Я на тебе (не) женюсь

Софи Сорель (2024)

Иван, непробиваемый холостяк и бабник, уверен, что не родилась еще та женщина, на которой он захочет жениться. Однако его мама не теряет надежды и постоянно подыскивает красавчику сыну кандидаток на роль покорительницы его каменного сердца.Мария работает учительницей в обычной школе. Она из тех, кто и не против выйти замуж, но против хамоватых самоуверенных самцов. Таких она отметает сразу.Но что делать, если жизнь сталкивает Ивана да Марью лбами в самой пикантной ситуации? Что делать, если Ивана безумно тянет к этой сексапильной училке, притворяющейся скромницей? Что делать, если Марию до безумия влечет к этому наглецу с обольстительной улыбкой и повадками медведя?

Глава 6

Мария

День не задался с самого утра. Сначала мои девятиклассники учудили: забили замок кабинета математики то ли бумагой, то ли еще чем. В результате, класс не могли открыть добрых двадцать минут. Школьный слесарь отсутствовал, учитель труда — тоже. Математичка, дама престарелая и нервная, визжала, будто ребята не замок класса изуродовали, а покусились на святая святых. Я успокаивала ее, ругала ребят, пыталась найти выход. Выход нашелся: Денис Пирогов вытащил у Милы Авериной шпильку из пучка — девочка носила прическу а-ля моя бабушка — сунул ее в замочную скважину и таки открыл дверь. Его мастерскому обращению со шпилькой-отмычкой позавидовал бы и самый матерый медвежатник. Тут же вспомнился его папаша. Может, у сына от отца талант? Откуда у того такая тачка? А часы на руке наверняка стоят столько, сколько обе мои почки, хоть они у меня и здоровые. Может, папаша Пирогов промышляет тем, что вскрывает сейфы? На бизнесмена-то он не очень похож. Рожа и манеры вон какие нахальные. Были бы на дворе девяностые, папаша Пирогов наверняка бы носил малиновый пиджак и золотую цепь, толщиною в мою руку.

Пока вскрывали класс, а потом читали детям лекцию о том, что нельзя портить школьное имущество, урок подошел к концу.

Затем седьмой «Б» стоял на ушах, потому что на носу был день учителя, а они готовили номера для концерта. Тут не до Васко де Гамы или Мартина Лютера.

Потом пришлось поприсутствовать на педсовете, который проводила завуч по воспитательной работе.

— На колу мочало, начинай сначала, — шепнула мне на ухо Катька.

Да уж, опять одно и то же. Я зевнула, за что получила укоризненный взгляд от учительницы русского языка, от нашей Аллочки, блюстительницы целомудрия не только своего, но и всего педагогического состава школы.

После педсовета я вернулась в свой кабинет, просмотрела самостоятельные работы, которые я всегда старалась проверять в классе, а не дома. Дома мне не работалось, а потому я предпочитала задержаться в классе. В первые годы работы на нас с Катькой, как на самых молодых педагогов, вешали всех собак. Сейчас, когда за плечами шестилетний опыт, я научилась говорить «нет» директрисе, завучам и другим умницам, за что меня недолюбливали, но уважали.

Покончив с проверкой работ, я собралась домой. Вон уже третий час! Пора! Надев светло-бежевое легкое пальто, я не стала его застегивать. Бабье лето разыгралось, и дни стояли теплущие.

Не успела я ступить за школьные ворота, как заметила уже знакомый «Мазерати». Неужто папаша Пирогов за сынулей приехал? Решил взяться за его воспитание? Поздно!

Я ткнулась глазами в телефон, делая вид, что Пироговскую машину не замечаю. Может, и он меня не заметит? Наивная! Стоило мне сделать пару шагов, как дверь автомобиля распахнулась, и на свет божий явился папаша Пирогов.

— Марь Иванна! — окликнул он.

Интересно, кого? Я-то точно не Ивановна. Я прибавила ходу, но от такого далеко не убежишь. Пирогов ухватил меня за локоток.

— Отпустите, гражданин! — строгим учительским тоном потребовала я.

— Машуля, не притворяйся, что мы незнакомы, — хмыкнул Пирогов.

— Сын ваш уже давно домой ушел, он в первую смену учится, если вы не знаете, папаша, — съязвила я.

— А я не к сыну.

— К кому же? — прищурилась я. — К директору, что ли, вызвали?

— Марь Иванна, я к тебе.

С этими словами он нырнул в машину и вытащил на свет божий огромный букетище роз. С ухмылочкой вручил его мне. Я с опаской оглянулась по сторонам. Не хватало еще, чтобы кто-то из ребят или, не дай бог, коллег увидел, как ко мне яйца подкатывает папаша моего же ученика.

— Пирогов, вы совсем без тормозов! — прошипела я.

