8. Невидимка
Хромированные перекладины расчерчивали пространство под прямыми углами, в зеркалах отражались лампочки искусственного белого света, в воздухе, несмотря на кондиционер и вентиляцию, стояла взвесь соленого пота и дезодоранта. Звяканье грифа об подставку, редкие возгласы поднимающих штангу мужчин, размеренные шаги женщин в облегающих костюмах на беговой дорожке, ритмичная музыка, заполняющая звуком тренажерный зал… Специальный агент Уильям Гатти заглянул внутрь из коридора, но не стал заходить — ибо он прекрасно знал, что его неуместное появление тут же привлечет ненужное внимание.
Он уже поговорил с менеджером за стойкой, ждал, пока тот выгрузит из базы и распечатает список клиентов, которые ходили в зал по утрам — как и мужья жертв, — и оказалось, что таких подавляющее большинство. Озарение посетило Уилла несколько часов назад, после того как он обсудил новости с Серретом по дороге в Балтимор.
Как можно достать ключи от квартиры, а затем вернуть на место, чтобы пропажу никто не заметил? Раздевалка в фитнес-клубе, с ненадежными ящиками, с возможностью без лишних вопросов залезть в чужие вещи.
Загвоздка была в том, что утро — самое популярное время для тренировок. Как сказал менеджер, зал пустует только по ночам — и то бывает, какой-нибудь ночной житель решит потягать железо в одиночестве…
Просто так ходить и таращиться на посетителей Уилл не хотел, ему нужно было прикрытие. Он не был похож на бодибилдера, пусть и был хорошо сложен — благодаря генетике и физической активности, помогавшей справляться с потоком непрошенных мыслей, — а в невзрачной одежде, очках и с растрепанными волосами он тут же себя выдаст.
Завтра они отправят Серрета… Кажется, он незаменим там, где надо проявить фантазию и харизму, если его причесать и нарядить в соответствующую одежду, он вполне сойдет за молодого блогера, который хочет поддерживать себя в форме.
Аллекса недооценивали из-за щуплой комплекции, но Уилл видел в нем настоящую машину для убийства — которую лишь надо регулярно кормить. Поначалу Аллекс Серрет казался ему чересчур активным, шумным, неуемным, от него фонило неутилизированной энергией, находиться рядом с ним было как стоять около готового вот-вот взорваться кипящего котла.
Потом Уилл приспособился, на удивление быстро привык, увидел в проактивности Аллекса положительные стороны… Аллекс понимал с полуслова многие вещи, которые Уилл не смел произносить вслух до недавнего времени, его дурачество было, действительно, смешным.
Доктор Лукас Гаштольд — с его проницательностью и спокойствием — и Аллекс Серрет — с извечной пантомимой на веснушчатом лице — стали первыми людьми, которых он подпустил близко.
С Гаштольдом Уилл держал дистанцию, намеренно обращался к нему «доктор Гаштольд», соблюдал субординацию терапевт-пациент. Уилл редко признавал мудрость постороннего человека, редко принимал чужое мнение, он привык к тому, что несмотря на опыт и интеллект, люди просто не были способны понять его — и дать верный совет или комментарий. С доктором Гаштольдом все было иначе: тот всегда был на шаг впереди, имел ответы на любые вопросы, ни разу не высказал ни одного оценочного суждения, был осторожен, как хищник на мягких лапках, в которых спрятаны лезвия когтей.
Доктор Гаштольд был настоящим профессионалом — и Уилл ценил превыше всего их отношения в рабочей плоскости, в том формате, в котором они были на данный момент. Уилл прекрасно знал, как действуют проекции и переносы, особенно с психиатрами, особенно у таких, как он, в глубине души изголодавшихся по приятельскому общению и дружбе.
С Серретом было просто дружить, тот был открыт, смотрел в глаза без стеснения, с улыбкой, говорил вслух порой то, что стоило держать за зубами. Он не боялся показаться нелепым или смешным, он был прямолинеен в своих симпатиях и антипатиях, нередко получая за это по лицу — в прямом и переносном смысле.
