Zомбак

Слава Крох (2024)

Слава теряет в автокатастрофе маму. С тех пор его жизнь резко меняется. Из отличника и спортсмена он превращается в «живого мертвеца»: постоянные пьянки, беспорядочные связи, запрещенные препараты становятся неотъемлемой частью его повседневности. Насколько далеко готов зайти Слава, чтобы забыть ужасы той аварии?

Глава 4

Потягиваю энергетик сидя на ступеньке. Кирыч стоит рядом, привалившись на перила, и выпускает сигаретные круги изо рта. Наблюдаем, как Ника и еще трое эскадешников забивают багажник «Тойоты» под завязку. Кривлюсь от того, как проседает зад тачки.

— Они ж ее угробят! — сплевывает на асфальт Кирыч.

— Пусть, может, тогда не поедем, — в голову ударяет напиток, растворяясь сладостью на языке. Чертовски приторно, и хочется пить.

— Дружище, как ты вообще согласился?

Игнорирую его вопрос и смотрю на Вероничку, нагнувшуюся к земле за очередной поклажей. То ли она всегда идеально держит осанку, то ли именно сейчас пантуется перед пацанами, но спину выгибает знатно, не хуже, чем Харли Квинн в «Самоубийцах».

— А-а, понял, можешь не объяснять, — фыркает друг и протягивает сижку мне.

Затягиваюсь. Первая тяжка получается ровной, не кашляю. Всегда представляю, как никотин распространяется по телу через легкие и выкручивает на своем пути все лампочки, мерцающие красным — «тревога!» Я расслабляюсь и опираюсь локтями на ступеньку повыше. Хорошо. И солнце уже не кажется сентябрьским пеклом, а предстоящий поход — лесным геморроем.

Я сам не понимаю — почему согласился. В лесу нет телика, чтобы смотреть анимешки, нет нормальной телефонной связи, чтобы свайпить, нет комфортного места для лежания, поедания и ссанья. «Зато там будет гитара и костер!» — говорила Вероника. Такой себе аргумент. Вон она, эта гитара, из багажника торчит. И мне уже скулы сводит от суеты вокруг этой гитары. Парнишка пытается засунуть в тачку рюкзак и неаккуратно лязгает по чехлу. Шестиструнка звякает, Ника сердито отчитывает придурка, не разбирающегося в музыке.

Но что немало важно — они закидывают на пол заднего сиденья коробку с пойлом, в основном пиво, но есть кое-что и покрепче. «Жаль, Бармен с нами не едет», — вспоминаю о нем с грустью. Сегодняшняя тусовка пройдет без меня. Никто даже не заметит, что хозяин дома отсутствует.

Закашливаюсь и выкидываю фильтр под ноги, притаптываю его грязным ботинком. Допиваю энергетик и поднимаюсь. Покачиваюсь, но стою. Кирыч поддерживает меня за спину рукой, возможно беспокоится, что упаду навзничь прямо на лестницу. К нам подбегает Вероника.

— Слав, пора, — улыбаясь, говорит она мне, потом кидает взгляд на Кирыча. — Кир, может, тоже присоединишься? Составишь компанию Славе?

— Не-не-не. Я за домом прослежу, — вскидывает бровью Кирыч и осторожно толкает меня в руки Ники. — Держи кавайчика, его немного штормит.

Вероника хватает меня под руку и ведет в сторону машины. Иду медленно, оборачиваясь на друга, который машет мне рукой на прощание, разве что не накладывает крест для благословения. «Скот. Мог бы и поехать», — сквозь зубы цежу я. Сажусь в «Тойоту» по центру, по бокам от меня сидят Вероника и ее однокурсник, спереди расположились водила и его друган. Все эскадешники. Пристегиваемся и трогаемся с места.

Едва выезжаем на дорогу, меня начинает подташнивать. К горлу подступает неприятная кислота, сглатываю, крепче вцепляюсь в сиденье. Вижу руку Ники на плече, но не чувствую ее. Продолжаю терпеть, но перед глазами все становится больше: светофоры расплываются, люди на переходе бредут в полусантиметре от нашего капота, а потом мне чудится, что встречка заворачивает в нас. Трясусь в ужасе, кожу прошибает потом, он стекает по вискам. Под пандовой шапкой мокнут волосы. И тут до меня доходит такая мысль: я впервые сел в машину после аварии. Вцепляюсь в впереди стоящие сиденья и сжимаю их. Пульс ускоряется до предела, меня пронизывает боль, но я не могу пошевелиться. Тело сковывает страхом, и трудно дышать. «Ебнутый, можно было предположить, что накроет в тачке», — сожалею о поездке.

