Криминальный роман «Двое»

Соня Василевская, 2004

Криминальный роман "Двое" – автобиографичный с элементами вымысла. Представляет собой историю русских Бонни и Клайда рубежа 20-21 вв. В центре сюжета – семейный конфликт отчима и падчерицы, разрешившийся убийством отчима. Света Вершинская – отрицательный герой; она пишет криминальный роман, за время работы над которым сама становится бандиткой. Место действия – Москва, время – примерно 2000-2002 гг. Содержит нецензурную брань.

Часть вторая

Глава 10

— Здравствуйте! — с порога прогремел Бондаренко.

Мама Светы, Тамара Анатольевна, вышла гостю навстречу с полотенцем в руках. Но увидеть такого гостя она была не рада.

— Здравствуйте, — ответила разочарованно.

— Мамань, я ваш будущий зять, — бесцеремонно заявил Бондаренко, ощерив зубы. Тамара Анатольевна замахала руками, окстясь.

Парочка прошла в зал.

— Вот здесь я и живу, — сказала Света. — Садись куда-нибудь.

— Я уже насиделся, — вяло и без грубости поправил Толик. — Следующий раз говори «присядь», — и плюхнулся на диван. Притянул Свету к себе, усадил на колени.

— Иди ко мне. Вот так. — Положил девушке руки на плечи, медленно спустил их вниз. — Зазноба ты моя…

— Скажи, Клайд, у тебя ко мне есть какие-нибудь чувства?

— А как ты хочешь, чтобы было?

— А как есть?

— В тебе есть что-то загадочное. Я хочу тебя разгадать.

В то время домой вернулась Оля. Мать наспех ей все рассказала. Шепотом.

— Ой, Олечка, на жулика похож, — взволнованно добавила Тамара Анатольевна.

— Красивый хоть?

— Страшный, как черт! Рыжий, что ли? Не разобрала. Но похож на рыжего, высокий, крепкий.

— Он хоть поздоровался?

— Да, но мне показалось, что это труба прогудела.

— Они там? — кивнула старшая дочь на закрытую дверь и, получив утвердительный ответ, подкралась к дверям. Но за ними только разговоры шуршали.

— Бонни, а ты знаешь, что я всегда искал такую чувиху, как ты? Поэтому хочу, чтоб ты стала моей и только моей, чтоб никому больше не принадлежала.

Света, сидевшая до сих пор в положении, когда ее голова упиралась ему прямо в подмышку, подняла на него довольные глазки и улыбнулась счастливой улыбкой.

— А ты не врешь?

— Гадом буду. — И крепко поцеловал ее.

— Интересно, это что же во мне такого особенного?

— Ты не куришь, это раз, и это любопытно. Хотя мне, конечно, пофигу, куришь ты или нет, но все-таки интересно, почему же нет?

— Не хочу. Если б хотела — закурила, и никто бы мне не запретил. Для себя же и не хочу. Из принципа. Другие пусть курят, а я не буду.

— Бонни, мне завтра надо отвалить в Питер — меня братва вызывает на несколько дней.

— Зачем?

— Я и сам пока не знаю.

— А меня ты с собой не возьмешь?

— Как-нибудь в другой раз. Слушай, Бонни, сделай мне чаю.

— Иди и сделай, — девчонка начала показывать характер. Бондаренко нахмурился:

— Я, конечно, могу сделать, но на кухне твои родители. Ты предлагаешь мне показаться им на глаза?

— Почему бы нет?

— Потому что сегодня я трезвый. Был бы бухой — не вопрос, а трезвого не загонишь. Сам не сунусь.

В этих словах Света почувствовала оскорбление всей своей семьи, но промолчала. Она боялась как-нибудь и чем-нибудь обидеть Бондаренко, чтобы не разозлить, потому что боялась его потерять. Ей было с ним интересно и пока что он был ей нужен.

Глава 11

Когда Толик отчалил в Питер, Света времени тоже не теряла: она позвонила писателю Воскресенскому и договорилась с ним о встрече.

Андрей Ильич Рязанцев, он же писатель Воскресенский, был знаменит не одними своими книгами, но также тем, что лично знал многих воров в законе, заполонивших Россию с севера на юг и с запада на восток. Все потому, что смотрящий по стране приходился ему сводным братом по отцу. Андрей Ильич в воровской среде давно свой человек, хотя сам ни разу не судим, не вор и не крещен законником. Зато он отлично знает культуру (точнее, субкультуру) воровской среды, знает закон и порядки авторитетов как на воле, так и в заключении. Описывал в своих произведениях он это все очень грамотно и разумно, а перед самими “чесняками”, перед их званием преклонялся. Таким образом, писатель Воскресенский вел двойную, но осторожную жизнь.

