Магия, любовь, Голливуд

София Веларди, 2021

Любовно – мистический роман от известного психолога Софии Веларди. Потрясающая воображение, захватывающая история любви и магии. В схватке за любовь прославленного американского писателя и сценариста Джека Гамильтона сойдутся звезда Голливуда и «по совместительству» – салемская ведьма Бриджит Келлар и юная скрипачка-девственница из России Элиза Данилевская. Кто же победит? Ведьма или Скрипачка? Чёрная магия или Любовь? Уверены? Да и что, на самом деле, им обеим нужно от этого красивого, умного, успешного мужчины? Его любовь или его жизнь? Ведьмы и ясновидящие; Петербург, Голливуд и Шамбала; тёмные силы и верные друзья, колдовские ритуалы, смертельная опасность и радость обретённой любви – всё это увидят и переживут герои романа «Магия, Любовь, Голливуд». Да и всё ли в этой книге – выдумка?

***

Россия, Санкт-Петербург

Июнь

Боже, какой это был прекрасный день! Солнечный свет, яркий и радостный, заливал шумные улицы Северной Пальмиры.

Студентка второго курса консерватории Элиза Данилевская, для близких — Элли — со скрипкой, надёжно спрятанной в кожаном футляре, в развевающемся лёгком платье, в белых туфлях-балетках, чуть ли не в припрыжку, спешила домой. Сегодня она сдала последний экзамен по специальности за курс! Лучше всех!

И ещё случилось чудо: как оказалось, в оркестр знаменитого оперного театра требовался скрипач, на экзамене присутствовал дирижёр и он предложил ей прослушивание! Какая честь! Какая удача!

Элли не замечала, что прохожие смотрят на неё с улыбками, что мужчины оборачиваются ей в след — высокая, тоненькая девушка, с длинными светлыми волосами и яркими голубыми глазами, сиявшими, как звёзды, была чудо как хороша и привлекала всеобщее внимание.

Опьянённая успехом, ещё не успевшая успокоиться после экзамена, Элли торопилась рассказать потрясающие новости родителям — она только что блестяще сдала экзамен, и ей сразу сделали превосходное профессиональное предложение! Ей, студентке, только окончившей второй курс! Такого просто не бывает!

В этот летний день окружающее казалось Элли прекраснее, чем обычно: небо — голубее, деревья — зеленее, люди — красивее. Скоро она придёт домой и порадует родителей своими новостями.

Элли остановилась на перекрёстке: нужно было подождать, когда загорится зелёный свет, и она перейдёт на другую сторону. Стоять спокойно девушка не могла, она пританцовывала на месте и что-то мурлыкала себе под нос — радость была настолько велика, что внутри Элли словно работал весёлый моторчик.

Внизу кто-то тявкнул — Элли наклонилась и увидела щенка, маленького, рыжего, с белым пятном на носу. Откуда он на шумной улице Петербурга? Об этом она его и спросила.

— Малыш, ты здесь откуда? Ты потерялся? — щенок внимательно посмотрел на девушку и завилял хвостиком.

— Вы не видели, оттуда он выбежал? — спросила Элли женщину, стоявшую рядом.

Та отрицательно покачала головой. Элли огляделась — никто не обращал внимания на щенка. Она присела рядом с ним и почесала малыша за ухом.

— Что же мне с тобой делать? Ты ещё совсем маленький, можешь потеряться и погибнуть в таком большом городе, — она протянула руку его погладить.

Щенок, наверное, подумал, что она с ним играет, отпрыгнул на шаг, остановился и, склонив голову на бок, выжидающе посмотрел на Элли. Девушка сделала шаг за ним, щенок отпрыгнул ещё на шаг — Элли шагнула за ним. И вдруг, неожиданно, щенок выскочил на дорогу и побежал на другую сторону. Элли инстинктивно попыталась его схватить, и тоже сделала несколько шагов на дорогу.

Последнее, что она услышала, был испуганный женский крик, резкий визг тормозов, удар — а потом наступила тишина.

***

Санкт-Петербург, больница

— Элли, ты меня слышишь?

Элли открыла глаза. Оказалось, что она сидит в просторном больничном холле. Почему она в больнице? Разве она заболела? Она никогда не болела раньше. Так что она тут делает?

Её мама, Елена Данилевская, как всегда элегантная, в идеальном белом брючном костюме и с причёской волосок к волоску, наклонилась к ней и попыталась заглянуть Элли в глаза, стараясь поймать ускользающий взгляд дочери.

— Элли, ты меня слышишь? — громче повторила она. — Мне позвонил профессор Вяземский и сообщил, что тебе предложили прослушивание в знаменитый оркестр. Сейчас мы поедем домой, и ты всё подробно расскажешь.

В голове у Элли что-то щёлкнуло, и она мгновенно вспомнила всё, что произошло: экзамен, дорогу домой, щенка, визг резко затормозившего автомобиля, глухой стук удара. Картинки были настолько яркими, что она словно ещё раз пережила это всё, вздрогнула и попыталась закрыть лицо руками. Что-то ей помешало это сделать.

Элли посмотрела на свои руки: с правой было всё в порядке, а вот с левой… Левая рука была уложена в аккуратную гипсовую повязку, которую поддерживала перевязь через шею.

— Милая, мне очень жаль, — прозвучал сдержанный голос отца. Альберт Данилевский стоял рядом женой и с состраданием смотрел на дочь.

— Папа, что со мной? — чтобы заговорить, Элли пришлось сделать усилие, и она буквально просипела эти слова.

— Врач сказал, что у тебя перелом ладьевидной кости… — отец протянул ей открытую бутылку минеральной воды.

— Где она находится? Долго мне придется носить гипс? Когда я смогу играть? У меня скоро прослушивание в оркестр оперного театра…

— Прослушивание нужно отложить, — отец замялся, присел рядом с дочерью. — Видишь ли, это маленькая, очень нежная косточка в запястье. Для того чтобы она правильно срослась, нужно носить гипс, а потом какое-то время поберечь руку. Не волнуйся об этом, милая. За то, других повреждений у тебя нет. Можно сказать, что тебе повезло — машина ехала на большой скорости, и ты могла…

Элли горько усмехнулась — и правда, ей повезло, она запросто могла погибнуть под колёсами спешащего автомобиля. Ей повезло…

…если бы только она не была талантливой, перспективной скрипачкой…

***

США, Стилл-Хейвен, дом Кэтрин Мелроуз

Питер Даррелл в задумчивости сидел в уютной гостиной. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что Кэтрин, которую он знал последние двадцать семь лет, и которую уважал и любил все эти годы, больше никогда не откроет ему дверь своего гостеприимного дома.

Её больше нет.

Питер вздохнул и посмотрел на фото Кэтрин, стоявшее на каминной полке. Какой прекрасной и юной она была, когда приехала сюда со своим мужем Марком Мелроузом!

Они поселились в доме, стоявшем на окраине, почти на берегу. Дом был не очень большой, двухэтажный, внизу — кухня, столовая и гостиная, наверху — две спальни. Зато у него было два хороших качества — он был добротным и со второго этажа открывался прекрасный вид на океан.

Кэтрин постаралась сделать этот дом настоящим семейным гнёздышком. Она быстро подружилась с немногочисленными жителями городка, и стала желанной гостьей и в магазинчиках, и в домах местных рукодельниц. И вскоре дом, простоявший пустым около десяти лет после отъезда прежних хозяев в «большой» город, превратился в уютный и приветливый оазис, с красивыми цветочными обоями на стенах, кружевными занавесками на окнах, картинами и фарфоровыми статуэтками, с мебелью из орехового дерева — немногочисленной, но изысканной. Некоторые вещи — картины, и часть мебели — Кэтрин привезла с собой, а остальное для неё сделали местные мастера.

Теперь, спустя двадцать семь лет после первой встречи, вернувшись с похорон Кэтрин, нотариус Питер Даррелл сидел в гостиной, в которой провел столько прекрасных часов, и которая теперь стала пустой и безжизненной — хозяйка покинула её навсегда.

«Кэтти, милая Кэтти… Я выполню твое последнее поручение», — подумал нотариус. Перед ним на столе лежали документы, письма, фотографии.

Он разложил их на несколько разных стопок, и убрал в разные отделы своего портфеля. Потом помедлил пару секунд, и решился — вытащил из красивой резной рамки фотографию Кэтрин и положил её во внутренний карман пиджака.

***

Санкт-Петербург

Элли играла прослушивание в оркестр оперного театра. Её лицо было сосредоточенным и серьёзным. Концертное платье струилось до пола мягкими складками, длинные, стройные ноги, чуть просвечивающие сквозь шифон, в туфельках на низком каблуке уверенно упирались в авансцену, где она стояла в луче прозрачного света. Девушка выглядела трогательно и волнующе одновременно.

Комиссия, сидевшая в глубине тёмного зала и состоявшая из руководства театра, дирижера и первой скрипки оркестра, внимательно смотрела на сцену: фея, стоявшая в круге света, и время от времени строгими глазами глядевшая в зал, была волнующе прекрасна. Мужчины, входящие в состав комиссии, не могли оторвать от неё горящих глаз — сочетание невинности и сексуальности будоражило их, горячило кровь. Но Элли этого не замечала — она работала.

Труднейшие пассажи каприсов Паганини словно искрились под её пальцами, смычок легко летал по струнам. Прослушивание прошло великолепно, и дирижёр оркестра сообщил ей, что она принята. Элли была счастлива — теперь она может сказать родителям, что в полной мере оправдала их надежды!

Счастье переполняло её. Элли стала укладывать скрипку в футляр, ей что-то мешало.

Что такое, почему её левая рука в гипсе?

Элли закричала и… открыла глаза — она в своей спальне. Это был сон. Ужасная действительность навалилась на неё всей своей тяжестью — и Элли зарыдала. Она плакала громко, навзрыд, горячие слезы текли ручьями, она захлёбывалась рыданиями — её сердце разрывалось от нестерпимой боли.

Послышались лёгкие шаги, дверь приоткрылась и в комнату вошла домоправительница: Нина служила в их семье с незапамятных времён. Скорее, её можно было назвать членом их семьи — она была ещё воспитательницей Елены Данилевской, в девичестве Ивановой.

Почти тридцать пять лет назад Нина Ковалёва молодой девушкой пришла работать в дом к Ивановым. Маленькой Елене требовалась учительница английского языка, рисования и музыки — это было неотъемлемой частью воспитания девушки из «высшего общества».

Все свои силы Нина отдавала образованию Елены, и потом, когда её воспитанница повзрослела, она осталась в семье Ивановых в качестве экономки.

Когда же в девятнадцать лет Елена вышла замуж за известного учёного Альберта Данилевского, и в двадцать родила дочь, Нина перешла в её новый дом и стала одновременно и няней малышки Элизы и домоправительницей семьи Данилевских. Элли стала её питомицей, и Нина отдавала ей всё тепло своего сердца, пестуя и заботясь о ней так же, как раньше заботилась о её матери. Даже когда Элли выросла, Нина всегда была рядом — они просто были родными людьми.

— Элли, девочка, что с тобой? Почему ты плачешь? — Нина присела на край широкой кровати и легонько потрясла девушку за плечо.

Элли замотала головой и ещё плотнеё вжалась лицом в подушку, рыдания, сотрясавшие её тело, становились всё сильнее.