— Давайте остановимся, Славе плохо! — слышится голос Ники.

— Да тут ехать осталось пять минут. Потерпит твой Слава, — отвечает водила.

А потом он отвлекается и лезет за чем-то в бардачок. И я закипаю.

— Уебыш, смотри на дорогу! Ты что?! Охуел?! Прикончить нас хочешь?! — вскрикиваю, четко выплевываю ему в затылок каждое слово.

Все в машине вздрагивают — то ли от моего крика, то ли от внезапного наезда. Но становится тихо. Мои губы трясутся, слезы накатываются на глаза. Откидываюсь на сиденье и смотрю в потолок. Отдаленно слышу шепот: «Так это тот самый, который свою тачку об столб грохнул».

— Да, тот самый. Не повторяй моих ошибок, бро, — говорю более спокойно, паника отпускает и растекается, как никотин, отпустив голову и рассредоточившись по всему телу.

Дышу — глубоко и неторопливо, футболкой утираю пот с лица, стаскиваю шапочку и запускаю пятерню в волосы. Ника опускает со своей стороны стекло. Машет передо мной книжонкой, которую пыталась читать все это время.

— Дай-ка, — тяну руку к макулатуре.

Едва книга оказывается у меня в руке, силюсь вспомнить, когда последний раз что-то читал — не новостную ленту, не сообщения, не инструкцию к препаратам, а именно книги. Не помню. Поглядываю на обложку. Разумеется, классика. Но какая! «Портрет Дориана Грея».

— Неплохо, — кидаю взгляд на Нику.

Теперь этот томик едет у меня в руках. Успокаивает ощущение, что чтение спасет от скуки. «Шорты», конечно, не заменит, но реальность немного исказит. Открываю первую главу и утыкаюсь в книгу. Меня уже не ебет, куда там лезет своими ручонками водила, паническая атака делает ноги, а дорога заканчивается. Пока наша компания и толпа приезжих незнакомцев разгружают машины, я сижу на поваленном дереве и читаю. Периодически достаю телефон из кармана и проверяю сеть. Не ловит. Опять зарываюсь в чтение. Читаю через слово, так как сюжетец в целом мне знаком. Мозг отказывается воспринимать написанное, но это и неважно. Я занят и совсем не хочу спать. Еще больше — не хочу ни с кем знакомиться. Троих уебков в машине хватило!

«Это я никого здесь не знаю, зато меня знают все», — проносится в голове нахрапом.

За полгода история о моей аварии расползлась по всему Смердловску. Маленький городок, что с него взять? Правда, точность информации постепенно сошла на нет, и толком уже никто не скажет, как оно было на самом деле. По одним слухам, машину занесло, и я вылетел на встречку; по другим — сбил женщину на дороге; кто-то сморозил, что я пьяным сел за руль и повернул на «красный». Короче, главное событие года, твою мать! И даже концовка у каждого своя: для кого-то я умер, для кого-то — лежу в дурке, у некоторых есть вариант, что я — наркоман. Но в любом случае — хорошо бы держаться от меня подальше.

Как по мне, лучше держаться подальше от них. От людей. Они жалят меня разговорами за спиной, шепчутся и бросаются ядовитыми словами. Толком не зная правды, убивают заживо, подтасовывая новые факты и пытаясь их совместить с теми, что им когда-то кто-то рассказал. Их не волнует моя судьба, нет, им нужны впечатления, чтобы хоть как-то разнообразить свою повседневность.

— Будешь все время читать? — садится передо мной на корточки Ника.

— Да.

— Скоро стемнеет. Ты только посмотри, какая здесь красота! Разноцветные листочки, какой запах, какие тропинки! Ты упускаешь суть похода.

— Не волнуйся, суть нагоню…

Не успеваю договорить, как Ника вцепляется губами в мои губы. Обескураженно принимаю ее в рот и прячу свой охуевший взгляд. Теперь она кладет ладони мне на коленки и возвышается надо мной. Я в ахере. По-другому и не скажешь. Моя девочка набралась храбрости и дерзости поцеловать меня первой. Растет.

