Ну, здравствуй, жена!

Татьяна Абалова, 2019

Природа щедро одарила лорда Ханнора и статью, и умом, и способностью творить редкие заклинания, но произошедшее несколько десятилетий назад событие низвело его до положения изгоя, запертого в родовом замке. Он стал тем, кому ни одно знатное семейство Агрида не отдаст в жены дочь, а потому никогда у него не будет первенца. Вместе с Изегером умрет и магия рода Рвущих Пространство. А все из-за пропавшего амулета, без которого заключение брака невозможно. И вот когда надежда почти иссякла, когда на исходе оказались зерна, продлевающие жизнь, случилось невообразимое – амулет вернулся… на шее незнакомки, которая теперь по законам Агрида считается Изегеру женой.

Глава 8. Дневник героя

В ногах приятно гудело. Осталось размять другие мышцы и сделать упражнение на восстановление дыхания.

Юля выбрала уединенное место, куда из замка навряд ли кто заглянет. Во всяком случае, она так думала. А что слугам делать в осеннем саду у фонтана? А стражники… Что ж, к ним Юлька уже привыкла. Как и к тем фигурам в полном рыцарском одеянии, что украшали собой и без того мрачные переходы замка. Однажды она заглянула под шлем такому рыцарю, правда, сначала постучала. Мало ли? Вдруг в этой консервной банке кто-нибудь сидит и через забрало на нее с усмешкой смотрит? Но нет. Пыль одна, хотя снаружи рыцарь блестит как мельхиоровая ложечка.

Выполняя очередное упражнение, Юля не сразу заметила, что шагах в двадцати от нее замерла весьма интересная парочка. Сам милорд и какая-то девушка.

Спутница лорда Юле сразу не понравилась. Хотя и милорд нравился не особо. Особенно сейчас, когда издалека было видно, что у него половина лица синего цвета. Но когда он поворачивался в профиль, взгляд невольно отмечал правильную, типично мужскую, форму носа и… наглую улыбку.

А девица точно не нравилась. Как-то по-собственнически она расположила руку на сгибе его локтя. И прижималась сильно. Чуть ли не висела.

«И задница у нее огромная, и вообще, больше на жабу похожа, чем на человека».

Юля прекратила прыжки.

— Чего это я? Какое мне дело, кто висит на грубияне?

Скосила глаза. Милорд уже обнимался с неизвестной «красоткой», а потом настойчиво повел ее куда-то вглубь сада.

«Развратник. Целоваться, наверное, будут где-нибудь за кустами».

Память услужливо напомнила, что губы у милорда красивые. Не пухлые, но и не узкие. Хорошо очерченные, коричневато-баклажанного оттенка, какой частенько бывает у смуглых людей. И глаза. Черные. Может быть темно-карие. Здесь поручиться Юлька не могла. Помнила, что в тот момент, когда лорд приблизил свое лицо, они светились удивлением, смешанным с насмешкой.

«Ну, здравствуй, жена!»

По спине пробежался холодок. Но не из тех, что являются реакцией на страх. Этот, скорее, шутки памяти, которая записала на извилинах Юлькиного мозга и тембр мужского голоса, и манеру говорить. Не спеша, вкрадчиво, с растяжкой гласных.

— Да что такое со мной?

Каменные русалки, что сцепились хвостами в центре фонтана, ничего не ответили. Как смотрели на нее, по-дурацки открыв рты, так и продолжали пялиться.

Ветер хлестнул по щеке прядкой, выскочившей из конского хвоста. Юля заправила ее за ухо, и тут же память подсунула картинку недавнего ужина, где квадратный верзила разлил вино на брюки. Но не о нем сейчас думала «попрыгунья». Она словно наяву видела, как колыхнулись в свете свечи длинные черные волосы, закручивающиеся непослушными пружинками, выгоревшими на концах до рыжины. И как повернулся лорд, который внимательно посмотрел, кто так нахально явился к столу.

Юля могла бы поручиться, что в тот миг, когда в глазах милорда мелькнуло узнавание, его губы беззвучно прошептали: «Ну, здравствуй, жена!». А потом эта чертова жаренная птица сорвалась с вилки и испортила момент, забрызгав все вокруг коричневым соусом.

Этот соус Юлька позже попробовала. Он был слегка мятный, с горчинкой. Курочка тогда хорошо пошла.

Русалки понимающе улыбнулись. Юля зло сузила глаза.

— Чего уставились? Он гад, гад! — она усилием воли стерла образ милорда и, не попрощавшись с каменными девами, потрусила домой.

Нечаянно поймав свое отражение в зеркале, Юля неприятно поразилась. Волосы всклочены, рубашка прилипла к вспотевшему телу, и по ней некрасиво расплылись темные пятна.