Нина прошла в ванную, намочила там холодной водой полотенце и вернулась в спальню. Она аккуратно приподняла Элли за плечи, повернула к себе и мягко, но решительно вытерла ей лицо. Элли перестала рыдать. Она сидела на своей постели и молчала, её лицо было белее снега, и синие глаза казались неправдоподобно огромными на осунувшемся лице.

— Ну, что ты, милая, — Нина любовно отвела с лица Элли длинные светлые пряди. — Что ты так убиваешься?

–Няня, я неудачница…

— Нет, это не так! — Нина горячо запротестовала. — Мы уже знаем, что ты прекрасно сдала экзамен, и что тебе предложили прослушивание. Ты молодец! Мы все тобой гордимся!

— Ты просто меня утешаешь, — Элли слабо улыбнулась. — Я знаю, что подвела родителей, маму…

Нина украдкой вздохнула. Да, Елена Данилевская была «крепким орешком». С самого своего рождения она была любимицей, принцессой, чьи капризы исполнялись моментально. Потом, после замужества — королевой, которой было достаточно повести красиво выщипанной бровью, и все её желания воплощались в жизнь без обсуждения.

Елена, которую друзья-мужчины часто называли «Елена Прекрасная», а заклятые подруги за спиной называли «Лена-гиена» была очень красива, очень образованна, очень утонченна, очень ухожена. И — поглощена собой. Полностью.

Вероятно, она испытывала к дочери сострадание и жалость, но иногда Нине казалось, что для этой красивой — словно картинка на обложке глянцевого журнала — женщины, личный успех и известность были важнее всего. И Нина точно знала, что Елена «Прекрасная» Данилевская испытала сильное, разрушающее разочарование — её дочь, которая просто обязана была стать звездой, сошла с дистанции. Во всяком случае — на время.

Нина смотрела на Элли и пыталась сама себе внушить, что может быть в такой тяжёлый для всей семьи момент, Елена сможет дать дочери хоть немного человеческого тепла.

После того как родители привезли Элли из больницы, Нина заметила, что между супругами что-то изменилось. И хотя Альберт всё также был галантен по отношению к жене, а Елена улыбалась всё так же, словно она английская королева, но точно, что-то изменилось — в глазах Альберта появился стальной блеск, чего раньше не было, а Елена как-то притихла, чего раньше тоже не наблюдалось.

Кроме того, Елена сама отвела дочь в спальню, помогла ей раздеться, а перед сном зашла к ней пожелать спокойной ночи. Да, точно что-то случилось… Раньше она не утруждала себя такими мелочами, для этого была Нина.

«Неужели Альберт всё-таки решил показать, кто в доме хозяин?.. А может, что-то в больнице произошло», — подумала тогда Нина.

В больнице, действительно «что-то произошло». Пока Альберт и Елена ждали, когда отпустят Элли, они поговорили с её лечащим врачом — и не только.

Доктор Крапивин, осмотревший руку Элли, сказал, что многое зависит от психологического состояния девушки. Когда её привёз в больницу тот самый водитель, который её сбил, Элли вела себя несколько странно.

— Видите ли, Элли здоровой рукой прижимала к себе скрипку, а другая рука, травмированная, висела плетью вдоль её тела. Казалось, что она не чувствует боли, и главное для неё в тот момент было сохранить свой инструмент, — доктор в задумчивости покачал головой. — Это тревожный симптом.

— Не знаю, что вас встревожило, доктор, — Елена поправила локон, имевший наглость выбиться из идеальной причёски и тем самым нарушить гармонию. — Скрипка очень дорогая, известного мастера и Элли прекрасно знает, что о ней нужно заботиться.

А вот доктор был несколько удивлен: женщина, стоявшая перед ним, была не похожа на мать, у которой только что машина сбила ребёнка — она держалась хладнокровно, спокойно, и отстранённо… Её муж был куда больше взволнован происшедшим.

«Что же, нервная система иногда выкидывает и не такие фортели», — подумал Крапивин.

— Девушка была в состоянии глубоко шока, было понятно, что это происшествие её сильно потрясло — потрясло до глубины души, — продолжил он. — Все процедур, которые ей прошлось пройти — осмотр, снимки, наложение гипса — она перенесла молча, отрешённо, словно это всё происходило не с ней. Она ни с кем не говорила, не произнесла ни одного слова. О том, что случилось, мы тоже узнали от водителя машины — на дорогу выскочил щенок, Элли попыталась его спасти, именно в этот момент её сбил автомобиль. Мы и вас смогли вызвать только благодаря тому, что при ней оказались документы.

— Доктор, скажите, а как скоро она начнёт играть? — мать задала этот вопрос несколько более взволнованным тоном.

— Гипс мы снимем через месяц, потом некоторое время уйдёт на восстановление.

— Для нас это очень важно, доктор, понимаете — очень важно. Элли должна пройти прослушивание в оркестр оперного театра. Никак нельзя ускорить процесс выздоровления? Может быть — физиотерапия, или иглоукалывание, или что-то ещё? — щёки женщины порозовели, она явно заволновалась.

— Видите ли, боюсь, что о карьере профессиональной скрипачки можно забыть надолго, — доктор вздохнул: разговор с этой женщиной ему был неприятен.

— Как это надолго? Что вы говорите?! — Елена повысила голос, и муж взял её за руку.

— Ладьевидная кость очень хрупкая. Не очень большую нагрузку рука сможет выносить довольно быстро — недели через две после снятия гипса, — пояснил доктор. — А вот в полную силу, как работают профессиональные музыканты, возможно — никогда.

Женщина ахнула, муж обнял её за плечи.

— Скажите, доктор, почему вы заговорили в первую очередь о психологическом состоянии Элли? — Альберт наконец-то задал вопрос, который мучил его больше всего.

— Видите ли, девушка ещё совсем молода. То, что с ней произошло, явно нанесло ей сильнейшую психологическую травму. Обязательно нужно донести до неё, что этот перелом не ставит крест на всей её жизни. Ведь жизнь, в конце концов, не состоит только из занятий музыкой, или любой другой профессией. Иначе — если состояние шока даст последствия, она может войти в глубокую депрессию, и вообще потерять вкус к жизни, — доктор надеялся, что его услышат.

Похоже, что из всего сказанного, мать услышала только «…в полную силу, как работают профессиональные музыканты, возможно — никогда». К счастью, хотя бы отец выслушал доктора внимательно.

Они отошли в сторону, и присели на диван, ожидая, когда Элли отпустят после оформления необходимых документов.

— Елена, дорогая, всё будет хорошо, — Альберт пытался утешить жену.

— Ал, как ты не понимаешь, — Елена подняла на него полыхающие гневом глаза. — Столько работы, столько надежд, ожиданий! И всё это — рухнуло из-за какого-то щенка! О чём она только думала?!

— Ленчик…

— Не зови меня так! Я — Елена! — женщина вскочила и с негодованием уставилась на мужа.

— Хорошо, хорошо! — он тоже поднялся и подошёл к жене. — Прошу тебя, Елена, нашей девочке сейчас очень плохо, будь с ней помягче. Она наша дочь!

— Да, она наша дочь! И она была обязана помнить обо мне! — Она спохватилась, осеклась, но тут же поправилась. — Помнить о нас! И из-за какого-то глупого щенка она разрушила мои… то есть… наши планы!

— Елена! Это её жизнь! Жизнь! Она могла погибнуть! А ты говоришь о каких-то планах! Опомнись! — Альберт взял жену за плечи и встряхнул. — Успокойся, на нас уже обращают внимание!

Женщина тут же взяла себя в руки.

— Да, ты прав, не нужно привлекать лишнего внимания. Возможно, ещё не всё потеряно. Мы покажем её лучшим врачам, они помогут скрипачке восстановить руку.

— Елена, да опомнись же ты! Ты говоришь о нашей дочери в третьем лице! У неё есть имя, в конце концов!

— Хорошо, хорошо, хорошо! Только не нужно делать из меня плохую мать! Я всё для неё… для Элли… делала!

— Да, у нашей дочери были учителя и вечные занятия! Но была ли у неё мать? Нина знает об Элли больше, чем ты, и заботится о ней лучше, чем ты!

— Альберт, что ты говоришь! — лицо Елены пошло пятнами и сейчас она совсем не была похожа на «Елену Прекрасную».

— Да! Ты всегда была слишком занята только собой! Твои планы, твои мечты, твои цели, твои друзья, твои фото в газетах и интернете! Сколько можно! И даже в такой момент ты думаешь не о том, что твоя дочь пострадала, и могла погибнуть, а о том, что твои планы придётся изменить!

— Альберт! — женщина потеряла дар речи, она стояла в замешательстве с открытым ртом и судорожно дышала.

— Послушай меня, Елена, — Альберт подошёл к жене вплотную и пристально посмотрел ей в глаза. — Я люблю тебя, люблю очень сильно, и из-за этого чувства я молчал слишком долго и слишком долго позволял тебе делать всё, что тебе взбредёт в голову. Но с этой минуты ты возьмёшь все свои амбиции и засунешь их… подальше. Ты поняла?!

— Да, Ал, поняла… — Елена была в растерянности, муж никогда так с ней не разговаривал.

— И с этой минуты ты будешь относиться к нашей девочке как к дочери, а не как к своей заводной кукле! Это понятно?! — в голосе Альберта громыхнул металл.

— Да… — Елена не могла поверить в происходящее, она никогда не видела мужа в гневе, он всегда относился к ней с обожанием, и сейчас, словно её мир перевернулся с ног на голову.

— Сейчас приведут Элли, — продолжил Альберт. — Ей плохо, она ещё в шоке. Так постарайся вести себя с сочувствием и заботой, как подобает матери!

— Ал, конечно, — Елена сделала глубокий вдох. — Но ведь правда, всё, что я делала, я делала для неё…

— Не смей… мне… говорить… об этом, — Альберт чуть ли не по слогам произнес эту фразу. — Всё, что ты делала, ты всегда делала для себя. Твоя беда в том, что под прекрасной внешностью у тебя в груди вместо сердца кусок льда! Когда я это понял, было слишком поздно — я уже любил тебя всей душой… И я виноват перед Элли за то, что так много лет позволял тебе портить ей жизнь. Но с этой минуты я это прекращу. Не думай, что это просто слова.

— Хорошо, хорошо, Ал, не волнуйся. Я сделаю всё, как ты скажешь!

— Тогда улыбайся нашей дочери, и не терроризируй её своими претензиями! Ей нужно сочувствие и тепло!

Вот такой разговор состоялся между родителями Элли в холле больницы.

***

Санкт-Петербруг, квартира Данилевских

Умытая и причёсанная, в белых бриджах и лёгком кремовом топе, Элли сидела за столом и пыталась пообедать. Матери дома не было, она ушла поднимать себе настроение в любимый ювелирный бутик. Отец сидел на другом конце стола.

Когда вчера в больнице медсестра привела Элли в холл и усадила в кресло, Альберт чуть не застонал: взгляд дочери был абсолютно пустым, она ничего вокруг не видела и не замечала — и только здоровая рука словно баюкала травмированную, уложенную в гипсовую повязку, руку.