Пока ее глаза прикрыты, посматриваю на толпу зевак, заставших наш поцелуй. Им тоже странно это видеть. У них-то в голове я — конченный человек, последний, с кем вообще стоит целоваться. Но Вероника, похоже, класть хотела на их мнение. Она завершает поцелуй и надевает мне вязаную шапочку.

— Забыл в машине, — улыбается, а потом разворачивается и уходит.

Через полчаса гоп-тусовка думает натянуть рюкзаки и углубиться в лес. Видите ли, нет у них ощущения похода! И мне приходится следовать за ними. Тысячный раз жалея о своем решении поехать, хлопаю томиком и плетусь в конце. Вяло переставляю ноги, в ушах образуется гул. Тропинка тяжелая: с цепляющимися за одежду кустарниками, выпирающими из-под земли корнями деревьев, паутиной и надоедливыми мошками, кидающимися прямо в глаза. Мышцы предательски ноют, кости хрустят. Машинально проверяю уведомления в телефоне, надеясь, что смена нашего местоположения повлияет на интернет. Не влияет. Всего какие-то две хромые палочки сети на то, чтобы дозвониться, никаких тебе тяночек во «Вконтакте» и «Эльфиской песни» на «Ютьюб».

— Долго еще? — закидываю вопрос в растянувшуюся по дороге толпу.

— Километр, — ответ приходит откуда-то из середины.

Меня вполне устраивает. Правда, давно я так много не ходил, давно не выбирался ни в какие походы. Даже сейчас, будучи заключающим колоны, не могу понять, что именно заставило меня согласиться. Еще раз отыскиваю взглядом Веронику. «Она? — спрашиваю у себя. — Ну нет, это она ради меня осталась бы дома, если бы я захотел…» Ника тем временем поравнялась с другой девчонкой, идут вместе, хохочут. Отчего-то улыбаюсь. «Может, и ради нее. С нормальными людьми она живее, — продолжаю размышлять. — Вот только мне их не догнать. Я в дерьме».

По раннему настоянию Вероники кручу головой в поисках лесной красоты, но натыкаюсь только на фейспалм. Чуть ли ни под каждым кустом виднеются разбросанные влажные салфетки, жестяные банки из-под пива и газировки, презики. На открытых полянках — места бывших привалов с пищевыми отходами, разлагающимися десятки лет. Кое-где встречаются предметы одежды и брошенные ботинки — один от пары, как полагается. От деревьев несет сыростью с плесневелым отголоском. Тошнит от резких и чересчур концентрированных запахов, и никакие разноцветные листочки не помогут исправить положение.

Мы останавливаемся на точно такой же поляне, что была и там, где припаркованы машины. Но все довольны походом, сбрасывают рюкзаки и устало разминают плечи. Я, как стоял, так и падаю в траву, смотрю на покачивающиеся верхушки сосен. Гул в ушах затмевает хрустящие шаги ботинок по сухим веткам. Лежу. Желудок скручивает. Запихиваю первую попавшуюся тростинку себе между зубов и начинаю ее крутить, чтобы хоть как-то отвлечься от голодухи.

— Привет.

Мельком смотрю на источник «привета», после чего закатываю глаза.

— Привет, — бормочу я.

— Ты ведь Слава, да? — спрашивает девчонка, сев рядом со мной по-турецки. Ее рыжие волосы напоминают мне Мэри Джейн из первого человека-паука. Грудь у нее тоже выдающаяся. — Тебе сложно, я понимаю. Хочется отгородиться от людей и заткнуть уши. Но это не поможет, Слав. Пойми, тебе нужно открыться, попробовать начать жизнь с чистого листа…

— Хочешь помочь? — прерываю ее.

— Всегда рада, — загорается надеждой девчонка.

— Отсосешь?

Подкладываю руки под голову и с ехидной улыбкой смотрю в ее глаза, полные ужаса. Они практически навыкате от услышанного. «Мэри Джейн» открывает рот, силясь ответить на мою дерзость, но тут же закрывает его, не зная, как наиболее точно сформулировать свой отказ. Напоследок она встает и машет мне перед лицом рукой, надеясь задеть пощечиной, но ее ладонь пролетает мимо. Еще раз согнуться надо мной девчонка не решается. Так и уходит обиженная. Ржу в голосину, выплевываю тростинку и продолжаю любоваться небом в закате.

