Личное дело опера Иванова

Стася Андриевская, 2023

После предательства жены, жизнь Андрея разделилась надвое: в одной её части он любящий отец-одиночка, а в другой – строгий, вечно пропадающий на службе опер Иванов. Несочетаемо! Да ещё и няни, как назло, сбегают одна за другой, не выдержав и пары месяцев в сумасшедшей семейке!Хотя нет, одна, похоже, хочет остаться… Вот только теперь сам Иванов против: новая няня слишком молода, слишком красива, слишком добра и внимательна к нему и его детям!Что это – разбитое мужское сердце больше не хочет любить?…Или интуиция бывалого опера недаром шепчет, что всё не так просто, как кажется?

Глава 3

Чпок! — смяв зелёную крышечку, палец так резко вошёл в горлышко, что кефир плеснул через край. Харламов ругнулся:

— Вот зараза! — но всё равно первым делом жадно припал к бутылке и только после того, как она опустела, потёр пятно на штанах.

— Застирай, пока не засохло, — посоветовал Андрей.

— Ничего, быстрее засохнет, быстрее отвалится, — отмахнулся Олег и вгрызся в булку. Блаженно зажмурился: — Да-а-а! Со вчерашнего обеда об этом мечтал! Чуть не сдох с голодухи! Нет, ну так-то, конечно, лучше бы борщечка с водочкой, но этого у тебя точно нет, да и мне ещё в отдел на летучку гнать.

Вид у него был потрёпанный, глаза покраснели от бессонной ночи.

— Так и не взяли? — аккуратно держа вторую бутылку подальше от своих форменных брюк, Андрей налил кефир в стакан и двинул к Олегу.

— Какой там! Он даже носа не показал, как будто чует, гад! Девки задолбались на трассе стоять — каждый хрен ведь так и норовит подснять! Особенно дальнобои. Мы с мужиками уже не выдержали, говорим, чего отлыниваете, раз такое дело и зверь не идёт, подрабатывайте на ремонт кабинета, а то, вон, участковым малину наводят, а у нас в о́перской — как в заброшке! А они ржут. Помнишь, кстати, Леночку? Ну, Гаврилову? Из секретарской? Видел бы ты её задницу в чулочках, это песня какая-то!

— На живца, значит, дёргаете? — мечтательно вздохнул Андрей. — А почему решили с этого бока заходить? Пропавшие имели отношение к девицам лёгкого поведения?

— Да нет, обычные девчонки, между собой никак не связаны. Единственное, что можно считать косвенно общим, это то, что у обеих отцы эти, как их… Бизнесмены новоявленные.

— А вот это интересно. Может, отсюда и заходить?

— Да откуда мы только не заходили уже! Проверяем уже всё подряд! Не стыкуется. Поэтому отрабатываем все версии. Ну а что делать, Андрюх? Два эпизода, это, сам понимаешь, уже на серию тянет. А нам сейчас только серийника не хватало, особенно перед этим, мать его, слётом.

— Каким слётом?

— Ну ты чего, Иванов, совсем закис тут, на участке своём? Ветеранов МВД! Круглая дата в этом году. Вас на обеспечение порядка разве не распределили ещё?

— А, это…

Да, он действительно закис. Самогонщицы, бытовые ссоры, если повезёт — велосипед у кого-нибудь украдут или даже пацаны тачку угонят покататься. А в остальном — бумажки, бумажки, бумажки… И нехилый километраж пешим ходом по участку — по всем этим самогонщикам, дебоширам и прочим. Чувствовал себя так, словно срок мотает. Уже пятый год.

— Да мы тоже, если честно, какие-то никакие, — словно услышав его мысли, вздохнул Харламов. — Топчемся на месте, топчемся… А толку? Львович кряхтит: устроите мне висяка⁴ — всех, на хрен, попру за несоответствие. А мы, веришь, и так из штанов выпрыгиваем! — Вспомнил про пятно от кефира на ляжке, потёр. — Не хватает нам тебя, Андрюх! Фарта твоего и чуйки ищейской, ох, как не хватает!

— Не трави душу, Олеж! Отчуялась, похоже, моя чуйка. Чем дальше, тем больше понимаю, что не вылезу уже с участковых. Львович мои прошения о переводе уже, похоже, даже не читает, сразу отклоняет. Да оно и понятно — куда мне в оперативку-то? Маринка вон, от рук отбивается совсем. И главное, при мне — тише воды, а как без меня, так нянька воет с неё! Так что хорошо ещё, если не придётся вообще осесть где-нибудь в кабинете, бумажки перекладывать. Дожился, блин, отличник уголовного розыска. — Отрешённо погонял по столу крышку от кефира. Усмехнулся: — Бывший.

