В кожуре мин нет (сборник)

Татьяна 100 Рожева

А где есть? В плодо-овощном эпителии и в теле – плода, овоща, а тем более фрукта! И чем глубже в тело, тем больше вероятность встретить мин и минеров, то есть тех, кто ищет друг друга. Настораживающе много и тех и других – в мягких местах тела. Особенно взрывоопасны – места дислокации зерен и косточек! Ибо именно там сокрыто начало нового и хорошо забытого старого. Дерганье за хвостик – также чревато последствиями! Если предложенная истина кажется Вам неубедительной, а она кажется таковой любому минеру-любителю, имеющему личные грабли и бронебойную самоуверенность, – дерните за хвостик, ковырните эпителий или вгрызитесь в сочную мякоть! А так как Вы, натура ищущая, скорей всего, произведете все эти действия, вот Вам проверенное правило: В кожуре мин нет! Так о чем книжка? Что еще может написать почетная минерша оставшимися тремя пальцами? Понятное дело, брошюру о здоровье и инструкцию по технике безопасности! Ну, и немного о любви… В военно-фруктовом значении этого слова. Безопасного чтения!

Один оттенок желтого

Витрина с сыром длиною в жизнь. Все оттенки желтого. От белесого до желто-оранжевого. С голубоватыми прожилками и изумрудными оборками благородной плесени.

Маскирую голубую растерянность глубокомысленным выражением лица, подобающим такому выбору. Верчу, читаю, нюхаю. Написано заманчиво, пахнет съедобно. Может, этот? Или все же тот?

Холеная рука в кашемировом рукаве, не раздумывая, берет соседний кусок сыра. Мужчина. Благородная седина. Прямая спина. Погружен в себя и в пальто. Двойная защита от внешнего мира. Пахнет деньгами. У сытой жизни свой, особенный запах. Букет из хорошего парфюма и дорогих магазинов с нотками снобизма, устойчивым ароматом капитала и сладким послевкусием уверенности в завтрашнем дне.

Я открываю рот, чтобы спросить про сыр, но тут же захлопываю. Фу, как было бы неудобно! Откуда-то в нашей жизни взялись люди, которых не схватишь за рукав с вопросом: «Как сырок, жуется? К зубам не липнет?» Они словно из другого мира, эти люди… Смотрю ему вслед. Он двигается неторопливо. Это особенная неторопливость. Не та, когда спешить некуда, а другая, когда можно не суетиться, потому что все организовано и работает как дорогие часы.

Он держит одной рукой тележку, другой телефон. Разговор деловой, судя по его уверенным движениям и непроницаемому лицу, а впрочем, мои выводы это всего лишь мои выводы. Смотреть на него — удовольствие! Интересно, кто он, чем занимается, с кем живет? Иду за ним, как стружка за магнитом…

На прилавке с зеленью мы «случайно» беремся за один пакет с салатом. Он сверху, я снизу.

— Ох, простите, — произносит он машинально и отдергивает руку.

— Нет, нет, это ваш салат! — любезничаю я, привлекая внимание.

— Я возьму другой, — миролюбиво решает он.

— Возьмите лучше этот! — настаиваю я. — Он сегодняшний, а тот, что вы взяли — вчерашний!

Мужчина присматривается к цифрам на упаковке.

— Да, действительно. Спасибо.

Он кладет салат в тележку и медленно отчаливает. Так отъезжает горизонт, если к нему приближаться. Или несбыточная мечта. Неторопливо, но неизбежно. В первом слове слышится разрушительный залп «ПЛИ!», во втором — добрый совет «не бежать». Я не бегу, и даже не иду. С отвоеванным салатом в руке слежу за перемещениями мужчины в кашемировом пальто в царстве продуктов. Пошел к винам. Скрылся за стеллажами. Вынырнул. Встал в очередь в кассу. Я направляюсь туда же с сырно-салатными трофеями и новорожденной надеждой не знаю, на что… Аромат сытой жизни усиливается по мере приближения к этому мужчине. Он выкладывает на ленту транспортера покупки: сыр, зелень, салат, бутылку вина, упаковку памперсов. Мне становится еще интересней. Я тянусь прочитать килограммы на памперсах и толкаю его своей тележкой. Он оборачивается.

— Простите, — смущаюсь я.

— Вы меня преследуете? — с иронией в голосе спрашивает он.

— Да. Нет. Да…

— С какой целью?

— Не знаю. Понравились! — наглею я от смущения.

