали ничего противозаконного. Кирил, разумеется, считает так же. Он тоже уверен, что в рамках того дела, которое стало предметом разбирательства, не было совершено никаких преступлений, в том числе злонамеренных мошеннических действий на международном уровне — ни им самим, ни кем-либо еще. В том числе и потому, что одним из тех свидетелей, которых пообещали не наказывать, предстает старший сын Кирила и Донателлы, да-да, их сын Леп. Он, как и его отец, является дипломированным врачом и имеет ученую степень доктора наук, а также занимает должность директора по медицинским вопросам в компании «ПТ». Так что мы в данном случае сталкиваемся с очень странной и непростой ситуацией, когда сын свидетельствует в суде против отца. По его показаниям вы поймете, что Леп любит своего отца, а тот, в свою очередь, — Лепа. Оба они понимают, что эти противоестественные обстоятельства им навязало правительство.

— Протестую, — впервые с начала процесса произносит со своего места Мозес.

Сонни, судья, мгновение размышляет, после чего отрицательно качает головой:

— Протест отклонен.

Стерн, сделав секундную паузу, обращает в сторону жюри улыбку, полную спокойного удовлетворения по поводу косвенного признания своей правоты. Затем продолжает:

— Однако оставим пока в стороне Лепа. Второй свидетель, которого обвинение обещало не привлекать к ответственности, — также весьма достойный человек. Речь идет о докторе Макви, женщине, которая тоже является врачом и имеет научную степень. Она — бывший исполнительный вице-президент и операционный директор компании «ПТ» и вместе с Лепом и Кирилом участвовала в создании «Пафко Терапьютикс». Эта женщина работала плечом к плечу с доктором Пафко в течение последних тридцати двух лет — сначала в качестве исследователя в его лаборатории в Истоне, а затем в качестве его правой руки в компании. Когда в январе 2017 года «Джи-Ливиа» был допущен к распространению через коммерческую торговую сеть, она ушла из «ПТ». Так получилось, что после десятилетий работы бок о бок с доктором Пафко между нею и Кирилом возникли разногласия, подробности которых не должны нас интересовать.

Тут Стерн слегка взмахивает рукой, как бы давая понять, что речь идет о чем-то несущественном — пожалуй, этот жест немного лишний в данной ситуации. Получается так, что в соответствии с ходатайством защиты, которое судья Клонски рассмотрела в частном порядке в собственном кабинете еще до начала судебного процесса и решила удовлетворить, присяжные ничего не услышат о кое-каких деталях. А именно о том, что в течение почти всех тридцати двух лет своего близкого общения с Кирилом доктор Иннис Макви была его любовницей, которую некоторые называли его «женой на рабочем месте». Стерн и сам узнал об этом только тогда, когда подготовка к судебному процессу уже шла полным ходом. В течение последних двадцати месяцев работы в компании «ПТ» Иннис явно испытывала ненависть по отношению к Пафко — это началось после того, как он завел роман с гораздо более молодой сотрудницей компании, директором по маркетингу Ольгой Фер-нандес.

— В любом случае, — продолжает Стерн, — отношения между доктором Пафко и доктором Макви испортились. Для вас очевидным подтверждением этого может служить тот факт, что в августе 2018 года, после того как доктору Пафко позвонил репортер из «Уолл-стрит Джорнэл», Кирил связался по телефону с доктором Макви и попросил у нее совета, но она, как ни странно, решила записать их разговор. Мистер Эпплтон сказал, что вы услышите эту запись. Если мистер Эпплтон по каким-то причинам откажется предоставить вам такую возможность, не беспокойтесь — это сделает защита. Прослушав ту телефонную беседу, вы сможете убедиться, что именно доктор Макви первой предложила доктору Пафко продать акции «ПТ», это не было его спонтанным решением. Но правительство в лице обвинения предпочло ее к ответственности не привлекать.

Стерн поджимает губы и прищуривается таким образом, что выражение его лица не оставляет сомнений: подобная позиция властей ему кажется просто немыслимой и вызывает у него серьезное беспокойство.

— В общем, вы понимаете, что я хочу сказать. Всякий раз, слушая показания очередного свидетеля, задавайтесь, пожалуйста, вопросом, что именно может им двигать и не заинтересован ли он лично в том, чтобы сделать то или иное заявление. Вот вам еще один пример того, как может обстоять дело. Здесь будут выступать сотрудники и представители руководства УКПМ и ФБР. Помните, что они фактически будут давать показания в интересах своего босса, которым является правительство Соединенных Штатов — а ведь именно оно предъявило обвинения Кирилу. Полагаю, вы понимаете, что все они не хотят, чтобы их уволили с работы.

Далее, здесь также будут выступать представители инвестиционных банков и брокерских компаний. Эти люди могут быть финансово заинтересованы в том, чтобы дать те или иные показания. Вы также узнаете, что из-за эпизодов, которые легли в основу предъявленных подсудимому обвинений, против Кирила и компании «ПТ» подано большое количество гражданских исков, требующих возмещения денежного ущерба. Так вот, вам предстоит узнать, что какая-то доля свидетелей, которые на суде будут с душераздирающими подробностями рассказывать о смерти своих любимых людей, зачастую будут руководствоваться желанием получить денежную компенсацию, которую, кстати, кое-кто из них получил — речь идет о многих миллионах долларов, уже выплаченных компанией «ПТ» в процессе урегулирования гражданских исков.

— Протестую! — громогласно выкрикивает со своего места на противоположной стороне подиума Мозес, возмущенно вскочив на ноги. В зале суда какое-то время висит напряженная тишина — всем хорошо известно, что федеральный прокурор крайне редко выходит из себя и дает волю эмоциям. — Ваша честь, — обращается он к судье после паузы, — мы ведь заранее обсудили эту тему, и ваше решение в данном случае было кристально ясным.

Мрачно глядя сверху вниз на Стерна, судья Клонски говорит:

— В самом деле, так оно и есть. Протест я поддерживаю. Жюри присяжных не будет принимать во внимание последнее заявление мистера Стерна.

Еще в течение нескольких секунд на лицах судьи и федерального прокурора сохраняется гневное выражение, и атмосфера в огромном зале суда, который заполнен до отказа, остается наэлектризованной.

— Фактически, — говорит судья Клонски, — мы услышали основные тезисы вашего выступления, мистер Стерн, и я думаю, нам самое время прерваться. Давайте сделаем десятиминутную паузу.

Затем Сонни объясняет присяжным, что до окончания процесса они не должны обсуждать между собой то, что услышат в зале суда. Затем она делает знак заместителю начальника службы судебных приставов, давая понять, что ему пора через заднюю дверь препроводить членов жюри в комнату присяжных, где они будут собираться каждый день после заседания, а также в самом конце процесса должны посовещаться перед вынесением вердикта. После того как присяжные уходят, юристы со стороны обвинения и защиты встают с мест, и судья, которая все еще взволнована и раздражена, просит прокурора и адвоката пройти в ее кабинет.

В этот момент Марта, дочь Стерна, стоя рядом с отцом, почти вплотную к нему, шепотом интересуется:

— Что, черт возьми, это было?

3. Друзья

Офис судьи — это ее личные помещения. У Сонни они весьма впечатляющие, но федеральный судья округа может себе это позволить. Офис состоит из нескольких комнат, которые занимают примерно четверть общей площади первого этажа величественного старого здания суда. Помимо помещения для приема посетителей, в нем имеются три небольших кабинета для сотрудников, помогающих судье в написании заключений, а также регистратора суда, Луиса. Он умудряется поддерживать в порядке всю документацию по примерно 450 гражданским и уголовным делам, которые ведет судья. Оставшаяся часть офиса предназначается, собственно, для самой судьи. Здесь возле окон располагается огромный старинный стол времен начала движения федералистов. Вдоль стен почти по всему периметру стоят полки с многочисленными томами юридической литературы в золоченых переплетах — впрочем, в компьютерную эру их можно считать скорее лишь элементом интерьера. Есть еще длинный стол из темного дерева, вокруг которого расставлены кожаные кресла, — здесь судья проводит совещания. На стенах в местах, не загороженных книжными полками, висят семейные фото, на которых изображены внуки Сонни. Есть здесь и рисунки, рассказывающие об этапах ее карьеры. На одном из них, выполненном акварельными красками, Сонни, которая в то время занимала должность помощника федерального прокурора, стоит перед скамьей присяжных и при этом указывает куда-то пальцем. На заднем плане можно разглядеть ее руководителя и юридического союзника на запечатленном художником процессе — это Мозес Эпплтон. Как и Сонни, он вполне узнаваем, хотя выглядит более стройным, чем сейчас.