— Ой, ну кончай, Андрюх! Опер бывшим не бывает, тебе ли не знать! А вообще, я давно говорю — жениться тебе надо. Нет, серьёзно! Не хочешь заморачиваться с отношениями, так взял бы хоть какую-нибудь разведёнку с дитём. И ей за счастье — мужика нормального отхватила, и тебе хорошо — и баба регулярная, и дети под присмотром.

— Так, короче, — обрывая больную тему, поднялся Андрей, — это всё прекрасно, но мне пора. — Сунул в папку чистых листов, пару ручек и карандаш. — Василий! — В кабинет заглянул Петров. — Останься здесь, если Машков всё-таки подойдёт, что, конечно, вряд ли, возьмёшь с него объяснения по поводу мордобоя и угроз. Только аккуратнее с ним, он ветеран Афгана, контуженный на всю голову. Будет пытаться командовать, помалкивай в ответ, не нагнетай. Я сейчас к цыганам, потом по адресам. Вернусь после обеда.

Выйдя на улицу, ударили с Олегом по рукам:

— Давай, Андрюх, не кисни! И это, я тебе теперь два по поллитра должен, — подмигнул, снова потерев кефирное пятно на штанах, — помню!

— Ты лучше в гости нарисуйся, с Маринкой воспитательную беседу проведи, крёстный, блин.

— Ну замётано! Жди на выходные.

Харламов пошёл, а Андрей задержался у подъезда опорного пункта, докуривая. Смотрел другу в спину, на его приблатнённый походняк и оперативный, согласно поставленной задаче прикид биндюжника: видавший виды спортивный костюм и кеды, и снова завидовал.

***

— Лэйла, так где Бахтыр?

— Вот только что уехал! На неделю.

На все вопросы Андрея у старшей цыганки всегда были готовы ответы: уехал, не знаю, не помню, не видела, не брала, не понимаю… А вокруг носятся дети, целые полчища детей, аж голова кругом!

Небольшой цыганский табор переехал сюда откуда-то с Кубани примерно полгода назад. Погорельцы. Жили бедно, поэтому кучно: купили старый дом в частном секторе и застроили все шесть соток участка дополнительными жилыми сараями, чем вызвали недовольство местных жителей и головняк Иванова.

Но больше всего злило, что весь этот беспредел располагался почти на границе с участком Маруновского — каких-то пару сотен метров через дорогу! Там тоже был частный сектор — живи, не хочу! Но нет, именно сюда припёрлись.

— Ты прошлый раз то же самое говорила, Лэйла! И клялась, что через неделю вернётся.

— Да? Ай, не помню, начальник!

— Значит, тогда ты за него слушай, — щёлкнул Андрей ручкой, приготовившись заполнять формуляр. — Последнее предписание вам: незаконные жилые постройки разобрать. Слышишь меня? Через неделю не уберёте, следующий раз на бульдозере приеду, ясно?

— Да где незаконные? — ловко переложила она с руки на руку орущего младенца. — Где жилые?

— А это что, по-твоему? — пнул Андрей дверь ближнего сарая, и та, заскрипев, распахнулась.

— А, так это не то, начальник! Тут никто не живёт!

— Ладно, вижу, — спокойно согласился Андрей, не подав вида, что узнал в стоящем там мотоцикле типа «мопед», тот самый, на который на прошлой неделе жаловалась одна из бабок его участка. Вернее, жаловалась-то не на сам мопед, а на соседа пацана, который с этим мопедом возится. Мол, то тарахтит с утра до вечера, то красит его прямо у неё под окном, а ей вонь и шум сквозняком в форточку тянет.

Вот по окраске-то, Андрей его и узнал: серебряный, с алыми языками пламени на бачке и обклеенной трёхкопеечными монетами раме. И вопрос был даже не столько в том, как этот расписной мопед попал к цыганам, сколько в том, откуда он взялся у того пацана и стоит ли его вообще ему возвращать. Пацан-то тот, хотя и не цыган, но тоже — тот ещё хулиган.

Как ни в чём не бывало отошёл от сарая. Протянул Лэйле предписание на подпись.

— Так я не умею писать-то, начальник! — смеясь, оскалила она белые зубы. — Это тебе надо Бахтыра дождаться! Он через неделю приедет!

— Крестик ставь! — едва сдерживаясь, рявкнул Андрей.

— Тогда на! — сунула она ему ребёнка, да так резко, что Андрей машинально взял. И замер, обалдело глядя на пунцовое от крика личико. — Где ставить, то? Тут? — положив бумажку на поднятое колено, ткнула Лэйла ручкой.

Андрей чуть склонился, чтобы глянуть, и орущий карапуз срыгнул. Щедро. Прямо на китель…

Домой мчался как угорелый. Замытое пятно стремительно высыхало, оставляя на серо-голубом сукне безобразное белёсое пятно. И Харламовское «Быстрее засохнет — быстрее отвалится» здесь вообще не работало.