Сейчас ему казалось, что за прошедшую ночь его дочь, и без того стройная, похудела на несколько килограммов. Бледное лицо, прозрачные заплаканные глаза… Гипсовая повязка, казалась неестественно большой на её тонкой, словно ветка ивы, руке.

Нина хлопотала вокруг Элли. У Альберта защемило сердце: Нина постоянно была рядом с его дочерью — няня Нина, а не родная мать.

Елена всегда старательно избегала того, что могло усложнить ей жизнь или нанести хоть малейший ущерб её красоте. А переживания — это именно то, от чего появляются морщины, и портится цвет лица. Так зачем же рисковать и волноваться, когда есть Нина — человек, который сделает это за неё?

— Папа, прости, — тихий голос дочери заставил его вздрогнуть и выйти из задумчивости.

— Элли, детка, ну что ты, — у Альберта перехватило горло: дочь смотрела на него в упор глазами, в которых стояли не пролившиеся слёзы.

— Папа, я всё исправлю, я быстро выздоровею, и обязательно буду играть. Мама будет мной гордиться, и ты тоже…

— Доченька, любимая, мы и так всегда гордились тобой. — Альберт пересел поближе к Элли и аккуратно, чтобы не причинить ей боли, обнял за плечи и прислонился щекой к её макушке. — Для нас главное, чтобы ты была здорова и счастлива. Сейчас очень важно, чтобы ты была спокойна, тогда и выздоровление пойдет быстрее.

Элли на мгновение подняла на него мокрые синие глаза и сразу их опустила.

— Я разочаровала маму, я виновата перед ней…

— Нет, всё хорошо. Мама тебя любит, и очень за тебя переживает. — Альберт покривил душой, он прекрасно знал, что его жена обделена природой, что она не знает, что такое человеческое тепло и сострадание. И также он знал, что Элли это чувствует.

Но сейчас, в переломный момент жизни дочери, который стал точкой отсчета, и от которого зависело то, будет ли Элли счастлива, или сломается, Альберт был готов сдвинуть горы и сплести самую изощрённую ложь ради того, чтобы Элли оправилась от потрясения и продолжила жить.

Ему приходилось видеть, как успешные, благополучные люди, казавшиеся сильными и счастливыми, были не в силах пережить неожиданный удар судьбы, и их затягивало болото депрессии: у каждого была своя причина, своя степень погружения в этот омут, но у всех были пустые глаза и стойкое нежелание жить.

Альберт не хотел этого для дочери. Он понимал, что сейчас мир Элли, состоявший из постоянных занятий, упражнений, репетиций, рухнул, и он не мог допустить, чтобы эти руины погребли под собой её жизнь. Доктор Крапивин говорил о том, что именно психологическое здоровье в первую очередь важно сейчас для Элли. И в голове у Альберта начал складываться план, но додумать он его не успел.

В глубине их огромной квартиры глухо хлопнула входная дверь — вернулась Елена. Оживлённая и довольная, с яркими фирменными пакетами в руках она вошла в столовую и увидела мужа и дочь: они сидели, обнявшись, от них веяло печалью.

«Ну вот», — недовольно подумала Елена, — «они решили мне испортить прекрасный день». Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы с улыбкой подойти к дочери.

— Элли, привет, — Елена с таинственным видом из кучи пакетов вытащила один и положила его на стол. — Мама купила своей доченьке подарок, посмотри, я уверена, тебе понравится.

Элли вытащила из пакета красивую коробочку для драгоценностей. Ей было трудно открыть её одной рукой, и ей помогла это сделать няня Нина.

На бархатной подставке лежали два парных золотых браслета. Это были элегантные, со вкусом выбранные украшения. Да, они были превосходны, если бы не одно «но». Элли посмотрела на свою искалеченную руку в гипсовой повязке, и горячие слёзы затуманили ей глаза. Елена, похоже, не заметила, какое впечатление произвел её подарок на дочь.

— Ну, как, тебе нравится? Может, примеришь? — спросила Елена, и, спохватившись, закусила губу: до неё, наконец, дошло, что она только что сказала.

Элли не выдержала: слёзы потекли ручьями, и она побежала к себе в комнату — ей нужно было убежище.

Альберт молча смотрел на жену, продолжавшую в растерянности стоять у горки пакетов с покупками. Что он мог ей сказать, что объяснить? Все слова были бесполезны. Он вышел из столовой, прошёл в свой кабинет и закрыл дверь на ключ.

***

США, Голливуд

Джек Гамильтон, известный писатель, сценарист и режиссёр, сидел в просторном кабинете своего друга Пола Хаггарда. На голливудские холмы давно опустилась великолепная летняя ночь, а суета и шум съемочных павильонов «Фабрики грез» затихли.

Двух мужчин связывали не только давние дружеские, но и деловые отношения — Хаггард продюсировал фильмы Гамильтона. Это сотрудничество было успешным. Весьма успешным! Джек снимал фильмы примерно раз в три-четыре года, и каждый из них становился событием в киноиндустрии Америки. Эти фильмы напоминали людям, что кино — это искусство, и что кассовый успех возможен и при высокой содержательной планке.

Последний совместный фильм «Туман любви» они сняли два года назад по первой книге Гамильтона. Он принёс три «Оскара» — за лучший сценарий, лучшую режиссуру и лучшую женскую роль, и сделал самые большие сборы за последние десять лет.

Сейчас, расположившись у открытого окна, с бокалами старого коньяка в руках, друзья обсуждали новый фильм. Он тоже будет снят по книге Джека, занимавшей первые строчки в рейтингах бестселлеров. Рабочее название фильма было «Музыка сердца», Джек работал над сценарием, но никак не мог довести его до конца — это было на него не похоже, обычно он работал быстро. С ним явно что-то было не так. Собственно, с ним всё было не так.

— Джек, ты не думал, что сюжет мог бы быть более современным? — Хаггард с удовольствием затянулся гаванской сигарой, выпустил струйку ароматного дыма и вопросительно посмотрел на Гамильтона. Тот продолжал безучастно смотреть в окно на далекие огни Лос-Анджелеса.

— Как ты думаешь, старина, насколько актёрская профессия может отравить кровь, чтобы женщина играла в жизни так же, как и в кино? — вдруг спросил Джек.

— Ты это про… — Пол старался не произносить это имя вслух.

— Да, я говорю о своей почти жене, выдающейся оскароносной актрисе Бриджит Келлар. Где та черта, та грань, которая отделяет съемочную площадку от реальной жизни? И есть ли она?

Вопрос повис в воздухе. Пол не знал, что ответить. Бриджит Келлар, сыгравшая в «Тумане любви» главную женскую роль и получившая за неё «Оскар» была талантливейшей актрисой, ослепительной красавицей и вампиром по жизни.

Её участие в фильме было гарантией успеха. Публика её обожала, по всей стране были разбросаны её Фан-клубы, а истории о том, как поклонники её таланта совершают ради неё безумные поступки не сходили со страниц газет, а также регулярно наводняли интернет.

Но у неё была одна странная особенность: почему-то всё, к чему она прикасалась своим расположением — страдало или погибало. Режиссеры, снимавшие её в своих картинах, старались делать это как можно в более сжатые сроки. Нет, у них не было к ней претензий — Бриджит всегда работала честно, с полной самоотдачей, выкладываясь на все двести процентов, показывая в кадре чудеса перевоплощения. Особенно ей удавались роли мистических роковых красавиц. В «Тумане любви» она сыграла прорицательницу Мару, сыграла так, что на премьерном показе у зрителей на протяжении всего фильма мороз бежал по коже при одном её появлении на экране, а два человека упали в обморок.

Когда у её преданного фаната, известного дизайнера одежды Денни Ричардса, спросили после премьеры о впечатлениях, он сказал: «Бриджит великая актриса. Её натурализм и энергетическая сила безграничны. Когда в сцене жертвоприношения она вцепилась зубами ягненку в горло и стала пить его кровь, я говорил себе — Денни, не бойся, это кино, это бутафория, это трюк — настолько это всё было правдоподобно».

И только несколько человек на съемочной площадке знали, что это была не бутафория и не трюк — Бриджит еле оттащили от несчастного животного.

Видимо, на съёмках она расходовала такое огромное количество энергии, что для неё жизненно важно было пополнять её запасы, и она её черпала везде, где только могла. Это относилось ко всему её окружающему.

До Пола доходили какие-то слухи об этой её особенности. Но это были только слухи — кинокомпания тщательно хранила тайну актрисы, приносящей сотни миллионов долларов прибыли. Да и вообще — всё это были только слухи!

Поэтому, когда Хаггард предложил Бриджит главную роль, он думал только о том, что роль Мары словно написана для этой удивительной женщины.

Джек впервые столкнулся с Бриджит лицом к лицу на съёмочной площадке «Тумана любви», раньше он видел её только на экране, и личная встреча потрясла его впечатлительную натуру.

— Пол, ты помнишь первый день съемок? — Джек сделал глоток коньяка и почувствовал, что даже сейчас, по прошествии нескольких лет, его сердце сладко встрепенулось при одном воспоминании о Бриджит.

— Да, конечно, разве это можно забыть? — Пол действительно хорошо помнил этот день. — Ты купил для неё огромный букет красных роз и поставил их рядом с её креслом.

Пол не стал напоминать, что спустя всего пару часов прекрасные розы поникли головками и засохли, словно из них выпили всю их и без того недолгую цветочную жизнь.

Джек тогда подумал, что розам было жарко в павильоне и не хватало влаги, а Пол вспомнил, что ему рассказывали о том, что в присутствии Бриджит цветы быстро вянут. Тогда он не обратил на это внимания, а зря…

— Она была великолепна, правда? Она всегда великолепна. — Джек на мгновение замолчал. — Меня каждый раз поражала её способность быстро восстанавливаться после тяжелейших съёмок. К концу съёмочного дня все были выжатыми, уставшими до предела, без сил, и только Бриджит оставалась неизменно свежей и энергичной. Поразительное качество…

— Джек, а тебя никогда это не настораживало? Вот эта самая её способность? — Пол всегда считал Джека прагматиком, несмотря на то, что в книгах его друга было много мистического и таинственного.

— А что меня должно было насторожить?

— То, что люди рядом с ней быстро устают. Например, её партнер по фильму жаловался, что рядом с ней у него начинаются головокружения и слабость.

— Ещё бы, она такая красавица — у любого нормального мужчины головокружение начнётся, — хмыкнул Джек.

— Нет, ты отнесись к этому серьёзно. — Пол ещё раз затянулся сигарой. — Да, согласен, Бриджит — суперкрасавица. Ноги длинные, бюст пышный, рыжие волосы и зелёные глаза — всё, как на заказ. А голос — низкий, чувственный, просто сказка для кино!

— Ты это всё к чему? — Джек пытался понять, на что намекает ему друг.

— Как ты знаешь, она два раза была замужем. Её первый муж сам подал на развод, а через полгода после него в состоянии крайнего алкогольного опьянения вылетел с дороги в обрыв.

— И что?

— Её второй муж, через два года совместной жизни стал уезжать в долговременные экспедиции, и Бриджит сама подала на развод. После развода он уехал из страны насовсем.

— Да, и я слышал, что у него были проблемы с наркотиками.

— После развода он излечился и живет где-то на островах.

— Скатертью дорога.

