Хризолитовый огонь

Татьяна Воронцова, 2019

Чего только не увидишь и чего только не услышишь, разрешив себе жить так, как хочется, а не так, как «положено», вместе с мужчиной, которого выбрала, вопреки всем требованиям морали и соображениям здравого смысла. И на вопрос подруги: «Как же ты полюбила его, совсем не зная?» дать единственно возможный ответ: «Я видела его под пулями. Видела, как он держался во время переговоров с психопатом, за спиной которого стояли вооруженные наемники. Видела раненым, усталым, разъяренным, исполненным решимости, сгорающим от страсти… И знаешь, после всего, что я видела, мне почему-то не кажется важным отсутствие информации о его прошлом. О том, где он родился, где вырос, как учился в школе и все такое. Мне достаточно настоящего». Настоящего, в котором чудеса поджидают за каждым углом. Что же теперь? А теперь уж вовсе невероятное – путешествие по каменным катакомбам, окружающим подземное святилище могущественного древнего божества, до сокровищ которого мечтают добраться многие, очень многие…

2

Он сидит на своей неразобранной кровати, скрестив длинные ноги с тонкими лодыжками, положив руки на колени. В голубых домашних джинсах, без рубашки и без носков. По велению доктора Шадрина отопительный сезон в Новой Сосновке уже начался, и в комнате тепло, даже чересчур.

Сняв кофту, Нора присаживается рядом. Глаза Германа закрыты, губы плотно сжаты. Черные брови и ресницы кажутся еще чернее на фоне побледневшей, несмотря на остатки летнего загара, кожи лица. Что его точит? Коротко постриженные темные волосы влажно поблескивают в свете электрических ламп. Он тоже недавно принял душ, но воспользоваться феном, как всегда, поленился.

— О чем ты хотел меня попросить? — Согнутым указательным пальцем Нора легонько проводит по продолговатой впадинке его щеки. — Давай, признавайся.

Он поворачивает голову, моргает, чуть заметно морщится. И Нору, как всегда, поражает светлая зелень его глаз. Сочетание зеленых глаз и черных волос выглядит настолько необычным, что в голову закрадывается мысль: не киборг ли это?

Киборг. Инопланетянин. Эльф.

— Там было что-то… что-то еще, — шепчет он, страдальчески хмуря брови. — Я увидел это, а потом забыл. Они все время дергали меня, отвлекали. Я увидел, подумал «только бы не забыть». И забыл.

— Кто тебя отвлекал?

— Сашка и этот второй. Не помню, как его.

— Николай.

— Да, точно. Они то просили меня идти помедленнее, то напоминали о необходимости смотреть под ноги, то задавали дурацкие вопросы. Словом, вели себя как два идиота. Или как два человека, которые считают идиотом меня.

— Легавые… Как еще они могли себя вести?

— Ну, на Анзере Сашка вел себя прилично.

— Там он хлопотал не только за нас, но и за себя.

Воспоминания об этих событиях побуждают ее перевести взгляд на его правое предплечье, где темнеет неровный бугорок шрама. Отметина от пули, выпущенной одним из прихвостней Андрея Кольцова. Одним из тех, кто до сих пор числился без вести пропавшим, и только пятеро — Нора, Герман, Леонид, Аркадий и Александр — знали: его никто никогда не найдет. Наркоман в завязке Леонид Кольцов и детектив Александр Аверкиев в едином порыве разнесли ему череп из своих пистолетов, после чего тело пришлось затопить в глубокой трясине на востоке острова Анзер. И не единственное тело…

— Ладно, вернемся к тому, что ты увидел, а потом забыл. В какой момент это случилось? Где вы были тогда? Уже нашли дыру в стене и лауреата Премии Дарвина за ней или еще нет?

— Нашли, — после долгой паузы отвечает Герман. Взгляд его медленно скользит в направлении двери, и у Норы появляется нехорошее предчувствие. Там, на крючке для верхней одежды, под его непромокаемой курткой, висит на длинных ремнях комплект метательных ножей в черных кожаных ножнах. — Нора, принеси мне, пожалуйста…

— Так я и знала! А без этого никак нельзя?

— Я старался. Но у меня не получилось.

Несколько секунд она испытующе всматривается в его лицо. О, ей знакомо это выражение! Как будто он уже одной ногой в Зазеркалье. Отговорить его вряд ли удастся. Ладно. С легким вздохом Нора встает с кровати и направляется к вешалке.

Приняв у нее из рук ножны, Герман вытягивает один узкий, длинный, матово поблескивающий нож, целиком сделанный из стали, остальные откладывает в сторону. Сжимает пальцами рукоять, которая выглядит как продолжение лезвия, только не заточенное. Нора с беспокойством наблюдает за его действиями.

Как там сказал доктор Шадрин во время последней перевязки… Если тебе для твоих магических операций опять потребуется кровь, добудь ее из другого места, пожалуйста. Расковыривать раны не полезно. В доме Шульгиных, насколько она поняла, ему требовалось не просто добыть кровь, но добыть ее именно из раны, полученной на Анзере, чтобы замкнуть некую цепь. Теперь же перед ним стояла другая задача. Как он поступит?

Держа нож в левой руке, он сползает с кровати, делает два шага вперед и усаживается прямо на пол. Точно так же, как сидел на кровати: скрестив ноги на турецкий манер, выпрямив спину, расправив плечи. Легкий загар придает коже бронзовый оттенок, и вся его гибкая поджарая фигура кажется отлитой из металла, точно фигура терминатора в исполнении Роберта Патрика.

— Что мне делать? — спрашивает Нора, присаживаясь рядом на корточки. — Чем тебе помочь?

— Разговаривай со мной, — просит он так тихо, что она едва разбирает слова. — Чтобы я нашел дорогу назад. Просто разговаривай.

— Герман, ты меня пугаешь.

— Не бойся. Я знаю что делаю.

На миг задержав дыхание, он рассекает себе руку повыше запястья и осторожно опускает нож на пол. Порез моментально наливается кровью. Пальцами левой руки Герман подхватывает кровавую струйку, размазывает кровь по щекам, по губам… смачивает сомкнутые веки… потом замирает, держа правую руку на уровне груди, и отправляется в свое путешествие.

Теперь он дышит глубоко и ровно. На верхней губе и на висках поблескивают крошечные капельки пота.

Минута. Еще минута.

— Что ты видишь? — нарушает молчание Нора.

Облизнув окровавленные губы, он начинает свой рассказ. Говорит неразборчиво, как человек, бредящий на фоне высокой температуры:

— Вода… мокрые стены, мокрый потолок… под ногами ручей, дна не видно. — Пауза. — Впереди поворот… сворачиваем направо, проходим под сливом… остатки воды пущены по желобу… на одном из перекрытий петроглифы или, может, полустертая надпись, прочитать которую уже нельзя. — Дыхание его учащается, голос начинает звучать чуть тверже. — Двигаемся дальше… прямо перед нами сталагнаты, много… Николай ругается, он ударился головой, но, кажется, не очень сильно… дальше, дальше… свод канала отражается в воде… очень скользко.