Но, едва войдя в свой квартал, понял, что дома происходит конец света. Тёмка орал так, что уличные кошаны разбегались, а бабки у соседних подъездов слишком уж заискивающе и ещё издали кивали Андрею:

— Здрасти… — и, не таясь, провожали взглядами.

Дома до полного счастья оказалась, что ещё и Маринка заперлась в туалете. А Нина Тимофеевна, пунцовая и взмыленная, в предобморочном состоянии мечется по квартире и тоже орёт:

— Хватит! Хватит с меня этого дурдома!

Разобраться в этом, вот так, сходу, было не реально. Как и выманить из туалета дочку. И тем более, успокоить сына.

— Нина Тимофеевна! — пытаясь привести её в чувства, строго прикрикнул Андрей. — Что случилось?

— Что? Что?! — зачем-то потрясая своей сумкой, орала она. — А вот что! Вот что!

А Андрей пытался удержать на руках вырывающегося, юзжащего на тонкой высокой ноте сына, и ходил за ней…

Наконец с горем пополам, но выяснил, что Марина якобы подговорила Тёмку отрезать на нянькиной сумке ручки. И это само по себе оказалось трагедией. Но и это ещё не всё: орудуя ножницами, Тёмка порезал палец. И хотя там оказалась сущая царапина, от вида крови и боли он впал в панику. А паника у аутиста — это отдельная история. Истеря, он упал и ударился головой, и это ещё больше усугубило ситуацию.

Слушая няню, Андрей суетливо ощупал голову сына — на затылке действительно стремительно росла огромная шишка.

— Всё! Всё! Провалитесь вы все! Сумасшедшая семейка! — прижимая к груди покалеченную сумку, разрыдалась Нина Тимофеевна. — И расчёта мне вашего не надо! Ничего не надо! Ни видеть вас, ни слышать не хочу! Сумасшедшие! — и с силой, так что зазвенели стёкла в окнах, хлопнула входной дверью.

И Андрей остался один-на-один с восьмилетним извивающимся в панике сыном на руках, и почти одиннадцатилетней запершейся в туалете дочкой.

Успокоить Тёмку не удалось даже через полчаса. Он уже хрипел от крика, и Андрею начало казаться, что дело не в испуге, а в шишке… Черепномозговая. Легко!

— Марин, выходи! Ну давай, дочь! — перекрикивая сына, подёргал ручку на двери. — Надо с Тёмкой в больницу ехать! Выходи!

Но она даже не отозвалась, и теперь Андрею уже начало казаться, что с ней тоже что-то не так…

Метнулся в зал, опустив орущего сына на пол, вызвал «скорую» Снова попытался выманить Маринку. Не получилось, но теперь он хотя бы расслышал, как она там шмыгает носом. Понятно. Боится наказания за нянькину сумку…

— Марин, ну выходи! Я не буду ругаться, обещаю!

Бесполезно.

Вернувшись в зал, суетливо разделся до трусов, схватил из шкафа первые попавшиеся треники, и снова к туалету. Но на полпути его остановил звонок в дверь. В полной уверенности, что это «скорая» кинулся открывать… И замер, скрючившись с одной ногой в штанине.

Впрочем, с Красновой тоже было что-то не то, но сейчас Андрею было настолько не до неё, что он просто, на ходу надевая вторую штанину, оставил дверь открытой и побежал в комнату к сыну.

— Тёмыч, ну хорош уже, ну! — пытаясь взять на руки, строго увещевал он его, но Артём, похоже, даже не слышал.

— Что вы делаете! — раздалось за спиной. — Вы что не видите, что только ещё больше раздражаете его?! Сейчас же выйдите отсюда!

— Чего-о-о? — обалдело обернулся Андрей. — А вы не… — это было просто феерией происходящего дурдома. Как будто конец света всё-таки настал. — Вы не… Не… — Ну, во всяком случае, дар речи у Андрея точно пропал.

И всё же, несмотря на ударившее в голову возмущение и жгучую потребность поставить эту… Краснову на место, было в её требовательно уставленном на дверь пальце что-то такое, отчего Андрей подчинился.

Слушая истерику сына теперь уже из-за закрытой двери комнаты, оделся и снова пошёл упрашивать Марину. Она не реагировала, а вот Тёмка, хотя и не сразу, но затихал.

В итоге, подъехавшая «скорая» нашла лишь всхлипывающего после истерики мальчика с небольшим порезом на пальце и шишкой на голове, и предложила на всякий случай отвезти их в травмпункт, сделать снимок.

— Я могу съездить с вами, — вызвалась вдруг Краснова, и тут же, вспыхнув, потупилась. — Если хотите, конечно.