И одновременно Аллекс был наивен как дитя, часто воспринимал все буквально. Придирки Круз он всерьез объяснял ее неприязнью, Уилл же прекрасно видел, как та на него смотрит, облизываясь, как они оба в некоторой мере наслаждаются странной игрой во взаимные укусы, катаясь по полу, сцепившись, как дворовые коты.
Аллекс был клоуном — и принял роль, как маску, воплотился в ней в полной мере. Уилл иногда завидовал ему — потому что сам не знал, кто он, сомневался в любом своем качестве, считая его лишь приставшей характеристикой кого-то, чьи мысли и чувства он «подцепил» — от обилия внешних стимулов, будоражащих воображение, его рабочий инструмент.
Доктор Гаштольд утверждал, что человек не в состоянии испытать того, чего в нем нет… Однако из этого следовало и то, что жуткие видения, кровь, расчлененные трупы, вонь мертвых тел и эрекция от видений были частью него. Доктор Гаштольд утверждал, что нет ни бога, ни дьявола, нет ни черного, ни белого, ни абсолюта, ни истины — есть лишь субъективное восприятие, индивидуальная история, набор ценностей, которые мы применяем для ориентации в пространстве.
Уилл был согласен… Но сопротивлялся. Он слишком долго держал оборону, слишком долго крепость переживала осаду, силы его на исходе. Он боялся потерять остатки себя и раствориться в бездне, в безумии, в хитросплетении разрозненных образов, перемолотых в мясорубке.
Легко было перенять радость, счастье, эйфорию и покой, принять их и присвоить себе; и так непросто было признать, что мерзость этого мира есть в каждом из живущих существ, и в нем самом, в том числе.
Пока специальный агент Гатти предавался философским рассуждениям у стойки ресепшена элитного фитнес-клуба на Уайтлок-стрит, Аллекс Серрет беседовал со старшим продавцом продуктового магазина.
Полная, улыбчивая, но жесткая Мириам Хилл пожимала плечами, разглядывая фото блондинок с полными губами. Они тоже были ей на одно лицо…
— Я помню каждую, но никогда не приглядываюсь, даже не пытаюсь искать отличий, — говорила она, параллельно следя издалека за работой стажеров, как вездесущая мама-кошка. — Каждый день пара сотен человек, я бы с ума сошла, если бы обращала на них внимание!
Пока от общих сведений было мало пользы. Трафик покупателей небольшой, но постоянный, в основном — местные мажоры, реже — случайные, как Аллекс, курьеры, няни, работники сферы обслуживания, которых смутят цены и грозный вид охранника.
Ограблений за несколько лет работы мисс Хилл было всего два, причем последнее — вчера, с эпичным геройским поступком юного агента ФБР.
— Виновато сезонное обострение, — усмехнулась женщина, — у психов это как цепная реакция. Теперь даже у нас паника, все боятся серийника — как будто мы ему нужны!
— А кто ему нужен?
— А то вы сами не знаете! — округлила черные глаза Мириам Хилл. — Обеспеченные бессердечные суки в Гуччи и Живанши! Он жрет их сердца, потому что у них нет сердца, оно им не нужно!
Неужели все так просто? Зависть, злость — за их безбедное существование и красоту?
— Если так рассуждать, то убийца — женщина, — хмыкнул Аллекс.
— Почему нет? Женщины жестокие существа, агент Серрет.
Аллекс пожал плечами. Женщина, которая ненавидит женщин, сильна как тяжелоатлет, грызет ногти и недовольна своим внешним видом… Но у этой женщины мужской размер ноги, тяжелая рука, хладнокровный расчет и строгая логика.
— Сердцеед слишком большой и сильный, чтобы быть женщиной.
— Ну, значит, его обидели женщины! Или член у него не стоит!
Вот тут уже ближе к истине… Убийце не до секса — по крайней мере не до конвенционального его вида, — он слишком погружен в поедание угощения, перевоплощаясь в демона.
Уилл сказал, он должен сделать какой-то ритуал, у него есть якорь — чтобы триггернуть вход в состояние диссоциации. Заклинание, жест, маска…
Например, как у Вильгельмины Густавссон из музыкального видео про Великого Красного Дракона.