Еле заметная улыбка трогает его глаза непонятного цвета. Я записываю себе маленькую победу.

— Пойдемте, — говорит он.

— Куда?

Улыбка чуть шире. Он расплачивается картой «Americanexpressplatinum» и даже ждет меня возле кассы, но с таким видом, что был бы мой сыр хоть сантиметром толще, — не стал бы ждать.

Я следую за ним до машины. Он аккуратно устраивает пакет на заднее сиденье Мерседеса, не спеша обходит машину.

— Мне нужно заехать в пару мест, можете составить компанию. Скрасите дорогу. Я без водителя сегодня, — вспоминает он про меня.

— Ну, если недалеко и недолго… — кокетничаю я.

— Прошу! — открывает он дверь с непробиваемым выражением лица.

Запах сытой жизни в машине сгущен до сиропа. Пахнет кожаным салоном, ухоженным хозяином, дорогим парфюмом и свежими розами. На заднем сиденье — букет темно-желтых роз. Мужчина ловко садится за руль, оценивая меня быстрым безэмоциональным взглядом — нет ли опасности. Или грязи? Ему около пятидесяти. Может, чуть больше. Но возраст не выдает ничего, кроме уставших глаз.

— А меня Татьяна зовут! — начинаю я знакомство детсадовским способом.

— Очень приятно, Татьяна. Ну, рассказывайте, зачем вы за мной следили? — строго спрашивает он.

— Я не следила! Просто вы притягиваете чем-то. Я притянулась, а проанализировать не успела! — честно отвечаю я.

— Есть возможность сейчас проанализировать.

— У вас энергетика замершего вулкана. Вы производите впечатление человека, который, если захочет, может все! И еще запах от вас такой… Сытой жизни что ли, уверенности. Меня примагнитило! — анализирую я на ходу.

— Примагнитило, значит, — еле улыбается он. — Запах сытой жизни… Хм… не задумывался. Деньги у меня были всегда, это правда. Я в двадцать пять лет уже имел собственный дом, который сам купил. Не дачу-фигачу совковую, а нормальный трехэтажный дом! С ванной и отоплением! — его глаза оживают. Они редкого цвета — светло-карие, с золотистыми прожилками и четкой мишенью зрачка. — Не думал, правда, что как-то пахну при этом.

— У вас маленький ребенок?

— Двое. Год и два с половиной.

— Тяжело, наверно, в таком возрасте?

— Нормально. Жена, няни, повара, дом большой, не толкаемся. Тяжело не это… И в каком таком возрасте? Я пять раз в неделю в спортивном клубе! Я каждое утро проплываю пять километров! Моей жене двадцать четыре! О каком вы возрасте?!

Зрачки в его глазах, пожалуй, не мишени, а два затаившихся снайпера. Выстрелить может любой…

— Простите, не хотела задеть! Я имела в виду, что двое малышей это тяжело в любом возрасте. Но это не про вас, конечно!

— Задеть меня невозможно, — произносит он и замолкает, снова забывая о моем существовании.

Почему такой кайф ехать в хорошей машине? — плавно покачивает Мерседес полторы мысли в моей голове. — Дорога, дома, люди на тротуарах — вроде те же, но отношение ко всему меняется. Прохожие из похожих и родных становятся безликой массовкой, в дорогие магазины так и тянет зайти, а выбоины в асфальте раздражают — амортизаторы дорогие!

— Бесят вас наверно, дороги? — пытаюсь я наладить контакт.

— Да уж, Россия не Америка.

— Вы были в Америке?

— Жил там пять лет.

— Почему уехали?

— Надоело.

— Все-таки, вас что-то бесит! — радостно заключаю я.

— Ничего меня не бесит, — безразлично отвечает он.

— А я? Не раздражаю? — раздражаюсь я его безразличию.

— Вы? Нет. Расскажите что-нибудь. Чем вы занимаетесь? Меня, кстати, Игорь зовут.

— Очень приятно, Игорь. Последние полчаса занимаюсь тем, что пытаюсь вести с вами непринужденную беседу. Что-то не очень у меня это получается.

— Что для этого нужно?

— Не знаю… Выяснить, что вам интересно!

— Удается?

— Неа…

Эмбрион улыбки на его лице сворачивается мою сторону, отражаясь в зеркале заднего вида.

— Ну, спрашивайте, что вас интересует?

— А вы ответите на все вопросы?

— На все — нет.

— Хорошо, давайте попробуем. То, что вас ничего не бесит, я уже усвоила! Но вы в начале произнесли фразу «тяжело не это». Значит, все же, что-то тяжело для вас? Что?

