Это всё для меня…

Татьяна Богдашкина, 2023

В книгу вошли стихи, написанные автором в разные годы, о том, что дорого и близко сердцу: о детстве, о своей малой Родине, о своих переживаниях и размышлениях, о православной вере, к которой так тянется русский человек.Содержание стихотворения, давшего название книги «Это всё для меня…» говорит о Промысле Божием, который предопределяет жизнь и судьбу каждого из нас.Большую часть книги составляют зарисовки, очерки и рассказы: «Дорогая моя провинция», серия «Любимые художники», «Из истории нашего рода», «Была война», «Дом», рассказы о детстве. «Мы жили в провинциальном городе, на окраине, в старом дедовском доме в три окна. Детство наше проходило в начале пятидесятых – время трудное послевоенное. Родители целыми днями пропадали на работе. Детский сад в ту пору для большинства оставался только мечтой, и мы с сестрой на весь день оставались под разумной и строгой опекой бабушки, на которой держался весь дом…

III. Была война (к 75-летию Великой Победы)

У обелиска

Как наяву, нам весь бой представляется,

Рвутся снаряды всё ближе и ближе.

Грохот, команды. Огонь подчиняется,

Вражеский танк ярым пламенем лижет.

Воздух горяч и свинцом наливается,

Смерть всех подряд, как косою, косила.

Ныне цветов лепестки распускаются

Там, где настигла бойцов вражья сила.

Враг отступает, и бой завершается…

Кто вы, солдаты, так мало пожившие?

Нам рассказать о себе не решаются

Головы с честью на землю сложившие.

Дней тех сражения сердца касаются,

В памяти нашей внезапно возникшие.

Строчкой имён с обелиском срастаются,

Ныне живущие, прежде погибшие.

Подвиги павших в годы военные

Не потускнеют, их жизнь повторяет.

Ваших имён позолота священная

Светлым сиянием мир озаряет.

2005 г.

Зубопротезная амбулатория

Мамочке своей посвящаю

Слепило солнце ярким блеском,

В его лучах сверкал ручей.

Была война, но гибла стужа,

Бежали девочки по лужам

Учиться на зубных врачей.

На фотографии родные лица.

Красивы, молоды, как не влюбиться?

Причёски модные, чтоб сверху валиком,

А на ногах у всех — чулки и валенки.

Зубопротезная амбулатория…

У каждой девушки своя история.

Вмешалась в юность их пора военная.

Какая жизнь была? Обыкновенная.

Они работали, учились,

Влюблялись, ссорились, мирились.

На танцы в «Хлопчик» или «Драм»,

Что жизнь без радостей и драм?

Чем отличались от сегодняшних девчонок?

Да тем, что ждали дома похоронок

И слушали сирены по ночам,

Да хлеб на карточки, по триста грамм.

И было в жизни их ну всё как есть,

Но было нечего надеть и было нечего поесть…

В их школе — госпиталь, а были классы.

Они копали рвы, окопы рыли.

Бойцам глаза и уши из пластмассы

Их тоненькие пальчики лепили.

На фотографии родные лица.

Красивы, молоды, как не влюбиться?

Вмешалась в юность их пора военная,

Какая жизнь была? Обыкновенная…

Послевоенный фокстрот

Моим родителям

Чуть колыхнулся платья нежный шёлк,

Мелькнули туфли на высоких каблуках,

Ещё мгновенье, и оркестр замолк бы —

Так в быстром танце ты была легка.

А он в матросских клёшах так высок,

Так статен, виртуозен и силён…

Неужто танец тот имел свой срок?

Да полноте, закончился ли он…

Фронтовой шофёр

В промокших валенках, по вешним лужам

И под свинцом трассирующих пуль

Прошёл войну, держа в руках натруженных

То пистолет, то заступы, то руль.

И вот Калужской области околицы

И от Маруси ясных глаз ответ.

Как сердце ни покой — не успокоится,

«Держи, дарю трофей — велосипед».

Так сотни жизней строились,

И вы одной из них достойное начало.

Как много зим и много-много лет

Вас с ним встречало и не разлучало…

Дядя Женя (новелла)

Он был очень скромен и стеснителен до болезненности. На фронт ушёл девятнадцатилетним. Их учили где-то в Свердловской области, потом перебросили на передовую.

Совсем ещё мальчику пришлось командовать отделением взрослых мужей, разных по национальности и по складу характера, в этом страшном пекле, где ночь, утро, и день — всё перемешалось, где кругом горело, разрывалось и ухало, кричало от боли и погибало…

Худенький, в солдатской каске с перепачканным копотью и окопной грязью напряжённым лицом, на котором отразилось всё сосредоточение физических и духовных сил, когда забыты страх, боль, всякое неудобство, тоска по дому, по чистому белью — по всему тому, что приходится защищать во всём этом аду, когда уже не чувствуешь своего тела, и движет тобой один порыв, в котором есть уже что-то неземное, поднимающее тебя какой-то неведомой силой над этой истерзанной, измученной, исстрадавшейся матерью-Родиной…

Так и вижу его, именно таким. Так и представляю… Он не был красив, судя по фотографии. Совсем ещё мальчик. По-юношески длинная и тонкая шея, чуть вздёрнутый нос бульбочкой, удлинённый подбородок. Да, подбородок некрасивый, кажущийся слишком длинным на худом лице.