Света Вершинская нашла его случайно и уже была у него несколько раз. Но если прежде она привозила Воскресенскому начало и середину своего произведения, то сегодня захватила несколько листов из конца. До сих пор Андрей Ильич был ее критиком и одновременно учителем. Работал он художественным критиком на радио “Эхо Москвы”, куда Света приезжала всегда и приехала сегодня.

— Здравствуйте! — Света легонько открыла дверь и заглянула в рабочий офис писателя. Воскресенский поднял глаза.

— О, да это Светик пожаловала! Ну, здравствуй, здравствуй; заходи!

Девчонка вошла и бесцеремонно села в мягкое офисное кресло, напротив писателя: это место Воскресенский уступил Свете в самый первый раз, кода она к нему пришла, и теперь это кресло она считала своим по праву.

— Как дела?

— Очень хорошо, — Света улыбнулась накрашенными губами. — Я вам привезла несколько листов из конца романа, развязку действия, — она протянула прозрачную цветную папку — скоросшиватель. Воскресенский принял.

— Но ты говорила, что у тебя копии рукописи нет… Тебе это не мешает? Как же ты справляешься?

— Я отлично помню все содержание от начала до конца.

— Содержание-то помнить можно, да только ляпов бы потом не вышло, вроде таких, например, что в начале романа у тебя Калина откидывается по амнистии, а в конце окажется, что по УДО.

— Если даже такое и получится, то я поленюсь отлистать листы и найти, в каком месте это есть. Я лучше потом исправлю, когда буду переписывать.

— А у тебя компьютер есть?

— Наверное, если бы он у меня был, я бы руку не напрягала и листы зря не переводила, как вы думаете?

Воскресенский усмехнулся:

— И то правда. Но мой тебе совет компьютер все же приобрести, потому что рукописным вариантом себе глаза слепить никто не будет.

— Не вопрос, эту проблему я решу. Скажите, роман можно отдавать в печать?

— А у тебя есть деньги на издание?

— Есть.

— Ну, тогда дописывай роман, оформляй в электронном варианте и будем соображать вместе. Ты уже подобрала себе псевдоним?

— У меня два варианта фамилии: либо Владимирская, либо Вознесенская, и они мне оба нравятся.

— А имя закрывать будешь?

— Да: я назову себя Соней.

— Тогда лучше второй вариант… какой ты сказала?

— Вознесенская.

— Вот. Соне лучше Вознесенская, к тому же и веселее произносится, и короче.

— Может, мне мужской псевдоним взять? Ну, например, Сергей Таганцев?

— Зачем?

— А как Жорж Санд?

— Много ты знаешь про Жорж Санд! — Воскресенский махнул на Свету рукой. — Может, она образ жизни вела такой, что больше на мужика была похожа.

Воскресенский явно хотел сказать что-то еще, но его перебил заглянувший в дверь высокий худощавый мужчина средних лет, в темных очках, одетый чисто и элегантно.

— Можно к тебе, Андрюха? — спросил он мягко.

— А, Монарх! Заходи, дорогой, присаживайся! — разрешил Воскресенский.

— Здравствуйте, — лениво бросил вошедший Свете. Она сказала ему «здрасте» с огромным удивлением. И заторопилась.

— Ладно, Андрей Ильич, я, пожалуй, пойду. Телефон мой вы знаете, — и быстро исчезла в дверях. Но сразу же вернулась.

— До свиданья забыла сказать.

— Пока, Светик. Но ты звони, интересуйся.

Когда Света скрылась, Андрей занялся гостем.

— Ну, брат, тебя-то что ко мне привело?

Глава 12

Света под музыку шансона увлеченно писала про своих бандитов, когда с работы приволокся глава семейства, отчим Леонид. И сразу же поперся в Светину комнату. Он был пьян.

— Че, глухая, что ли? — заревел Бавыкин на весь дом. — Неужели нельзя потише сделать? — Он крутанул регулятор громкости. Но едва он ушел, девчонка опять сделала по-своему. Бавыкин, услышав, что музыка усилилась, взбесился, опять прилетел:

— Ты че, не понимаешь? Или в голову захотела?

Светке безумно хотелось послать отчима, но она промолчала, потому что отчим давно стал для нее пустым местом и для нее его как бы не существовало.

А тот ушел на кухню и продолжал ворчать:

— Сидит дома целыми днями, пялится в тетрадки, хоть бы погулять куда сходила, чмо. А то даже подруг нет. Так сиднем и просидит всю жизнь.

Он обедал, а Света подошла к телефону и сделала вид, что звонит.

— Здравствуйте. Скажите, а Толя есть? Нет? А когда появится? Понятно. А вы его мама? Что ж, очень приятно. Нет-нет, передавать ничего не надо, я ему потом сама перезвоню. Спасибо и извините.