— Вы подозрительно въедливы. Вы не газетная писака, часом?

— Нет! Честное пионерское!

Он смотрит в мое честное лицо взглядом опытного милиционера. С тем же выражением пропускает тетку, переходящую дорогу в неположенном месте. Смотрит на меня еще раз, пристальней.

— Знаете, я помню, мальчишкой мечтал о джинсах. Купить в совке их было негде. Они просто не продавались. Они мне снились по ночам! Такие темно-синие, с карманами, выстроченные по швам, настоящие американские джинсы! Сколько раз во сне я надевал их, умирая от счастья! Просыпался, а меня как кипятком — сон! Так обидно! Нашел фарцу, набрал денег, достал! Полгода отдавал долги! Но как сейчас помню тот день, когда я вышел в этих джинсах на улицу! Счастливей меня не было человека! Я больше никогда не был так счастлив! Никогда… Ни когда купил первую машину, ни когда купил дом на Манхэттене, ни когда женился на «мисс Мира». А пластинки! Доставали, менялись, гонялись за ними! Держишь в руках новый диск битлов и такой кайф! Невероятный! Но те джинсы, конечно, недосягаемы! Сейчас нет такого. Пропало. Захотел — купил, захотел — купил. Я уже купил все, что хотел. И то, чего не хотел. Купил потому, что у всех есть или потому, что нет ни у кого. И просто по привычке покупать. Все, что я хочу, я могу купить. Сразу! Но у меня больше нет желаний! Вот что тяжело… Понимаете?

— Понимаю. Теоретически…

Мы выезжаем на Новый Арбат. Игорь ставит машину на парковку.

— Подождете? Я буквально, пять минут. — Он роется в бардачке и извлекает конверт. — Посмотрите пока. Здесь я молодой и красивый.

В конверте фотографии.

Игорю лет тридцать. Он стоит на балконе, на уровне, наверно, двадцатого этажа — небоскребы за его спиной вровень с развевающимися волосами. Это явно Америка. В кармане бежевой рубашки — темные очки, на поясе — мобильный телефон размером с кирпич. Снимают из комнаты. Он сосредоточен, но еще не так, как сейчас.

Игорь в плаще, темных очках и белой рубашке (торчит воротничок) — на борту какого-то плавсредства. Видна лишь небольшая часть палубы. За ним серая вода, серое небо и берег с еще живыми башнями близнецами.

Игорь в красном кабриолете на парковке. Почему-то не улыбается. Откуда уверенность, что в кабриолете следует улыбаться?

Игорь в том же кабриолете, но ближе. Одна рука на коже руля, вторая на коже подголовника пассажирского сиденья. Игорь щекастый и вихрастый, но грустный. Видимо, грустный уже давно. Фон — два фрагмента коттеджей и два диковинных растения, похожих на наших сосну и плакучую иву, но не по-нашему раскормленных, словно их удобряли попкорном и поливали кока-колой.

Игорь на теннисном корте. Футболка, штаны — бермуды, кроссовки, ракетка. На лице солнце и подобие улыбки.

Главный герой следующих трех фотографий — огромный белый диван в огромной комнате. Диван влезает в фотографию лишь частями. На его правом повороте Игорь сидит, закинув ногу на колено. За головой — дерево в кадке. Он в красном пиджаке, белой рубашке, серых брюках. Галстук ярко-синим концом указывает на палец правой руки с обручальным кольцом.

На левом повороте дивана Игорь в той же позе, но в другой одежде. На стене картина «взрыв краски». Рядом — большой телевизор, музыкальный центр, букет в напольной вазе, на стекле журнального столика — пять пультов и видеокассета.

На центральной части белого дивана Игорь в джинсовом костюме, раскинул в стороны руки, показывая: «Весь этот диван — мой!»

На следующей фотографии он в шортах и футболке на фоне двухэтажного дома, словно слепленного из кубов разных размеров. Не наш дизайн — не сарай и не средневековый замок с бойницами. Ровные газоны, ровные дорожки, ровная зелень, ровные облака. И пейзаж точно не наш. Не перепутаешь.

Еще фото: Игорь за рулем белой машины на фоне коттеджей. Еще — на фоне Тадж Махала в скромных серых брюках. Еще в баре, в джинсах и кроссовках. Еще — на горнолыжном курорте. Шапку и очки держит в руке, чтобы быть опознанным.