Герман поднимает руку к лицу, буквально утыкается носом в порез, из которого все еще сочится кровь. Кашляет. Крепко зажмурив глаза, бормочет не то заклинание, не то молитву. Бормочет долго, монотонно. Снова кашляет.

— Ну? — взволнованно спрашивает Нора. Ей хочется прикоснуться к нему, погладить, обнять, но она не знает, поможет ему это или помешает. — Где ты сейчас?

— На месте. — Отдышавшись, Герман продолжает свой отчет. — Здесь он оступился и схватился за стену, чтобы удержаться на ногах.

— Кто оступился? Кто? Тот человек? Который теперь мертв?

— Да. Он схватился за стену, но камень провалился в пустоту… в тоннель по другую сторону стены.

— Что было дальше?

— Точно сказать не могу. Стена обрушилась. Но не сразу. Грохот камней испугал его, он закричал, упал, снова начал хвататься за стену и расширил дыру. А потом… потом… потом он полез туда. Я не знаю зачем. Или знаю?..

Герман умолкает. Лицо его еще больше бледнеет, обретая сходство с алебастровой маской, перемазанной кровью. На виске пульсирует тонкая голубая жилка.

Сидя рядом, Нора пытается представить, что он видит сейчас. Бугристые закругленные стены узкого канала. Медленно разрушающиеся своды. Застоявшийся воздух, хлюпающая под ногами вода. Полусгнившие деревянные подпорки и неровные серые «заплатки» цементного раствора — следы неравной борьбы реставраторов с энтропией. Что еще? Не видит, но чувствует. Александр назвал его восприятие сверхчувственным. Что же он сверх-чувствует?

— Стена обрушилась, когда он был с другой стороны, — продолжает Герман, теперь с открытыми глазами. Да, он открыл глаза, но не похоже, что вернулся. — Судя по его состоянию, он сражался с камнями довольно долго, вместо того, чтобы поискать другой выход. Не знаю, удалось ему в конце концов раскачать и вытолкнуть несколько небольших валунов или крупные сразу легли таким образом, что между ними остались просветы, в любом случае просветы или дыры там имелись, в одну из них мы светили фонарем.

— Светили фонарем, — повторяет Нора. — Так. Хорошо. Наверное, тогда ты и увидел что-то. Что-то важное, что-то интересное. Давай, Герман, постарайся. Ты сейчас на месте. Оглянись по сторонам. Найди эту вещь.

Вещь…

Господи боже, ведь это может быть что угодно.

— Смотри, Герман. Смотри, дорогой. Ну?

Широко раскрытые зеленые глаза — глаза медиума. Каменное напряжение мышц, блеск мокрого от пота лица. Кровавые разводы на щеках и подбородке. Еще немного, и эта проклятая ускользающая деталь сведет его с ума.

— О чем ты думал тогда? Мысли какие-нибудь возникали?

— Я думал о том, что человек, угодивший в такую ловушку, наверняка постарается как-нибудь обозначить свое местоположение, выбросить наружу, то есть, в канал, по которому пришел, носовой платок хотя бы… или другой предмет. В любую из имеющихся дыр можно было с легкостью просунуть руку. Я сделал шаг назад и осмотрел нижнюю часть стены. Под всеми тремя дырами. И под одной дырой, на выступе, что-то блеснуло. Что-то маленькое, похожее на…

— Часы? Браслет?

–…кольцо. — Герман поворачивает голову, и Нора видит, что взгляд у него уже ясный, осмысленный. — Больше всего это было похоже на кольцо. Спасибо, дорогая. — Он позволяет себя обнять, но сам сидит неподвижно. — Думаю, надо позвонить Сашке.

— Герман, ты весь дрожишь.

— Это пройдет. Надо позвонить Сашке и рассказать про кольцо.

— Зачем оно теперь? Когда владелец найден.

— Хочу на него посмотреть. Кто носит кольца? Я про мужчин.

Его с ног до головы сотрясает дрожь, слышно даже, как постукивают зубы. Нора успокаивающе поглаживает его по голове, перебирает короткие темные волосы на затылке.

— Многие мужчины носят. Женатые.

— Это не обручальное кольцо.

— А какое? Печатка?

— Не знаю.

— Не знаешь какое, но знаешь, что не обручальное.

— Точно.

Выпустив его из объятий, Нора встает. Подходит к спинке кровати, через которую перекинута плотная клетчатая рубашка. Надо его одеть, весь дрожит… понятно, что это нервное, но все равно надо одеть… и заставить принять горячий душ. Черт, какое заставить? Уговорить! В его случае работает только это. Запах Германа сопровождает ее, как будто они продолжают обниматься. И это не парфюм, это собственный его запах плюс немного морской воды и хвойного леса. Немного Соловков.

Александр, как всегда, почти сразу отвечает на звонок и сперва дает Герману высказаться, потом начинает задавать вопросы. Герман говорит внятно, убедительно, и слушая его, Нора восхищается его способностью с головой уходить в решение очередной задачи, отдавать себя этому целиком и полностью.

Они хорошо понимают друг друга — сорокалетний детектив ничем не примечательной наружности, похожий на хронического неудачника, убежденного холостяка (между тем Норе уже известно, что у него есть жена и сын) и двадцатисемилетний архитектор-дизайнер с внешностью укуренной кинозвезды. Не сказать, что очень доверяют, но понимают хорошо.

— Он сказал, работы в канале начнутся завтра в девять утра, — говорит Герман, откладывая в сторону смартфон. — Так что придется нам встать пораньше, чтобы опередить эту команду бульдозеристов.

Нора опускает голову, пряча улыбку. Бульдозеристов… Но известие о предстоящем раннем подъеме ее совсем не радует.

— Ты собираешься лезть туда вместе с ним? Герман, ради бога, пусть возьмет Николая. Оба живут в поселке, знают где искать, что искать, и прекрасно справятся без тебя.

— Наверное, справятся. — Он сидит на полу, поджав под себя одну ногу, согнув в колене другую, и смотрит на Нору снизу вверх, наощупь вытягивая из пачки сигарету. Изломанность этой позы делает его еще более хрупким с виду, чем всегда. — Но я хочу пойти туда, понимаешь? Хочу быть первым, кто возьмет в руки кольцо.

— Ты же не психометрист. Сам говорил.

— Да. В смысле нет. — Он улыбается, щелкает зажигалкой. Нора подставляет ему пепельницу. — Не психометрист. Но все равно хочу первым осмотреть его, когда найду.

Не если найду, а когда найду.