Встречи в судейском офисе проводятся приватно — без участия как присяжных, так и представителей прессы. В углу помещения, однако, расположилась Минни Алейо, стенографистка, со своей машинкой для расшифровки записей, которая превращает стенографические значки в обычный текст. Проходя мимо Стерна, федеральный прокурор Мозес, наметив себе место по другую сторону стола для совещаний и все еще эмоционально переживая только что произошедшее в зале суда, шепчет:

— Приятель, я не думал, что мы будем вести процесс по этому делу в подобной манере.

Мозес всегда относился к Стерну как к юристу, который на голову выше других адвокатов, настоящему профессионалу, в отличие от многих коллег избегающему нечистоплотных методов ведения борьбы. Поэтому упрек Мозеса вызывает у Стерна досаду.

Судья, не сняв мантию, хотя обычно делает это, оказавшись в своем офисе, занимает позицию во главе стола и остается стоять, в то время как остальные юристы садятся, тем самым как бы отдавая должное ее авторитету и полномочиям.

— Я решила, что сейчас подходящий момент для того, чтобы переговорить с вами, — произносит судья. — Мы все знаем, что мое долгое знакомство с юристами, участвующими в этом процессе, носит несколько необычный характер. Мы все здесь друзья. И мы останемся друзьями, когда этот процесс закончится. Но я никому из вас не позволю использовать мое дружеское расположение к вам, пока это дело рассматривается в суде. — С этими словами Сонни фокусирует взгляд своих темных глаз на Стерне. — На прошлой неделе мы долго обсуждали, как быть с большим количеством гражданских исков против «ПТ» и доктора Пафко.

В самом деле, потенциальные истцы и их адвокаты отреагировали на уголовные обвинения в адрес Кирила как стервятники на падаль. Уже через два дня после первой статьи в «Джорнэл» юридическая фирма «Неукрисс», активно действующая в округе Киндл, сработала в своем обычном стиле. Она словно по волшебству представила в суд многомиллионные иски от имени пяти семей, проживающих в США, по поводу внезапных необъяснимых смертей пациентов, принимавших участие в испытаниях нового препарата. За этим последовало открытие еще десятков подобных гражданских дел, инициированных как той же компанией «Неукрисс», так и другими юристами с разных концов страны, которые специализировались на исках о возмещении ущерба за причинение вреда жизни и здоровью. Помимо этих исков последовали еще и другие — от имени акционеров «ПТ». Они касались якобы имевших место нарушений, в результате которых истцы этой категории понесли убытки, исчисляющиеся сотнями миллионов долларов.

Простые люди, обыватели, зачастую не видят разницы между гражданскими исками, которые подают частные лица с целью получить финансовую компенсацию за понесенный ущерб, и уголовными делами, инициированными правительством. Последние чаще заводятся для того, чтобы отправить обвиняемого в тюрьму. Иногда бывает и так, что это различие не вполне четко осознают и некоторые юристы. Они подчас не понимают, что для того, чтобы осудить человека за преступление в рамках уголовного дела, доказательства, указывающие на его вину, должны быть гораздо более существенными и полными, чем в ходе гражданского процесса. По этой причине Сонни изначально склонялась к тому, чтобы запретить какие-либо упоминания о гражданских исках в зале суда. Однако затем в ходе дискуссии, происходившей в течение недели перед открытием процесса, она все же согласилась с аргументацией Стерна. Он, в частности, настаивал на том, чтобы поставить присяжных в известность о возможности получения некоторыми свидетелями финансовой выгоды от своих показаний. Но даже при этом судья заявила, что сама решит, какие вопросы к каждому из свидетелей будут считаться уместными.

— Если говорить о пользе сомнения, — произносит Сонни, стоя во главе стола и сверля Стерна тяжелым взглядом, — то, по моему мнению, вы, Сэнди, неправильно истолковали мое постановление и решили, что можете хотя бы кратко упоминать о гражданских исках без согласования со мной. Но я сформулировала все четко и ясно: даже мимолетных упоминаний о том, что кое-кто из свидетелей может стремиться заработать на этом деле или уже получил какие-то деньги, быть не должно. Фактически, Сэнди, я отчетливо помню, как вы сказали, что члены жюри могут расценить результаты гражданских исков и выплату компенсаций как доказательство вины доктора Пафко. Разве я не права?

Стерн несколько секунд колеблется — чтобы тем самым подчеркнуть, что он признает справедливость гнева судьи. Затем говорит:

— Разумеется, вы правы, ваша честь. Но все дело в том, что я в последний момент изменил свою позицию.

Когда адвокат уже находился в зале суда, лицом к лицу с присяжными, которые вскоре должны были услышать душераздирающие показания свидетелей, чьи близкие умерли после приема препарата «Джи-Ливиа», ему вдруг стало ясно: для Кирила будет намного лучше, если присяжные поймут, что для того, чтобы убитые горем семьи умерших получили финансовую компенсацию, доктору Пафко не обязательно отправляться в тюрьму. По выражению лица судьи, однако, он видит, что его объяснение кажется ей странным и озадачивает ее. Сонни расправляет плечи и выпрямляется во весь рост.

— Понимаю, Сэнди, но я своей позиции не меняла. — Произнеся эту фразу, Сонни припечатывает к столу сжатый кулак. От глубокого возбужденного дыхания мантия колышется у нее на груди. Судья чуть наклоняется вперед, продолжая сверлить Стерна взглядом: — Если вы или кто-либо другой из юристов еще раз нарушите мое постановление, то, даже если он окажется моим старым другом, я разберусь с ним надлежащим об-разом.

После этих слов в помещении наступает полная тишина.

Тот факт, что судья, ведущая дело, связана давней дружбой с юристами, представляющими защиту и обвинение, безусловно, создает несколько неловкую ситуацию. С Алехандро Стерном она познакомилась три десятилетия назад. Тогда Сонни была помощником федерального прокурора и занималась расследованием деятельности одного клиента Стерна, мужа его сестры. И Сонни, и Алехандро переживали тогда тяжелые времена. Стерн еще не оправился после самоубийства своей жены Клары, которая покончила с собой всего за три недели до этого. Что же касается Сонни, то как раз в этот период рушился ее брак — при том что сама она находилась на позднем сроке беременности. В ситуации, когда оба оказались в эмоциональном тупике, однажды вечером они вдруг потеряли голову, и им почудилось, что они увлеклись друг другом. Однако на следующий день наваждение развеялось как дым, так ничем и не закончившись. Теперь же Стерн из-за возраста и болезней одряхлел. Сонни же, хотя и все еще красива своеобразной, грубоватой красотой, сильно поседела и округлилась. Тем не менее Стерн считает, что между ними продолжают существовать некие особые отношения и взаимная приязнь, возникшая когда-то, не исчезла полностью.

Узы, связывающие с судьей Марту, возникли значительно позже. Когда-то у их с Сонни детей на протяжении многих лет была общая няня, Эверарда. Общаясь, женщины называют друг друга «подружками». Давным-давно они договорились, что никогда не будут обсуждать работу, и это упрочило их близкие дружеские отношения. Разговаривают они о мужьях, детях, семейных хлопотах и неурядицах — то есть о том, что им ближе всего.

По причине симпатии к Сонни ни Сэнди, ни Марта до этого ни разу не участвовали в процессах, которые она вела, хотя она занимает должность федерального судьи уже двадцать пять лет. Сложности возникли, когда Мозес получил повышение и занял пост федерального прокурора. По рисункам, висящим на стенах офиса Сонни, видно, что они с Мозесом вместе выступали на процессах как обвинители, то есть были партнерами в судебных битвах, а значит, близкими соратниками. Сонни и ее муж Майкл, вероятно, являются лучшими друзьями Мозеса и его супруги Шэрон за пределами сообщества Баптистской церкви реки Сион, которую Мозес часто посещает. Когда дочь Мозеса и Шэрон, Дебора, окончила школу, она два года работала под началом Сонни секретарем канцелярии суда, в том числе в течение года — совместно с еще одним клерком по имени Дэн Фелд.

К тому же Сонни не может просто отказываться вести дела с участием Мозеса. Федеральный прокурор — это единственный представитель правительства в окружном суде. Таким образом, почти 70 процентов в расписании Сонни составляют уголовные, а иногда и гражданские дела, в которых в качестве обвинителя выступает Мозес. При рассмотрении каждого из этих дел на карту ставится его репутация, даже если он лично в суде не присутствует. Так что, отказавшись от дел с его участием, Сонни сбросила бы с себя львиную долю работы. И, что еще хуже, это увеличило бы нагрузку на других судей, ее коллег. Им автоматически пришлось бы взять на себя все дела, которые Сонни отвергла бы по личным причинам. Все это выглядело бы просто неприлично, учитывая, что как федеральный судья Сонни обязана стимулировать окружных судей не выбиваться из графика собственных процессов.

Так что, когда дело было — без какого-либо умысла, просто по воле судьбы — расписано судье Клонски, она уведомила об этом по электронной почте и Мозеса, и Стерна с Мартой.