На двух следующих фотографиях ему лет двадцать пять. Он в джинсах, с электрогитарой, поет. И за синтезатором, тоже в джинсах и тоже поет. Увлеченность, ноты, пустые бутылки.

Еще фото — снова старше — в дендрарии. Светлые брюки, полосатая футболка, сощуренный взгляд, уставший читать про баобабов.

На последней фотографии — явно Европа. Игорь идет по узкой улице, глядя в сторону и не зная, что его снимают. Аккуратная стрижка, темное пальто, уверенность. Маленькие машинки, цветы на балкончиках и окнах красивых домов с завитушками и пилястрами. Вспоминается классик: «Может быть, вся европейская культура, с ее завитками, финтифлюшками, пилястрами и проч., есть всего лишь тоска обезьяны по утраченному навсегда лесу».

Интересно, где это? На обратной стороне фотографии надпись: «Петрову от Чернова».

В лобовом стекле Мерседеса — мужик, пожирающий жадным глазом чужую машину и приближающийся Игорь.

— Ну, все! — садится он за руль. — Дело сделано. Предлагаю поужинать. Вы как?

— Вы же собирались в пару мест.

— Вопрос решился за один заход.

— А букет кому?

— Супруге. Сегодня годовщина знакомства. Для нее это важно.

— А для вас?

— Тоже. Ну, так что?

— Давайте…

По дороге я спрашиваю о фотографиях. Он подтверждает, что коттедж, сделанный из кубов разных размеров, принадлежит ему, и красный кабриолет, и даже белый диван.

— Это Америка 93–97 годов, еще небоскребов-близнецов не бабахнули, — поясняет он.

— А там одна фотография, где вы явно в Европе. Это вы где?

— Которая?

— Вы там как Плейшнер идете по цветочной улице. Случайно застигнутый фотоаппаратом.

— Этот снимок там? — удивляется он.

— Ну да…

— Это Швейцария, — подумав, отвечать ли, произносит Игорь.

— Вы и там были?

— И в Швейцарии, и в Германии, в отличие от многих, кто там был, я там, как и в США, жил, то есть имел в своей собственности квартиры, дома, машины, бизнес и т. д. Как впрочем, сейчас и в России.

— А кто такой Петров?

— Петров это моя фамилия.

— А Чернов?

— Слишком много вопросов, — остужает Игорь мой любознательный пыл.

В огромном бело-золотом ресторане мы одни. Нас встречает официант с сияющей улыбкой Робинзона, тридцать лет не видевшего живых людей. Приятно так радовать работника общепита одним своим появлением.

— У них карантин? — недоумеваю я. — Чего нет-то никого?

— Здесь безумные цены, — полноценно улыбается Игорь. — Народу всегда мало.

Безразличие, с которым Игорь заказывает, говорит о том, что самое экзотическое блюдо в меню — это я! Я стараюсь соответствовать заявленному интересу. Рассказываю то, что знают все и то, что не знает никто. И просто по привычке рассказывать. Эмбрион улыбки дозревает до почти доношенности, и мне это приятно.

К десерту мы переходим на «ты». Он предлагает отвести меня домой, и встретиться еще раз. Я соглашаюсь.

По дороге я спрашиваю о гитаре и синтезаторе на фотографиях, и он с волнением вспоминает свою битломанскую юность. В его глазах дрожат золотистые прожилки, а в голосе слышится «Мишель».

В следующую встречу мы идем в «закрытое место». Квадратный амбал, похожий на советский желтыйавтомат с газировкой преграждает мне дорогу, но Игорь кидает в него монетку: «девушка со мной» и амбал выдает порцию газированной любезности.

Я знаю здесь почти всех! Они все из телевизора! Глазеть неприлично, но очень хочется.

— Здесь только известные и богатые люди, — предупреждает Игорь. — Расслабься. Они на самом деле самые обычные. Вот этот пьет как верблюд, — одними глазами показывает он на персонаж, живущего в телевизоре по утрам. — А вон тому жена изменяет в открытую, и все об этом знают, кроме него, — кивает он на известного сериального красавца. — А за мной мужичок, только не смотри! Скоро сядет. Последние дни отгуливает.

— За что?

— Сам виноват. Не тем занес, — ухмыляется Игорь.

Он вяло пересказывает еще пару сплетен, подтверждающих истину, что ни деньги, ни известность счастья не прибавляют. Разговор возвращается к теме отсутствия желаний.

— Я был везде, где хотел побывать, я пробовал все, что хотел попробовать, я женат на самой красивой девушке, которую когда-либо видел. Я живу так, как хочу! Я не понимаю, почему я не чувствую себя счастливым!