— Её садовник…

— У Бриджит был садовник? — Джек иронично приподнял правую бровь.

— Да, у неё был обычный сад и обычный садовник. Джек, я серьёзно, прекрати ухмыляться. — Пол налил себе ещё коньяка. — Так вот, её садовник жаловался, что в нашем климате, где всё растет само по себе, не требуя особого ухода, в её саду погибают цветы, а дерево, под которым она любила отдыхать, засохло.

— Я смотрю, ты хорошо поработал — два мужа, партнер по фильму, и, главное, садовник. Да ты просто Пинкертон, — Джек отсалютовал ему бокалом.

— Джек, я беспокоюсь о тебе. — Пол серьёзно посмотрел другу в глаза. — Она вампир. Я не обвиняю Бриджит, — Пол заметил, что Джек нахмурился. — Такова её природа. Но люди, с которыми она вместе работает, жалуются на недомогания и болезни, её первый муж спился и погиб, второй — предпочитал держаться от неё подальше, цветы вянут…

–… дерево засохло, — подхватил Джек. — Пол, зачем ты мне это рассказываешь? Если хочешь что-то сказать — скажи напрямую, мы же друзья.

— Хорошо, — Пол вздохнул и отставил бокал. — Вспомни себя два года назад, время, когда мы снимали «Туман любви». Тебе тогда был тридцать один год, ты был в прекрасной физической форме, полон сил, у тебя горели глаза, ты любил жизнь и наслаждался ею. Ты всё время работал, придумывал новые идеи, сюжеты, мог вести несколько проектов одновременно. Ты занимался на тренажёрах и великолепно плавал.

— Я и теперь…

— Нет, уж извини, — Пол встал, в волнении походил по комнате и остановился перед Джеком. — Когда ты познакомился на съёмках с Бриджит, сначала ты летал на крыльях любви. Я был счастлив за тебя — мой друг, наконец-то, влюбился! Непробиваемый Джек Гамильтон, записной холостяк втюрился, как мальчишка! Да и ваш творческий тандем давал просто ошеломляющие результаты — Бриджит никогда ещё не играла так хорошо! Но потом, я стал замечать изменения, которые стали с тобой происходить, и вспомнил всё, что я слышал о Бриджит раньше. Поэтому и навёл некоторые справки — я волновался за тебя, чёрт возьми!

— Пол, я благодарен…

— Нет, раз уж я начал, я договорю! — Пол решил не останавливаться, опасаясь, что больше он не осмелится сказать этого своему другу. — Прошло два года, с тех пор, как вы с Бриджит вместе. Ты осунулся, перестал заниматься спортом, тебя невозможно куда-то вытащить — ты или с ней, или устал. У тебя появилась одышка, и ты выглядишь нездоровым. А когда ты стал жаловаться на головные боли — ты стал жаловаться! когда такое было? — я был просто в шоке. А сколько проектов ты осуществил за эти два года? Ни одного! У тебя не хватает сил! Ты даже на церемонию «Оскара» не смог пойти — плохо себя чувствовал, зато Бриджит цвела, как майская роза! Сценарий, который ты пишешь по своей собственной книге, ты не можешь закончить уже год. Год! Тебе сейчас тридцать три, а выглядишь ты на все сорок пять! А ты знаешь, сколько лет Бриджит?

— Честно говоря, никогда об этом не думал, — Джек задумался. — Для меня она всегда была просто Бриджит Келлар, и всё…

— Хорошо. Сколько ты бы ей дал?

— Ну, может двадцать семь-двадцать восемь, максимум… А что?

— А ты никогда не думал о том, что она снимается уже двадцать один год? Похоже, об этом никто никогда не думал. Ей сорок два года, Джек, сорок два года! А выглядит она на двадцать пять! — Пол перестал метаться по кабинету, отдышался и сел в свое кресло напротив Джека.

Тот молчал, переваривая информацию.

— Ну что, впечатляет? Я тебя удивил? — Пол глотнул коньяка и заговорил более спокойно.

— Признаться, да. Но, в конце концов, какая разница, сколько ей лет…

— Дело не в том, сколько ей лет, она очень красивая и сексуальная женщина. Когда она смеётся своим грудным смехом и смотрит тебе в глаза, любой мужчина готов бежать за ней на край света. Дело в другом — как она этого добивается? Ни одной пластической операции, да, по-моему, она и в салоны ходит редко.

— Да, в салоны она практически не ходит, иногда к ней приходит на дом личный косметолог. Так как же ей это удается?

— Джек, я уверен, она энергетический вампир. Она питается энергией всего, что её окружает. Поэтому люди плохо себя чувствуют рядом с ней, она забирает их энергию. Пусть бессознательно — но факт остается фактом.

— Допустим, что это так. И что теперь ты предлагаешь мне сделать — обратиться к экстрасенсу, шаману, или к далай-ламе? — у Джека опять насмешливо приподнялась бровь.

— Вот ты так всегда. Я с тобой о серьёзных вещах говорю! — Пол насупился. — Джек, дело твоё. Ты можешь относиться к этому, как к моей причуде, если тебе так больше нравится. Но я бы хотел, чтобы вы расстались, хоть на какое-то время, чтобы ты вышел из поля её влияния. Может, ты хотя бы физически восстановишься и допишешь сценарий.

— Ты предлагаешь мне уехать из города?

— А почему бы и нет? Причем туда, где тебя невозможно будет найти.

— На Луну? — смело предположил Джек.

— Нет, можно и поближе. Представь себе, до сих пор сохранились места, куда ещё не протянула все свои щупальца наша цивилизация. Если надумаешь, у меня есть на примете такое местечко. Порыбачишь, поплаваешь, расслабишься, глядишь — просветление в мозгах наступит. Сценарий закончишь…

— Так ты преследуешь корыстные цели? — Джек рассмеялся.

— Конечно, я же акула-продюсер, — Пол тоже улыбнулся.

— Пол, спасибо, я всегда знал, что у меня есть настоящий друг. Я обещаю, что подумаю над твоим предложением.

Мужчины пожали друг другу руки, попрощались и, через несколько минут, Джек уже ехал к себе в Беверли-Хиллз.

***

Санкт-Петербург

— Элли, тебе сегодня нужно побывать у врача. Ты помнишь доктора Крапивина? — Элли и Альберт сидели на скамейке в парке недалеко от дома.

— Доктора Крапивина? Нет… Я вообще не очень хорошо помню больницу. — Элли поёжилась. Ей явно не хотелось вспоминать о том дне, который в мгновение ока из счастливого стал роковым, круто изменив её жизнь.

— Я уверен, он тебе понравится. Мне кажется, доктор Крапивин очень хороший специалист. — Альберт внимательно смотрел на дочь, следя за выражением её лица.

— Папа, а можно мне туда не ездить? Можно сделать так, чтобы врач приходил к нам домой?

— Нет, милая, так нельзя: в больнице есть специальное оборудование, которое может потребоваться при осмотре.

Элли сникла. В последнее время она стала плакать меньше, но была всё такой же бледной и молчаливой. Её скрипка, её любимая скрипка, с которой она провела большую часть своей жизни, лежала на своём месте, в футляре. Иногда с помощью Нины или отца, Элли открывала футляр, протирала скрипку мягкой бархоткой — и опять закрывала её в кожаном плену.

После случая с браслетами Альберт старался следить за тем, чтобы Елена как можно реже общалась с дочерью. Поэтому в спешном порядке, но под благовидным предлогом, он отправил её путешествовать по Европе, заявив, что ей необходимо получить новые, приятные впечатления.

Елена собралась со скоростью мысли — ещё бы, из-за Элли она пережила такой стресс! Конечно, ей необходимо развеяться. Так что, пока отец вёз дочь в больницу, её мать наслаждалась жизнью, посещая модные европейские магазины.

Похоже, это было к лучшему — её отъезд дал отдых всем домашним. Особенно Элли.

Сегодня Альберт впервые после травмы вёз дочь в больницу на осмотр. И он вёз её туда специально, он не раз вспоминал слова доктора о том, что Элли должна почувствовать, что с переломом руки жизнь не закончилась. Альберт Данилевский, генетик, человек научного склада ума, размышлял над тем, как можно подвести Элли к этой мысли, и сделать это естественным образом, так, как если бы она сама к этому подошла.

И, как ему показалось, он нашёл способ сделать это. Именно поэтому он вёз Элли в больницу.

Когда они приехали, Альберт оставил дочь в больничном холле, а сам пошел к доктору Крапивину.

Элли сидела тихо, она смирилась с тем, что сейчас ей будет нужно перенести осмотр. Она полностью погрузилась в свои грустные мысли, и почти не замечала происходящего, пока её не вывел из задумчивости громкий, протяжный стон.

Элли обернулась. Недалеко от неё, в ожидании приема сидела женщина лет сорока-сорока пяти. Она раскачивалась из стороны в сторону, как маятник, и беспрерывно что-то бормотала.

Когда за ней пришла медсестра, чтобы отвести её в кабинет к врачу, женщина с трудом поднялась и Элли увидела, что её живот обмотан марлевой повязкой, пропитанной какой-то мазью.

Медленно, не переставая бормотать, еле передвигая ноги, опираясь на руку медсестры, женщина шла по коридору. Вдруг она закричала, схватилась за голову, упала на колени, зарыдала и стала биться головой об пол. Вокруг неё засуетились медсёстры, ей быстро сделали успокаивающий укол, подняли на кресло-каталку и отвезли в палату. Сцена была очень тяжелая. Элли, съёжившись на своём стуле, расширенными глазами наблюдала за происходящим.

К Элли подошла медсестра, и спросила, как она себя чувствует — девушка побледнела, как мел.

— Всё в порядке, мне ничего не нужно, я просто жду, когда меня позовут на осмотр. Спасибо.

— Хорошо, но если тебе что-то будет нужно…

— Скажите, пожалуйста… — Элли запнулась, сглотнула и всё-таки решила спросить. — Что с этой женщиной? Она очень больна?

— А, это Полина Маркова. С ней случилась настоящая трагедия. У неё страшный ожог на всём животе — она опрокинула на себя кастрюлю с кипящим маслом.

— Какой ужас, — Элли представила себе эту картину и вздрогнула. — Ей, наверное, очень больно.

— Да, ей очень больно. Она готовила обед, и собиралась сделать картофель фри, как любил её сын. Она поставила кастрюлю с маслом на огонь, и оно закипело. Когда она собиралась положить туда картофель, ей позвонили из полиции, и сообщили, что её семнадцатилетнего сына только что сбила машина. Водитель скрылся, а парень скончался на месте, не приходя в сознание. Женщина упала в обморок, зацепила кастрюлю, и всё кипящее масло вылилось прямо на неё.

— Кто же за ней ухаживает? — Элли с трудом осознавала то, что ей рассказала медсестра.

— У неё никого нет. Некоторое время она провела в больнице. А теперь соседи по очереди приводят её к нам на процедуры. Хорошо, хоть с соседями ей повезло — они и с похоронами сына ей помогли. — У медсестры пропищал телефон. — А вот и доктор Крапивин тебя вызывает. Пойдём, я тебя провожу.