«Подумайте и посовещайтесь у себя в конторах, взвесьте все, — написала она. — Если вам покажется, что для этого дела вам нужен другой судья, напишите об этом Луису, моему сотруднику, и попросите его, чтобы дело распределили кому-нибудь другому. Обещаю, что с моей стороны не будет никаких обид».

Первым ответил Мозес: «У меня никаких возражений».

Марта сомневалась, что кандидатура Сонни в качестве судьи для этого процесса подходит. Но Стерн счел, что ее участие соответствует интересам Кирила. Он обосновал это тем, что Сонни — прекрасный профессионал и к тому же более лояльно настроена к представителям защиты, чем многие ее бывшие коллеги по прокурорскому цеху, ставшие судьями. К тому же, по его словам, Сонни не свойственно проявлять излишнюю строгость при вынесении приговора.

И вот теперь юристы, участвующие в суде над Кирилом Пафко, в первый раз в ходе этого процесса оказались на распутье.

Глядя в мрачное лицо судьи, Стерн понимает, что в этой ситуации ему следует говорить только правду.

— Ваша честь, я запутался, — произносит он. Он говорит вполне искренне, но смысл его слов производит на остальных неблагоприятное впечатление — в помещении словно бы внезапно распространяется неприятный запах. В следующую секунду Стерн и сам осознает, что его слова могут быть истолкованы присутствующими как ссылка на возраст. Судья вздрагивает, а Стерн тем временем продолжает мямлить: — Я подумал, что если ваша честь сформулировала постановление, противоречащее нашей позиции и нашим аргументам, то мы все же можем изложить свою точку зрения.

Такое объяснение кажется бессмысленным даже самому Стерну, и он в конечном итоге лишь смущенно просит извинения и обещает, что подобное больше не повторится.

Выражение сострадания, эмоции, которые в принципе свойственны Сонни Клонски, смешиваются на ее лице с выражением глубокого сомнения. В итоге она ничего больше не говорит о том, что произошло, и сообщает юристам, что ожидает их в зале суда через пять минут.

4. «Джи-ливиа»

В небольшой комнатке для адвокатов и свидетелей, по другую сторону коридора от дверей, ведущих в зал заседаний, Стерн, стараясь сохранять невозмутимый вид, рассказывает Кирилу и Донателле о том, что произошло в офисе судьи. Затем он возвращается в зал и занимает место за столом защиты. В этот момент он находится в зале один и пытается успокоиться, наслаждаясь царящей в огромном помещении тишиной.

Построенное в самом начале ХХ века в архитектурном стиле бозар, здание суда значительно расширилось, когда в 1929 году обрушился американский фондовый рынок. Замысловатые украшения, которые за годы Великой депрессии придумали и воплотили в камне специалисты и строители Управления общественных работ, требовали немалых усилий для поддержания их в надлежащем состоянии. Поэтому здание через какое-то время, а точнее через сорок лет, было заброшено, и суд переехал в выстроенную на противоположной стороне Федерал-сквер башню из стекла и стали. Но механическая и эксплуатационная системы нового здания функционировали из рук вон плохо. Стерн до сих пор хорошо помнит, как зимой в помещениях от дыхания образовывался пар, а преклонного возраста судья Картер сидел на своем месте в зале суда в пальто и варежках.

Дело кончилось тем, что суд переехал обратно. С тех пор старое здание превратилось в городскую достопримечательность, за которой стали заботливо ухаживать. Его теперь часто фотографируют для почтовых открыток — особенно кованую металлическую центральную лестницу и подсвечиваемые гипсовые панели, окаймляющие стеклянный купол крыши. В двухъярусном зале заседаний, где вершит правосудие Сонни, привлекают внимание арочные окна, окаймленные полуколоннами из полированного ореха, и весьма живописная настенная роспись, изображающая эпизоды исторических судебных процессов. Потолок украшен углублениями с золочеными гравированными узорами. По углам висят удивительно красивые крестообразные люстры, выполненные из меди с зеленоватой патиной. На какие-то секунды Стерн задумывается о том, что такое красота и как по-разному понимают это слово разные поколения людей.

Внезапно в зал возвращается судья, а следом за ней свои места занимают участники процесса и посетители. Как только присяжные рассаживаются на своей скамье, Сонни обращается к ним:

— Леди и джентльмены, в ходе процесса вы время от времени будете слышать, как юристы выражают протест по тому или иному поводу. Это может показаться чисто техническим моментом или даже попытками что-то от вас утаить. Но на самом деле представители обвинения и защиты делают свою работу. А это, в частности, подразумевает, что данное разбирательство должно проводиться в соответствии с существующими правилами и быть честным и справедливым судом. Этим правилам юристы следуют на протяжении столетий, и это дает свои положительные результаты. Моя же работа состоит в том, чтобы решать, следует ли считать заявляемые протесты обоснованными. Непосредственно перед объявленным мной небольшим перерывом я поддержала протест против заявлений, сделанных мистером Стерном. Это означает, что вы со своей стороны должны сделать все возможное, чтобы вычеркнуть из памяти те его фразы, которые вызвали протест. Другими словами, я считаю, что они не укладываются в выверенные временем правила, о которых я упомянула.

При упоминании имени отца Марта под столом довольно сильно лягает его по лодыжке. Его это скорее радует. По этому поступку он понимает, что к дочери вернулось ее чувство юмора, хотя еще совсем недавно, когда они находились в офисе судьи, выражение ее лица было очень встревоженным. При этом он прекрасно осознает смысл послания, которое дочь отправила ему носком туфли: любой юрист, выступающий в суде, должен добиваться того, чтобы судья относился к нему с симпатией — по крайней мере в присутствии присяжных. Члены жюри всегда просто обожают судей, видя в них своих единственных проводников в странном и непонятном мире законов и юридических уложений.

— Мистер Стерн, продолжайте, пожалуйста, — говорит судья. — Надеюсь, вы уложитесь в отведенное время — у вас осталось еще около двадцати минут.

Старый адвокат послушно кивает и с трудом поднимается.

— Леди и джентльмены, — начинает он, — в заключительной части своего выступления я хочу сказать несколько слов по поводу главного обвинения, которое выдвигает мистер Эпплтон против Кирила Пафко, дипломированного врача и обладателя научной степени в области медицины. Оно заключается в том, что подсудимый, способствуя появлению на рынке разработанного им препарата, якобы думал о наживе и не беспокоился о том, что в результате использования не проверенного как следует нового лекарства некоторые пациенты могут преждевременно умереть. Мы представим доказательства, которые покажут, что это обвинение, не будь оно столь тяжелым, было бы смехотворным.

Опираясь на трость, Стерн, прихрамывая, снова идет к столу присяжных и останавливается в нескольких футах от него.

— А сейчас давайте признаем очевидное. Как ни печально, но некоторые из пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», и правда умерли, и это стало тяжелым ударом для их близких. Мы все соболезнуем их горю. Но «Джи-Ливиа» принимают не как аспирин. Люди употребляют его, потому что они тяжело больны, потому что у них рак в активной, прогрессирующей форме, и пациенты знают, что без этого препарата высока вероятность скорой смерти. Однако представители обвинения не могут утверждать, а тем более убедительно доказать, поскольку в подобных вопросах точные прогнозы вообще невозможны, сколько еще прожил бы тот или иной пациент, если бы не принимал «Джи-Ливиа».

— Протестую! — громко произносит Мозес. Шея Стерна слишком сильно поражена артритом, чтобы он мог обернуться, не сделав движения всем туловищем, но он так или иначе медленно разворачивается и смотрит на прокурора. Это еще один из минусов возраста. Груз прожитых лет сделал движения Стерна медленными и неуклюжими. Одно колено у адвоката неизлечимо поражено недугом, артритные боли пронзают позвоночник по всей его длине. Он не без труда удерживает равновесие. Однако каким-то чудом ему все же удается, если смотреть со стороны, в значительной степени сохранить изящество движений, которое всегда было характерно для него в зале суда.

— Гособвинение не обязано давать подобные оценки, а тем более доказывать их справедливость, — заявляет федеральный прокурор. По его спокойному тону Стерн понимает, что Мозес заявил протест по тактическим соображениям. Однако сидящая в судейском кресле Сонни в ответ на представление главного обвинителя качает головой.

— Насколько я поняла, представитель защиты всего лишь описывает аргументацию, мистер Эпплтон. Протест отклонен, — говорит она.

