У ангелов нелетная погода

Татьяна Батенёва, 2010

Лариса Северцева получила очень приличный гонорар, хватило и на ноутбук для доченьки Анны, и на отдых в Турции. Мать и дочь уже в аэропорту мысленно плескались в теплом море, когда Аня отправилась в туалет и пропала… Больше недели Лариса провела между надеждой и полным отчаянием. Ее друзья отрабатывали все возможные версии, но ни одна из них не подтвердилась. Разгадка таинственного похищения оказалась ошеломительной. Только бесконечная любовь, ангелом-хранителем парящая над миром, может спасти хрупкую юную жизнь…

17 августа 2008 года, воскресенье, вечер

Лариса не помнила, как провела этот день, слоняясь по номеру, выходя на улицу, где палящее солнце било по глазам, как огонь электросварки. Она возвращалась в номер, порывалась звонить кому-нибудь, но не понимала, кому и зачем. Ложилась на кровать, укрываясь с головой покрывалом, но не могла спать, плакала, а потом, обессилев от слез, лежала, представляя себя мертвой, выпотрошенной рыбиной…

Наконец, дожив до вечера, машинально приняла душ, включила на всю мощь тихо жужжащий под потолком кондиционер и легла под скользкие простыни на широченную кровать. Она знала, что не уснет, но надо было как-то дотерпеть до утра.

Холодный ветер леденил висок, но все равно казалось, что в голове все кипит. Она вертелась на постели, не находя удобного положения и пытаясь как-то защититься от страшных картин, всплывавших в воспаленном мозгу.

Остро вспомнилось, что вот так же коротала ночи, когда маленькая Аня болела. Первый год был непростым: дочка кричала ночи напролет и успокаивалась только на руках. То ли оттого, что она всю беременность тяжело работала, особенно зимой, когда надо было сгребать кучи снега и долбить лед. То ли от непреходящего горького вкуса обиды на Сергея, который никак не отозвался на рождение малышки… Но она и сама этот год прожила словно под анестезией. Машинально делала все, что должна была, машинально готовила какую-то еду, стирала, купала дочку… И всеми силами старалась не думать о том, что будет, если она вдруг заболеет, не выдержит. Анечка заходилась криком и днем и ночью…

А Лариса винила себя в том, что ребенок не спит, плохо ест и не прибавляет в весе, как положено. Она бегала по поликлиникам, доставала какие-то дефицитные лекарства, истязала себя диетами, чтобы, не дай бог, в молоко не попало что-нибудь лишнее, чтобы дочь наконец окрепла и поправилась.

«Животик, — качала головой участковый педиатр, — вы не тревожьтесь, мамочка, у всех детей в этом возрасте с животиком проблемы». Пока наконец Лариса не нашла выдающееся светило «по животикам». Маленькая сухонькая профессорша посмотрела на листок с анализами и покачала седой головкой: «Орет? Имеет полное право! Скажите спасибо, что по потолку не бегает!» Назначенное профессоршей несложное лечение помогло. К семи месяцам Анечка выправилась, перестала кричать после кормления, довольно гулила и улыбалась, показывая два белых зубика.

«Ну, посмотри, Нателка, это же чистый ангел!» — хвасталась Лариса подруге, развернув Анечку перед купанием и любуясь розовыми ручками и ножками, завитками светлых волос. Аня совала в рот кулачок, потом, искривив мордашку и страшно покраснев, громко пукала. «Что-то ангел у вас какой-то вонючий, мамаша!» — хохотала Нателка.

Потом она отдала Аню в ясли. Спешно сдав ее с рук на руки няньке и убегая, слышала громкий плач. Иногда сама плакала за углом, так хотелось вернуться, забрать дочку и унести домой. Но делать было нечего — бывшая руководительница дипломной работы профессор Вавилова устроила ее на работу в крупное издательство. А там строго соблюдали трудовую дисциплину, опаздывать и сидеть на больничном было не принято. К тому же Ларисе пришлось продолжать и свою дворницкую карьеру, чтобы не отобрали служебную комнату.

Она вставала в пять утра, убирала свой участок, потом неслась с Аней в ясли, а к десяти уже сидела за рабочим столом в редакции. Сейчас было страшно вспоминать те два года, но тогда она, закусив губу, упрямо твердила себе: я смогу, я не сломаюсь, не дождетесь.

К кому относилось это «не дождетесь», она и сама не могла бы сказать. Но острое чувство собственной силы и невозможности отступить помнила до сих пор очень явственно.

Когда главный редактор издательства, маститый писатель Кожеватов, выхлопотал ей комнату в коммуналке и прописку, сразу стало легче. Не надо было вставать ни свет ни заря и волочить тяжелые пешню и лопату по темным зимним улицам и дворам. Правда, Лариса очень боялась знаков внимания со стороны главного редактора, который явно ей благоволил.

«Теперь начнет приставать, старый ходок! — мрачно пророчила Нателка. — Уж известно, что он слаб по женской линии. Раз облагодетельствовал, то жди подляны…»

Лариса сжималась в комок, когда секретарша главного вызывала ее: «Зайдите к Николаю Валентиновичу!» Он и впрямь пару раз нежно жал ей руку, похлопывал по плечу, но дальше дело не пошло: над головой Кожеватова сгущались тучи акционирования издательства, были какие-то неприятности со взрослым сыном — балбесом и пропойцей… А потом старого писателя и вовсе попросили с насиженного места. Его кабинет занял сухой и деловитый бизнесмен — начиналась эра коммерческой литературы.

Лариса вертелась на широкой кровати до рассвета. Вставала, пила воду, прикладывала к раскаленной голове мокрое полотенце. Но когда тяжелые занавески стало розово подсвечивать солнце, внезапно провалилась не в сон, а в какое-то странное забытье, словно рассудок отключился сам, отказался сохранять бодрствование…

Проснулась оттого, что сильно вздрогнула всем телом. Несколько секунд непонимающе осматривалась: где я, что со мной? И тут же бетонная плита навалилась на нее всей тяжестью: Аня пропала.

Посмотрела на часы: пять утра, в Москве шесть, звонить рано. Оставшиеся три часа провела на балконе, скорчившись в плетеном кресле и слушая утренние звуки просыпающегося отеля.

Подъезжали какие-то автомобили, включились автоматические поливалки на газонах, служащие мели каменные тротуары и расставляли шезлонги у бассейнов… Потом к морю на утреннее купание потянулись сторонники здорового образа жизни. Потом хорошо запахло кофе…

Воздух нагревался с каждым часом все заметнее. Курорт с его сонным, неторопливым ритмом, к которому она еще так недавно стремилась, начинал очередной день лени и ничегонеделания. А она, с пересохшим ртом и пылающими висками, холодными липкими ладонями прижимала к горлу узорчатое покрывало, в которое закуталась от озноба, и считала минуты до момента, когда можно будет позвонить в Москву.