Его ранило осколком от снаряда. Ему оторвало всю нижнюю челюсть. Отбросило в грязь, окровавленного, и уже жалкого, и маленького в своей беззащитности. И какой ужас: он умер не сразу! Какое-то малое время оставался жив. Что он чувствовал, кроме боли, которую невозможно было вытерпеть, что в последний раз мелькнуло в его сознании? У этого мальчика, который ещё ничего не видел в жизни и уже так много выстрадал. Наверное, мама, которую очень хотелось позвать на помощь и крикнуть ей и всему этому миру: «Нет, меня не убили! Этого просто не может быть!». Или он умер, так и не поняв, что убит, и в сознании только и успело вспыхнуть: «Сейчас всё пройдёт».

Когда уходил на фронт, не стерпел, дойдя до половины улицы, оглянулся на дом. У ворот стояла мать, моя бабушка, у которой от его взгляда так и полоснуло по сердцу: «Не вернётся».

Я не знала своего дядю. Меня ещё не было, когда он погиб. Но нет-нет, да и мелькнёт до боли знакомая черточка в моём сыне — Жене, и внутри что-то сладко сожмётся.

Ушёл добровольцем

70 000 ивановцев ушли на фронт добровольцами,

среди них был мой дедушка

Мой дедушка очень хотел, чтобы я сказала ему одно-единственное слово: «Дедя». Мне было около двух лет, и я упорно молчала. Заговорила сразу после его внезапной кончины, через несколько дней, «дедей» называть было уже некого.

Зато со слов бабушки и мамы я знаю, что была у дедушки Коли любимой внучкой. Нянчился он со мной, брал повсюду с собой и любил самозабвенно. В шутку напевал моей бабушке Наде арию князя из оперы Чайковского «Евгений Онегин»:

Надежда, я скрывать не стану,

Безумно я люблю Татьяну.

Мой милый дедушка, как жаль, что я тебя совсем не помню…

Я знаю, что в последние дни своей жизни он читал поэму Пушкина «Борис Годунов». Раскрытая книга так и осталась лежать на столе… Умный, добрый, интеллигентный человек. Любил цветы и классическую музыку. Дома частенько напевал арии из опер. У дедушки был очень приятный голос. А миротворец какой он был… Всех мирил. С любой бедой к нему — утешит, растолкует, успокоит, пошутит. Большой шутник был.

Построил дом, в котором прошли детство и юность его детей и внуков. Вырастил сад.

Дедушка прошёл всю войну, воевал от начала и до конца. А на фронт ушёл добровольцем.

Здоровье и телосложение имел слабое, а сильным-то каким оказался, сильным духом. Только сейчас начинаешь понимать, что значит уйти на войну добровольцем, не имея ни малейшей надежды на возвращение, оставив без своей защиты самых близких тебе людей — жену и дочь. А ведь мог бы, занимая руководящую должность, продолжать честно выполнять свою работу в тылу.

Когда мне рассказывали о том, как дедушка уходил на фронт, меня потряс один эпизод. Он попросил благословения у своей старенькой матери. Значит, будучи членом компартии, насаждавшей атеизм, он где-то в тайниках своей души всё-таки хранил твёрдую и истинную веру в Бога.

В детстве мы с моей младшей сестрёнкой часто перебирали старые открытки — наши семейные реликвии, среди них фронтовые. Непонятно почему, но мне особенно нравилась одна из них — на тонкой бумаге с блеклым рисунком и с напечатанными под ним стихами Михаила Исаковского «Ой, туманы мои, растуманы». Позднее, когда я выучилась читать и поняла, что это слова военной песни, часто мурлыкала её себе под нос:

Ой, туманы мои, растуманы,

Ой, родные поля и луга.

Уходили в поход партизаны,

Уходили в поход на врага…

На открытке почтовый штемпель — полевая почта № 1722, март 1943 года. Я знаю — это был Сталинград. Написанное дедушкиной рукой адресовано дочери моей маме: «Здравствуй, Галка. Целую тебя, а также маму. Открытку твою получил, спасибо. Живу ничего, снаряды сыпятся как горох, только крякают, аж в ушах звенит. От Жени получил открытку из г. Свердловска с дороги…»

Единственный сын моих дедушки и бабушки погиб под Ленинградом 17 июня 1944 года.