Как же заебали эти бессмысленные речи! «Я понимаю», «тебе больно», «откройся», «начни сначала». Ни хуя они не понимают! Только хотят таковыми казаться. Подходят к тебе и начинают жужжать, ездить по мозгам. Мол, вот они сейчас скажут, и тебе сразу станет легче. С хера ли?! У них что, язык чудодейственный? Если так, то качественный минет заменяет тысячу бесполезных «понимаю» и вообще… снимает напряжение. Может, мне именно этого и не хватает, а они со своим «тебе сложно». И главное, синдром так называемого «спасателя» почему-то проявляется чаще у девушек. Ходят такие — добрые феи — и начитывают животворящие заклинания. Бесят. Каждую из них хочется заткнуть волшебной палочкой…

— Слав, ну ты чего Катю обидел? — склоняется надо мной Ника и щекочет мне лицо спадающими с плеч волосами. — Она же как лучше хотела.

— Я озвучил ей свой запрос. Мне реально не хватает женской ласки.

— Бедняжечка, — Ника дразнится, качая головой. — Веди себя прилично, хорошо? Мне с этими людьми еще долго общаться.

— Сочувствую, — вздыхаю.

Чем хороши пьяные тусовки — тебя никто не донимает вопросами. Там каждый докатился до чего-то своего. Редко кто заглядывает ко мне по вечерам в квартирку от хорошей жизни. И причин может быть много: развод родителей, «не сдал», смерть близкого человека, расставание, одиночество, зависимости. Все что угодно. Но тебя не будут заставлять открыться, разве что в пьяном бреду сам расскажешь свою историю. Бонус в том, что наутро ее никто не вспомнит.

Темнеет быстро. Когда лежать надоело, а читать становится физически невозможно, я поднимаюсь и вижу костер. Вокруг него сидят эскадешки и поют песни под гитару. Двое парней жарят мясо на мангале. На маленьком складном столике стоят несколько баночек с пивом. Сглатываю жажду, образовавшуюся в горле. Машинально двигаюсь затекшим от лежания телом к столику. Заранее тянусь рукой к банке, обозначив для себя таким образом цель. Дохожу. Глоток. Напиток стекает по горлу и дарит облегчение, сухость и жжение проходят. С наслаждением прикрываю глаза и отхлебываю еще. Как же хорошо! Расслабляюсь и уже по-новому смотрю на компанию у костра. Покачиваю головой под их завывания. Трясу банкой, но она оказывается пустой. Тянусь за следующей.

Какое-то время провожу у столика, опустошая банки с пивом только так. Надо бы чего-нибудь схавать, а то я в таком режиме и часа не протяну. Иду на поиски жратвы, но спотыкаюсь о чью-то раскинутую палатку.

— Сука! — едва не падаю, тру ушибленную ногу.

— Эй, будешь? — говорит голос в темноте.

— Че?

— Косячок. Самокрутка.

Из темноты появляется паренек, его лицо размыто. Щурюсь, стараясь разглядеть очертания. Не выходит. Но предложенную скрутку выхватываю из его руки и затягиваюсь. Кашель, кажется мой.

— Не так резко, по чуть-чуть, — говорит он.

— Бляха! — закашливаюсь, но от своего не отступаю. — А ты чего тут, не там? — киваю в сторону костра.

— Рано еще, народ трезвый.

— Ну, бывай.

Иду с зажатым меж пальцами косяком к компашке, спотыкаясь обо все выпирающие из земли камни, хватаюсь за встречные деревья. Я пьян, благо что пока не тошнит и соображаю. В костер не лезу, сажусь между кем-то, слегка распихиваю их в стороны. Курю. И жизнь налаживается, гитарная баллада нравится мне все больше и больше. Подпеваю незнакомые слова, машу руками. На меня смотрят и улыбаются. Наверное, думают, что мне помог чудодейственный разговор. И вот я начинаю с чистого листа, открываюсь им, отрываясь под гитарные рифы. Пацаны приносят мясо, вгрызаюсь в кусок одним из первых.

— Слишком пресный вкус, надо поперчить, — говорю соседу слева. Но он не слушает, ест с удовольствием.

Засранец. Вот тебе и «понимаю». Ни черта не понимает, что мне не с кем разделить разговор о пресном мясе. Ищу того, кто мог бы меня выслушать. «Вероничка», — первая мысль. Она тоже сидит у костра. Какой-то парень укрывает ее своей курткой и обнимает за плечи.

— Чего, бля?

