Запах кофе и жвачка на асфальте

Снежана Резникова, 2007

Действие романа происходит летом 2001 года. Обычная 30-летняя учительница впервые в своей жизни путешествует в Испанию. Ее цели непонятны и расплывчаты, она сама толком не знает, чего хочет, зачем приехала. Официальная версия – заработать деньги и вернуться домой. Но героиня хорошо знает, что идея вырваться из перманентной нищеты – это лишь повод для того, чтобы найти себя и свой путь. «Запах кофе и жвачка на асфальте» это правдивая история, которая была прожита, выстрадана, а потом переписана на чистовик. Эксцентричная перспектива новоиспеченной эмигрантки открывает для себя и читателей новый мир, доселе неведомый, а потому и очень интересный. Героиня наделена отвагой и умом , которые помогают ей противостоять незнакомой земле, наполененной опасностями и сокровищами, которые ей надо найти и завоевать. Ее молодость, оптимизм должны уничтожить все препятствия, которые перед нею стоят, чтобы прийти к маловероятному тайному месту, где ее мечта сбудется… Содержит нецензурную брань.

3 июня

Фанатик — это тот, кто страстно верит и, отталкиваясь от того, во что он верит, совершает отчаянные поступки.

Г. Миллер

Как ни странно, но наутро (вернее, около часа дня), я не обнаружила ни следов похмелья, ни головной боли, ни желудочных томлений, в общем, никаких обычных последствий после весело проведенной ночи. Я отнесла это обстоятельство к климатическим, но себе дала слово впредь вести себя немного сдержанней (ненавижу слово «благоразумие», хотя в данном случае оно уместнее всего).

Линей показала кухонную утварь, старательно проговаривая все слова, вероятно надеясь, что я все запомню с первого раза. Я улыбалась, тронутая ее стараниями. Экскурсия на маленькой кухне затянулась на полчаса благодаря моей бестолковости и полному незнанию языка. Я устала так, как будто вспахала в одиночку гектар целины. Теперь стало понятно, почему Ира говорит, что теряет калории, когда разговаривает по-испански.

Что ж, пора делать покупки. Вчера Ирина предупредила, что в первое воскресенье месяца все продуктовые магазины открыты. Пришло время пополнять запасы и начинать вести хозяйство: как бы ни были добры ко мне ребята, а питаться за их счет не могу, да и не хочу.

Супермаркет, расположенный всего в нескольких шагах от моего дома, оказался уютным и прохладным, наполненным немыслимыми продуктами. От ценников, даже когда я пересчитывала песеты на доллары, кружилась голова. «Как ей в голову могла прийти идея о недорогом магазине», — с яростью подумала я о советчице. Но делать было нечего, и выбирать не приходилось: я нашла соль, сахар, чай, бублики, а также рис, макароны растительное и сливочное масло. Нарочно отказала себе в аппетитных на вид бисквитах. Заслуживающей, на мой взгляд, внимания была колбаса с зелеными кусочками внутри — оливками, а также немного овощей и фруктов.

У кассы я протянула билет в пять тысяч песет с изображением великого Колумба — половина моего состояния. Мне выдали сдачу, состоящую из нескольких продырявленных в середине, очевидно, испорченных, монет. Выразительно взглянув на монетки в моей ладони, затем переведя укоризненный взгляд на кассира, я ожидала хотя бы краски смущения за открытое хамство, а еще лучше — немедленного исправления нелепой ошибки. Но дождалась лишь того, что смуглая девушка, вновь пересчитав деньги в моей ладошке, сказала: «Эста бьен» и занялась следующим покупателем. Почувствовав себя полной дурой, я поплелась домой: необходимость изучения языка становилась все более очевидной.

Мой обед состоял из отварных макарон с розовато-зеленой оливковой колбасой и чая с бубликами. Еда показалась пресной, а колбаса и вовсе отвратительной. «Так и похудеть недолго!» — подумала я. Сначала мысль эта меня удручила, а затем воодушевила. Вперед, на штурм великого и могучего!

Прошел целый час после начала атаки. В воспаленных мозгах каша, перед глазами — черные расплывающиеся круги, сердце ухает и стучит, как от тяжело проделанной работы, потому что я знаю четко: мне никогда не выучить испанский… Рука потянулась за фотографией дочери на ночном столике. Расцеловав ее, я залилась беззвучными слезами.

Поздней ночью, после очередного визита, меня провожал домой Саша.

— Что-то ты кислая, — искоса взглянув на меня, констатировал он. — Зайдем в бар, хлебнем чего-нибудь прохладительного.

— Ладно, — вяло согласилась я.

— Что, мысли тяжелые одолевают?

— Они самые. Я по дочке сильно скучаю… В голову ничего не лезет, все мысли о ней.

— Правильно, что мысли о ней. Потому ты и здесь, верно? Из-за нее?

— Нет, не только… Из-за себя тоже.

— Вот и славно. Знаешь, чем тоску отгонять?

— Только не говори мне о водке — не поверю.

— Нет, я о другом: надо переключиться на что-то, чтобы реализовать себя. Не знаю, правильно ли я выразился, а ты прислушайся.

— Тоскливо мне, Саш, не хочу ни думать, ни анализировать. Плакать хочется.

— А как насчет спряжения испанских глаголов?

— А? — не поняла я мгновенного переключения.

— Б, — ответил Саша. — Начинаем урок спряжения глаголов. Что вы мне об этом поведаете, дама?

— Практически ничего, — все еще ошарашенная, промямлила я.

— Очень плохо, — заявил мой мучитель, — ну хотя бы в общих чертах.

— Ну, они в чем-то похожи на русские, то есть тоже изменяются по лицам и по числам и еще у них куча времен — наши столько не придумали…

— Неплохо для начала, — поощрили меня. Дальше последовал урок, которого мне не забыть никогда: по своей насыщенности, эмоциональности, крепким нецензурным выражениям и продолжительности — три часа! Из бара нас давно выгнали по случаю его закрытия, поэтому вот уже час, как мы сидим, словно куры на насесте, на спинке скамейки и обсуждаем правильное построение утвердительных фраз.

— Понятно? — интересуется учитель.

Я согласно киваю: а как же, с нашим-то умищем!

— Тогда повтори еще раз последнюю фразу.

— Саш, — взмолилась горе-ученица, — я уже полчаса как ничего не соображаю.

— Дура, — констатировал педагог. Потом, смягчившись, добавил: — Могла бы и раньше сказать. Я ж не зверь.

— Ты был так увлечен…

— Нечего подлизываться.

— Я?

— Тогда, если не подлизываешься, не издевайся.

— Простите, не хотела затронуть Ваших чувств, Маэстро.

— Смотри, разошлась. Пойдем, до дому тебя провожу.

— Ах! — испугалась я. — А до этого что ты делал?

Сашка расхохотался во все горло и больше не вступал со мной ни в какие разговоры.