Оттолкнуться от дна. Я тону

Тамара Фисенко

Истории из жизни наивной «чукотской» девушки, женщины, переехавшей с Крайнего Севера на Кубань, или «Язык у человека мал, но, сколько жизней он сломал…». В книге использованы фотографии и рисунки автора.

Мамы больше нет

«Мамы больше нет» — билось в висках… Что значит больше нет? Как такое могло случиться? Она мне обещала жить, как минимум до 98-и… Она мне обещала! Мы с ней планировали её день рождения через месяц. Она говорила, что устала, поэтому сделаем просто чаепитие со сладостями. Приедут все, как обычно, дети, внуки, племянники, сёстры… Как раз, слива поспеет, малина ещё будет… Как же так? Мама! Как же так?!!! Я обещала переехать к тебе жить, чтобы тебе больше не было одиноко. Я обещала забрать тебя из больницы и быть с тобой. Почему ты всегда разрушаешь мои планы? Почему никогда не слушаешь? Ну как же так, мамультик мой?

Сижу в машине. Сзади дочка в слезах. За рулём племянница Любашка, держится из последних сил. Алексей на другой машине повёз мою сестру. Едем сначала молча. Дочка работает в Краснодаре, ей надо вернуться туда сегодня. Она что-то быстро строчит в телефоне. Потом отвлекается и говорит, что останется со мной на неделю. Пытаюсь понять, что делать дальше, что-то спрашиваю… Ничего не понимаю… Задумалась, попыталась понять, что мне говорят. Слова слышу, смысл не понимаю.

Смотрю на Любашку. Она внимательно наблюдает за дорогой, вцепившись в руль обеими руками… А глаза! Полные глаза слёз! Они ручьями стекают по щекам и заливают одежду… При этом она молчит, прикусив губу. Мне так жаль её, родителей давно не стало, а теперь не стало единственного родного человека — бабушки, немножко вредной, но очень милой и всегда готовой помочь внукам…

Кое-как справились с организацией похорон. Мои девочки выбрали для моей мамочки всё самое лучшее: платье, туфельки в цвет платья… венки и корзины, живые цветы…

В день похорон все собрались в прощальном зале. Море венков и цветов. Сёстры мамы плакали и причитали… Ведь она же их всех нянчила, она была старшей. Я очень старалась не плакать, старалась контролировать себя. Это, наверное, плохо получалось… Взгляд почему-то остановился на моей сестре… Что-то в ней было не так. Я сначала не поняла что именно. Потом в толпе прошёл тихий шепоток: «Она в своём уме? Мать хоронит! Улыбается…» Я снова посмотрела на сестру. Она, действительно, смотрела в сторону гроба и…улыбалась… Может показалось? Нет. Не показалось. Смотрит на мамино лицо, на плотно прижатый подбородок, на закрытые милые уставшие мамины глаза и улыбается…

Наступило время отпевания. Приехал батюшка. Молодой такой! Припарковал свою иномарочку. Вышел из машины, в одной руке кейс, другой рукой сделал почти незаметный плавный пасс рукой. Щёлкнул центральный замок, пискнула включенная сигнализация. Зайдя в прощальный зал, отработал оплаченный ритуал. Сестра моя так была ему рада! Встретила с поклоном, семенила за ним по пятам… и всё время улыбалась… Пусть Бог меня простит! Я на время отпевания вышла из зала: я не могу смотреть на этот спектакль. Меня растили атеистом, и если я во что-то верю, то не вот в это всё…

Провожала батюшку тоже сестра, кланялась и благодарила. Благодарила и кланялась… и снова улыбалась… Улыбка не сходила с её лица всю дорогу до кладбища. Я не особо смотрела на неё, я смотрела на маму. Слёзы, слёзы, слёзы… Как больно, как горько… Ком в горле. В груди все давит, печёт. Кажется, всё это дурной сон. Сейчас проснусь и всё пройдёт… Могила, цветы… Поминальный стол в кафе. Кто-то подходит, что-то говорит. Всё повторяется… Опять слёзы… Туман… Дети предлагают попить чай… Дерганый нервный короткий сон.

Утро. Опять кладбище. Вообще не понимаю кто тут, зачем эта толпа здесь собралась? О чем-то спрашивают, а я не понимаю, не знаю что отвечать… Опять туман… Главное не плакать! Со мной мои дети, мои хорошие! И Любашка. Она теперь тоже моя.