Элли была потрясена этой историей. За несколько минут рассказа у неё произошла переоценка произошедшего с ней — матрица перезагрузилась. До этого момента ей казалось, что с переломом руки её жизнь закончилась. А теперь, у неё словно глаза открылись и то, что произошло с ней, Элли показалось незначительным. Она шла по длинному больничному коридору за медсестрой, и другими глазами смотрела вокруг.

Вот мальчишка в инвалидном кресле, который уже никогда не сможет ходить — но он с увлечением стучал по клавишам нетбука, лежащего у него на коленях, и его глаза счастливо блестели.

А вот пожилая женщина в больничном халате, вышла в коридор, катя за собой капельницу — к ней пришли дети и внуки, принесли ей цветы и фрукты, и она весело смеялась.

Молодая пара сидела в укромном уголке — парень с загипсованной ногой, держал в одной руке костыль, другой рукой обнимал свою подругу и что-то шептал ей на ухо, что-то такое, от чего у неё порозовели щеки.

Это была больница. Повсюду были травмы, несчастья, болезни. И повсюду была жизнь. Элли почувствовала это всей душой. И решила, что будет бороться, и будет жить.

Когда Элли вошла в кабинет доктора Крапивина, её синие глаза сверкали — такого давно уже не было. Альберт встрепенулся и обрадовался — он надеялся, что это хороший знак, ведь то, что он оставил Элли в холле, было продуманным шагом. Он надеялся, что Элли, глядя на происходящее вокруг, поймет, что перелом руки не самое страшное в жизни, и, похоже, что его план удался.

— Всё в порядке, Элли, — доктор Крапивин был доволен. — Повязка наложена хорошо, и сейчас главное покой для твоей руки, и приятные впечатления для твоей души.

На обратном пути Элли всю дорогу молчала, но Альберт чувствовал, что это молчание другое — Элли явно что-то обдумывала. И отец был этому рад.

— Как ты думаешь, Элли, может быть после того, как тебе снимут гипс, мы найдем хорошего физиотерапевта?

— Возможно, папа, посмотрим, как рука будет заживать. Возможно.

Альберт довольно улыбнулся. У него появилась надежда, что всё будет хорошо.

***

Беверли-Хиллз, дом Джека Гамильтона

Джек лениво плавал в бассейне. Плавал — громко сказано: он сделал пару кругов и — устал. Джек медленно вылез из воды, прошлёпал босыми ногами к шезлонгу и плюхнулся на него, пытаясь отдышаться и протирая мокрые волосы полотенцем. Он был недоволен собой.

Раньше купание в бассейне было бы последним делом. Джек предпочитал океан, простор, кураж и радость, которую испытывало его тело, наслаждаясь благодатью солёных волн.

Он не плавал в океане очень давно. И теперь разница между тем, что он помнил о себе, и тем, что произошло сейчас, поразила его. Джек налил себе апельсинового сока и залпом выпил целый стакан — в последнее время он часто испытывал жажду.

Гамильтон сидел у бассейна и вспоминал последний разговор с Хаггардом. Да, во многом его друг был прав. У него действительно появилась одышка и слабость, регулярно бывали головокружения, мышцы обвисли, появилась нездоровая бледность. И ни о чём не хотелось думать.

Джек стал часто забывать свои мысли. Он начинал писать предложение, и не мог вспомнить, как он хотел его закончить. Или начинал что-то рассказывать, и забывал — о чём.

Единственная, о ком о всегда помнил, и единственное, что его всегда волновало — это Бриджит и её желания.

Джек улыбнулся, вспоминая, как горячо Пол вчера рассуждал о его возлюбленной, особенно обращая его внимание на её возраст. Кто бы мог подумать — Пол провел расследование! Пол — балагур и весельчак, душа компании, самый доверчивый и жизнерадостный из всех, кого он знает — следил за Бриджит!

Да, он действительно удивился, узнав, сколько ей лет, но его это не взволновало: Бриджит выглядела очень молодо и привлекательно. Наверное, она делала пластику за границей, поэтому Полу ничего не удалось выяснить. К тому же Титуба — служанка Бриджит, знала какие-то тайные рецепты красоты, и готовила для хозяйки специальные маски и отвары.

Бриджит была родом из Салема, свою красивую чернокожую служанку привезла оттуда же и никогда с ней не расставалась. Титуба отправлялась с ней на съемки, в поездки по городам, в рекламные туры, на отдых, и всегда у неё наготове были нужные травы и другие средства, необходимые для поддержания красоты.

Джек ещё выпил сока и прошёл в дом. Он долго стоял перед зеркалом, рассматривая себя. Да, действительно, выглядел он не лучшим образом. И Джек решил, что пора собой заняться — он не хотел, чтобы Бриджит его разлюбила.

День клонился к закату, когда рядом с домом послышался звук приближающегося автомобиля, хлопнула дверь и через минуту в комнату вошла улыбающаяся Бриджит, Её изумрудные глаза сверкали, рыжие волосы растрепались от быстрой езды — летом она ездила на машине с открытым верхом, наслаждаясь порывами тёплого ветра.

— Ой, а кто это тут у нас проснулся, — Бриджит звонко чмокнула Джека в щёку. — Ты так поздно вчера приехал, что я не хотела тебя утром будить. Засиделся с Полом?

— Да, дорогая, мы обсуждали новый фильм. Пол отчитал меня за то, что я никак не закончу сценарий. А как ты провела сегодняшний день?

— Я поняла, что спать ты будешь долго, и развлеклась по полной программе. Прошлась по Родео-драйв, купила пару мелочей, а потом встретилась с агентом. Мне нужно будет уехать дня на три, утрясти кое-какие дела. Ты не против? У тебя ведь никаких планов не было на этот уик-энд?

— Это, конечно, огорчительно — но, если надо, так надо.

— Может, в моё отсутствие, над сценарием поработаешь, так что, мой отъезд будет и тебе на пользу, — заметила Бриджит и начала раздеваться.

Джек с удовольствием смотрел, как грациозно двигается Бриджит по комнате, поочередно снимая с себя всё, что на ней было надето.

Сначала на пол полетел топ цвета тусклого золота, затем Бриджит расстегнула молнию на белых широких брюках, вышла из них, и оставила их лежать на полу рядом с топом. Кружевные трусики спланировали на кресло, а бюстгальтер она летом не носила.

Бриджит, не догадываясь, что повторяет недавнее действие Джека, подошла к зеркалу — но в отличие от любовника, она своё тело рассматривала с удовольствием. Молочно белая кожа светилась перламутром в полумраке спальни, рыжие волосы упали на спину и касались поясницы, алые губы призывно раскрылись. Она была великолепна и прекрасно это знала.

Джек подошел к ней сзади, обнял, прижавшись к её упругому, волнующему телу…

Бриджит почувствовала его желание, повернулась к нему лицом и прижалась губами к его губам. Поцелуй становился всё более страстным.

Когда она почувствовала, что Джек потерял голову, и страсть его захлестнула, Бриджит неожиданно со смехом отстранилась, нагишом выбежала из дома к бассейну и с разбега нырнула в прозрачную воду. Джек вышел за ней.

Бриджит плавала, и было видно, что это доставляет ей удовольствие. Джек дошел до крайней точки кипения — вид совершенного, обнаженного женского тела, плавно скользящего в голубой воде бассейна, сводил его с ума.

Джек прыгнул в бассейн, поймал Бриджит и стал целовать.

— Милый, давай не будем давать возможности папарацци заработать на нас состояние. Пойдем в дом. — Бриджит тоже задыхалась от возбуждения.

Джек еле оторвался от неё, помог выйти из бассейна и понёс на руках в дом. В спальне было уже прибрано — никаких разбросанных вещей, на прикроватном столике стоял хрустальный кувшин с апельсиновым соком, минеральная вода и охлаждённое шампанское — Титуба, эта незримая тень, успела всё сделать за несколько минут, и снова исчезнуть. Иногда эта её способность — быть осязаемой, но невидимой — пугала Джека, но только не сейчас.

Сейчас существовала только Бриджит и её наслаждение…

Он отдавал ей все свои силы, и после близости у него совсем их не оставалось, очень часто он выкладывался так, что сразу же засыпал и спал долгим тяжелым сном. Вот и сегодня он настолько устал, что даже пройти два-три шага до столика и налить шампанского казалось ему непосильной задачей. Бриджит сама налила два фужера и принесла их в постель.

— Джек, так ты не возражаешь, если я уеду на несколько дней? Возможно, у меня будет возможность обсудить новую роль. Титуба поедет со мной.

— Конечно, дорогая. — Джек с наслаждением осушил бокал прохладного шампанского. — Какую роль тебе предлагают на этот раз? Я не слышал, чтобы сейчас кто-то из хороших режиссеров начинал снимать фильм…

— Ну, я не буду пока ничего рассказывать. Вдруг не сложится. — Бриджит отставила бокал и, как кошка, довольно потянулась.

Джек не стал настаивать. Захочет — сама расскажет, он знал актёрское суеверие — молчи, а то сглазишь. Сейчас его интересовал другой вопрос.

— Бриджит, я хочу тебя спросить уже в десятый раз. Ты выйдешь за меня? — Джек внимательно смотрел красавице в глаза, он действительно, делал ей это предложение много раз, и каждый раз она отвечала, что нужно подождать.

— Дорогой, нам ведь и так хорошо! Зачем торопиться? — Бриджит прижалась к нему своим горячим телом.

Джек немного отодвинулся — он хотел видеть её глаза.

— Знаешь, мне кажется естественным, когда люди любят друг друга, то они хотят жить вместе.

— А разве мы не живём вместе?

— Да, мы живём в одном доме. Но мы не семья, у нас нет детей. А я бы очень хотел…

— Детей? Ты хочешь детей? Ты? — Бриджит расхохоталась, перекатилась на другой край бесконечно широкой кровати, легла на живот, оперлась подбородком на руки и насмешливо посмотрела на любовника.

— Бриджит, я говорю серьёзно. Да, я хочу детей. И мне иногда кажется, что на самом деле ты меня не любишь.

— Джек, любимый, ну что ты говоришь. — Бриджит перестала улыбаться. — Почему ты так решил?

— Иногда мне кажется, что для тебя наши отношения это всего-навсего ещё одна очередная роль. А актриса ты великолепная…

— Ты хочешь меня обидеть? — Бриджит надула губки.

— Я говорю то, что думаю, то, что у меня на сердце. — Джек был очень серьезён. — И я считаю, что, если женщина не хочет выйти замуж за мужчину и иметь от него детей — она его не любит. А значит, её слова о любви, только притворство.

Бриджит молчала какое-то время, она что-то обдумывала, и пришла к решению.

— Джек, — она повернула к нему лицо и нежно посмотрела на него. — Давай мы обсудим этот вопрос после моего возвращения. Пока меня не будет, подумай над тем, что у женщины могут быть и другие причины. Хорошо? — и она улыбнулась ему самой обольстительно улыбкой.

На следующий день Гамильтон проснулся очень поздно. Его голова раскалывалась, словно накануне он очень много выпил. Бриджит рядом не было, на подушке лежала записка, извещающая его о том, что она уехала, как и предупреждала, и пожелание хорошо провести время.

— Да, хорошо провести время, — сам себе сказал Джек, попытался встать, и поморщился от резкой боли — в голове словно мозги встряхнуло.

Джек пошарил рукой в прикроватной тумбочке, там должны были лежать таблетки от головной боли.