— В том, что ты сам найдешь кольцо, у тебя сомнений нет. А в том, что его без тебя найдут Александр и Николай…

— Есть сомнения, да. Ты угадала. К тому же я вовсе не уверен, что Николай согласится лезть туда опять вместе с Сашкой, да еще за кольцом, о котором я вспомнил в трансе. — Слегка усмехнувшись, Герман стряхивает пепел с кончика горящей сигареты и глубоко затягивается, щуря уголки глаз. — А допустить, чтобы Сашка полез один, я не могу. Там есть места, где нужно помогать друг другу.

— Тот парень полез один. Который погиб.

— Вот именно. Знал, не мог не знать, что это опасно, что это запрещено, и все равно полез. Зачем? Искал место встречи двух лабиринтов?

— Прямо детективная история какая-то получается.

— Ладно, — говорит Герман, зевая. — Пойду-ка я умоюсь. — И, смяв окурок в пепельнице, начинает подниматься на ноги. Это удается ему не с первой попытки. — Проклятье! Как меня приплющило! Нет-нет, дорогая, не надо… я сам.

Полчаса спустя они уже лежат, обнявшись, на кровати, которая вообще-то считается кроватью Норы, но частенько случается так, что после всех приятных забав Герман закрывает на минуточку глаза и открывает их только утром. Тяжелая рука Германа — Нора не раз убеждалась в том, что его эльфийская хрупкость обманчива, — лежит на ее груди, шею обдает горячее дыхание. Под розовым пуховым одеялом уютно, как в гнезде. С улицы через открытую форточку доносится уханье сов, и больше — ни звука.

— До сих пор не пойму, — вполголоса говорит Нора, лежа с открытыми глазами в кромешной темноте, — что на меня нашло. Путаюсь с мальчишкой. Десять лет разницы! Это что, нереализованный материнский инстинкт?

— Так реализуй его, если это тебя успокоит, — фыркает Герман.

— Что?

— Хочешь, я сделаю тебе ребеночка? — предлагает он невинно, и лишь слабое подрагивание его худого мускулистого плеча выдает сдерживаемый смех.

— Герман! Не говори ерунды!

— Не хочешь? Значит, материнский инстинкт здесь ни при чем.

— А тебя что заставляет путаться с женщиной, которая…

–…мне в матери годится? Полагаю, моя инфантильность. Я угадал?

— Это напрашивается само собой.

— Старина Фрейд в гробу перевернулся.

— Фу! С тобой невозможно разговаривать.

— Тогда давай трахаться и спать. У меня завтра ранний подъем.

— Нахал мальчишка, — лицемерно негодует Нора. — Нахал!

И совы за окном подтверждают: угу!.. угу!..

Герман еще раз внимательно осмотрел кольцо и аккуратно положил на маленький целлофановый пакетик, из которого перед этим его достал. Поднял глаза на сидящего напротив Александра.

— Похоже на масонскую печатку.

— Да. Только символы не масонские.

— Я заметил.

И оба вновь уставились на кольцо. Или, правильнее сказать, перстень-печатку.

— Это золото? — спросила Нора, воспользовавшись паузой.

— Да, — кивнул Герман. — Высшей пробы.

Они сидели за столиком в «Кают-компании», популярном кафе-баре неподалеку от кремля. Обеденное время еще не наступило, поэтому народу было немного. Перед Германом и Александром остывал черный кофе, Нора пила чай со смородиновым листом.

— Кому-нибудь из вас эти символы знакомы? — поинтересовался Александр.

Нора отрицательно покачала головой.

— Я бы поставил на кельтику, — подумав, ответил Герман. — Ты заберешь эту штуку, да? Можно я ее сфотографирую?

— Конечно.

Пока он делал снимки фотоаппаратом, встроенным в смартфон, Александр хмурился на свою чашку и тяжело вздыхал. Вид у него был усталый и удрученный.

— Надеюсь, они заделали эту дыру, — обратилась к нему Нора, чтобы отвлечь от мрачных мыслей. — Спасатели или как их правильно называть… Заделали? После того, как унесли тело.

— Руководитель Археологической экспедиции САФУ^[5] попросил пока оставить все как есть. На ближайшие две-три недели.

Герман оторвался от своего занятия и тихонько хмыкнул.

— Нет! — повысил голос Александр. — Даже думать не смей.

— О чем?

— О том, как бы засунуть туда свой длинный любопытный нос.

Скорчив гримасу, тот повернул печатку на столе и щелкнул еще разок своим девайсом.

— Герман, — сурово промолвил Александр, глядя на него из-под сведенных бровей.

— Мм?..

Смена ракурса. Щелчок.

— Ты должен пообещать мне…

— Я ничего тебе не должен. Ничего, кроме участия в отдельных твоих делах, которые попахивают чертовщиной.

Герман выпрямился и убрал смартфон в задний карман джинсов. Оглянулся, кивком подозвал официантку.

— Еще кофе на всех, пожалуйста. Нора, тебе чай? Два кофе и один чай. И пирог. С чем пирог сегодня? С морошкой? Отлично.

— А что вам попахивает чертовщиной в текущем деле? — удивилась Нора, глядя поочередно то на Германа, то на Александра. — Даже если погибший парень знал о существовании второй системы каналов и специально ее искал, что в этом странного? Да, он повел себя как дурак. Спустился под землю в одиночку, никого не предупредив. Но все равно я не вижу в этом ничего сверхъестественного.

— Он прибыл на остров один, — сказал, помолчав, Александр. — Поселился в самой скромной гостинице. С другими постояльцами не общался, экскурсии не заказывал, транспортные средства напрокат не брал.

— Вы осмотрели его номер? — спросил Герман. — Что нашли, кроме носков и трусов? Смартфон? Планшет? Ноутбук?

Александр покачал головой.

— Ничего.

— Паспорт?

— Да. Личность его установлена, но никаких намеков на причины его появления здесь и тем более на желание прогуляться по монастырским подземельям пока нет.

— Пока?

— Мы работаем над этим.

— Ясно.

— Быть может, он просто мизантроп, — не отступалась Нора. — Вам это в голову не приходило, господа сыщики?

— Мизантроп… — задумчиво протянул Александр. — А на электронные гаджеты у него аллергия.

— Откуда он? — продолжал расспрашивать Герман. — Из Москвы? Из Питера?

— Из Москвы. Как ты догадался?

— Аркадий видел его. И рассказал, как он был одет. Брендовые шмотки, вплоть до нижнего белья. Отсутствие представления об опасностях, с которыми можно столкнуться в каналах. Из того, что имело смысл взять с собой на дело, у него был только фонарь. Не самый подходящий.

— И перочинный нож.

— Угу. Чем он зарабатывал себе на жизнь?

— Преподавал философию и социологию в одном из столичных университетов. Кандидат философских наук.

— Ч-черт. И почему я не удивлен?