И Андрей вдруг понял, что с ней сегодня не так: она была похожа на что-то из разряда Леночки Гончаровой, стоящей на трассе в чулочках. С той лишь разницей, что та была на оперативной работе под прикрытием, а эта… Она что, по улицам так ходит?

Короткая обтягивающая юбка, высоченные каблуки, маечка какая-то дурацкая с глубоким вырезом. Хорошо хоть поверх всего этого был накинут удлинённый пиджак. Но и он не особо спасал — стоило Красновой сменить позу, как тут же создавалось впечатление, что под пиджаком ничего нет. Вообще. Ну, кроме тела, естественно. Голого.

А ноги стройные, «от ушей», и такие… «Так, стоп! Чёрт!» — спохватился Андрей и резко отвернулся.

— Нет, Оксана ээ… — вышибло не только отчество, но и в принципе всё, что собирался сказать. — Ээ…

— Можно просто Оксана. Если хотите, конечно!

Очнулся. Тряхнув головой, нахмурился.

— Оксана Васильевна, со мной ехать не надо, но вы не могли бы какое-то время побыть здесь? Просто, у меня там, в туалете, дочка.

— Ей плохо? — встревожилась Краснова.

— Нет. Она… она просто не хочет выходить.

— Ааа… — с тактичной понятливостью отвела Краснова взгляд, но Андрею почему-то вдруг стало неловко. — Да, конечно. Я побуду, не переживайте.

В «травме» пробыли часа три, точно. Опять летел к чертям весь запланированный на день объём работ, но, при удачном раскладе, ещё можно было бы успеть на планёрку.

Нужно было успеть!

Из автомата в фойе больницы дозвонился на опорный пункт. Дежурящий там Петров доложил, что принял две новые бытовые жалобы от населения, и что дебошир так не явился для дачи объяснений. Отправив помощника разбираться по жалобам, Андрей поспешил домой.

Дверь ему открыла дочка — уже хорошо!

— Привет! — как можно обыденнее улыбнулся он ей. — Как дела? Чем занимаешься?

— Нормально! Рисую.

— Рисуешь, это хорошо… — сняв с Тёмки сандалии, потрепал Андрей Маринку по голове, и поспешил в комнату, переодеваться.

И замер на пороге: Краснова утюжила его китель!

— Стоять! — слёту выдернул он его из-под утюга. — Ну что вы снова лезете, куда не просят?! Нельзя гладить, там пятно и… — И замер. Непонимающе повертел китель в руках. — Пятно. Вот здесь…

Краснова испуганно прижала к груди марлю, через которую утюжила:

— Так я его вывела.

— В смысле…

— Ну, в смысле, над чайником. Па́ром! Но вы не переживайте, я сначала на подвороте проверила — не линяет.

— А… — От неожиданности мысли Андрея разбежались. — Тогда ладно.

Вернул китель на гладильную доску.

— Тут немного осталось, — подхватила его Краснова. — Рукав чуть-чуть. Я сейчас!

— Да, конечно.

Взгляд упал на брюки и рубашку, которые он в суматохе швырнул, как придётся. Теперь же они, аккуратно выглаженные, висели на зацепленных за дверцу шифоньера плечиках. Стало вдруг мучительно неловко.

Глянул украдкой на Краснову, на этот её нелепый прикид — лохматую причёску, боевой раскрас и остальное: юбчонку, едва прикрывающую задницу и обтягивающую маечку. Сейчас, без пиджака, было отчётливо видно, что под майкой нет лифчика. Вторя движениям утюга, высокая грудь упруго колыхалась и…

…Сжать крепко — до испуганного от неожиданности всхлипа, до дрожащих, полуприкрытых ресниц…

Ч-ч-чёрт! Отвернулся. Выдохнул, отгоняя наваждение.

— Вот, готово!

— Спасибо, — не глядя, выхватил он китель из её рук.

— Обедать будете? Хотя, скорее, ужинать уже. Я посмотрела, там суп свежий на плите, Нина Тимофеевна, наверное, сварила. Подогреть?

— Нет, не успеваю. — Замялся. — Оксана… вы не могли бы выйти? Мне нужно переодеться.

— Да, конечно, извините! — испуганно спохватилась она.

И вот она упорхнула, а её запах остался. И он, в отличие от неё самой, был свежий, нежный и чистый, как воздух после весенней грозы. Висел в комнате, едва уловимо струился с побывавшей в её руках рубашки. И действовал на Андрея как-то… ненормально.

И только потом, уже в автобусе, он понял, что по запарке всё-таки назвал её просто Оксаной.

Хреновый знак.

Примечания

4

«Висяк» (жарг.) — нераскрытое, «повисшее» дело, преступление.