— Не хватало ещё уподобиться утончённым дамам с их мигренями, — пошутил он сам над собой.

Наконец он нащупал пузырёк, поставил его на тумбочку и потянулся за минеральной водой. Пузырёк соскользнул с полированной поверхности, упал и закатился под кровать.

Морщась и чертыхаясь, Джек опустился рядом с кроватью на колени, запустил под неё руку и попытался нащупать аспирин.

Его рука обо что-то укололась, он отдернул её и наклонился посмотреть, что там такое.

Его глаза расширились от удивления.

На белом пушистом ковре, под стороной кровати, на которой спал он, лежала длинная, грубая верёвка, в которую были воткнуты чёрные вороньи перья. Об одно из них и укололся Джек.

***

Санкт-Петербург, квартира Данилевских

Элли задумчиво смотрела на свою левую руку. Вернее, она её рассматривала. Вчера ей сняли гипс. Скоро начнутся восстановительные процедуры, отец нашел для неё прекрасного специалиста. Элли сердечно попрощалась с врачами и медсёстрами, с которыми успела подружиться, но покинула больницу с лёгким сердцем: несмотря на то, что ей приходилось приходить туда не очень часто, каждое посещение её угнетало, и она радовалась, что это закончилось.

Девушка медленно сжимала и разжимала кулачок. Внешне всё было нормально, хотя кожа, которая была под гипсом, отличалась по цвету от остальной кожи на руке. Элли это не очень волновало. Она всегда о своей внешности думала в последнюю очередь. В первую её всегда волновала профессиональная сторона.

Её руки были её профессиональным инструментом, и Элли интересовало, в каком состоянии он находится, и как скоро она сможет им воспользоваться.

Итак, она несколько раз сжала и разжала кулачок, затем покрутила кистью — там что-то громко щелкнуло. У Элли ёкнуло сердце, и она застыла с растопыренной ладошкой. Она испугалась, что в кисти опять что-то сломалось, и ей было страшно снова начать двигать рукой.

Так она просидела пару минут, одновременно ругая себя за трусость, и в тоже время, боясь снова пережить весь ужас, который она уже пережила.

Ещё несколько недель назад, после травмы, Элли находилась в ужасном состоянии. По ночам ей всё время снился один и тот же сон — визг тормозов, женский крик, удар, тишина. Этот сон мучил её, не давая отдыха.

У Элли была исключительная слуховая память и если она слышала какой-то звук, то могла вспомнить его в любой момент. Иногда это доставляло ей неудобства — ведь звуки бывают как приятные, так и не очень. Звуки резко тормозящего автомобиля и тупого удара были для неё просто невыносимыми.

Элли старалась отогнать их от себя, вычеркнуть из своей памяти. Иногда ей это удавалось, и несколько часов она проводила в относительном покое. А иногда эти звуки преследовали её и ночью, и днём. Тогда она на полную громкость включала телевизор у себя в комнате и старалась «выбить» эти ненавистные звуки у себя из головы.

Ей стало легче в тот момент, когда она изменила своё отношение к травме. Этот процесс шёл непросто, и заставил её потратить много сил. Но Элли победила.

Когда в больнице она увидела, сколько человеческих трагедий — необратимых трагедий — происходит вокруг, оказалось, что у неё есть силы на то, чтобы справится со своей личной трагедией. Элли потихоньку, не спеша, стала делать робкие попытки думать о будущем.

Она готовила себя к разным вариантам — с возможностью играть, и без возможности играть. Да, такой вариант — если окажется, что её рука потеряет былую гибкость и беглость, и она не сможет начать строить карьеру профессиональной скрипачки, она также обдумывала.

В консерватории, кроме основной специальности она также изучала композицию и делала успехи. Профессор, преподающий эту дисциплину, не раз заговаривал с Элли о том, чтобы она сделала композицию своей основной профессией. Тогда Элли не прислушивалась к советам профессора Князева, а теперь жизнь могла повернуться так, что ей действительно могут пригодиться эти её знания.

Каждый вечер Элли с чувством вины засыпала, и каждое утро с ним просыпалась. Она знала, что её мама очень хотела, чтобы дочь стала знаменитостью, а Элли не оправдала её надежд — на вакантное место взяли другую скрипачку. Неизвестно, когда теперь в оркестре появится вакансия, да и вообще, сможет ли Элли после перелома играть в полную силу. Получалось, что Элли подвела свою обожаемую маму.

Теперь могло так сложиться, что только композиция даст Элли возможность реабилитировать себя в глазах Елены. И она пообещала себе, что приложит для этого все усилия.

Сейчас, когда Элли продолжала держать на весу свою больную руку, она ещё раз подумала о том, что композиция тоже профессия, на поприще которой можно добиться успеха. Ей нравилось сочинять музыку, но раньше она не рассматривала это, как основное занятие. Теперь… Возможно.

Элли осторожно взяла здоровой рукой больную руку, и, поддерживая её, стала потихоньку опускать и уложила на стол.

Потом собралась с духом и медленно пошевелила пальцами — нормально, суставы работали. Элли потихоньку подвигала кистью — всё было в порядке. Да, чувствовался некоторый дискомфорт, но доктор Крапивин предупреждал её об этом.

Элли ещё раз потихоньку покрутила кистью и облегченно вздохнула. Кажется, всё было хорошо. Она решила, что каждый день будет постепенно разрабатывать кисть, не спеша, постепенно добавляя нагрузку.

Скрипка пока останется в футляре. Ничего, она подождет Элли до лучших времён.

В прихожей послышался шум — из турне по Европе вернулась Елена, и Альберт привез её из аэропорта. Нина вышла встречать хозяйку и до Элли донеслись оживленные голоса, смех, весёлая суета.

У неё заколотилось сердце — сейчас ей придется встретиться с мамой и постараться не разочаровать её ещё больше.

***

Беверли-Хиллз, дом Джека Гамильтона

Джек в оцепенении сидел на кровати и держал в руках верёвку с перьями. Его сознание отказывалось воспринимать то, что видели его глаза.

Он перевёл взгляд на картину, висящую на стене, потом на лампу, гардероб, кресло, и опять посмотрел на то, что держал в руках — грубую верёвку с чёрными вороньими перьями.

Она не исчезла, как он надеялся — верёвка была реальностью, и от неё некуда было деться. Джек даже был готов вознегодовать на пузырёк аспирина, который стал косвенным виновником обнаружения этой странной находки!

Как говорится — меньше знаешь, крепче спишь. А теперь с этим что-то нужно делать.

Джек с удивлением, как бы со стороны, наблюдал за своим мыслительным процессом.

Он знал, что это такое. И при этом не хотел этого знать. Ведь если знать, что это, с этим нужно что-то делать. А ему не хотелось предпринимать никаких шагов — любой его шаг разрушал то, что он считал своей жизнью последние два года.

Джек писал мистические триллеры, и все его книги становились бестселлерами. Их ценили не только за оригинальность историй, неожиданные повороты и кипящие страсти. Выбрав сюжет, Джек очень тщательно готовился, собирал материал, читал литературу по теме, работал в архивах, ездил на места предполагаемых событий — делал всё, чтобы его книги были живыми, настоящими, реальными.

Несколько лет назад он написал свой первый бестселлер, роман «На закате судьбы», где упоминались город Салем и охота на ведьм 1692 года. Джек посвятил изучению этого неоднозначного явления довольно много времени и подошел к этому весьма тщательно.

В материалах, которые он изучал, излагались факты страшных событий и описывались несколько колдовских ритуалов. Читая эти записи, Джек решил, что это была массовая истерия, помноженная на борьбу мужчин, обладающих властью, против богатых, красивых женщин, не желавших подчиняться их воле.

А теперь он держал в руках предмет, являющийся наглядным доказательством того, что колдовские традиции Салема живы и кто-то практикует их прямо у него в доме! Джек узнал его, этот предмет, он видел его изображение в архивах — и назывался он «ведьмина петля».

Джек схватился за горло и застонал, ему стало душно, он не мог оставаться в этом месте. Он быстро оделся, сунул свою страшную находку в первый подвернувшийся под руку пакет, сел в автомобиль и поехал на пляж.

Он выбрал уединённое место, остановил машину, скинул сандалии, добрёл до океана и вошёл в него прямо в одежде, вытащил из пакета «ведьмину петлю» и тоже опустил её в воду. Он стоял по грудь в прохладной воде недалеко от берега, неторопливо набегающие волны покачивали его, он закрыл глаза и поднял лицо к солнцу, ему было приятно прикосновение солнечных лучей к коже. Так он простоял минут десять, даже не замечая, что начинает замерзать: ему было хорошо — состояние удушья стало проходить.

Джек медленно вышел на берег и прошёл вдоль кромки океана по мокрому золотому песку. Его одежда быстро высохла, он с удовольствием вдыхал солёный воздух, его настроение немного улучшилось. Он положил в пакет высохшую «ведьмину петлю», и ещё какое-то время провёл на пляже, наслаждаясь прекрасным пейзажем.

Потом он решительно дошёл до автомобиля, завёл мотор, выехал на дорогу и направился в сторону кинокомпании Пола Хаггарда.

***

Голливуд

— А, привет, старина! — Пол поднялся из-за стола навстречу другу, с чувством пожал ему руку, и внимательно посмотрел Джеку в лицо.

— Что такое, Пол? Ты не узнаешь меня? — Джек улыбнулся и присел в кресло у окна, рядом со старым товарищем он чувствовал себя лучше.

— Нет… Просто ты сегодня выглядишь немного иначе, чем в последнее время.

— Как?

— Как-то неоднозначно… Посмотри на себя сам, — и Пол поднёс к лицу Джека небольшое зеркало в красивой оправе.

Гамильтон рассматривал себя в зеркале совсем с другим чувством, чем накануне. Вчера он делал это ради Бриджит, а сегодня — ради себя.

Он увидел, что очень бледен, и в тоже время на его впалых щеках горел лихорадочный румянец, под глазами залегли синие тени. А, вот ещё… В его густой шевелюре цвета воронова крыла появилась седая прядь. А ещё вчера её, кажется, не было.

— Ну, как ты себе? — спросил он своё отражение.

Он отложил зеркало, налил себе минеральной воды и пару минут смотрел в окно. Потом решительно повернулся к другу, хранившему всё это время напряжённое молчание.

— Пол, я хочу серьезно с тобой поговорить. Разговор будет серьёзный и… необычный. Только не думай, что я сошёл с ума. Да, физически я не в лучшей форме, но голова работает ясно. Пожалуй, можно констатировать, что наконец-то она стала у меня работать впервые за последние два года.

— Рад это слышать, — Пол опустился в соседнее кресло. — Я весь внимание.

— Для начала я скажу, что решил воспользоваться твоим предложением. Помнишь, ты мне рассказывал, о каком-то тихом райском уголке?

— Да, это маленький городок на побережье. Его скорее можно назвать посёлком или общиной. Может быть, ты знаешь, что голливудская звезда 60-х Эдвард Корнуолл, перед съёмками очередного фильма исчезал примерно на месяц из Лос-Анджелеса и его никто не мог найти?

— Да, я что-то такое слышал, — протянул Джек. — И что?