— Спасибо, ваша честь, — произносит Стерн и вежливо кивает, надеясь на то, что присяжные поймут: недоразумение между ним и Сонни Клонски улажено и они с судьей снова на дружеской ноге. — И все же наилучшим ответом на обвинение Кирила Пафко в убийстве является его жизнь. В течение пятидесяти лет он вносил огромный вклад в дело лечения онкологических заболеваний — возможно, больший, чем любой другой живущий на свете человек. Чтобы понять это, вам, леди и джентльмены, следовало бы хоть немного узнать о научных исследованиях Кирила, носящих на удивление комплексный характер. Но не беспокойтесь, пожалуйста: сам я совершенно не разбираюсь в том, чем занимается Кирил, так что вы не услышите от меня длинных и путаных лекций.

На лицах присяжных появляются улыбки. Стерн чувствует, что он уже преодолел первое препятствие. Дело в том, что изначально члены жюри обычно испытывают неприязнь к человеку, который защищает подсудимого, обвиняемого в серьезном преступлении.

— Как вам известно, — продолжает адвокат, — рак возникает тогда, когда в какой-то части человеческого организма нарушается нормальный цикл, в соответствии с которым клетки сначала растут, а затем отмирают и заменяются другими, новыми. При онкологическом заболевании рост части клеток становится неконтролируемым. Чаще всего раковые клетки образуют большие скопления, называемые опухолями. — Тут Стерн дотрагивается до собственной груди там, где находятся его легкие, которые затронуло онкологическое заболевание. Он далеко не единственный из присутствующих в зале людей, кто, заболев раком, выжил. Одна из членов жюри, крупная, мрачного вида женщина, дипломированный бухгалтер, во время процедуры проверки компетентности присяжных рассказала, что ей дважды диагностировали рак мочевого пузыря. Сонни, будучи еще совсем молодой, пережила операцию по ампутации молочной железы. Ее благодарность врачам за последующие десятилетия нормальной жизни здорового человека, по мнению Стерна, является счастливым стечением обстоятельств, которое будет работать в пользу Кирила.

— С тех самых пор, как врачи и ученые начали изучать рак, они мечтали создать так называемую волшебную таблетку — препарат, который останавливал бы развитие онкологических заболеваний в самом начале, раз и навсегда. В 1982 году Кирил Пафко был одним из трех исследователей, которым удалось сделать важное открытие. Они выяснили, что большой процент всех раковых заболеваний, включая три или четыре наиболее опасных разновидности — рак легких, рак кишечника и рак поджелудочной железы — можно отследить на уровне генетических изменений в одном и том же семействе белков, присутствующем во всех клетках человеческого организма. Это так называемые RAS-белки. Вот перед вами изображение молекулы RAS-белка.

Пинки выводит на монитор соответствующую картинку — она выглядит как скопление синих, розовых и пурпурно-красных кружочков, чем-то напоминая виноградную кисть. Стерн прекрасно понимает, что разговор о RAS-белках, о которых у него самого лишь смутное представление, может на какое-то время сбить присяжных с толку. Но, с другой стороны, он подчеркнет гениальность Кирила Пафко как ученого, а это сейчас для защиты главное.

— RAS-белки — это своеобразный переключатель, который запускает и прекращает процесс клеточного роста. Суть открытия Кирила состояла в том, что при онкологическом заболевании эти белки словно бы забывают, в чем состоит их естественная функция, и позволяют клеткам неконтролируемо расти. Это открытие огромной важности, потому что оно впервые дало человечеству возможность останавливать рак или даже лечить его. Впрочем, полагаю, вы и без моих объяснений можете понять значение того, что удалось выяснить доктору Пафко в результате его исследований.

Стерн медленно обходит своего подзащитного и, остановившись у него за спиной, кладет руку ему на плечо.

— Потому что в 1990 году доктор Кирил Пафко удостоился величайшей чести, которая только может выпасть на долю любого врача, физиолога, любого медика-исследователя, живущего на земле. Кирила Пафко, человека, сидящего перед вами, пригласили в Швецию и вручили ему Нобелевскую премию в области медицины. До этого ее присваивали медицинским светилам, открывшим пенициллин, создавшим лекарство, вылечивающее туберкулез, а также докторам Крику и Уотсону, которым впервые удалось разгадать структуру ДНК. Вот каков уровень научного достижения Кирила Пафко.

Еще до суда Мозес внес ходатайство о запрете на упоминания того факта, что Кирил является нобелевским лауреатом, на том основании, что, по его мнению, это не будет иметь отношения к делу. Но Сонни вынесла постановление о том, что подзащитный, обвиняемый в том числе в мошеннических действиях, имеет право отстаивать свою репутацию честного и порядочного человека, а Нобелевская премия может служить очевидным подтверждением этого. С учетом решения судьи Мозес в своей вступительной речи упомянул о премии, но лишь вскользь. Стерн же сделал на этом факте акцент, дав подробные объяснения по этому поводу. И проделал это таким образом, что если кто-то и не был в курсе того, что подсудимый — нобелевский лауреат, то перед ним словно отдернули штору, за которой засияло солнце.

— Когда Кирил сделал свое открытие, — продолжает Стерн, — ученые предположили, что вскоре ему удастся выяснить, каким образом можно остановить смертоносный процесс, развивающийся в человеческом теле после того, как RAS-белки частично перестают выполнять свою роль. Но RAS-белки за последние тридцать пять лет успели продемонстрировать свою нечувствительность к попыткам медикаментозной коррекции, то есть к воздействию лекарств. Другими словами, несмотря на все попытки тысяч лучших научных умов добиться с помощью фармацевтических средств того, чтобы RAS-белки в опухолях функционировали нормально, сделать это не удавалось. Тем не менее Кирил десятилетие за десятилетием продолжал изучать RAS-белки. В 2010 году Кирил и Леп опубликовали результаты еще одного открытия, почти такого же важного, как первое. Удалось выяснить, что при онкологическом заболевании RAS-белки прикрепляются к мембранам пораженных клеток задом наперед.

В это время на мониторе изображение молекулы RAS-белка начинает вращаться, пока не поворачивается к некой другой, гораздо большей по объему структуре обратной стороной, а затем прилипает к ней. Теперь их разделяет тонкая, едва различимая красная линия.

— И вот здесь в дело вступает компания «ПТ», — поясняет Стерн. — Кирил еще около двадцати лет назад решил в сотрудничестве с Истонским университетом и одним из фондов венчурных инвестиций попытаться перевести свои поразительные теоретические открытия в практическую плоскость путем создания эффективного лекарства против рака. В 2012 и 2013 годах «Пафко Терапьютикс» создала то, что в медицине называют моноклональным антителом, сокращенно МАТ. Такие клетки имитируют антитела, вырабатываемые нашей природной иммунной системой. Такие МАТ имеют длинное научное название, которое я сейчас попробую произнести — единственный и последний раз в жизни: ГАМАЛИМИКСИЗУМАБ.

Стерн довольно артистично изображает, с каким трудом ему удается выговорить диковинное слово.

— Так вот, это самое нечто, сокращенно именуемое МАТ, благодаря Ольге Фернандес, маркетинговому директору «ПТ», получило коммерческое название «Джи-Ливиа». Основное действие «Джи-Ливиа» состоит в том, что препарат как бы блокирует RAS-белки с той самой обратной, «неправильной» стороны.

На мониторе вокруг одного конца изображающей RAS-белок структуры, похожей на виноградную кисть, появляется облачко.

— После того как их обратная сторона оказывается заблокированной, мутировавшие RAS-белки начинают прикрепляться к клеткам правильно и посылать нормальные сигналы. Раковые опухоли прекращают расти, а иногда их клетки даже отмирают.

Молекула RAS-белка снова разворачивается, и на демонстрационном экране начинают мелькать мелкие светящиеся пятнышки, похожие на искры.

— «Джи-Ливиа» — это и есть та самая волшебная таблетка. Хотя сначала ее клинические испытания были проведены на пациентах с раком легких, точнее, с немелкоклеточным раком легких, — говорит Стерн и снова сокрушенно покачивает головой, давая понять, насколько тяжело даются ему сложные научные термины. — Кирил и многие, многие другие ученые верят, что «Джи-Ливиа» остановит рост опухолей и у больных с другими разновидностями рака легких, и у тех, кто страдает раком кишечника, поджелудочной железы и мочевого пузыря. — Адвокат бросает мимолетный взгляд на сидящую на скамье присяжных женщину — дипломированного бухгалтера. — Получается, что, без всякого преувеличения, «Джи-Ливиа» может улучшить состояние и даже вылечить до сорока процентов пациентов с онкологией, то есть двух из пяти.

Мозес снова поднимается со скамьи:

— Ваша честь, не зашли ли мы слишком далеко за рамки, обозначенные для начала судебного процесса?

Сонни так пристально смотрела на Стерна на протяжении всего его выступления, что слова Мозеса, казалось, застали ее врасплох и даже заставили слегка вздрогнуть, словно она только сейчас вспомнила, что прокурор тоже находится в зале суда.