Между тем прибыли пироги с морошкой, а с ними чай для Норы и кофе для мужчин. Покончив с пирогом, Герман закурил сигарету — ему нравилось курить и пить маленькими глотками горячий черный кофе без сахара — и после некоторых раздумий заговорил. Медленно, словно тянул из глубин памяти невод с мыслями, которые еще предстояло облечь в слова.

— Кельтика, да. Причем скорее Ирландия, чем Шотландия. Постарайтесь выяснить, интересовался ли наш покойник этой темой. Может, кто-нибудь что-нибудь вспомнит. Родственники или друзья.

— Ладно, — отозвался Александр. — Но я не хочу во время работы постоянно думать о том, трудишься ли ты как примерный мальчик над чертежами или шастаешь по каналам в поисках того, что привело туда нашего покойника. Не повторяй его подвиг, Герман, очень тебя прошу. Кстати, почему Ирландия?

— Взгляни на то, что идет в обе стороны от центрального узора. По всей окружности.

— Похоже на плетенку.

— Да. Обрати внимание на ее узлы. Вообще плетенки украшают многие артефакты, найденные в Ирландии и Шотландии, но такие узлы характерны именно для Ирландии.

— Спасибо за информацию, — произнес Александр уже совсем другим тоном. И посмотрел на него с нескрываемым уважением. — А что можешь сказать про центральный узор?

— Я видел похожие… или даже точно такие. Но хочу сначала убедиться, потом об этом говорить. Дай мне время до вечера, ладно? Я примерно представляю где искать. Как только найду, сразу же позвоню. Или напишу.

— Договорились.

После этого они принялись с жаром обсуждать лодочные моторы, и Нора перестала слушать, задумавшись о своем.

От нее не ускользнуло, что Герман так и не пообещал Александру воздержаться от самостоятельного осмотра подземелий. И еще ей вспомнились слова, произнесенные им накануне вечером: «…он сражался с камнями довольно долго, вместо того, чтобы поискать другой выход».

Поискать другой выход.

Черт бы побрал этих археологов! Неужели они не понимают, что оставлять лаз открытым на две или три недели значит искушать всех дерзких, самоуверенных, безрассудных, рисковых… короче, таких проклятых дураков, как Герман и Леонид!

Сидя на библиотечном диване — том самом, где месяц назад Нора сходила с ума от беспокойства за Германа, помчавшегося на Дамбу выручать Мышку Леську, захваченную наемниками Кольцова-старшего, — Леонид и его новая подруга грызут соленые орешки из общего пакета и с ленивым любопытством разглядывают фотографию на экране ноутбука, который Герман оставил открытым на журнальном столике. Они сидят вплотную друг к другу, расслабленные и умиротворенные. На шее Леонида багровеет след страстного поцелуя-укуса. Руки у Марго уже не дрожат.

На фотографии, как сообщил им пять минут назад Герман, квадратная панель северного креста из Ахенни. Панель с изображением четырех человеческих фигур, образующих свастику. Руки и ноги всех четверых причудливо переплетены, головы упираются в углы квадрата. На печатке Андрея Калягина (так звали человека, погибшего в гидросистеме монастыря) лица у человечков отсутствуют, слишком малы размеры, а тут четко видны одинаковые профили с прямыми носами, высокими лбами и зачесанными назад волнами волос.

Похожие изображения, добавляет Герман, закончив телефонный разговор с Александром, имеются также на крестах из Келлса, Тихилли, Клонмакнойса и Олд-Килкуллена.

— И как только тебе удается запоминать все эти названия, — качает головой Марго.

— Лучше спроси, как ему удается их выговаривать, — вздыхает Нора. И обращается к Герману. — Там, где ты это нашел, есть подсказка, что оно означает?

— Есть мнение, что переплетенные таким образом фигуры — символ единства и взаимозависимости человеческого рода. Только я пока не знаю, чем это может нам помочь.

— Помочь? — озадаченно переспрашивает Леонид. — Намекни, дитя мое, помощь в деле какого рода тебе сейчас требуется? Ты хочешь посетить подземный чертог Владыки Вод или на пару с нашей ищейкой перетряхнуть грязное белье покойного Калягина?

— Что за Владыка Вод? — От удивления Марго даже забывает об орешках, рука ее повисает в воздухе на полпути к пакету. — Ты это сам придумал?

Леонид поворачивает голову, и несколько мгновений они сидят неподвижно, лицом к лицу, и смотрят друг другу в глаза, как влюбленные школьники. Девушка выглядит потрясающе. Овальное лицо с тонкими чертами, большие голубые глаза и россыпь крошечных бледных веснушек на чистой коже делают ее настоящей красавицей, несмотря на пошатнувшееся здоровье.

Поцеловав ее в кончик носа, Леонид отвечает без тени улыбки:

— Я всего лишь озвучил очевидное. Что ты знаешь о здешних водах?

— Они темные и холодные.

— Ладно, остальное я тебе потом расскажу. А сейчас просто поверь, что у них не может не быть Владыки. Его присутствие ощущаешь, даже принимая душ.

— Ох, Ленька…

— Я немного крейзи, да?

— Ты очень много крейзи. — Длинные бледные пальцы Марго скользят по его щеке. — И я дико счастлива, что встретила тебя здесь.

— Так, отставить романтику, — ворчит Герман, искоса поглядывая на них, впрочем, с нескрываемым одобрением. — Мы здесь важные вопросы обсуждаем.

— Точно, — соглашается Леонид. — Я задал тебе вопрос. Не слышу ответа.

— Я хочу посетить подземный чертог Владыки Вод. Но вместе с тем мне любопытно, кой черт понес туда покойного Калягина. Одно не исключает другое.

Чуть слышно вздохнув, Марго выныривает из омута королевских глаз и окидывает взглядом простертую в кресле фигуру Германа. С явной симпатией, хотя и с опаской. Герман ей нравится, но она интуитивно чувствует, что он «не такой как все». Эта инаковость непостижимым образом проявляется даже в самых простых, самых будничных его жестах. Окутывает призрачным облаком. Аура? Нет, нужно другое слово.

— Ты увидишь этот чертог и поймешь, кой черт понес туда Калягина. Разве нет?

— Не обязательно, — качает головой Герман.

Откинувшись на спинку кресла, вытянув ноги со скрещенными щиколотками, он пробует в такой позе — полулежа — закурить. Щелкает зажигалкой — безрезультатно. Морщится. Щелкает вторично. Подносит крошечное пламя к зажатой в зубах сигарете. Делает глубокую затяжку и медленно, тонкой струйкой, сцеживает дым. С таким видом, будто эта несложная операция отнимает у него последние силы. Однако можно не сомневаться, что в случае необходимости он первым вскочит и начнет действовать. Нора видела это неоднократно.