Эта фраза больше для меня. Какого хуя он к ней лезет? И почему она ему позволяет? Отбираю картонный стаканчик у соседа справа и залпом выпиваю. Вау, он меня удивляет. Чистый самогон. Оказывается, эскадешники — далеко не промах! Под неуверенные возмущения соседа встаю со своего места и плетусь к образовавшейся парочке. Опять вижу размытое лицо парня. А так хотелось бы запомнить его морду, чтобы потом ее начистить.

— Нич-чка, — язык еле поворачивается. — Курточ-чка тебе нужна, дер-ржи мою.

Срываю с плеч Вероники чужую куртку и кидаю ее в парня. Пытаюсь стянуть рукав своей, но не получается. Куртка крепко сидит на мне. Не поддается.

— Ты чего?

Вероника поднимается и пристально смотрит на меня. К счастью, ее лицо не размыто, я отчетливо вижу ее скулы и губы, зеленые глаза. Она зябнет от вечерней прохлады.

— Щас, погоди. Я поч-чти.

Все-таки срываю с себя куртку, слышится треск. Минус карман. Накидываю ее на Веронику, но плечи не отпускаю. Так и вцепляюсь в них пальцами. Она кривится от удивления, отвожу ее в сторону. Я пару раз спотыкаюсь и заваливаюсь на нее, но Ника терпит. Тащу ее подальше от друзей.

— Ты что, пьяный?

— Нэ-эт, — качаю головой я.

— Где ты так надрался? — посмеивается Ника.

— Маленькая суч-чка.

Толкаю ее к дереву и прижимаю собой. Затыкаю рот Ники поцелуем, скольжу пальцами вниз. В трусики сразу нырять не решаюсь, но сверху, по ткани штанов, наглаживаю ее киску, слегка надавливая.

— Сука, как ты меня завод-дишь, — рычу шепотом.

— Слава… — стонет она.

— Заткнись, хоч-чу тебя!

Присасываюсь к ее шее, интенсивнее наглаживаю ее промежность, хватаю за грудь. Ее стоны или крики еле отзываются в моих ушах, выкручиваю ее соски, хочу слышать громче.

— Слава!

Покусываю кожу на ее оголенном плече, просовываю пальцы под резинку трусиков и оказываюсь там. Влажно и жарко. Скольжу по поверхности, боясь загнать пальцы глубже. Снова накрываю ее рот поцелуем, покусывая зубами ее губы. Два моих пальца свободно, без преград, погружаются внутрь… «Что?»

— Слава! — орет она. — Что ты делаешь?

Останавливаюсь. Резко распахиваю глаза и вижу перед собой незнакомую девушку. Она напугана и часто дышит. Не сказать, что сопротивляется моему напору, но и не особо радуется.

— Слава! Какого черта?! — слышу за спиной.

Медленно убираю руки от незнакомки и оборачиваюсь. Ошарашенная происходящим Вероника смотрит мне в глаза и осуждающе качает головой.

«Вот это накрыло…» — сердечный ритм ускоряется.

Мадама, которую я несколько секунд назад отымел пальцами, убегает в сторону Ники в объятия парня. И до меня окончательно доходит, что все это время я считал ее Вероникой. А настоящая наблюдала и охуевала. Особенно от сценки у дерева… По стремительно приближающемуся ко мне парню обиженки также понимаю, что он тоже не в восторге от увиденного.

— Саша, не надо! Он пьяный! — останавливает его за локоть Вероника.

— Он хотел изнасиловать меня! — вставляет свое веское слово овца, имени которой я не знаю.

— А чего ты с ним пошла? — всхлипывает Ника.

— Я ж не знала!

— Убью гада! — орет Санек и выдирает свой локоть из рук Ники, мчится ко мне.

— Все-все, — выставляю руки вперед. Получается притормозить Санька. Он стоит передо мной со сжатыми кулаками. Сейчас важно сказать что-нибудь в свое оправдание. — Я… обдолбался, простите. Мен-ня щас стошн-нит…

Делаю вид, что хочу блевануть. Парниша отскакивает от меня, как от заразного. Пятится, уже и не думая о драке. Но мне мало того, что он берет свою девушку и возвращается к костру. Я надеюсь, что Вероника тоже уйдет. А она, как назло, стоит и плачет. Хватаю воздух ртом и решаюсь уйти. Делаю шаг.

Конец ознакомительного фрагмента.