— Мистер Эпплтон, думаю, я отдаю себе отчет, куда клонит адвокат. Мистер Стерн, насколько я понимаю, вы пытаетесь в общих чертах изложить ваши аргументы, относящиеся к мотивам того, в чем обвиняют подсудимого, то есть к тому, о чем ранее говорил мистер Эпплтон?

— Совершенно верно, ваша честь. — Стерн отвешивает судье глубокий поклон, после чего снова поворачивается к присяжным. — Ее честь поняла меня очень точно. Я пытаюсь сказать простую вещь. Возможность спасти миллионы и миллионы жизней — вот чем вызывалась поспешность в стремлении добиться одобрения «Джи-Ливиа» от УКПМ и передачи препарата в распоряжение врачей и пациентов. Главная и неоспоримая цель этих действий, и это ясно как день, состояла в том, чтобы продлить больным людям жизнь, а не, боже упаси, сделать ее короче. И не в том, чтобы, как предполагает мистер Эпплтон, заработать сотни миллионов долларов. Вскоре вы узнаете, что у Кирила и так было много денег.

— Протестую, — проговорил Мозес. — Благосостояние доктора Пафко не может служить убедительным аргументом в данном деле.

Сонни хмурится. Похоже, она начинает понимать, что протесты Мозеса, необычно частые для текущей стадии судебного разбирательства, направлены на то, чтобы выбить Стерна из колеи.

— Полагаю, вы готовы продолжить, мистер Стерн?

— Именно так, — отвечает пожилой адвокат. Затем он подходит к барьеру, отделяющему скамью присяжных от остальной части подиума, на расстояние всего нескольких дюймов — это помогает ему снова полностью завладеть их вниманием. — Наши аргументы и доказательства наверняка убедят вас в том, что вся сознательная жизнь Кирила Пафко сфокусировалась на одной цели: победить рак и тем самым спасти жизни множества людей. Фактически каждая минута его работы — и в лаборатории в Истоне, и в его офисе в компании «ПТ» — была посвящена тому, чтобы спасти вас и меня.

Последняя фраза адвоката, апеллирующая к личным интересам присяжных, является некорректной. Но Стерн все еще умеет быстро и всесторонне оценивать обстановку в зале суда, хотя в обычной жизни не без труда управляется со своим сотовым телефоном. Он знает, что Мозес сам загнал себя в угол и не может опять вскочить и заявить протест, поскольку будет при этом выглядеть как глупый мальчишка.

— Итак, леди и джентльмены, перед вами стоит исключительно важная задача. Вы должны решить, убедят ли вас в достаточной степени доказательства обвинения, которые будут представлены. Можно ли поверить в то, что человек, добившийся высочайших научных достижений, которого боготворят во всем мире, исследователь, чье имя будут помнить еще долго после того, как он сам и многие из нас покинут эту грешную землю, врач, воспитатель талантов, выдающийся новатор, лауреат Нобелевской премии, который пять десятилетий работал над избавлением человечества от проклятия рака и продлением миллионов и миллионов жизней, в принципе может в течение нескольких последних лет превратиться в мошенника и убийцу? И могут ли существовать убедительные доказательства этого?

Стерн в полной тишине в течение нескольких секунд обводит взглядом присяжных, а затем качает головой, причем настолько энергично, что чувствует, как трясется дряблая плоть у него под подбородком.

— Мы говорим, что такого не может случиться, — твердо заявляет он. — Мы утверждаем, что этого не произошло. И мы уверены, что вы признаете Кирила Пафко невиновным.

5. Невиновный

В первые мгновения после окончания судебного заседания у Стерна всегда возникает ощущение, будто только что закончился спектакль. Напряженная тишина в зале сменяется шумом и гвалтом. Так происходит и на этот раз. Посетители тянутся к выходу, а журналисты, которым нужен материал для написания репортажей, наоборот, бросаются вперед, к подиуму. Судебные приставы поднимаются по ступенькам туда же, чтобы передать ее чести адресованные ей записки. В то же время из коридора в зал просачиваются адвокаты по следующему делу, которое будет вести Сонни, — они дожидались окончания заседания в коридоре.

Стерн провожает своего подзащитного к комнате адвокатов и свидетелей — он хочет рассказать Кирилу о том, что будет происходить завтра, а заодно дождаться, пока разойдутся репортеры, которые, навострив уши, шныряют вокруг. Именно в этой комнатке свидетели, приглашенные для дачи показаний, дожидаются, пока их вызовут в зал. Здесь же адвокаты консультируют и инструктируют своих клиентов. Для активистов движения за сохранение памятников старины, которых обычно немало собирается в открытых для публики залах суда, в интерьерах здания интересного немного. Старинный стол по краям весь в сколах, а деревянные стулья с полукруглыми спинками, составляющими единое целое с подлокотниками соседних, безнадежно расшатаны. На единственном рекламном плакате, криво висящем рядом с окном, закрытым венецианской шторой, изображен ничем не примечательный пейзаж на севере региона Скейджен.

Оставшись наедине со Стерном, Кирил двумя руками сжимает руку адвоката. Кожа Пафко имеет желтоватый оттенок, что говорит о нарушениях в работе печени. На пальце у него золотой перстень размером с испанский дублон, на запястье — тяжелый золотой «Ролекс».

— Я иногда тайком поглядывал на членов жюри, — говорит доктор Пафко. — Они прямо глаз от вас не отводили.

Стерн, впрочем, сдержанно реагирует на комплимент своего подзащитного. Он знает, что Пафко остался верен некоторым аргентинским привычкам и довольно часто несет восторженную чушь.

Адвокат коротко описывает подсудимому, чего следует ждать завтра, когда начнут давать свои показания свидетели. Затем он открывает дверь комнатки. На скамье у противоположной стены коридора сидят Донателла и их с Кирилом дочь, Дара. Она яркая брюнетка и внешне очень похожа на мать. Ее внешность объясняет, что заставило Кирила неутомимо добиваться благосклонности Донателлы несколько десятков лет назад — несмотря на то что она в то время уже была замужем. Что же касается самой Донателлы, то она сохранила остатки прежней красоты — благодаря высоким, четко очерченным скулам и пронзительным темным глазам. Волосы ее поседели, однако брови остаются угольно-черными — кажется, что они нарисованы гримировальной кисточкой.

Стерн провожает троих Пафко к центральной лестнице здания суда, стены вдоль которой украшены фигурными гипсовыми панелями. Все четверо спускаются. Адвокат, опираясь на трость, с трудом преодолевает каждую ступень, всякий раз становясь на нее обеими ногами. На улице Стерн помогает Кирилу, Донателле и Даре пробраться сквозь толпу репортеров, громко выкрикивающих вопросы, и операторов телевидения, которые, словно соперничающие носороги, грубо толкают друг друга, чтобы крупным планом снять лица участников процесса. Кирил улыбается и легкомысленно помахивает рукой, как будто журналисты собрались, чтобы поприветствовать его. Наконец Стерн усаживает супругов Пафко и их дочь в чем-то напоминающий акулу черный городской внедорожник марки «Кадиллак», мягко, словно бы украдкой подкативший к обочине. Одним из главных излишеств, которые Кирил позволил себе после того, как препарат «Джи-Ливиа» был одобрен и допущен в коммерческую торговую сеть, стала покупка темно-красного «Феррари» с откидывающимся верхом, на котором он ездит буквально всюду. Стерн убедил своего клиента, что будет нехорошо, если человека, обвиняемого в преступлении, сфотографируют за рулем автомобиля, который стоит дороже, чем некоторые дома в округе. Сонни предупредила присяжных, чтобы они избегали общения с журналистами и не комментировали ход процесса, но выполнить подобное распоряжение непривычному к вниманию СМИ человеку, оказавшемуся перед объективом, бывает нелегко. Стерн решил, что через пару дней, когда газетчики и телевизионщики соберут в своих архивах достаточно изображений главного обвиняемого, Кирил снова сможет сам водить машину.

Стерн, прихрамывая, какое-то время идет вдоль обочины, приветствуя крутящихся тут же нескольких репортеров, но при этом ничего им не говоря. Наконец он оказывается у своего «Кадиллака». За рулем автомобиля сидит уже давно работающий в юридической фирме Стерна сотрудник, Ардент Трэйнор. Это высокий худощавый мужчина в возрасте около семидесяти лет. Он выходит из машины, чтобы помочь Стерну забраться на заднее сиденье. В салоне все еще стоит запах нового авто, который для Стерна с его неутолимым желанием быть подлинным американцем всегда оставался запахом успеха.