— Не обязательно, — повторяет он после паузы. И продолжает свою мысль: — Я могу не обратить внимания на то, что представляло интерес для него. Не посчитать важным или попросту не заметить. Если это вообще доступно для обозрения, например, петроглифы или клад в сундуке. А если нет? Если он просто шел по следу какой-то легенды, какого-то предания? Тогда только изучение его биографии наведет нас на след. Религиозные и политические взгляды, членство в каких-либо организациях…

— Зачем тебе брать его след? — В голосе Леонида теперь уже явственно слышится раздражение. — Это не твоя часть работы. Свою ты сделал.

— Не моя. Ну и что? Тебе не приходит в голову, что некоторые вещи люди делают, потому что им это нравится?

Леонид смотрит на него так долго и пристально, что Норе становится не по себе. Поругаться они решили, что ли?

— То есть тебе нравится вместе с Сашкой заниматься расследованием. Я правильно понимаю?

Ровный голос. Немигающий взгляд.

Однако на Германа все это не производит ни малейшего впечатления.

— Да, мне интересно.

Еще одна пауза, напоминающая затишье перед бурей.

— Не зли меня, Герман. Не надо.

— А ты злишься?

— Да.

— Почему?

— Дай подумать.

— Подумать? — усмехается Герман, любуясь струйкой дыма, поднимающейся от кончика сигареты. — Хорошее дело.

— Кажется, ты ревнуешь, Ленечка, — роняет Нора, стараясь не смотреть в его сторону.

На самом деле ей ничего не кажется. Она точно знает, что его рвет на части от самого этого факта — факта наличия у Германа и Александра общего интереса. Даже без отягчающих обстоятельств в виде взаимной симпатии. Но какого черта он демонстрирует это сейчас? Чего добивается?

— Обязательно было говорить это вслух? — с тем же нарочитым спокойствием, наводящим на мысли о крышке кастрюли, под которой уже все бурлит и клокочет, спрашивает Леонид.

— Да. Потому что своей идиотской ревностью ты уже всех достал.

Уловив, что Нора тоже закипает, Герман садится прямо. На лице его все то же выражение безмерной усталости, но когда он начинает говорить, в голосе звенит металл:

— Да, мне нравится заниматься расследованием. На пару с нашей, как ты выразился, ищейкой. Александр не дурак и не трус. И ты отлично это знаешь. — Подавшись чуть вперед, он не спускает глаз с лица Леонида, который тяжело дышит и вообще выглядит так, будто из последних сил борется с желанием наброситься на него и растерзать. — Я занимаюсь расследованием этого дела вместе с Александром, но спуститься под землю и пройти по каналам второй системы хочу вместе с тобой.

— Почему? — тихо, почти беззвучно, спрашивает Леонид.

— Потому что ты мой друг.

— А он?

— Он просто хороший парень.

— А я не хороший парень?

— Нет. — Теперь голос Германа звучит глуховато. Но он по-прежнему смотрит на Леонида в упор. — Ты не хороший парень, совсем не хороший. Но ты мой друг.

— Как же так получилось? Что твоим другом стал именно я.

Герман пожимает плечами.

— Все мы имеем таких друзей, каких заслуживаем.

Большие глаза Марго раскрываются от удивления и становятся еще больше.

— Ты серьезно?

— Абсолютно.

— Друзей. — Она окидывает сидящего рядом Леонида задумчивым взглядом. — Друзей…

— И возлюбленных тоже, — подсказывает Нора.

Реакция девушки развеселила ее и отчасти примирила с абсурдом происходящего.

— Я — то, чего ты заслуживаешь, — с важностью объясняет Леонид на случай, если она сама не догадалась. — А ты — то, чего заслуживаю я.

— Аминь, — с легкой иронией произносит Герман. И поворачивается к Норе. — Ты выяснила, в какой из ближайших дней наш добрый доктор будет занят в больнице?

Когда дела на ферме шли своим чередом и в постоянном присутствии доктора Шадрина не было необходимости, он дважды в неделю вел прием в поселковой больнице и периодически оставался на ночное дежурство. Таким образом можно было получить в свое распоряжение приличный отрезок времени, свободный от докторского надзора и контроля. Аркадий и раньше считал, что за Германом нужно присматривать, а после всех событий этого лета стал близок к тому, чтобы посадить его на цепь. И только обязательства перед Александром, как подозревала Нора, вынуждали этого замечательного человека сдерживать замашки деспота, во всяком случае до определенных пределов. Сам он, разумеется, величал свой деспотизм заботой. Невозможно же спокойно смотреть на то, как молодежь занимается саморазрушением! К счастью, Герман обладал способностью обращать внимание лишь на то, что могло реально повлиять на его планы, все прочее же игнорировать или ловко, без лишнего шума, обходить. Собственно с этой целью он и поручил Норе как бы между прочим выведать у сестры что там с докторским графиком — дабы избежать конфликта. Точнее, передвинуть его с «до того» на «после того».

— Послезавтра, — отвечает Нора мрачно.

Она, конечно, все выяснила, но сама затея ей не нравится. Попробовать склонить на свою сторону Марго и сообща организовать какое-нибудь Непреодолимое Препятствие? Надежды мало. Девочка смотрит на своего прекрасного блондина, как на икону, и вряд ли решится сказать хоть слово поперек.

— Отлично. Как бы еще выбрать время, чтобы не столкнуться там с бандой археологов…

— Не думаю, что археологи будут торчать там круглосуточно, — подумав, говорит Леонид. — Скорее всего, спустятся на пару часов после завтрака, а потом разойдутся по домам.

— Может, не на пару часов. Может, часа на три-четыре.

— В любом случае, если мы прибудем часам к шести вечера, то ни с кем уже не столкнемся.

— К шести? — восклицает Марго, в голосе ее звучит легкий ужас. — Так поздно!

— Ну и что?

— Бродить по подземелью среди ночи… брр…

— Там, внизу, все время темно, — успокаивает ее Леонид. — И днем, и ночью.

— Подумай, — перебивает Герман, — что нам может понадобиться? Резиновые сапоги, фонари, ножи, веревка…

— Топор.

— Топор?

— Ага.

— Смартфоны, — подсказывает Нора.

— Да не будут они работать под землей!

— Позвоните, когда подниметесь наверх.

— Кому? — удивляется Герман.

— Мне, дурак! — В сердцах Нора хватает с дивана маленькую диванную подушечку, обтянутую гобеленовой тканью, и запускает ему в голову. — Мне! Чтобы я не волновалась!

То есть метит она в голову, но попадает в кисть руки и ломает подушкой недокуренную сигарету.

— Ты, человек-катастрофа! — взрывается Герман. — Думай что делаешь! Пожара нам здесь только не хватает.

В гневе он чертовски хорош. Сверкает глазищами, рычит. Не мужчина, а загляденье просто!

Марго, судя по ее реакции, думает о том же. Прикрыв лицо сложенными уголком ладонями, но при этом чуть раздвинув средний и указательный пальцы, она подглядывает в щелку и тихонько хихикает.