–Лет пятнадцать назад он покинул этот мир. А так как Корнуолл был чем-то обязан моему отцу, и у него не было своих детей, то я получил небольшое наследство — уютный коттедж в маленьком местечке под названием Стилл-Хейвен. Как оказалось, именно там он скрывался перед съёмками — набирался сил, отдыхал, работал над ролью. Кстати, после завершения съёмок он тоже ездил туда восстанавливаться.

— Ты там был? — заинтересованно приподнял бровь Джек.

— Да, заезжал как-то раз, давно, на пару дней, мне было интересно посмотреть на убежище знаменитого актера.

— Хорошее место?

— Я бы хотел там встретить старость, — Хаггард улыбнулся. — Представь себе — океан, сад, тишина, покой. Спокойные вечера на веранде, запах цветов и солёных волн. Людей мало, все друг друга знают, живут там из поколения в поколение, просто, без затей, обеспечивают себя сами практически всем. Интернет только на почте, в госучреждениях, и у некоторых горожан, мобильной связью почти не пользуются — жители не хотят. Я уверен, если ты отключишь свой телефон, тебя там не найдут, ты сможешь спокойно поработать над сценарием, поразмышлять о фильме, отдохнуть, восстановить силы.

— Так что, там почти нет никакой связи с внешним миром?

— В коттедже есть телефон, интернет я тоже распорядился провести — дом не далеко от почты, и его смогли подключить. Так что ты будешь иметь преимущество — ты сможешь связаться с тем, с кем захочешь, а с тобой связаться можно будет только через электронную почту, если только ты добровольно не дашь номер стационарного телефона.

— Ты говоришь, это что-то вроде рыбацкого посёлка? Там можно будет арендовать яхту?

— Этого делать не придётся — у Корнуолла была небольшая яхта. Как ты думаешь, её название? Вернее, имя?

–? — Джек приподнял бровь.

Пол широко улыбнулся и с чувством сказал:

— «Мэрилин».

— Старая гвардия была верна своим идеалам, — Джек тоже улыбнулся. — А дом? Там можно жить?

— Да, конечно. И за яхтой, и за домом присматривают. В доме я произвел некоторые работы, не нарушая общего очарования, так сказать, повысил уровень комфорта. Так что, даже такому привереде как ты, должно быть удобно. Да ты сам посмотришь, вот тебе адрес, — Пол набросал несколько слов на листке бумаги и вытащил из ящика стола ключи. — Вот, возьми. Да, а о чём ты хотел со мной поговорить?

— Видишь ли, Пол, дело необычное. Возможно, даже опасное…

— Ты меня заинтриговал, — по серьёзному тону друга Пол понял, что Джек не шутит, и ему захотелось немного снять напряжение. — Начало прямо как в заправском триллере. Ты помнишь, какие истории мы любили рассказывать друг другу в летних лагерях?

— Конечно, помню. — Джеку тоже не хотелось придавать своему рассказу излишнюю драматичность. — «В одном чёрном-чёрном городе, на чёрной-чёрной улице стоял чёрный-чёрный дом…»

Мужчины заговорщицки посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Знаешь, дружище, пожалуй, сейчас, через много лет одна из таких историй меня догнала. — Джек жестом пригласил Пола сесть в кресло напротив. — Что тебе известно о Салемских ведьмах?

— Ну, в общем, не так много… Расскажи…

— В 17 веке в Салеме разгорелся большой скандал, который со временем перерос в целое историческое явление. По навету двух молодых барышень, были обвинены в колдовстве, подвергнуты пыткам и казнены более двадцати женщин. Я не буду обсуждать сам процесс, и то, что в большинстве это были состоятельные, деловые женщины, имевшие свой бизнес — что по тем временам было дикостью. Вполне возможно, что, уничтожая представительниц этого нарождающегося класса бизнесвумен, мужчины Салема старались на корню задушить женскую инициативу, и, кстати, присвоить их богатства. Первой жертвой, с которой всё началось, и которая была первой казнена — стала негритянка по имени Титуба.

— Титуба… Имя необычное, но, как ни странно, знакомое…

— Так вот. Именно на Титубу вначале указали те самые две молоденькие девушки. Они заявили, что её призрак является им, и пытается их заставить предаться дьяволу. К сожалению для Титубы — она умела ворожить, и иногда это делала по просьбе жительниц Салема. Кроме того, при обыске, у неё нашли несколько колдовских предметов, и также, всё те же благочестивые девушки на суде дали показания, что она заставляла их принимать участие в колдовских обрядах и летала на шабаш. Как ты знаешь, когда я писал «На закате судьбы», то для книги мне потребовалось изучить факты, относящиеся к Салемской охоте на ведьм. Среди прочего я нашел описание и рисунки колдовских предметов, которые были найдены у Титубы и других женщин, обвиненных в колдовстве. Расскажу тебе только об одном, он называется «ведьмина петля». Её было очень просто изготовить: длинная верёвка, сплетённая из нескольких нитей, и немного белых гусиных или чёрных вороньих перьев — вот всё, что было нужно. Идеально — добавить волосы или кровь жертвы.

Сам ритуал прост: ведьме достаточно было сплести определённым образом из нескольких нитей верёвку, произнести нужное заклинание и назвать имя жертвы. На каждый узел ведьма слала своей жертве проклятия и в узел втыкала перо. Потом это «творение» ведьма прятала в постели жертвы и человек погибал. Снять чары с этой «ведьминой петли» мог только человек, обладающий соответствующими силами и знаниями. Но это нужно было знать и сделать быстро, иначе…

— Джек, всё это познавательно, но к чему ты мне это рассказываешь? — Пол в недоумении смотрел на друга.

— Вот что я нашел сегодня, случайно, под кроватью. Лежало с моей стороны. — Джек достал из кармана пиджака небольшой пакет и встряхнул его.

На полированную поверхность антикварного столика с лёгким шорохом выпала верёвка, сплетённая из трёх грубых нитей, с воткнутыми чёрными вороньими перьями.

— Боже, Джек, — Пол сначала отпрянул, а потом придвинулся и с интересом стал рассматривать необычный предмет. — Это оно самое?

— Судя по всему — это «ведьмина петля». — Джек взял из инкрустированного ящичка сигарету, щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся.

— У тебя в доме, под кроватью?

— Да.

— В двадцать первом веке?!

— Да.

— Но откуда?!!

— Дружище, ты провёл тщательное расследование относительно Бриджит. И некоторые факты, ставшие мне известными благодаря твоей работе, помогли мне сделать свои выводы.

— Да? Ну-ка, ну-ка…

— Твои изыскания, — Джек улыбнулся, — были направлены только на саму Бриджит?

— Да… А разве есть кто-то ещё?

— Ну, конечно, ведь вокруг Бриджит много людей. Но, есть одна фигура, которая выделяется из всех.

— Кто?

— Её служанка, её доверенное лицо — Титуба Джонс.

— Титуба… Боже, Титуба! Прямо, как та самая Титуба из сказки про Салем!

— Пол, в том-то и дело, что это не сказка. И Бриджит, и Титуба — обе родом из Салема.

— Ты думаешь, что Титуба подложила тебе под кровать эту… вещь?

— Думаю, да.

— Но зачем?

— Давай размышлять логически. Итак, во-первых, мы знаем, что Бриджит сорок два года, но она выглядит на двадцать пять. Во-вторых, люди, с которыми Бриджит тесно общается, жалуются на недомогания…

— Да, и цветы, не забудь про цветы — они вянут! — Полу особенно жаль было цветы — ведь они ни в чём не были виноваты.

— Да, и цветы, которые вянут, особенно жаль, ведь они не могут за себя постоять. — Джек с пониманием улыбнулся другу. — Далее, её мужья — один после разрыва с ней погибает, второй — уезжает из страны.

— Ты думаешь…

— Я предполагаю, Пол… — Джек сделал паузу, — я только предполагаю, что её верная и преданная служанка Титуба, с помощью магических заклинаний, забирает жизненную силу у других людей, у растений — как же мы можем забыть про цветы! — и отдаёт её любимой хозяйке. Результат превосходный — Бриджит цветёт и молодеет на глазах.

— А как ты думаешь, сама Бриджит в этом участвует?

— Не уверен, — Джек в очередной раз затянулся сигаретой. — Не могу себе представить, что Бриджит, талантливая, красивая женщина выдёргивает у вороны перья и втыкает их в верёвочный жгут.

— Да, это трудно себе представить. Но почему Титуба хотела погубить тебя?

— Я думаю, что наибольший эффект даёт жизненная сила влюбленного человека. Я люблю Бриджит, и моя любовь, моя страсть и влечение, делает мою энергию наиболее полезной и сильнодействующей.

— Боже… — в который раз за этот вечер помянул Господа Пол. — Что же теперь делать?

— Повторю, всё это — мое предположение, основанное на знании истории Салемского процесса, твоём расследовании, логических умозаключениях и наличии вот этой самой верёвки. Из всего вышеперечисленного — только верёвка с вороньими перьями факт, не требующий подтверждения. Вот она спокойно лежит у тебя на столе — одновременно нереальная, и самая что ни на есть настоящая.

— Послушай, может быть пойти и прямо спросить у Титубы…

— Что спросить? Дорогая Титуба, это правда, что ты занимаешься колдовством? — хмыкнул Джек.

— Ну, что-то в этом роде… — Пол растерянно смотрел на друга.

— Нет, я думаю, мы сделаем так: пока Бриджит не вернулась в Голливуд я уеду в Стилл-Хейвен — боюсь, что в её присутствии у меня не хватит силы воли уехать, поэтому это нужно сделать безотлагательно. Так же, я надеюсь, что расстояние между мной и Бриджит сможет ослабить их воздействие. Обрати внимание, её второй муж уехал из страны — может именно потому, что хотел быть от неё подальше?

— Может ты и прав. — Пол размышлял. — А я постараюсь выяснить его адрес и связаться с ним. Кто знает, может быть, мне повезёт, и я смогу у него узнать, почему он развелся с красивейшей женщиной Голливуда и удрал на край света. И ещё я постараюсь узнать, не является ли Титуба Джонс потомком той самой Титубы…

— Хорошо. Только, пожалуйста, будь осторожнее, не привлекай к себе внимания. Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня.

— А что будем делать с этим? — Пол кивнул в сторону «ведьминой петли».

— Это я вымочил в солёной воде, высушил на солнце и теперь положу на место. Если я прав, и это действительно дело рук Титубы, я не хочу, чтобы она поняла, что я в курсе. Не хотелось бы, что бы эта служанка-ведьма предприняла ещё какие-то шаги.

— Да, ты прав, ты прав. Что же, тогда не теряй времени, собирайся и в путь. — Пол налил коньяка в два тонких бокала. — За успех!

— За успех!

***

Санкт-Петербург, квартира Данилевских

В просторной гостиной Елены Данилевской проходило очередное собрание благотворительного дамского комитета «Цветы на школьные дворы».

Пять прекрасно одетых, элегантно причесанных и изысканно благоухающих женщин расположились на мягких диванах и креслах вокруг кофейного столика овальной формы, уставленного предметами антикварного фарфорового сервиза с цветочным рисунком пастельных тонов.