— Черт!

Перед тем как пойти помыться, Юлька прихватила чистые рубашку и штаны, которые перетащила в собственный шкаф из соседней спальни, принадлежавшей когда-то незнакомому мальчишке. Все его вещи были переложены пахучей травой, отчего сохранили свежий запах несмотря на то, что им могло быть тысячу лет.

Искупавшись в ледяной воде, Юля растерлась до красноты жестким полотенцем, больше напоминающим кусок грубой ткани, набрала в лохань свежую воду и выполоскала белье, в котором бегала по крепостной стене.

— Куда бы повесить?

Комнаты явно не предназначались для того, чтобы в них сушили одежду.

— Веревка, мне нужна веревка!

Мысль была дельной. Тогда бы Юля смогла организовать сушилку в том коридорчике, что отделял ее комнату от соседней, зацепив веревку за дверные скобы.

От идеи развесить штаны на улице Юля отказалась сразу: осенью погода переменчивая. Вот и сейчас ветер, словно злой пастух, гнал по небу отару тяжелых туч и сердито швырялся пожелтевшими листьями.

Взяв с подноса, который принесли в ее отсутствие, краюху хлеба, Юля отправилась на розыски веревки. Тогда и обнаружилось, что к спальне мальчишки примыкает еще одна, более просторная комната.

«Игровая?!» — Юля чуть не подавилась хлебом. Откашлявшись, отправила в рот последний кусок и по-деловому отряхнула руки.

— Вот это да!

У нее, у девчонки, дух захватывало от плывущих под потолком парусников, висящих на стенах стягов с гербами и гобеленов с батальными сценами. Особенно Юлю поразили выстроившиеся на полу, как на поле боя, солдатики двух разных армий. Высотой чуть ли не в две ладони, они сурово смотрели на противника, вложив в луки стрелы, вытащив мечи или навострив копья. Их командиры скакали на диких вепрях с клыками-саблями, или восседали на драконах с огромными крыльями, а некоторые уверенно натягивали узду оленей, чьи рога были столь велики, что напоминали раскидистое дерево, сбросившее листву.

Мир, живущий своей жизнью на огромном ковре с вышитыми оврагами и пролесками, был такой же фэнтезийный, как и тот, что окружал Юлю в реальности.

Налюбовавшись мальчишескими игрушками, походив среди стройных рядов воинов, Юля заметила стоящие в углу копья. Некоторые были такой длины, что запросто могли служить основой для ее сушилки, если только положить их на спинки двух стульев.

Выбрав самое удобное, которое оказалось древком для небольшого стяга, Юля осторожно потащила его в сторону коридора. И уже у самого выхода задела фрегат, стоящий на книжном шкафу. Он с грохотом рухнул на пол, подмяв под себя замок одной из игрушечных армий.

— Черт, черт, черт!

Совсем непросто оказалось выпутать пику из кучи сломанных мачт, поникших парусов и запутанных снастей. Пришлось как следует ее дернуть. Пика хоть и вылезла, но потеряла в сражении с парусником свой флажок.

Посмотрев на рухлядь, в которую превратился фрегат, Юля решила убрать его с глаз долой.

Когда она подняла пузатое брюхо корабля, который оказался тяжелее, чем она ожидала, что-то подозрительно сдвинулось внутри и с металлическим стуком ударилось о борт.

— А вдруг там пиратские сокровища?!

Заразно находиться в игровой. Поневоле становишься любопытным ребенком.

Юля присмотрела кресло, где ей было бы удобно поковыряться в корабельном нутре, но, на ее беду, она не заметила, что наступила на мачту, которая тащилась на тонкой веревке. Это привело к окончательной катастрофе.

Вставая с пола и потирая ушибленный локоть, Юля с сожалением посмотрела на обломки некогда красивого парусника.

— Конец тебе, кораблик, — прошептала Юлька. Он стал таким плоским, что теперь легко мог поместиться под шкаф, стоило лишь подпихнуть его ногой.

И никаких сокровищ в его брюхе не оказалось. Лишь небольшая книжица в кожаном переплете с металлическими углами. От удара она распахнулась, явив исписанные крупным почерком страницы.

— Дневник? Да ну? Точно! Посмотрим-посмотрим!

Юля, забыв о пике для сушилки, ждущем в кадушке мокром белье и о том, что читать чужие дневники нехорошо, забралась в пыльное кресло с ногами и открыла первую страницу.

«Стихи о героях», — прочла она и вздохнула. Корявые вирши заняли чуть ли не половину дневника. Видимо, их автором был тот самый мальчишка, чью одежду донашивала Юля.