Авария, которая случилась со Стерном на шоссе в марте и в которой он едва не погиб, имела для него довольно серьезные последствия. Его серый «Кадиллак»-купе 2017 года выпуска после инцидента был так искорежен, что не подлежал ремонту. Как принято говорить, хорошая новость состояла в том, что страховка почти полностью покрывала покупку нового автомобиля. Плохая же заключалась в том, что дети Стерна категорически воспротивились тому, чтобы он водил машину. В качестве лидера в данном случае выступил Питер, сын личного врача Стерна. Он и двое отпрысков адвоката заставили Стерна дать слово, что он значительно ограничит время своего пребывания за рулем и будет лишь изредка выезжать в продуктовый магазин или в химчистку в том пригороде, где живет.

Когда дверь автомобиля захлопывается, разом отсекая шум и суету, у адвоката появляется возможность обдумать и оценить события дня. Ему кажется, что в целом пока все идет неплохо, если не считать того момента, когда он сболтнул лишнего по поводу гражданских исков. Вспоминая об этом, Стерн все еще испытывает смущение. Но ведь, в конце концов, любой юрист, выступая с речью на процессе, может увлечься, разве не так? И все же допущенная Стерном промашка для него нехарактерна.

Однако больше всего Стерна беспокоит его клиент. Он уже сейчас производит впечатление утомленного старика. Но еще хуже то, что он, по мнению адвоката, находится в нерешительности, что вообще-то для него несвойственно. Как и многие другие клиенты, во время расследования и долгих месяцев, предшествовавших суду, Пафко старался избегать каких-либо разговоров по существу. У него четыре телефонных номера — домашний, офисный, личный мобильный и еще один сотовый — для ведения дел. Чтобы связаться с подзащитным, Стерну нередко приходилось по несколько раз оставлять сообщения на каждом из этих телефонов. Но теперь, когда процесс начался, Кирил демонстрирует чрезмерный, отдающий самодовольством оптимизм. Учитывая возраст Пафко, можно было бы заподозрить в таком поведении признак прогрессирующей деменции. Но Стерн знает, что куда более вероятно другое — а именно тяжелый эффект самого факта общественного обвинения. «Белые воротнички», то есть люди, занятые интеллектуальным трудом, такие как Кирил, привыкшие к высокому уровню благосостояния и ощущению собственной значимости и исключительности, очень тяжело переносят месяцы с момента предъявления им обвинения до суда. Им зачастую приходится столкнуться с презрительным отношением со стороны едва ли не всех, кому известно их имя, при одном лишь его упоминании. В то же самое время их терзает тревога по поводу будущего, о котором точно можно сказать лишь одно: оно будет не похоже на прошлое.

Опасения по поводу того, что Кирил погрузится в это печальное душевное состояние, возникли у Стерна еще в августе 2018 года, когда он увидел материал, опубликованный в «Уолл-стрит Джорнэл». Через несколько недель после этого Кирил позвонил Стерну и попросил представлять его интересы на будущем процессе. Это случилось буквально через несколько минут после того, как Пафко вручили повестку от имени большого жюри федерального суда. По перечню документов, которые затребовала прокуратура, стало совершенно ясно: гособвинение уже убеждено в том, что результаты клинических испытаний «Джи-Ливиа» были подтасованы. Стерн тогда испытал приступ хорошо знакомого людям его профессии странного чувства злорадства. Он, с одной стороны, расстроился из-за Кирила, но в то же время испытал ощущение радостного возбуждения. Юрист, когда его умоляют спасти репутацию и социальный статус человека, до этого пользовавшегося авторитетом и уважением в обществе, — все равно что чародей, которого просят повернуть время вспять. Даже Сэнди Стерну, при всей его высочайшей профессиональной квалификации, в его преклонном восьмидесятипятилетнем возрасте возможность выступить в такой роли выпадала уже нечасто. Однако еще через несколько дней, когда Кирил, став одним из клиентов Стерна, уселся в обитое темно-красной кожей кресло перед адвокатским столом, пожилой юрист уже справился с собственным тщеславием. Он сказал, что Кирилу лучше остановить свой выбор на более молодом защитнике, учитывая все те сложности, которые могли возникнуть в ходе предстоящего процесса.

— Вы что же, чувствуете, что не потянете мое дело? — спросил его Кирил. — На мой взгляд, Сэнди, вы совершенно такой же, каким были, когда мы с вами познакомились сорок лет назад.

— В таком случае, Кирил, нам с вами нужно первым делом найти кого-нибудь, кто проверит ваше зрение.

Шутка Кирилу понравилась, но он продолжал настаивать на своем. Он заявил, что, если его дело будет вести Стерн, он впервые за много недель сможет спать спокойно.

Стерн продолжал возражать, но уже понял, что в данном случае отказ станет нарушением его собственных понятий о верности и личной преданности. Его отношение к потенциальному клиенту в данном случае можно было изложить всего несколькими простыми словами: он считал, что обязан Кирилу Пафко жизнью.

В 2007 году Стерну впервые диагностировали немелкоклеточный рак легких. Левую долю одного легкого ему удалили, а затем провели химиотерапию. К 2009 году у него обнаружили затемнение с другой стороны и подвергли повторному курсу химиотерапии. В 2011 году заболевание проявило себя снова — на этот раз Стерна лечили медикаментозно, используя другую методику. К 2013 году начался полномасштабный метастатический процесс. Ал, личный врач Стерна, который работал в Истонской больнице и знал о дружбе своего пациента с Кирилом, уговорил Сэнди поговорить с доктором Пафко. Насколько было известно самому Стерну, он стал первым пациентом, принимавшим «Джи-Ливиа». Во всяком случае, это произошло за несколько месяцев до того, как УКПМ дало разрешение на клинические испытания препарата на людях. Со стороны Кирила это был жест милосердия по отношению к умирающему другу, и, если бы о нем стало известно, это поставило бы на карту его должность в университете и наверняка вызвало бы правительственное расследование и судебное разбирательство.

Для Стерна, как и для тысяч других онкологических больных, лекарство оказалось чудодейственным. Оно, правда, не излечило рак полностью, но существенно замедлило его течение. По этой причине Стерн считает, что на нем лежат очень серьезные обязательства перед Кирилом — а также перед огромным количеством других людей, страдающих онкологическими заболеваниями. УКПМ отозвало свое решение об одобрении «Джи-Ливиа». Лекарство изъяли из торговой сети в США. С ним связана целая лавина гражданских исков и административных запретов. При этом УКПМ отказывается сделать препарат доступным даже для тех пациентов, кому он дает единственную надежду. Исход судебного процесса по делу Кирила наверняка качнет маятник, изменив отношение к лекарству специалистов и чиновников из УКПМ, либо в одну, либо в другую сторону. Между тем посылка с лекарством, адресованная лично Стерну, пришла из Индии — препарат был упакован в коробку для обуви, обернутую коричневой бумагой.

В конце концов Стерн согласился защищать Кирила в суде. Пафко, морщинистая кожа на лице которого чем-то напоминает старый бумажник, в ответ едва не прослезился.

— Сэнди, Сэнди, — пробормотал он, обходя стол, чтобы заключить друга в объятия. Будучи выше адвоката на добрых восемь дюймов, он обхватывает Стерна за плечи и, глубоко тронутый, ловит его взгляд. — Честное слово, Сэнди, честное слово, я говорю правду. Ты должен мне верить. Обвинители думают, что я подтасовал результаты клинических испытаний. Но мне, клянусь, ничего об этом не известно.

Как врач понимает, что любой человек может заболеть, так и Стерн благодаря своему многолетнему опыту знает, что практически все люди способны совершать проступки и преступления. В деле Пафко предостаточно того, что юристы, занимающиеся адвокатской деятельностью, дипломатично называют «неблаговидными фактами». Заявление Кирила о том, что он ничего не знал о серии внезапных смертей пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», полностью противоречит скриншоту базы данных клинических испытаний до того момента, как в нее внесли изменения. Этот скриншот был обнаружен в офисном компьютере Кирила. Он даже отправил его Ольге Фернандес, директору по маркетингу «ПТ», с которой за некоторое время до этого, в 2016 году, у него начались интимные отношения. Кроме того, Кирил в течение многих месяцев не сообщал своим юристам о том, что продал пакет акций «ПТ» стоимостью 20 миллионов долларов, формально находившийся в распоряжении фонда, созданного для обеспечения его внуков. Причем сделал он это, как только повесил трубку после телефонного разговора с репортером «Джорнэл» в августе 2018 года.

В результате Марта давным-давно списала и это дело как заведомо проигрышное, и самого Кирила. Правильность ее оценки ситуации была подтверждена в ходе детального изучения всех материалов — процедуры, которая часто идет в ход, когда адвокаты общаются с потенциальными клиентами, у которых денег куры не клюют, — а также после предварительного неофициального представления дела трем гипотетическим жюри присяжных, в состав которых вошли нанятые люди, выбранные наугад и незнакомые с фигурантом обвинения. Под контролем целой команды юридических консультантов была проведена имитация процесса, где Стерн выступал в собственной роли, а Марта — в роли Мозеса. Они представили возможные варианты вступительных речей. И во всех трех случаях Кирила признали виновным в мошенничестве и использовании инсайдерской информации при совершении биржевых сделок, а в ходе первой репетиции — еще и в убийстве пациентов.