— Воу! Воу! — вопит во все горло Леонид, притопывая ногой. — Каждой феминистке по доминантному самцу! Давай, объясни ей все про эту жизнь, мой брат Говорящий-с-Богами!

— Стой! Не смей! — еще успевает выкрикнуть Нора, прежде чем ее настигает месть Говорящего-с-Богами.

Со зверской гримасой он роняет Нору на диван — Марго и Леонид проворно отодвигаются к самому краю, — и сам падает сверху. Длинные сильные пальцы метателя ножей смыкаются на ее горле. Тяжелое, несмотря на худобу, мускулистое тело прижимает, не давая вздохнуть. Вот вечно так! Только вымоешь голову и уложишь волосы феном…

— Усынови Сашеньку или Коленьку, — цедит Герман сквозь зубы, упираясь лбом в ее лоб, — а мне мамочка не нужна.

В его дыхании яростный жар пробуждающегося сексуального желания с нотками табака. И эти двое рядом. Все видят и понимают. Почему эта мысль оказывается такой волнующей?

Изловчившись, Нора высвобождает кисть правой руки и вонзает ногти молодому хулигану в костлявый бок. Через рубашку, да, тем не менее эффект превосходит все ожидания. Из груди Германа вырывается такой вопль, что Леонид роняет на пол пакет с оставшимися орехами, которые разлетаются в разные стороны, и присоединяет свой голос к голосу Германа.

— Хочется вернуть тебе твой совет, — молвит Марго, костяшкой указательного пальца постукивая Германа по плечу. — Думай что делаешь! Сейчас на ваши крики сбежится весь этаж.

— Мужчины не умеют вести себя прилично, — пыхтит, извиваясь, Нора. Ей никак не удается спихнуть с себя нахального мальчишку, который издевательски скалит зубы и, похоже, собирается провести в такой позе остаток дня. — А этот… этот даже не пытается!

— Помнится, он намекал, что ему не хватает строгости и жесткости, — ангельским голосом продолжает Марго.

Рука ее ложится на его темноволосый затылок. Может, она и трусит слегка, но виду не подает.

— Намекал? Он совершенно определенно давал это понять!

— Строгость и жесткость, мм…

— Свои фантазии оставьте при себе! — негодует Герман.

— Точнее, девичьи мечты, — поправляет Леонид.

И вдруг, поднявшись с дивана, проворно пересаживается в кресло, где недавно сидел Герман. Ободряюще кивает насторожившейся Марго. Освободил место для драки? Этого следовало ожидать! Другого такого извращенца не найти во всей галактике.

Минуту спустя они уже кувыркаются на диване втроем, рыча, шипя, давясь от смеха и позволяя себе всякие вольности. Леонид же, развалясь в кресле, наблюдает за ними из-под полуприкрытых век.

На этот раз у Норы не возникает вопроса, зачем ему это понадобилось. Он, конечно, заметил неоднозначность отношения его подруги к Герману и решил, что лучший способ преодолеть смущение и недоверие — сократить дистанцию в прямом смысле этого слова.

Значит, Марго и впрямь удалось его зацепить. Как сказал однажды Герман: «Непорядочной девушке я бы своего друга не предложил». Они резвились тогда на берегу лесного озера, наслаждаясь теплом последних летних дней, дурачились и шутили, но в каждой шутке… Оба они способны на такое. Внезапно открыть все границы, допустить к телу чуть ли не первого встречного, поиграть — и так же внезапно закрыть. Или не закрыть. Оставить соискателя при себе, как оставили ее, Нору.

Она заранее знает, что вскоре ей станет стыдно за эти мысли. Что же послужило причиной их возникновения? Близость новой девушки? Слишком молодой, слишком красивой. Вдруг Герман увлечется рыжеволосой красоткой, словно сошедшей с рекламных плакатов эпохи «героинового шика»? Нет, нет, не может быть, это же подруга Леонида. И что? И что? Не факт, что Леонид станет возражать. Скорее, наоборот, поощрять. Черт бы побрал эту разницу в возрасте!.. Хотя, быть может, дело и не в ней.

Они выехали с фермы в начале шестого, на два часа позже доктора Шадрина. Автослесарь Толик с каменным лицом вождя апачей без вопросов открыл гараж, потом ворота, коротко кивнул вслед стремительно удаляющейся «ямахе» и с тем же каменным лицом все закрыл. Задвинул засовы, навесил замки. Взглянул исподлобья на Нору.

— Я не хочу ничего знать.

Она нервно улыбнулась.

— Я не собираюсь рассказывать. Хочу только попросить…

— Чтобы я держал рот закрытым, когда вернется док? Герман уже попросил.

— Да? И что же ты ответил?

Толик подошел поближе. Тонкогубый рот его раздвинула медленная улыбка.

— Твой мужчина умеет договариваться.

Распахнув теплую стеганую куртку, Толик показал ей горлышко бутылки, выглядывающее из оттопыренного внутреннего кармана. Водка, что же еще. Она улыбнулась.

— Ты прав.

— Будь спокойна, Нора.

— Постараюсь.

Кивнув ей так же, как пять минут назад кивнул мотоциклу, Толик ушел в гараж. Нора проводила его глазами и, вздрагивая на холодном осеннем ветру, двинулась по тропинке к скотному двору, как называла его Лера. Мимо склада стройматериалов, дальше, дальше… мимо сарая с козами, крольчатника и курятника… дальше, через сад и огород… Таким маршрутом в шестом часу вечера можно было добраться до флигеля, не встретив по дороге ни одной живой души. Потом свернуть за угол и, как ни в чем не бывало, войти в Барак через главный вход.

Будь спокойна. Легко сказать! Интересно, где сейчас Марго. Надо бы предупредить ее насчет ужина. Чтобы шла в столовую пораньше, когда вероятность появления там Леры ничтожно мала. Лера, конечно, была уже в курсе ее отношений с Леонидом и при встрече вполне могла поинтересоваться где он. А заодно где Герман. Почему они не ужинают вместе. Для себя Нора уже придумала головную боль, из-за которой собиралась весь вечер провести в постели, но оставлять без ужина выздоравливающую Марго было негуманно.

К вечеру ощутимо похолодало, поднялся ветер, и, почти бегом преодолевая последние метры от угла здания до дверей, Нора чувствовала, как слезятся глаза и горят щеки. Ворвавшись в холл, она перевела дыхание. Тепло-о-о… Достала из кармана носовой платок.

— Нора! Я ждала тебя.

В арочном проеме, соединяющем холл с коридором, нарисовалась высокая тонкая фигура в облегающих джинсах и приталенной голубой рубашке навыпуск. Медно-рыжие волосы, шелковым покрывалом окутывающие плечи. Бледное лицо.

Нора заставила себя улыбнуться.

— Привет, дорогая. Я как раз собиралась тебя искать. Хорошо, что ты пораньше освободилась.