Мне хочется помочь ему, но я не знаю как.

— Ты же не первый с этими вопросами. Кроме материального есть духовное… — выдаю я еще одну бесплатную истину.

— Это не для меня! — отрезает Игорь. — Религия, опиум для народа, а не для меня! А из светского духовного — музыка, фильмы, книги, картины — у меня все это есть.

— Почему обязательно религия? Люди занимаются духовным ростом, благотворительностью, помогают больным, бедным…

— Да ну, это все не то. Просят, я даю. Какое это имеет отношение к моему личному счастью? Никакого!

— Расскажи еще об Америке! — прошу я, чтобы свернуть с тупиковой темы.

— Да чего о ней рассказывать? С деньгами везде нормально. Купил дом, купил машины, погонял по хайвеям, поиграл в Лас-Вегасе, поплавал в океане, побегал по пляжу, разбил машину, купил другую… Расскажи лучше ты мне что-нибудь забавное. Мне нравится твоя живость.

«Да я блин живее всех живых!» — чуть не ляпаю я, но лишь делаю лицо, подобающее первому комплименту и рассказываю забавное…

Мы прощаемся как коллеги по работе, отметившие сдачу отчета или установку в офисе бесплатного автомата с газировкой.

Я жду, что Игорь возьмет меня за руку, или за колено, или хотя бы печально посмотрит в глаза, но он не делает ни первого, ни второго, ни даже третьего. Он без эмоций желает мне спокойной ночи и приглашает провести с ним еще один вечер. Я соглашаюсь уже из интереса.

В следующую встречу он в джинсах и на внедорожнике. Тоже Мерседес. На запах сытой жизни смена одежды и транспортного средства никак не влияет. Рядом с ним жизнь кажется удавшейся. На заднем сиденье — букет темно-желтых роз, размером с давно не плакавшую плакучую иву, раскормленную поп-корном.

— Это тебе, кстати, — говорит Игорь.

— Спасибо. А почему желтые?

— Они не просто желтые. Они благородно, богато желтые. Мне нравится именно этот один оттенок желтого. Моя мать любила такие розы.

Мы едем в очередное «хорошее место».

— Что расскажешь интересного? — спрашивает он.

— Да не знаю. Сегодня просидела дома. Еще бы пенсию домой приносили.

— Ну, мать, ты даешь! — взрывается бодростью Игорь. — А вот я сегодня, правда, пыжился еще вчера, был в клубе! Почти два часа бегал, насиловал тренажеры, тягал железо. Потом минут десять плавал в бассейне, уже устал, и больше не хотелось, обычно больше, потом массаж минут на сорок, потом пять минут позагорал. Выходишь на улицу и опять как в молодости — чувствуешь себя молодым, двухметровым, голубоглазым блондином. Класс! А ты про какую-то пенсию, понимаешь…

В «хорошем месте» говорим об именах. Я цитирую книжку Хигера об именах и отчествах и их влиянии на характер. Игорь что-то об этом слышал, но я пересказываю забавней.

— А что там по поводу имени Игорь и отчества Витальевич?

— Про Витальевича не вспомню, а вот про Игоря помню фразу: «мужчины, носящее это имя, словно сотканы из противоречий: они упрямы, но в то же время легко приспосабливаются к обстоятельствам, быстро сходятся и быстро расстаются, расчетливы в делах, но любят пофантазировать…»

Игорь рассматривает меня своими карими, с золотистыми прожилками глазами, подперев подбородок руками, словно чтобы не промахнуться при стрельбе.

— Красивая-я! — выстреливает он к концу вечера холостыми нежными…

Из «хорошего места» мы снова идем к хорошей машине. Игорь вдруг останавливается.

— Потрогай мою задницу! — неожиданно предлагает он.

— Ни фига себе! Камень! — с удовольствием трогаю я.

— Ты дашь моей жопе пятьдесят лет? — игриво улыбается Игорь.

— Нет, конечно! Ни за что не дам!

Он смеется. Над моим двусмысленным ответом или над своей пятидесятилетней жопой — не понятно. Я впервые вижу его смеющимся. Прощаясь, мы, наконец, целуемся. Начинаю я, но он не против. В этом поцелуе мне кажутся годы гонки за мечтами, вековая невозможность расслабиться и быть просто собой, а не лучшим…

«В этом крике жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике» — раздувает голову очередной классик.