Имея такие результаты, Стерн, в отличие от доктора Пафко, пришел к выводу, что у него и его клиента немного шансов на победу в ходе процесса. После долгих и тщательных размышлений он отчетливо понял, что, если реальное жюри вынесет тот же вердикт, что и люди, имитировавшие присяжных, Кирил, скорее всего, проведет остаток жизни и умрет в тюрьме. Однако в памяти старого адвоката то и дело возникал момент во время той самой встречи с Пафко, когда Кирил обнял его за плечи и со слезами, выступившими на его темно-серых глазах, заявил, что он не делал того, в чем его обвиняют. И в итоге, что бы ни подсказывали Стерну логика и огромный опыт, все их аргументы были побеждены надеждой, которая все же нашла путь к его сердцу, как весна находит силы растопить снега и льды. Его ответ противоречил тому, чему его научили вся его жизнь и весь его профессионализм, Стерн сказал Кирилу:

— Я тебе верю.

И в тот момент, когда он произносил эти слова, он говорил совершенно искренне.

6. Марта

Здесь, на тридцать восьмом этаже небоскреба Морган Тауэрс, когда-то самого высокого здания городской агломерации Три-Сити, на протяжении всех тридцати лет существования юридической фирмы «Стерн-энд-Стерн» находится офис Марты и Сэнди. Предаваясь размышлениям, Алехандро Стерн часто любуется открывающимся из двух огромных окон видом на серебристую ленту реки Киндл, которую когда-то селившиеся в этих местах французские охотники и звероловы называли на своем языке «Шанделль», что на английском звучало как «Кэндл», «свеча». Впоследствии это слово было переделано англоговорящими поселенцами в Киндл. Отсюда возникло и название округа Киндл, расположенного на Среднем Западе Соединенных Штатов. Именно так теперь и именуют этот район с населением в три миллиона человек.

В последние выходные из-за перелетов и смены часовых поясов у Стерна в голове все перепуталось. Сейчас, в четыре тридцать пополудни, на небе низко, у самого горизонта, все еще висит солнце. Благодаря его косым лучам Стерн в толстом, гладко отшлифованном оконном стекле может видеть собственное отражение, разглядывания которого он, как правило, осознанно избегает. Это неудивительно — в тех случаях, когда он все же видит свое отражение, перед ним словно бы предстает лицо смутно знакомого старого человека, которое он видел перед собой на протяжении всей своей жизни — в разные ее периоды. Прожитые годы оставили на нем неизгладимые следы. Когда-то давно, в зрелые годы, он был круглощеким мужчиной, но этот облик бесследно исчез. С тех пор как двенадцать лет назад ему диагностировали рак, Стерн сильно, болезненно похудел, и ему так и не удалось восстановить большую часть потерянных килограммов. Если верить весам, он должен был выглядеть как довольно стройный и худощавый мужчина шестидесятилетнего возраста. Однако после многолетних и далеко не всегда успешных попыток соблюдать диету он с горечью признал, что не стал выглядеть лучше — скорее наоборот. Щеки ввалились, что придавало ему болезненный вид. Тело стало дряблым, кожа — бледной, словно лягушачье брюхо, а от волос после химиотерапии осталась только жидкая седая поросль за ушами.

Не без труда отвлекшись от воспоминаний, в которые он теперь погружается все чаще, Стерн заставляет себя вернуться за стол, чтобы проверить голосовую почту, которая воспроизводится в виде текста на мониторе его компьютера. В прежние времена после завершения очередного процесса он получал множество телефонных посланий, на которые отвечал порой до поздней ночи. Теперь даже по поводу предстоящего суда ему никто не звонит. В голосовой почте всего два сообщения, и это всего лишь приглашения на светские мероприятия. Одно из них от вдовы, с которой адвокат знаком много лет. Но Стерн какое-то время назад решил, что в восьмидесятипятилетнем возрасте, после двух браков, ему пора наконец прекратить все эти игры. В его годы у него больше нет никакого желания иметь с другими людьми какие-либо контакты, в которых может быть даже чисто символический намек на романтические отношения.

Как раз в тот момент, когда Стерн снимает телефонную трубку, Марта с мрачным видом входит в его кабинет, даже не изобразив попытку постучать. Ее отцу не нужно спрашивать, чем она расстроена, тем более что она сама тут же все объясняет:

— Что это за чушь ты нес в своем вступительном слове насчет гражданских исков? Я передать тебе не могу, какое облегчение испытала, когда Мозес встал и заявил протест. Если бы он этого не сделал, я была бы готова сделать это сама.

У Стерна нет ответа на этот вопрос. Он объясняет дочери, как и самому себе, что в какой-то момент просто увлекся и потерял осторожность.

— Ты бы видел, пап, как Сонни сгребла меня у выхода из здания суда. Она хотела знать, не означает ли это, что ты теряешь контроль над собой.

Старому адвокату очень больно от осознания того, что Сонни, которая много лет шутливо говорила о том, что, когда вырастет, хочет стать такой, как Сэнди Стерн, теперь считает, что он выжил из ума.

— О боже, — бормочет он.

— Я заверила ее, что все в порядке, но, господи, папа…

Долгое время между Стерном и дочерью, еще со времени учебы Марты в колледже, существовало нечто вроде соперничества. Она всегда критиковала своего родителя, иногда очень жестко. Он же реагировал на это спокойно и сам никогда ничего подобного по отношению к дочери не делал, даже теперь, когда ее возраст приблизился к шестидесяти годам. Она же сейчас если и возражает против каких-либо действий Стерна, то делает это с максимальной деликатностью.

Стерн предпочел бы, чтобы их последний совместный судебный процесс прошел в духе празднования некоего достижения, но он понимает, что эта надежда не оправдается и попытка демонстрировать подобные настроения была бы такой же фальшивой, как лицемерная поздравительная открытка. Правда состоит в том, что Марта на этом процессе чувствует себя не в своей тарелке. Еще когда Кирил впервые позвонил Стерну, тот не смог удержаться и тут же отправился в кабинет Марты, где с радостью сообщил ей об этом новом деле. Однако, вопреки ожиданиям, он по лицу дочери сразу понял, что эта новость шокировала и встревожила ее.

— Папа, ты что, с ума сошел? Подобное дело убьет тебя. Прошло уже несколько лет с тех пор, как ты в последний раз вел процесс, слушание которого заняло больше двух дней. И дело не в том, что у тебя рак. Твое сердце не выдержит.

— С моим сердцем все в порядке, — довольно резким тоном ответил Стерн.

— В самом деле? Почему же тогда Ал требует, чтобы ты каждые три месяца проходил ЭКГ?

Ал Клементе, личный врач Стерна, близко дружил с Мартой еще в школьные времена. Он великолепный специалист, но не очень-то хорошо умеет сопротивляться давлению Марты и утаивать от нее информацию, которая, по идее, считается конфиденциальной.

— И потом, — продолжает Марта, — как адвокат ты не подходишь для защиты Пафко. Мы с тобой видели такое сотни раз. «Белый воротничок» попадает в переплет и отправляется за защитой к близкому другу — ему не хочется иметь дело с каким-нибудь другим, посторонним адвокатом, который его сразу раскусит и поймет, что он виновен. Кирил пытается подобрать себе такого юриста, которому он сможет лгать.

После этих слов дочери Стерн сразу упал духом, и это отразилось на его лице. Надежда вернуть былую профессиональную успешность ослепила его и не позволила увидеть те риски, которые сразу же заметила Марта. Поняв чувства отца, она смягчилась. Она подвела его к одному из кресел и усадила, а сама расположилась рядом с ним. Стерн не сомневался, что она собирается повторить то, что уже сказала, но только в более деликатной форме.

— Отец, ты должен знать одну вещь. Мы с Соломоном приняли решение. Мы уходим на пенсию. Я хочу начать постепенно сдавать дела в конце этого года.

В тот момент, когда Марта произносит эти слова, Стерн испытывает такое чувство, будто она сообщила ему, что скоро умрет. Наклонившись к отцу, она умоляюще складывает ладони перед грудью:

— Я очень любила работать с тобой, пап. В этом я одна из самых счастливых людей из всех, кого знаю. Но у нас с Соломоном впереди еще долгая жизнь, и нам хотелось бы заняться чем-то еще.

— Тогда ради чего работал я? — глухо пробормотал Стерн после долгой паузы. Он всегда исходил из того, что именно Марта станет бенефициаром его долгих лет напряженного труда, бессонных ночей и работы в выходные. Все это, как казалось Стерну, отражалось в блеске и великолепии созданной им фирмы, офис которой отделан роскошными панелями из темного дерева. Но его последние слова были ошибкой — старый адвокат почувствовал это, как только они сорвались с губ.