Вечером, когда вся семья Вершинских собралась в полном составе, отчим, как самый непросвещенный из всех, спросил:

— А какому это Толику сегодня звонила наша мымра?

— Леня, какие у тебя слова… — возмутилась Тамара Анатольевна.

— Я спрашиваю, кому она звонила?

— Человеку! — раздраженно выкрикнула Света.

— Откуда он взялся? — продолжал допрос Бавыкин.

— С неба упал. Мама, знаешь, что я надумала? Я в институт буду поступать. Решила учиться, а со следующей недели в педагогический начнут принимать документы — я узнавала.

Услышав это, Бавыкин поднял рев на всю кухню:

— Какой, нахрен, педагогический? Ты ж детей терпеть не можешь; чмо ты, а не учительница!

— Ленечка, что ты говоришь такое, я вообще не понимаю! — испугалась Тамара Анатольевна. — Как так можно? Всякими словами на нее… Какой ты… я не знаю…

— А что, я не так говорю разве? Она не чмо? Запрется вечно в этой своей спальне, и хрен знает, чем человек там занимается!

Света очень обиделась на отборные слова отчима, но, в конце концов, не выдержала:

— Раз я чмо — вали туда, где уродов нет!

— Я тебе сейчас как двину по морде, так ты у меня в два счета вылетишь отсюда вон, сука!

На помощь пришла старшая сестра:

— И скажи своей бывшей, что нечего ей сюда звонить!

Оля сказала это не просто так: недавно, в отсутствие Леонида Васильевича дома, звонил телефон. Дважды подряд. По очереди подходили то Тамара Анатольевна, то Оля.

— Здравствуйте, — сказал им лисий голосок, когда подошла Тамара Анатольевна, — а можно пригласить к телефону Владимира Николаевича?

— А кто его спрашивает? — задал наводящий вопрос Вершинская, хорошенько догадываясь, кто это может быть.

— А вам какое дело? — обнаглела звонившая.

— Для вас его уже нет! — смело ответила Тамара Анатольевна и положила трубку. Но едва лишь она отошла, как аппарат зазвенел опять.

— Для меня он будет всегда! — бесцеремонно заявила госпожа Бавыкина.

— Ошибаешься, дорогая! — успела сказать старшая дочь, но разговор на этом оборвался…

— Кому? — округлил зенки Бавыкин.

— Знаешь, кому! — поддакнула Тамара Анатольевна.

— Это не ваше дело! — цинично заявил тогда Вершинский.

— Ах, не наше? — вспылила Тамара Анатольевна. — Тогда, Володенька, если она хорошая, а мы плохие, если там лучше, чем здесь, и если она тебе дороже, — иди к ней и живи, я тебе это уже сто раз говорила.

Но уходить к бывшей жене Бавыкин не хотел. У них сын уже взрослый, который блудного папашу запросто на место поставит, там не покомандуешь, не назовешь Бавыкину «сукой»… Да и вообще Леонид Васильевич знал, что там он тоже нужен так, как и здесь.

Только семья Вершинских завершила вспоминать инцидент с Бавыкиной, как телефон затрещал снова. Света рванулась с места:

— Ну, теперь подойду я!

— Сидеть! — рявкнул Вершинский так, что на потолке аж люстра зазвенела, — я сам!

Однако звонили Свете.

— Але? — подбежала девчонка. — Привет! Когда ты приедешь? Очень соскучилась, милый. (Пауза). Есть. А сколько тебе надо? Столько найду, но ты меня разоришь. Когда это кончится? (Пауза) Поняла. Да, я приду. Не переживай, Клайд, я сама его увижу. Все, пока. Да-да, я тебя тоже.

Поговорив с Ремеслом, Света на кухню больше не пошла, а пошла к себе. Любопытный отчим приперся следом.

— Кто это был?

— Какая разница?

— Что тебе за подозрительные фрукты такие звонят, которые деньги требуют, а поздороваться им трудно?

— Вот ты не знаешь, кто мне звонил! — язвительно поддала Света. — Это звонил он…

Глава 13

К шести часам вечера Света прибыла на Рижский вокзал, вошла внутрь и обратила внимание на игровые автоматы — именно там, по словам Бондаренко, ее должны ждать.

У одного автомата ей в глаза бросился высокий мужчина в темных очках и сером костюме мокрого дождя. Вид у него был серьезный, и он не играл в игрушки, а тихонько стоял в стороне и листал записную книжку. Свете даже издалека показалось, что она его знает. Она подошла смело.

— Добрый вечер, это вы будете Крот?

Тот задернул очки на лоб и нахмурился:

— А ты откуда знаешь, интересная такая?

Конец ознакомительного фрагмента.