Я уже жду смелую мужскую руку где-нибудь в хорошем месте, но Игорь отстраняется, словно вспомнив, что позволил себе лишнее.

Звонит телефон.

— Петренко! — вместо «але» произносит он и слушает трубку. — Все понял. Завтра с этим разберусь. — Спокойной ночи! Я позвоню! — так же сухо говорит он мне.

«Я тоже позвоню!» — думаю я, пока лифт тащит мое нетронутое тело «глупого пИнгвина» через этажи.

Я звоню знакомой, почти подруге, заслуженной «жене» с квартирами в Монако и Лондоне после последнего развода последнего мужа. У нее суровый подходк мужчинам: «Мужчины с часами, дешевле двухсот пятидесяти тысяч долларов — меня в принципе не интересуют». Но он, как ни странно, работает.

Объясняю ситуацию — мол, вот такой попался — за сиськи не хватает, в койку не тащит, алгоритм незнакомый, я в растерянности!

— Что ты от него хочешь? — сразу по существу спрашивает почти подруга.

— Ну… не знаю… — скромничаю я.

— На «нунезнаю» он не пойдет. В этой среде не принято заводить любовниц. Тем более, пожилых, за тридцать! — хихикает подруга. — Через пару лет он женится на «Мисс Вселенная», если у него сейчас «Мисс Мира», или на олимпийской чемпионке. По керлингу! — веселится она. — Извини, но ты не конкурент в этом смысле. Сама понимаешь.

— Понимаю… Но мне так понравилось с ним целоваться…

— Не обольщайся. Эти мужчины в сексе никакие. Они развращены вниманием настолько, что шевелиться считают ниже своего достоинства. Не царское это дело! Разлягутся и лежат, как будто ты проститутка и обязана отработать. «Давай сама, детка» — топовая фраза.

— А может, он не такой! — обижаюсь я за Игоря Витальевича Петрова.

— Проверь, если не лень, — равнодушно кидает почти подруга.

Игорь действительно звонит.

— Вот давеча ты упрекнула меня в отсутствии духовного роста! — начинает он обиженным тоном. — А ты, знаешь ли, что отсутствие в заповедях еще одной все остальные низводит до уровня демагогии?

— Какой же?

— А вот какой? Догадайся!

— Я правда не знаю! Вроде все грехи перечислены. Не укради, не убий, не возжелай жены, раба, осла ближнего, не прелюбодействуй, не сотвори себе кумира… Что еще?

— А «не лги»! Нету такой?

— Нету…

— Вот! — радуется Игорь. — «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» — есть, а «не лги» — нету! Значит, лгать можно? Можно украсть и солгать, что не крал! Убить и солгать, что не убивал! И так со всем остальным! Понимаешь? Какие глобальные недоработки в главном духовном учебнике человечества! А ты говоришь, духовное! Чушь это все! Ладно, пока…

В обед от Игоря приходит смс: «Заехал пообедать. Этот обед я посвящаю тебе!»

«Посвяти мне и обратный процесс» — неудачно шучу я в ответ.

В ужин приходит еще одно смс. Последнее: «Ты права. Не стоит тратить время на самовлюбленного эгоиста. Ты достойна лучшего. Прощай»

Я чувствую себя автоматом с газировкой, в который сунули доллар и ударили по крышке кулаком. Меня трясет от скопления газа и от непонимания произошедшего. Я вдруг вспоминаю, как Игорь Петров ответил в телефон «Петренко» и набираю в поисковике: «Петренко Игорь Витальевич».

Читаю:

«Петренко Игорь Витальевич, 60-го года рождения, уроженец Ленинградской области. В 94-98-х годах находился в федеральном розыске по запросу ГУВД Санкт-Петербурга на основании уголовного дела №……, возбужденного N-м отделом РУОП по статье 147, части 3-й УК РСФСР, мошенничество, от четырех до десяти с конфискацией. Петренко совместно с директором ТОО Черноусовым набрал кредитов у ряда фирм на общую сумму в два миллиона долларов. 20 февраля 98-го года Петренко был арестован. 16 августа освобожден под подписку о невыезде. Сейчас уголовное дело приостановлено, так как его подельник Черноусов скрывается в США…»

Переварив доллар, выдаю порцию газированной любезности с сиропом: «Можно менять дома, машины и жен и разглагольствовать о недоработках в заповедях. Не помогает. И не поможет. Счастья нет, и не будет! Не продается, она, падла, чистая совесть…»

Мой желтый сироп одного оттенка — оттенка желчи…