— Господи, папа! — возмущенно восклицает Марта. — Ну, давай, теперь назови меня бессовестной.

Теперь уже Стерн умоляющим жестом поднимает руки.

— Марта, прости, я не то хотел сказать. У меня этого и в мыслях не было. Просто мне нелегко с ходу принять новость, которую ты мне сообщила, дай мне время.

— Половина адвокатов в этом городе будет счастлива взять под крыло мою часть клиентуры. Мы оба знаем это. Если я отойду в сторону, это будет для тебя исключительно выгодно.

Марта имела в виду ту цену, которую другой юрист готов заплатить за то, чтобы стать партнером юридической фирмы Сэнди Стерна. Ведь ему достанется целый поток клиентов, которые еще многие годы будут звонить и приходить сюда, чтобы решить свои проблемы.

— Дело не в деньгах, Марта, — ответил Стерн. Эта его реплика попала в цель и в какой-то степени компенсировала оплошность, которую он перед этим допустил в разговоре с дочерью. Однако за ней последовала тягостная тишина, так что старому адвокату оставалось лишь разочарованно покачать головой: — Я совершенно не ожидал, что так будет.

— Мы тоже, — сказала его дочь. Впрочем, когда она стала объяснять свое решение, выяснилось, что в нем содержалась какая-то логика. Деньги уже давно перестали быть для нее и Соломона проблемой. Их младший сын, Эрнандо, которого назвали в честь деда Марты, вскоре собирался окончить колледж. Так что теперь Марта и Соломон получили возможность на некоторое время почувствовать себя совершенно свободными, попутешествовать — во всяком случае, до того момента, как Клара, их дочь, не создаст собственную семью. Тогда ее родителям снова придется осесть на месте. Глаза Марты, когда она разъясняла их с мужем соображения, радостно горели.

— Так что дело не в том, что я тебя бросаю, — заключила она.

Однако в действительности все обстояло именно так. Нет, с точки зрения логики к ее плану невозможно придраться. И все же Марта отвергала то, что для ее отца важнее всего, что составляло главное дело его жизни. Сама она была выдающимся юристом. Но она не разделяла всепоглощающую страсть отца к служению закону, его беспредельную веру в него, которая для Стерна, пожалуй, стала тем, чем для многих других людей является религия.

Ночью он спал мало, поскольку напряженно размышлял, пытаясь оценить сложившуюся ситуацию. Утром, приехав в Морган Тауэрс, он сразу же отправился к дочери. Кабинет Марты имел такие же размеры, как у него самого, — на этом настоял сам Стерн. Тем не менее интерьер выглядел куда менее официально, чем обстановка в кабинете Стерна. Сама Марта часто сравнивала свое рабочее место с продвинутым мясным рестораном, где гостей кормят стейками. Лампы сделаны из витражного стекла, свет нарочито неяркий, диваны и кресла обтянуты гофрированной кожей малинового цвета. В кабинете Марты всегда царит некоторый беспорядок. Повсюду можно видеть стопки бумаг и картонные коробки с документами. На стенах много семейных фотографий и картин художников-абстракционистов. Есть здесь, впрочем, и кое-какая мебель середины прошлого века, выдержанная в стиле модерн, например кресла с деревянными подлокотниками из тика. Стерну всегда казалось, что их купили в дешевом магазине, торгующем подержанными товарами.

— Марта, то, что моя дочь занимается тем же делом, что и я, и работает бок о бок со мной, — для меня такое же удовольствие и такая же необходимость, как дышать. Но мы оба знаем, что сил у меня остается все меньше. Я очень благодарен тебе за все то время, которое ты была здесь. Когда ты уйдешь, отойду от дел и я.

Марта какое-то время молчала, а затем холодно произнесла:

— Ты не можешь заставить меня остаться путем шантажа.

— Шантажа?

Большую часть ночи Стерн посвятил обдумыванию этого разговора с дочерью. Теперь, потрясенный, не веря собственным ушам, он тяжело опускается в кресло, стоящее напротив ее стола.

Иногда может показаться, что между отцом и дочерью происходит странное соревнование — кто более неловок, неуклюж, кого можно считать большим увальнем, кто ведет себя более глупо. В следующую секунду Марта понимает, что сегодня победителем стала она. Вскочив, она огибает стол и обнимает отца. Она из тех женщин, которые плачут по любому поводу. И вот теперь слезы катятся у нее из глаз. Чтобы промокнуть их, она размыкает руки и снимает очки для чтения.

— Пап, мне будет очень тяжело от мысли, что это я заставила тебя закрыть фирму.

— Это, конечно же, не так. Как ты правильно заметила, при желании я легко смогу объединиться с каким-нибудь более молодым партнером. Я решил, что так и сделаю, Марта.

— Пап, но что ты будешь делать, если у тебя не будет юридической практики? Я никогда даже представить себе не могла, что ты отойдешь от дел.

— Ну другие же как-то решают эту проблему? Буду много читать. Путешествовать, если здоровье позволит. Возможно, я смогу выступать в роли посредника или консультанта. Может, буду время от времени брать на бесплатной основе дела в суде в Центральном судебном офисе.

Разумеется, в действительности Стерна никогда в жизни не прельщала такая перспектива. Он вовсе не мечтал стать загруженным по горло государственным адвокатом, защищающим каких-то бродяг, которых приводят в зал суда в оранжевых комбинезонах закованными в наручники. Появление в таком месте Стерна самому ему кажется таким же бредом, как если бы в суде вдруг откуда ни возьмись материализовался Супермен в своем знаменитом плаще с капюшоном и заявил, что собирается встать на защиту Правды, Справедливости и Американского образа жизни. Впрочем, на самом деле, если бы Стерну пришло в голову выступить в суде в роли бесплатного защитника, его, вероятно, узнал бы только судья да еще кое-кто из пожилых местных служащих, но уж никак не его воображаемый клиент.

В конце концов Марта и ее отец обо всем договорились и согласовали соответствующее совместное заявление. Суть его свелась к следующему. Марта согласилась отложить свою отставку до завершения процесса по делу Пафко. После этого юридическая фирма «Стерн-энд-Стерн» должна будет закрыться. Стерн предвидел, что многие его коллеги воспримут это решение негативно. Ведь он сам часто заявлял, что не понимает, почему более или менее здоровый человек должен прекращать заниматься делом, в котором он больше всего на свете хочет преуспеть. Десять лет назад даже в худшие моменты курса химиотерапии он, не чувствуя в себе сил даже на то, чтобы встать с кресла, тем не менее оставался в своем офисе.

После того как умерла Хелен, все вокруг твердили ему, что, если брак был счастливым, тот из супругов, кто пережил другого, либо умирает в течение года, либо живет долго. Но ведь жить долго не означает жить прежней жизнью, разве не так? Даже в таком печальном случае период пересмотра жизненных ценностей и приоритетов может и должен придавать человеку дополнительную энергию. Стерн много раз так говорил. Но по ночам ему часто кажется, что он словно проваливается в какую-то пропасть, пустоту, страшную, как сама смерть. И все же он старается казаться решительным и непреклонным. Так или иначе, но для Марты и него самого судебный процесс по делу «Соединенные Штаты Америки против Пафко» станет концом юридической карьеры. Это, разумеется, резко повышает ставки — в самом разном понимании этого выражения.

— Пап, ты должен быть осторожным, — говорит Стерну Марта. — Если я правильно улавливаю настроение Сонни, она, скорее всего, полагает, что ты пытаешься надавить на нее, демонстрируя, что ты стар и сбит с толку. Она достаточно хорошо тебя знает, чтобы понять, как сильно тебе хочется, чтобы на твоем последнем процессе твоего подзащитного признали невиновным — особенно в ситуации, когда никто не верит в твою победу.

Услышав слова дочери, Стерн хочет запротестовать, но удерживается от искушения. Победа в чем-то похожа на секс — у человека всегда рано или поздно возникает желание испытать подобное снова.

— Но ты ведь не хочешь, чтобы она подумала, будто ты ради получения желанного результата переступишь черту, — продолжает тем временем Марта. — В этом случае ты разрушишь отношения с Сонни, а они так много значат для нас обоих. И для Кирила тоже будет плохо, если Сонни потеряет к тебе уважение.

Стерну ничего не остается, как кивнуть. В течение шестидесяти лет он занимался юридической практикой, веря в то, что его долг перед законом даже выше его долга перед клиентами. Если во время своего последнего процесса ему как профессионалу придется выйти за рамки того, что он всегда считал допустимым, за границы, которые он никогда не нарушал, это будет катастрофой для его самооценки.

Примечания

1

Говорить правду (франц.). — Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.