Круз права, в художественных фильмах часто показывают красивую, эстетичную, привлекательную обертку, романтизируют насилие и убийства, идеализируют антагонистов. Мисс Густавссон, со стекающими по подбородку, шее и полуобнаженной груди кляксами краски, поющая о возрождении через смерть, опасна в способности навязать величие и силу темной стороны человеческой души.
Но если бы Аллекс не был рационально мыслящим агентом ФБР, он бы визжал как девочка-подросток и бежал в первые ряды танцпола, чтобы поглядеть на красивую артистку.
Рюкзак сотрудники магазина не находили. Аллекс ничуть не расстроился, пусть и прекрасно понимал, что придется нелепо оправдываться и разводить руками за потерянную форму.
— Может, посоветуете, с кем еще поговорить, кто у вас наблюдательный? — спросил агент Серрет.
Мисс Хилл шагала вдоль стеллажей, подчиненные, замечая ее приближение, тут же переставали бездельничать и принимались за дело, Аллекс шел рядом.
— Дарио Пеше и Сара Рот, — после паузы на раздумья ответила старший продавец. — Ну и еще Сабрина Максвелл, но у нее сегодня выходной.
Все работали по графику четыре-два, по двенадцать часов плюс время на подготовку торгового зала и уборку после смены, все были дружны, подменяли друг друга при необходимости, не отказывались от дополнительной подработки, в том числе и в роли курьера, чтобы доставить тяжелые пакеты с продуктами клиентам домой.
Занимающийся раскладкой на прилавки Дарио начал рассказ с того, что всегда мечтал стать детективом, поэтому с радостью поможет следствию, чем может. Странных покупателей он не замечал, они даже не воруют, лишь по невнимательности что-нибудь забывают в корзине, или их дети тащат в карманы приглянувшиеся конфеты в ярких фантиках. Чудные есть, но все местные богачи с придурью, он уже успел привыкнуть, а вот опасных или жутких не замечал… Кассир Сара была из той категории людей, которые находят общий язык со всеми, обязательно предложат что-нибудь купить и формируют большой средний чек. Грудь и бедра у Сары были тоже большие, а талия тонкой, это благоприятно сказывалось на показателях ее продуктивности.
На доске лучших сотрудников месяца они висели в одном ряду с Диланом Вермиллионом, единственным из всех, без фото.
Аллекс спросил про Дилана у Сары, когда они вышли на задний двор во время ее перерыва.
— Он вряд ли вам будет полезен, — хохотнула она, выдыхая сигаретный дым. — Он же не разговаривает.
— Ну как же… — растерялся Аллекс. — Со мной разговаривал.
Сара разглядывала агента Серрета пристальнее, чем можно было бы разглядывать сотрудника ФБР. В зеленых глазах горел лукавый огонек, как на алеющем конце сигареты, зажатой между пальцами.
— А с нами — нет. Он нелюдимый, ему нет никакого дела до коллег, он не остается выпить пива или съесть торт по случаю чьего-нибудь дня рождения, ни разу не приходил на корпоратив — а у нас часто устраивается что-нибудь для сотрудников.
— Разве плохо, что он выбирает то, что ему комфортнее?
— Нет, не плохо… Наверное, — протянула Сара. — Я вообще забываю, что он есть. Если бы вы не спросили, я бы не вспомнила о нем.
Вот как… Знакомая ситуация — как с нелюдимостью в стиле специального агента Гатти, так и с ролью невидимки.
Аллекс в детстве настолько возненавидел равнодушие отца, что пытался привлечь внимание любым способом… В итоге это стало частью его личности, быть на виду, всегда быть громким, всегда быть главной ненавистной заботой, занозой в заднице, поводом краснеть.
Дилан не показался ему забитым или стеснительным, неспособным заявить о себе. Дилану было комфортно в тени, ему не нужно было внимание.
Закончив с опросом в магазине, агент Серрет направился в приемный кабинет к доктору Гаштольду — где они с Уиллом договорились встретиться. От дома с высокими окнами и каменными колоннами крыльца отъезжал знакомый черный автомобиль, Аллекс невольно глядел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом узкой улочки элитного квартала.