Прозрачные тонкостенные чашки не раз наполнялись ароматным кофе, хрустальные фужеры — дорогим ликером, а вот воздушные пирожные остались почти не тронутыми — дамы следили за фигурами, и лишний вес был темой их ночных кошмаров. Конечно, наедине с собой каждая из них время от времени позволяла себе немного сладкой радости — тирамису или мороженого, но при всех ни одна из них никогда не созналась бы в этом грехе.

Комитет состоял из ближайших, тщательно отобранных ещё много лет назад, подруг Елены, а она была бессменным председателем комитета со дня его образования.

Идею создания этого благотворительного кружка для избранных, сама того не подозревая, подала Нина: она отвозила и забирала из школы Элли, и однажды, когда они вернулись после уроков, няня рассказала Елене, каким унылым ей кажется школьный двор, что там не хватает цветов и красивых деревьев. И на Елену снизошло вдохновение.

Она пригласила нескольких своих подруг и предложила им организовать благотворительную акцию. Женщинам понравилось это предложение, и они поручили (точнее — не смогли отказать) Елене общее руководство процессом.

Через несколько дней Елена встретилась с директором школы, где училась Элли, и обсудила с ней план действий. Директор поддержала её предложение — ей понравилась идея украшения школьного двора цветами, кроме того, это ведь предложила одна из влиятельнейших и уважаемый матерей школы!

Елена взялась за дело с размахом. Попытки своих подруг внести предложения, или что-то обсудить, она пресекла на корню. Всем известно, что у неё самый утончённый вкус, и пусть они ей доверятся.

Елена сама изучала каталоги, советовалась с флористами и с удовольствием отдавала распоряжения подругам. Кусты ароматных роз самых разнообразных расцветок, великолепные тюльпаны, нежные петуньи образовали в тихом уголке школьного двора великолепный узор. На тропинках между ними были расставлены скамейки, где школьники могли бы отдыхать между уроками в тишине, наслаждаясь красотой цветов.

Когда все работы были закончены, и можно было подумать о торжественном открытии этого цветочного уголка, Елена решила не ограничиваться обычным школьным праздником для узкого родительского кружка. Когда с гордостью и восхищением, она смотрела на дело рук своих (ну и немножко — её никчёмных подруг), ей хотелось, чтобы об этом узнала вся широкая общественность Петербурга — и к этому она тоже приложила усилия и напрягла нужные связи. В общем — общественность узнала.

В назначенный день на лужайке перед «Цветочным уголком» собралось около двадцати человек: чиновник из администрации города, два депутата с супругами, глава Общества флористики, сама Елена Данилевская со своим мужем ученым-генетиком Альбертом Данилевским и маленькой дочерью Элли, директор школы, ведущий телевизионной программы на самом популярном городском канале, несколько репортёров из центральных СМИ, ну и, конечно, куда ж без них — остальные члены благотворительного комитета.

Взволнованная Елена, с нежным румянцем на щеках, безупречным макияжем, причёской только из салона красоты, в платье от Шанель, вела церемонию. Она предоставила слово чиновнику администрации, который сказал на камеру, что это замечательная инициатива и тот, её осуществил, достоин самых высших похвал. Елена скромно поблагодарила его.

Затем свои слова сказали депутаты и председатель Общества флористики. Все они восхищались Еленой, и её работой. Затем Элли исполнила на скрипке пьесу Моцарта, и «ленточка была разрезана».

Гости прошли по дорожкам, восторгаясь прелестными цветами, а затем перешли к изысканно сервированному столу. В общем, мероприятие прошло прекрасно, все были довольны.

На следующий день по центральному городскому каналу был показан сюжет о благотворительной акции. Елена выглядела восхитительно. Её муж и дочь также попали в кадр, и зрители с умилением смотрели на эту замечательную семью. Всем гостям было уделено внимание, ну и подруги Елены также помаячили на заднем плане.

В газетах и в интернете также вышли хвалебные отзывы с фотографиями, и Елена, сидя в своей очаровательной гостиной, с упоением их перечитывала.

Елена всегда была уважаема и известна в своём кругу, как девушка из хорошей семьи и жена знаменитого ученого, а теперь вообще стала очень популярной. Её стали приглашать в различные программы, на званые вечеринки, спрашивать её мнение в вопросах воспитания детей — ведь её дочь была такой талантливой девочкой, и никто не сомневался, что это именно её заслуга. Жизнь Елены стала намного интереснее, её фото мелькали в интернете, всё больше вечеров она проводила вне дома, и ей это нравилось.

Альберт больше не участвовал в подобных мероприятиях — работа отнимала всё его время, да и светские тусовки ему были не по душе. А Елена наслаждалась такой жизнью. На открытии «Цветочного уголка» ей удалось завязать знакомство с жёнами депутатов, и она постепенно стала входить в общество политиков.

С тех пор прошло четырнадцать лет. Благотворительная карьера Елены стремительно развивалась. Каждый год в разных школах города её комитет открывал по «Цветочному уголку».

Сегодня заседание комитета было посвящено выбору очередного объекта, где будет устроен «Цветочный уголок». Это было важно. Пятнадцатая акция, пятнадцать лет работы комитета, и перед мечтательным взором Елены вырисовывалась прекрасная перспектива — её лицо на обложке модного журнала, «Каравана сказаний», например.

Из мечтательного состояния её вывел вопрос Маши Каминской, заданный невинным, но, несколько ехидным тоном.

— Елена, дорогая, все эти годы на церемониях открытий «Цветочных уголков» играла Элли — это традиция. Как же будет теперь? Она ведь уже не сможет играть? Как жаль, Элли всегда была украшением церемоний. Мы так тебе сочувствуем, похоже, твоей звёздочке не суждено стать звездой… — И Маша улыбнулась фальшивой, сочувствующей улыбкой замороженной трески.

Елена стиснула зубы. Эта Маша Каминская! Дочь генерала Каминского, друга её отца, её заклятая подруга, ехидна, вечно делающая жалкие попытки быть лучше её, Елены Прекрасной! Ха! Можно подумать такое возможно — у этой Маши ни красоты, ни вкуса, ни воспитания. Елена улыбнулась Маше обворожительной улыбкой.

Несколько лет назад Маша попыталась устроить «бунт на корабле» — сместить Елену с поста председателя благотворительного комитета. Она считала, что работают они все, а пресса и все лавры достаются Елене. Её попытка не удалась, остальные члены комитета в количестве трех единиц, не поддержали перемены во власти. Струсили.

Вспомнив это, Елена улыбнулась Маше ещё обворожительнее. Как только Машке это могло в голову прийти — сравнить вклад Елены с их мизерными вкладиками! И, конечно, Елена осталась бессменным председателем комитета.

Больше этот вопрос не поднимался, но с тех пор, при любом удобном случае, Маша использовала возможность её уколоть. Как и теперь. Но Елена не могла допустить, чтобы последнее слово осталось за этой неухоженной, безвкусной, толстой коровой.

— Как это мило с твоей стороны, — ответила она и пододвинула поближе к Маше тарелочку с пирожными. — Но ты напрасно беспокоишься, Элли обязательно сыграет на следующей церемонии, она уже сейчас может это делать.

— О! — Маша откусила кусочек эклера и от наслаждения прикрыла глаза. — Как это замечательно! Может быть, ты попросишь Элли сыграть для нас что-нибудь? Немного классической музыки — это такое приятное дополнение к хорошему дню.

Елена на мгновение задохнулась от злости. Эта невоспитанная дрянь смеет просить, чтобы её дочь сыграла ей для улучшения пищеварения? Но Елена почувствовала в этой просьбе подвох — если она откажет, Маша будет всем рассказывать, что дочь Елены Прекрасной стала инвалидом и неудачницей, а этого нельзя допустить.

Елена приказала принести свежего кофе, и обдумывала ситуацию. Кажется, она не слышала, чтобы Элли начала заниматься, ей сняли гипс всего несколько дней назад. Но, может, она занималась в её отсутствие… В конце концов, не разучилась ведь она играть за месяц, раз она профессионал, то должна сыграть!

Нина принесла горячий кофе, и Елена попросила её позвать Элли.

— И скажи ей, чтобы взяла скрипку.

У Нины замерло сердце. Она знала, что Элли ещё не начала заниматься, прошло ещё мало времени, и девушка просто боялась прикоснуться к инструменту.

— Елена, я не уверена, что Элли дома, — постаралась найти отговорку Нина. Елена с пониманием на неё посмотрела.

Но тут встряла Маша.

— Она дома, Нина, когда я пришла я видела её, и мы так соскучились по её искусству…

Елена чуть зубами не заскрипела. «Соскучились по искусству»! Что б ты понимала в искусстве, дочь солдафона! И какой пошлый шарфик ты на себя нацепила, леопардовый рисунок уже давно не актуален, да ещё на толстой шее!

Но упасть лицом в грязь Елена не могла, у неё всё должно быть лучше всех, её трон не может быть поколеблен. Ничем. Никогда.

— Да, Нина, Элли действительно дома. Попроси её прийти к нам. Со скрипкой. — Елена сказала эту фразу своим «фирменным» тоном, который домашние называли между собой «Мы, королева английская, повелеваем».

Нине ничего не оставалось делать, как пойти выполнять распоряжение-повеление хозяйки. Она застала Элли сидящей на постели — перед ней лежал раскрытый скрипичный футляр, она протирала скрипку бархоткой.

— Элли, тебя зовёт мама. К ней пришли подруги из комитета. Она хочет, чтобы ты что-нибудь для них сыграла.

Элли ахнула. После перелома она ещё ни разу не играла, и не представляла себе, что из этого могло получиться. К тому же, страх, что её кисть снова может «сломаться», окончательно так и не прошёл. Возможно, это было главной причиной того, что Элли пока не начала заниматься. Но также Элли знала, что мама не принимает отказов. Побелев, как мел, она медленно взяла скрипку, и на подгибающихся ногах спустилась в гостиную.

В гостиной её ждали с нетерпением. Подругам Елены было интересно посмотреть на Элли, они её не видели с тех самых пор, как её сбила машина.

Да, девочка побледнела, похудела, стала совсем, как тень — ни блеска в глазах, ни улыбки. Маша решила проявить сочувствие.

— Элли, милая, мы так рады тебя видеть! Мы очень волновались за тебя. Правда, девочки? — Присутствующие дружно закивали головами. — Просто ума не приложу, как ты пережила такой кошмар. Тебе, наверное, было очень страшно попасть под колеса?

Элли судорожно сглотнула — ей вспомнились звуки, которые неимоверным усилием воли ей удавалось отгонять от себя в последнее время: женский крик, визг тормозов, тупой удар. Ей стало плохо — затошнило, и закружилась голова.

Елена заметила, что Элли побледнела ещё больше и решила не затягивать эту сцену.

— Элли, милая, сыграй для нас.

Приказ был отдан. Элли подчинилась. Как всегда.

Минуту она раздумывала, что же ей сыграть… Уж точно, сейчас не до Паганини — Элли даже подумать было страшно о виртуозных пассажах, не то, что сыграть. Нужно было что-то медленное, не такое страшное. Элли осторожно поднесла скрипку к плечу, пристроила её поудобнее под подбородком, и осторожно опустила смычок на струны.

По комнате поплыли нежные звуки «Лунного света» Дебюсси. Ля-фа, ми-фа-ми… ре-ми-ре-ляяяяя-ре, до-ре-до…

Конец ознакомительного фрагмента.