Все работы на ферме заканчивались в шесть вечера, но тех, кто выполнил запланированный объем на час или полчаса раньше, конечно, никто не вынуждал сидеть на месте «до звонка».

— Они уехали? — шепотом спросила Марго, подходя вплотную и касаясь ее руки словно в поисках поддержки.

— Да.

Из груди Марго вырвался хриплый вздох.

— Как же мне страшно, кто бы знал.

— Я знаю, — сказала Нора. И видя, что в коридорах начинают появляться люди, предложила: — Поднимемся в библиотеку?

Марго кивнула.

Рука об руку они пересекли ярко освещенный холл и по центральной лестнице поднялись на второй этаж. На площадке между лестничными маршами Нора замедлила шаг, держась за перила, машинально глянула вниз, откуда донесся приглушенный стук захлопнувшейся входной двери, и увидела, что за их перемещениями очень внимательно наблюдает Николай Кондратьев. Выражение его лица ей не понравилось. Лицо человека, мысленно прикидывающего, сделать из твоей шкуры портфель или скормить тебя всего без остатка пираньям.

Что бы это значило? Вроде бы в последнее время бывший неформальный лидер вел себя тихо. Спросить Марго, не позволял ли он себе лишнего по отношению к ней? Но вмешиваться в процесс интеграции новенькой в местную социальную среду очень не хотелось, и Нора быстро нашла отговорку для самой себя. Девица диковата, но беспомощной не выглядит, наверняка на ее боевом счету не один десяток расцарапанных мужских физиономий. В самом крайнем случае пожалуется Леониду, он быстренько объяснит всем непонятливым что к чему.

Они расположились на том же самом диване, где позавчера…

Ох уж это «позавчера»! Лучше не вспоминать. А если совсем не вспоминать не получится, то хотя бы вспоминать не сейчас.

Взяв себя в руки, Нора максимально дружелюбно изложила свои соображения по поводу ужина.

— То, что мы занимаемся сексом, вовсе не обязывает нас ужинать вместе, — пробормотала ошарашенная Марго. — Светка с Киром трахаются сто лет, если верить слухам, но я ни разу не видела их за одним столом.

— Конечно, не обязывает, — терпеливо сказала Нора. — Но я знаю Леру. Она может спросить. Просто чтобы завязать разговор, убедиться, что все в порядке.

— А я могу ответить, что понятия не имею где он, что я за ним не слежу.

— И вот тут она всерьез задумается о том, где его черти носят. Их обоих.

— Они неразлучны? — улыбнулась Марго.

Нет, она кто угодно, только не простушка.

— Ну, когда Герман не со мной, он почти наверняка с Ленькой. И это сразу настораживает весь командный состав.

— Почему?

Глядя на прелестное лицо с россыпью еле заметных веснушек, обрамленное пылающей медью волос, Нора вспомнила недавние слова Мышки: «Это ведьма, я ее боюсь. Ты разве не видишь, Нора? Это настоящая ведьма». Нора не стала спорить или допытываться, что такого ведьмовского усмотрела она в Марго, вместо этого спросила: «А Герман? Его ты не боишься?» Мышка долго молчала и наконец со вздохом произнесла: «Герман тоже… но мужчина. Я вижу их. Думала, ты тоже видишь. Нет, его я не боюсь. Мы подружились три года назад, когда он впервые приехал на ферму. Он научил меня рисовать. Да я же тебе рассказывала… и Лера рассказывала… ты все знаешь». Она не боялась его, потому что считала другом. Была уверена, что он не причинит ей вреда. И у нее имелись для этого все основания. Рискуя жизнью, Герман вел переговоры с наемниками Андрея Кольцова, захватившими Мышку в лесу неподалеку от фермы, где она писала пейзажи, и требующими взамен информации о местонахождении Леонида, который в то время скрывался в Голгофо-Распятском скиту. После этого случая обо всем остальном, что он для нее сделал, можно было и не упоминать. Мышка ему действительно нравилась. Но ведь и Марго не проявляла ни малейшей неприязни! Не проявляла и вряд ли испытывала — за отсутствием причин. С чего бы ей направлять свою вредоносную магию на местную художницу, даже если она на это способна? Мышка только плечами пожала. Кажется, она боялась Марго просто так, на всякий случай.

— Ну, видишь ли, — уклончиво ответила Нора, — в этом году было довольно жаркое лето. Извини, я не хочу вдаваться в подробности. Это касается не только меня.

Марго спокойно смотрела ей в лицо.

— Понимаю. А об отношениях Леонида с этой Фаиной, которая сейчас в Архангельске, ты можешь рассказать? Мне добрые люди уже чего только не наговорили. Но я хочу знать правду.

— Зачем тебе правда? — Нора недоуменно пожала плечами. — Если у вас только секс.

Стрела попала в цель. Прикусив губу, Марго внимательнейшим образом осмотрела книжный стеллаж с классикой зарубежной литературы. Вздохнула.

— Я не знаю, Нора. Мне страшно. Я очень близка к тому, чтобы влюбиться… возможно, уже влюбилась… но не уверена, что Леониду это нужно.

— Чем же тебе поможет правда о нем и его бывшей партнерше?

— Я смогу, например, не повторять ее ошибок.

— Дело не в ошибках. Ошибаются все. И люди, живущие под одной крышей, не исключение. Мне это видится примерно так. Есть люди совместимые — люди, которые по большому счету подходят друг другу, умеют договариваться и смотрят сквозь пальцы на мелкие недостатки и причуды партнера. Такие люди способны подолгу жить вместе или встречаться. Долговременные отношения, хоть с проживанием на одной территории, хоть без него, не выдергивают их, как теперь модно говорить, из зоны комфорта. И есть люди несовместимые — люди, которые совершенно друг другу не подходят, не умеют или не желают искать компромиссы. Их отношения напоминают битву, поединок, дуэль. Рано или поздно они, конечно, расстаются, но вот этот период времени, пока длится любовь-ненависть, как ни странно, оказывается очень значимым для обоих…

— А вы с Германом совместимые?

Нора ждала этого вопроса.

— Нет.

— Как же вы умудряетесь оставаться вместе?

— Ну, я подстраиваюсь под него, насколько считаю возможным.

— А он? Он под тебя не подстраивается?

Нора покачала головой.

— Это просто не приходит ему в голову.

— Хм… И ты не чувствуешь никакого внутреннего протеста?

— Иногда чувствую. Когда он переходит всякие границы.

— И что делаешь в таких случаях?

— Говорю открытым текстом. Проясняю свою позицию. Он слушает, думает, иногда уступает. Герман тяжелый человек, но у него, — тут Нора улыбнулась, вспомнив, как называет это сам Герман, — довольно большое пространство пофига.

— То есть он уступает только тогда, когда вещи, для тебя принципиальные, попадают в его пространство пофига?