— Маш, я от всей души, — улыбнулся он.

— Сдурел! — вынесла я вердикт.

На школьном крыльце показалась руссичка. Только ее не хватало! Сейчас увидит, потом точно по всей школе разнесет.

— Пойдем! — Я дернула папашу Пирогова за рукав.

— Может, поедем? — кивнул он на машину.

— Нет! — Я бросилась через дорогу в небольшой парк возле школы.

Пирогов только и успел, что пиликнуть сигнализацией.

— Да куда мы, Машуля?

— Тут недалеко.

Усеянный кленовой листвой парк скрыл нас, а главное — букет, от всевидящего взора Аллы Игоревны, строгой и противной до безобразия. Мы с ней вечно конфликтовали. Она нас с Катькой ни во что не ставила, а мы ей твердили, что ее педагогические методы хоть и хороши, но для позапрошлого века.

Пройдя по аллее, мы с Пироговым вышли к памятнику неизвестному солдату. Я возложила букет и, обернувшись, поймала недоуменный взгляд.

— Что ты делаешь? — уточнил папаша Пирогов.

— Цветы кладу, чтобы почтить память павших героев в годы Великой Отечественной, — пожала я плечами. — Она началась в одна тысяча девятьсот сорок первом, а закончилась в тысяча девятьсот сорок пятом…

— Маш, я знаю, — огрызнулся Пирогов.

— Удивительно, — хмыкнула я. — А сюда я всегда ребят привожу первого сентября и восьмого марта, и в свой день рождения.

— Не любишь цветы, — сделал вывод он.

— Люблю, но только когда они растут в поле или в клумбе.

— Чудная ты женщина, Евлампиевна.

— А ты, папаша Пирогов, молодец, с сотого раза отчество мое выговорил. Прогресс!

— Прекрати меня папашей Пироговым называть, — как-то обиженно попросил он. — Я вовсе не Пирогов и уж тем более не папаша.

Я осторожненько сделала шаг назад, потом еще один и еще один.

— А кто ж ты, по-твоему?

— Я Иван Рокотов. Прошу любить и жаловать.

— Понятно. Шиза, — поставила я диагноз.

— Чего? — нахмурился он.

— Раздвоение личности, — объяснила я. — Говорят, это не лечится, но купируется.

— Машуля, да прекрати ты! — разозлился Пирогов. — Нет у меня никакого раздвоения. Рокотов моя фамилия. И Денис Пирогов не мой сын.

— У-у-у, запущенный случай… — Я попятилась, пытаясь увеличить между мной и психопатом расстояние.

— Вот. — Он полез во внутренний карман пиджака и выудил оттуда паспорт. — Смотри.

Я уставилась в раскрытый документ. И правда, Иван Алексеевич Рокотов. Тридцать три годика. Москвич. Этот засранец даже на фото в паспорте выглядел обалденно. У меня вот в паспорте фотка — без слез не взглянешь. А этот вон вроде и серьезный, а глаза все равно ухмыляются. Черт! Видимо, не зря я утром предположила, что папаша Пирогов бандитизмом промышляет. Паспорт даже поддельный имеет! Обалдеть! Мне стало страшно: такой ведь если привяжется, то не избавишься от него. И что мне делать?

— Послушайте, — примирительно улыбнулась я, — Пирогов, или Рокотов, или какие еще у вас там фамилии. Это все очень здорово, но мне пора, правда. И вам наверняка пора. Вас уже жена с сыном дома заждались. Не хулиганьте, ступайте домой.

— Машуля, — вздохнул он и посмотрел на меня снисходительно, — пойдем в машинку. Обещаю, что все тебе объясню. Я не шизик, и никаких раздвоений у меня нет.

Ну уж нет! Сейчас заманит куда-нибудь, а потом десять лет в подвале будет держать для своих шизофренических утех.

— Нет-нет, Пирогов. Мне пора, правда! — И увидев в конце аллеи Катюху — она всегда ходила этой дорогой домой, — я заорала: — Катерина Ивановна, я здесь!

Пирогов раздосадовано покачал головой, сунул поддельный паспорт в карман, чертыхнулся и бросил на прощание:

— Мы еще не закончили, Марь Иванна.

Ушел. Слава богу, ушел! То-то же! Нас так просто не взять! Мы сами кого хочешь возьмем. Я победно показала ему в спину язык.

— Что за красавчик? — облизнулась Катюха, подойдя ко мне.

— Даже не спрашивай.

— Неужто тот самый Пирогов?

— Ага, только он оказался не Пироговым, а полным психом.

— Почему?

— У него деменция и шизофрения в одном наборе. — Я взяла подругу под руку. — Пойдем к тебе, а то я так перепугалась, что до дома не доеду.