«Мой папа герой,

Он за меня горой!

Когда я буду большой,

Тоже буду герой!»

Остальное в том же духе.

— Мда… — Юля уже хотела было сунуть дневник туда же, где нашел свою последнюю гавань кораблик, но наткнулась на интересное сообщение.

«Опыты по разрыву пространства».

— Ага. Вот сейчас мне откроются все тайны.

Но глупый мальчишка никого не собирался просвещать. Сухая констатация фактов.

«Тренировался на простынях.

Изрубил их игрушечным мечом.

Был порот».

— Я бы за стихи уже выпорола, — позлорадствовала Юля и перевернула страницу.

«Играл с дочкой кухарки в разбойников и леди.

Чувствовал себя взрослым, когда Кирста позволила поцеловать ее.

Ощутил напряжение внизу живота.

Был взволнован.

Побежал посмотреть в зеркало.

Там все опухло.

Испугался.

От страха, что так все и останется, захотелось помочиться.

Не нашел ничего лучшего, чем справить нужду в горшок с какими-то цветами.

Опухоль тут же прошла.

Успокоился.

Но чуть позже, когда (цитирую) «выращенные с таким трудом цветы болотного ягодника» завяли, был порот.

Теперь боюсь думать о дочке кухарки. Вдруг опять все начнется?»

— Боже! Какой дурак! — Юля прижала пальцы ко рту. Ее губы разъехались в улыбке.

Новое сообщение повергло в еще больший шок.

«Через месяц рассказал о своих страхах стражнику Курену.

Тот не стал смеяться.

Научил, как снимать опухоль.

Теперь пользуюсь этим часто. Как только подумаю о Кирсте».

— Черт! Сколько ему было лет?

«Опять играли в разбойников и леди.

Обнаружил, что у дочери кухарки выросли сиськи. Она сама показала. Трогал.

Было приятно. Там опять все опухло.

Рассказал о своей опухоли Кирсте. Пожаловался, что больно. И штаны вроде как стали малы.

Дочка кухарки сказала, что знает, как от нее избавиться. Видела, как мамка помогала кузнецу. Правда потом папка ее бил.

Потом кузнец бил папку.

Но не в этом суть.

Сначала мне было противно. Но потом понравилось.

Кирсте тоже.

Наверно».

— Они что, переспали?!

«Вечером кухарка пришла к моему отцу. Плакала. Он дал ей денег.

Перед сном меня выпороли.

Утром узнал, что кухарка уехала с семьей в город.

Кузнец запил.

Вывод: лучше избавляться от опухоли так, как научил стражник Курен.

Эффект тот же, но зато потом никто не бьет. Женщины зло».

Новая страница и новая история.

«Курен рассказал о природе «стояка». Так странно называется моя болезнь.

Стражник переубедил, что его метод избавления от опухоли не единственно верный.

Вечером ходили в трактир.

Впервые попробовал кремвиль.

Не могу быть до конца уверенным, что происходящее далее не было сном, но откуда я могу знать такие слова как «милорд, сунь ей»?

Теперь все болит. Но не так как прежде».

«После обеда стражник Курен пришел навестить. Посоветовал приложить бутылку со льдом. Сказал, что я герой. Далее последовала фраза, над которой до сих пор думаю.

«Забабахал трижды. Уважаю. Я так уже не могу».

Что бы это значило?»

Через страницу продолжение размышлений не мальчика, но мужа.

«Был серьезный разговор с отцом. Вызвали лекаря. Тот сказал, что ничего страшного. Назначил примочки.

Курена перевели в другую часть, а ко мне приставили занудливого дядьку. И имя у него противное. Мосе.

Теперь я все знаю о женщинах и о себе. Но рассказывал Мосе об этом скучно, сыпал научными фразами. Обещал, что года через два ко мне, как и ко всякому юному лорду, приведут опытную женщину, которая научит искусству любви.

Я согласился подождать.

Вечером нашептал над бутылкой кремвиля снотворное заклинание, убедился, что Мосе уснул, и сбежал в трактир.

Меня там признали.

Опять забабахал три раза.

В этот раз обошлось без льда и примочек.

Вот что значит опыт».

— А потом его отправили в академию.

От неожиданности Юлька взвизгнула, но увидев, что в соседнее кресло опустилась Тиль Грасси, перевела дух. Но руку с груди, где бешено колотилось сердце, все-таки не сняла.

«Пусть будет так, — Юля для верности еще и глаза закрыла. — Может быть, увидев, как я испугалась, Тень не станет меня упрекать за неприличное любопытство».

Но вслух все-таки спросила:

— Кого «его»?

— Изегера. Мужа твоего.