— Именно так. Опережая следующий вопрос, скажу, что вещи, принципиальные для него, уже несколько раз попадали на вещи, принципиальные для меня. Но я говорила себе: стоп! Остановись и подумай. Точно ли эти вещи принципиальны для тебя или ты привыкла считать их таковыми? Готова ли ты отказаться от Германа ради них? Что если это вовсе не твои принципы, а нечто, навязанное социумом, родительской семьей — груз, который ты тащишь из прошлого и который давно пора сбросить. Ну, и вдумчивый анализ ситуации показывал, что так оно и есть.

— Спасибо за откровенность, — смущенно проговорила Марго. — Насколько я понимаю, Леонид и эта…

— Фаина. Так ее здесь называли.

–…и Фаина тоже были несовместимые?

— Нет, конечно. Фаинка в каждом существе мужского пола видела врага, поскольку здорово натерпелась от них до того, как попала на ферму. Представь, каково ей было обнаружить, что она влюбилась в одного из врагов. Причем вот в такого — гордого, надменного, самовлюбленного. Она все время старалась прогнуть его, а он, разумеется, не прогибался. Он хорошо понимал, что если однажды даст слабину, Фаинка моментально от него отвернется. Торжествующая и одновременно разочарованная.

— Вероятно, в глубине души она хотела убедиться, что на белом свете все же есть мужчины, достойные уважения.

— Мужчины, на которых можно положиться, да.

— Мечты, мечты… — по губам Марго скользнула слабая улыбка, — всех женщин планеты.

— А у тебя не возникает желания сразиться с ним? Проверить его на прочность.

— Возникает. Но я не стану. Во всяком случае в открытую. — Еще одна улыбка, тень невысказанных мыслей. — Я подозревала, что он не способен на уступки.

— Он способен, Марго. Я много раз видела, как он уступает Герману.

— Вопрос в том, удастся ли мне стать для него таким человеком, которому он захочет уступать.

— Ты поняла.

Они вновь взглянули в глаза друг другу.

— Ладно, пойду поужинаю, — сказала Марго. — А потом мне хотелось бы вернуться и продолжить разговор. Можно? Во-первых, я очень волнуюсь. После ужина, если останусь одна, то просто сойду с ума. Во-вторых, ты тоже волнуешься и, может, поэтому так откровенна со мной. Вряд ли это повторится… Ведь я не очень-то нравлюсь тебе, правда, Нора?

Вот так поворот. И что ответить взволнованной красотке? Самое противное, что она права.

— Не очень. Я как-то больше по мальчикам, — ответила Нора сердито. — Иди ужинай и возвращайся. Только, знаешь… не сюда. Я буду ждать тебя в мастерской Германа, комната 212.

— Постучать условным стуком?

— Ага. Два удара — пауза — три удара — пауза — два удара…

Обе тихонько рассмеялись. Положение было спасено.

Оставшись одна, Нора встала, машинально поправила мыском туфли загнувшийся угол бежевого паласа, на котором стояли диван, журнальный столик, три кресла и фикус в кадке. Окинула взглядом опустевший диван и, глубоко вздохнув, двинулась по проходу между стеллажами к своему скромному жилищу.

Ключ от мастерской, где она назначила свидание Марго, лежал у Германа в прикроватной тумбочке. Выдвинуть ящик, взять ключ на цепочке, засунуть в карман джинсов… проверить смартфон, вдруг пришла sms-ка от Германа. Да, как же, напишет он, небось, и не вспомнит ни разу, пока будет шастать по кишкам чудовища вместе со своим ненаглядным блондином… Теперь пройти мимо стеллажей, пахнущих свежими сосновыми досками, в обратном направлении… к двери, к двери, стараясь не смотреть на диван… уф-ф! Можно было, конечно, рухнуть с головной болью, как она планировала, но если Лера все таки явится без предупреждения (а она вполне на это способна), то присутствие у ее постели Марго вызовет именно то, чего она мечтала избежать — кучу вопросов и подозрений.

Марго… Нора потерла пальцами переносицу. Нет, прогнать воспоминания, судя по всему, не удастся. Вновь она увидела перед собой широко раскрытые голубые глаза рыжеволосой красотки, плавное движение ее головы по направлению к Герману, сидящему напротив. Точно голова змеи — прекрасная и опасная.

После того, как стало ясно, что женщинам, даже объединив усилия, не совладать с разгневанным друидом, Леонид выбрался из кресла, отодвинул журнальный столик с раскрытым на нем ноутбуком, подошел к дивану, встал одним коленом на край и… Нора даже не успела толком понять что произошло. Только минуту спустя Герман уже сидел, поджав под себя правую ногу, а Леонид, удерживая его за вывернутую руку и таким образом вынуждая сохранять полную неподвижность, самым будничным тоном предлагал своей подруге попробовать на вкус его кровь. Взлохмаченная, рассерженная, разгоряченная, Нора тоже приняла более-менее вертикальное положение и, тяжело дыша, уставилась на эту парочку.

Картина была хоть куда.

Герман: изящные лицевые кости, обтянутые чистой бледной кожей, поблескивающей от пота… горящие на этой идеальной маске зеленые глаза под черными бровями… сжатые зубы, делающие линию челюсти еще более четкой… приподнятый подбородок, открытая шея, холодность и отстраненность нечеловеческого существа. Чувствовал ли он хоть что-нибудь? Конечно. Именно это и придавало его облику такую непроницаемость, такой зловещий шарм.

Леонид: беззвучный смех, брызжущий из серых глаз с лучистой короной на радужке… влажные белые зубы под приподнятой в усмешке верхней губой… растрепанные светлые волосы, кажущиеся еще светлее под ярким светом электрических ламп… дерзость и страсть.

Глядя на них, сидящих вплотную друг к другу, голова к голове, Нора на мгновение почувствовала себя лишней. И себя, и Марго.

Марго, услышав предложение Леонида, слегка нахмурилась, как будто решала в уме новую, незнакомую задачу. Неторопливо обследовала взглядом лицо сидящего прямо перед ней Германа, шею, охваченную тонкой золотой цепочкой с простым крестиком без фигуры распятого, сползшую с левого плеча рубашку, верхние пуговицы которой расстегнулись во время диванной возни.

«Ты православный? Хм… Вот бы не подумала».

«Атеист», — ответил Герман.

«Язычник он, — усмехнулся Леонид, прижимаясь щекой к темноволосому затылку Германа. Выглянул, подмигнул Норе: — Правда же?»

Нора промолчала.

«Разве язычники или атеисты носят нательные кресты?» — спросила Марго.

«Носят, если хотят. — Герман тоже чуть усмехнулся одной стороной рта. — Для красоты».

Медленно протянув руку, Марго коснулась его лица. Погладила край щеки, кончиками пальцев обвела сжатые губы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

5

Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова.