Манипулируй кем-нибудь ещё

Татьяна Дегтярева (2024)

Главная героиня пытается найти способ пережить трагедию — смерть близкого друга, только методы ее весьма специфические — управляемые сновидения, японские ёкаи и расклады Таро. Вспоминая о друге, она решает, что была влюблена давно, но не признавалась себе в этом. Ее попытка разобраться пост-фактум, был ли друг тоже влюблен, только превращает его в мистическую фигуру, нарцисса и манипулятора. И все же наша героиня бежит в отношения. Почему? Спасается от такой бытовой драмы, как угасание любви, интереса в ее собственной семье. Это книга о чувствах, которые мы испытываем и запрещаем себе переживать, зачастую болезненно и в ущерб себе, и об эмоциях, от которых хочется избавиться как можно быстрее. Но они сидят в нас настолько глубоко, что вырвать их с корнем не получается. Читателю самому предстоит ответить на вопрос, кому посвящена удаленная запись с заголовком «Манипулируй кем-нибудь еще»: погибшему другу или части сознания, не подчиняющейся нашему контролю.

Давай останемся друзьями

Как быстро прошла, улеглась эмоция, стоило ее мне выписать в дневнике. Дневничок, ты помогаешь, спасибо тебе.

0:00 Начало нового.

Я, пожалуй, перечитаю в последний раз и сотру всё, что посвящено тебе. Давай останемся друзьями, просто друзьями. Нам хорошо сидеть рядом, обниматься при встрече, разговаривать.

Без самообмана.Не более. Не более.

Как потерять себя за 15 минут.

Я стираю крупные записи, смотрю, как курсор проглатывает слова, как исчезает строка за строкой, как умирает весь текст. Вместо с ним умирает и частичка меня, неправильной, неидеальной, настоящей.

Есть доля саморазрушения в том, чтобы стирать свои тексты.

Прощай, прощай, та часть меня, которая никогда не вернется. Я и тебя люблю тоже.

11 мая 2022

Эта реальность меня пугает, честно.

Мы возвращались из Краснодара через Шаумяновский перевал. После дождя разрытая грунтовая дорога была очень скользкая, но машина упорно ползла наверх. Сгущался туман. В какой-то момент он стал настолько плотным и непроницаемым для фар, что было не видно дороги. Продолжать движение было опасно, Федор стал снижать скорость, потихоньку двигаясь в сторону обочины. И вдруг я увидела ее. Красавицу лису. Холеную, здоровую, с длинной рыже-черной шерстью и очень пушистым хвостом. Кончик хвоста не был белым, как ожидает человек, видевший только рыжих лис на картинке. Когда мы оказались ближе, лиса повернула голову и посмотрела мне в глаза. Черные бусины глядели, не мигая. Я высунулась, насколько могла, из окна машины и восторженно кричала: «Федор! Федор! Смотри, смотри, лиса!». Но с его стороны красотку не было видно. Я почувствовала: происходит странное, такое чувство возникает иногда во сне. Сильный туман, затопивший, спрятавший мир вещей вокруг нашей машины и смотрящая прямо мне в глаза лиса, рождали чувство нереальности. Вспомнился пост Кавказского заповедника про синатропных животных (лисах, волках, медведях), которые должны быть дикими, но им легче не охотиться, а клянчить еду у людей. Однако этой дамочке от меня нужен был точно не бутерброд… Она словно хотела сказать что-то мне. «Потеря». Ощутив пустоту, словно важное было утрачено, я проверила в кармане телефон. Паспорт и ключи лежали в рюкзаке. Когда я подняла взгляд на дорогу, чтобы еще полюбоваться на лису, рядом ее уже не было. Ветер уносил клочья тумана, видимость улучшилась, и мы двинулись дальше. А я все пыталась понять, что же исчезло.

И лишь перед сном пришло понимание. Какая удивительная штука. Или шутка жизни. Я стерла все записи о человеке из дневника, ожидая, что изменится ментальная составляющая, а физическая, в реальном мире, останется; — и это будет для меня (умственным? нравственным? эмоциональным?) прогрессом. Но вместо этого человек пропал из моей реальности вообще. Какое дикое совпадение и мистицизм. Захотелось раскинуть Таро. Но лучше я найду тебя во сне.

12 мая 2022

Прости бл*дь.

Я.. бл*дь… прости… я совсем не это имела ввиду… будь… просто будь… я найду тебя сегодня… жди!

Я спустилась в подвал и поняла, что случилось что-то страшное, зеленая и синяя нити тлели, растворялись у меня на глазах. Наша связь разорвалась, пропала. Теперь мне некому было показывать сны. Я летала и искала, летала и звала. Его не было нигде. Нигде, нигде, нигде не было.

13 мая 2022

Он смотрит новыми глазами.

В ночь на 13 мая, когда мы были в отеле Красной поляны, мне приснился сон. Большая компания сидит на кухне у Кота, и там, кроме нас, еще и Илья, Гошка, Олесей, и Лось, и еще какие-то люди, кто-то курит на улице. Я смотрю на Кота, он подсел ко мне и смотрит мне в лицо. У него зеленые женские глаза, вместо его карих, с другим разрезом и длинными ресницами. Вокруг глаз намазано жирной мазью. Я спрашиваю: что с тобой? А он отвечает: «понимаешь, я обжег глаза и не мог видеть. Но теперь все хорошо, теперь мне дали новые глаза, и я смотрю на вас новыми глазами». Я рассказала этот сон Ренате, а она мне — свой. Ей тоже приснились что-то дикое и плохое про Кота.

Вечером, когда были уже дома, заикаясь и рыдая, позвонила подруга. Оказалось, сегодня Кота не стало. Пятнадцать дней назад, сразу после того, как мы уехали от него, случилась беда. Кот отправился по делам. Машина по неизвестной причине перевернулась и загорелась, когда он отъехал от гаража метров на 200. Люди из соседнего дома увидели, вытащили его из машины, вызвали скорую, потушили пожар. Он пробыл в больнице 15 дней, а мы ничего не знали об этом. Он умер один, и за эти 15 дней никто из близких не зашёл к нему. Его тело не справилось с ожогами, болью и одиночеством.

С Федей и Ренатой поехали поддержать Лису. Там было много людей, все с заплаканными лицами, красными глазами и носами. Лиса тихо рыдала, рядом с ней, уронив голову на колени, вздрагивала Ворона. Всеобщее молчание висело как приговор. В кухне всё было пропитано горем. Бытовая техника, которой было так много, казалась бессмысленной, старой и ненужной. Потолок был пугающе низким. Света было недостаточно, все курили электронные сигареты, и, через этот дым, льющийся как от больничной лампы свет выглядел зловещим. На столе стоял аппарат для измерения давления, и куча бутылочек с валерианой, корвалолом, валосердином и прочим. Наверное, каждый, кто приезжал, приносил с собой одну. Мы тоже. Было бы проще, если бы сейчас хоть чем-то можно было помочь: помыть полы, купить продуктов, накормить ребенка, выгулять пса. Но помощь была не нужна, и мы просто тонули в этом липком вареве несчастья и осознания внезапной конечности существования.

Сейчас лицо Лисы было восковым от горя, она сама была похожа на свечку, которая таяла, таяла и осталась такая невесомая и тоненькая. Мне бы хотелось ее успокоить, но я не знала, как. Она казалась такой отсутствующей, как будто тело содрогается в беззвучных рыданиях, а душа его покинула и летает по эфиру в поисках Кота. Мне было ее так жаль.

Лиса всё повторяла: «Я не знаю, почему судьба так жестока ко мне». Мы тоже не знали. Вдруг что-то изменилось в моем восприятии. Мозг не справлялся с горем и решил его заменить на другую эмоцию. Вдруг стало заметно: когда Лиса плакала, то нарочито-изящно прикрывала рукой глаза. Даже в момент катастрофы ее заботил внешний вид. У нее были сделаны брови, нарощены новые огромные ресницы, сделан татуаж стрелок. Корни волосы были свежеокрашены в платиновый блонд, короткое каре уложено волосинка к волосинке, на длинных ногтях — шеллак задорного розового цвета со стразами. На ней был блестящий темный сарафн (тоже новый) с ягуаровыми пятными и шнуровкой. Он идеально сидел по фигуре, подчеркивал осиную талию. Я подумала, как эта наведенная красота неуместна в этот момент, ведь, пока Кот был в больнице, обожженный, несчастный и очень одинокий, она ходила по магазинам и красила волосы. В тот момент, когда ему нужна была поддержка, его самая близкая и родная женщина ходила укладывать сраные брови. Вместо того, чтобы покупать неприлично огромные венки и дорогой гроб, она могла бы купить билет на самолёт до Москвы, куда перевели Кота, снять отель и нанять няню детям. Заплатить врачам, заплатить медсестрам, воспользоваться правом жены, над которым все ржут при заключении брака — про допуск в реанимацию… И быть с ним, хотя бы по часу, по два часа в день, но не оставлять его одного, изуродованного, обессилевшего, несчастного, в последние дни его жизни. Но она выбрала наращивать ресницы, ходить «на ноготочки» и ставить свечки в церквях. Она выбрала доказать свою власть над ним, не рассказывая нам, утаивая информацию о том, что случилось с нашим другом. Уверена, расскажи она нам, мы бы поехали вместе с ней или вместо нее. Кто-то бы точно собрался. Чтобы не оставлять его там. Чтобы он не был один.

Когда порыв злости прошел, я вновь увидела свою подругу. Сломленную, истощенную, испуганную. Две недели прожившую в черноте, на самом дне эмоционального колодца. Все эти дни не понимающую до конца, что происходит и чем все может обернуться. Топившую страшное горе в церквях, валокардине и салонах красоты. «Она поступала так, как было ей по силам. Это ты чувствовала неладное, но не позвонила ей, не написала, не добилась правды. Не она, а ты, бл*дь, ты не сделала ничего, а теперь еще и думаешь о ней, как настоящая бездушная с*ка, — говорила я себе, — гноби себя, только себя». В состоянии стресса мы всегда возвращаемся в состояние детского эгоизма и стремимся обвинить других в своих проблемах. Я представила себя на ее месте — в этом состоянии потери, когда твой мир разбивается, рассыпается на тысячи частей, и собрать его уже нет никакой возможности, — и в эту секунду мне было страшно, дико и невыносимо страшно.

Лиса перестала плакать, шмыгнув носом и упавшим голосом прошептала: «Я не справлюсь без него», все зашептали «Нет, нет, справишься, справишься!», и слезы опять потекли по лицу. Я смотрела на нее плачущую, и слышала эту оглушающую пустоту внутри. Это пустоту и тишину, которую создает мозг, наполняя все тело ватой, чтобы только не думать, чтобы только не чувствовать, но горе, горе, горе прорывается через все заслоны. Мне хотелось обнять Лису, сказать, что я с ней, что понимаю и делю ее чувства, но она сидела в углу, рядом с ней была обнимавшая ее Рената.

Я долго стояла. Такой судьбы и такой дикой смерти не пожелаешь и врагам. Меня тошнило от стресса, едкого запаха корвалола и Ренатиных сигарет. Сказать было нечего. Говорить было страшно. Потом часть людей вышла покурить. Я села на освободившееся за столом на лавке место и меня пронзило понимание: сейчас происходит момент, один-в-один, как во сне. Те же люди. Я на том же месте. Кот смотрит на нас. Новыми глазами. Не осуждая, наблюдая с интересом и недоумением. Так, как смотрит душа, покинувшая тело. Со мной рядом было свободное место, и я подвинулась, чтобы поместился он. А его не было, не было его физического тела, оно лежало в холодном морге, на холодном металлическом столе, накрытое простыней. На бедре была надпись зеленкой с его фамилией, на большом пальце ноги неудобно прикручена посмертная бирка, конец проволоки впивался снизу в палец. В помещении морга были две женщины-санитара. Из-под простыни их не было видно, но можно было как на видео с камеры, посмотреть на них с потолка. Они буднично разговаривали о чем-то бытовом, каких-то покупках, дочерях, хороших помидорах… вскоре женщины закончили мыть и греметь металлическими инструментами, выключили воду в раковине, потом свет, — и стали выходить через распахивающиеся алюминиевые двери. (Одна из них болталась больше и поскрипывала). Чувствовалось, что там, в коридоре, было теплее. Из него лился больничный холодный свет. Он ощущался кожей. Потом пришел санитар и сложил тело в холодильную камеру, захлопнул дверцу. Железная ручка повернулась, заедая, со скрежетом. Там было темно и холодно. Одиноко, тоскливо и промозгло. Очень, очень холодно. Захотелось свернуться калачиком и стать маленьким, и прижаться головой к кому-нибудь живому и теплому. К маме. И чтобы она сказала: «ну-ну-ну, мой котеночек», и по голове погладила. Но так было нельзя. Было очень больно на душе от этой необратимости. Проволока колола большой палец.

Я не знаю, сколько секунд мысленно отсутствовала; здесь, на этой кухне, такие были все, погруженные в себя и эту горечь утраты. На меня никто не обращал внимание. Я пялилась в пустую лавку рядом с собой. А потом подняла глаза, и увидела, что ОН на меня смотрит. Рядом стояла стойка со шлемами и масками Кота, всегда всем мешая. Один из шлемов, самый верхний, был повернут прямо на меня. Исцарапанный белый мотоциклетный, почти целиком закрывающий лицо. У него была самая агрессивная форма из всех: длинный сужающийся козырек и сильно выдающаяся вперед решетка, защищающая челюсть. На шлем была надета темная зеркальная маска. В каждом из стекол с зелено-красным градиентом я увидела свое отражение. Чувство, что в шлеме человек, и он смотрит на меня в упор, было ошеломляющим. По плечам, к пальцам вниз, разлилось неприятное чувство холода и оцепенения, поползли мурашки. Ступни словно приклеились к полу. У меня не было сомнений. Кот любил пугающие розыгрыши, и этот точно был таким. Я выдавила кривую улыбку и прошептала: «Ну…Кот.. Привет». А потом закрыла лицо ладонями и сидела, повторяя про себя «не плачь, не плачь, не плачь»…

15 мая 2022

Давай я нырну ещё.

Я не пью уже третий день. Такой рекорд. И всё из-за тебя. Всё время хочется зарыдать.

Завтра похороны.Так не должно было быть. Не должно.

Однажды, давным-давно ты коснулся меня, — и «увидела»: больничная палата, серый свет из окна, в углу на кресле зареванная Лиса. У стены стоят Федор и Рената. Ты на больничной кровати, в коме, на искусственном дыхании. Монитор пищит вместе с сердцебиением. Трубки на лице и во рту пугают. Я держу твою руку, отончавшие, вялые и холодные пальцы. В венах тоже трубки, уходят наверх к капельницам. Воздух пропитан медикаментами и безнадежностью. Я ныряю за тобой в темноту. Она как вода, в ней можно плыть глубже и глубже, она окутывает, в ней застревает свет и эмоции, в ней гаснет всё: запахи, мысли, воспоминания. В ней теряется личность, и я тоже понемногу растворяюсь в ней, это ощутимо. Зову тебя и не слышу ответа. Зову и зову. Ныряю еще глубже. Ты спишь, свернувшись калачиком в этом темноте. Во сне хорошо, ты забыл свои печали, забыл кто ты есть и дорогу домой. Беру тебя за плечо, зову: проснись. Ты говоришь, что не помнишь, зачем просыпаться. Я говорю, поплыли со мной к свету, потому что там есть любовь и тебя ждут, а здесь — нет. Показываю картинки твоей жизни, и вдруг что-то просыпается в твоих глазах. Всплываю, тяну тебя за руку. Ты захотел вернуться… Выныриваю из темноты и оказываюсь в своем теле, я так же сижу возле тебя и держу за руку, и чувствую, как чуть-чуть шевельнулись пальцы. Ты очнешься и выздоровеешь, не сейчас, но пару дней спустя уже откроешь глаза и вернешься.

Я всегда была уверена: будет так. Что с тобой случится страшное, но его можно пережить, и оно закончится. Что ты выплывешь, вернешься. Все должно быть иначе.

В дни перед твоим уходом, когда я почувствовала, что видение сбывается, я ныряла за тобой и звала, ныряла и звала. Тимур говорит, ты несколько раз пытался вернуться, но тебе не дали выплыть из темноты, слишком сильной и непереносимой была боль в реальности. Я не знала, что нужно лечить. Я не умею. Я не пробовала.

Мне жаль, мне так жаль, прости. Я удалила все записи в дневнике про тебя. Когда я стерла последнюю, тебя не стало… Как могло так жутко, так ужасно совпасть? Давай я напишу в десять раз больше, а ты вернёшься? Бесповоротно и физически вернёшься. Ты можешь отмотать время назад?

16 мая 2022

Карта Отшельник из Таро Манара.

Его смерть была такой дикостью, какой-то ужасной историей из фильма, но в документах было указано «несчастный случай». Рената сказала, что подумала, как будто огонь искал его 25 лет и наконец нашел…. Какая страшная судьба.

Никого не было с ним в больнице, страдая, он лежал и умирал там один. Никто не сидел рядом, не держал его за руку. Надо было поехать, надо было помочь, позвать его. Я не сделала ничего… и мне было так жутко от этого…

Я вспомнила карту таро, которую он вытащил на Новый год — «отшельник». На картинке волк, сидящий на берегу реки в темноте и одиночестве, смотрит на другую сторону, где огни и праздник, но никто не зовёт его туда. Он страдает от своей уродливости, от своего одиночества и от этого вынужден скрываться в темноте. Какое точное описание. Он так и ушел в темноту, таким холодным и одиноким.

Волк, если бы ты сказал, я бы позвала тебя, я бы переправила тебя через реку. Я искала тебя, но ты спрятался в темноте слишком хорошо, слишком хорошо, а ведь мне не важно было, какой ты был страшный. Ты бы мог еще жить.

Как ты посмел!

Были на похоронах. Все было так дорого-прилично. Миллион роз, венки. Какая разница, если человека больше нет. Ведь ему уже все равно, в каком красивом гробу его будут есть черви. Его теперь… просто… нет…. И никогда… не будет….

Гроб был закрытый. Было очень много людей и все рыдали, даже мужчины. Его портрет, несуразно наблюренный через Face app, стоял на гробе. Я думала, видел бы ты сейчас это, Кот… В этом в мире победившего маркетинга даже после смерти человеку не позволено было быть самим собой, а упаковка остается важнее наполнения. Только глаза Кота программа не тронула, и с младенчески гладкого лица они смотрели с расходящейся паутинкой морщин, смотрели удивленно и испуганно: это правда я, это правда со мной происходит?

И я почувствовала злость. Посмотрела на этот портрет и подумала: ну что, доволен, гавнюк? Так ты хотел? Теперь из-за тебя все плачут.

Это было дикостью, дичайшей сраной дикостью, этот портрет, эти похороны, и невозможность тебя увидеть никогда-никогда. Ведь только недавно мы раскатывали кулуар на Альпике, а потом под Продиджи выпрыгивали со снега вверх в каком-то флешмобе, а потом жарили рыбу и пили вино у тебя в гостях. Дружно заснули под нолановский Довод, поспорив с Тимуром о парадоксе сознания в параллельной реальности. Помнишь, Рената еще тогда, проиграв спор, его «душнилой» обозвала и все смеялись? В ту ночь уезжали от вас с Лисой какие-то сонные, осоловевшие. Даже не обнялись на прощание… Друзья так не поступают, друзья так не прощаются…

17 мая 2022

Siempre me quedara.

Все на похоронах отказывались в верить в смерть Кота. Такие шутки подкидывает нам сознание, чтобы легче было смириться с потерей.

Я рассказывала Ренате, как вчера я открыла соцсеть с картинками в надежде увидеть его сторис, а потом до меня каааак дошло. Илья вспоминал о традиции ездить 1 января на гору, раскатывать снег, и я соглашалась с тем, что ее нужно продолжать. Гошка говорил о традиции ходить в «баню с енотом» на день рождения Кота, и все обещали собираться… они говорили и говорили, говорили о долге и ответствености… а мне казалась это такими нечестными обещаниями, сотрясающими ветер… всё было пусто и бессмысленно без него. Безумно болела голова. Я подошла к нашей машине, чтобы достать из рюкзака лекарство, открыла багажник и чуть не взвизгнула. Там лежал огромный портрет Кота с траурной ленточкой по нижнему краю. Тот самый, с гроба. И с этого портрета, улыбаясь, Кот смотрел прямо на меня. Кто и когда положил его в багажник, мне было непонятно. В тот момент мне это показалось очередным дурацким розыгрышем Кота: «Не ожидала? А я тут!». При жизни он любил тихо подходить сзади к занятому делом человеку и молчаливо стоять сзади, пока все остальные начинают хихикать, и в тот момент, когда человек почувствует что-то неладное, во весь голос крикнуть ему в ухо «АААА!», да так, что человек подпрыгнет.

Но и другие люди воспринимали странные обстоятельства точно также, как я. Как будто Кот еще жив и пытался подшутить над нами. Мы приехали в дом к Лисе и сидели во дворе, как вдруг на козырьке навеса я увидела пушистый полосатый хвост.

— Это у соседский кот к нам…? — не успела закончить фразу я, как на стол спрыгнул дикий енот, опрокинул несколько рюмок и бокалов, схватил кусок хачапури, ловко по виноградной лозе забрался на крышу и исчез. Олеся визжала от неожиданности. Опрокинутые рюмки, облитые штаны, залитая томатным соком сырная нарезка, да и сам енот, внезапно появившийся и скрывшийся, внесли заметное оживление в компанию. Все пришло в движение, кто-то смеялся, кто-то оттирал салфеткой одежду, кто-то поднимал укатившиеся под стол стаканы. У всех появилась тема для обсуждения. Даже Лиса вышла из своего замороженного состояния, выливая из тарелок в клумбу томатный сок. Гошка сказал: «Наверняка, это розыгрыш Кота, вот прям в его стиле». И все согласились. Енот, очевидно, довольный хачапурным уловом, больше не приходил.

Потом что-то рассказывал уже сильно нетрезвый Лось, и, когда он сильно заболтался, сбился с мысли, с мушмулы упал сухой тяжелый лист и стукнул его по голове. От неожиданности он забыл, что хотел дальше сказать. И все опять повторяли: «Это происки Кота, это происки Кота». И еще захмелевший Серый сказал: «Конец в стиле Кота! Вот это ж надо умудриться — умереть в пятницу 13-го! Если бы он смог оценить дату, бы пришел в восторг».

Да уж, Кот в восторге… Только все остальные попеременно рыдают. Проживание горя словно ходьба по минному полю: никогда не знаешь, где рванет, что окажется за гранью нормы, и от каких слов человек заплачет. Все так пытались сохранить эту корректность, что, поминая Кота добрым словом, сказали ровно стандартный набор: любящий муж, сын и отец, примерный гражданин. Любил, помогал… Смерть уравнивает все различия. А мне хотелось сказать, да нет же, нет, он не был самым обычным, он был невероятно крутым, у него была масса особенностей, делавших его необыкновенным и уникальным! Но так и не сказала.

Я спросила Ренату, что она имела ввиду, когда сказала, что огонь искал Кота 25 лет… Звучало ужасающе, как сюжет из фильма «Пункт назначения». Она поправилась: «Нет, не 25, а 30» и припомнила историю спасения из пожара, когда Кот был еще ребенком. Родители сильно ссорились целый день, он сильно переживал и уснул. Начался пожар, а спящего 7—летнего Кота на руках вынес из горящего дома сосед. Ребенок уже надышался угарным газом и не просыпался, помогла быстро приехавшая вместе с пожарной машиной скорая. О причинах пожара не знал никто, сказали, загорелась проводка, но мать в ту ночь рассказывала про запрыгнувшего в окно кота с обожженным, тлеющим хвостом. Моментально вспыхнули шторы, занялись обои, пламя перекинулось на диван. Мать побежала звать на помощь. Ей, конечно, никто не поверил тогда, списав историю на действие алкоголя с успокоительным. А она больше ее и не рассказывала. Ей самой на следующий день события показались уж слишком неправдоподобными. Кот рассказывал о происшедшим лишь однажды, и теперь мы с Ренатой, замирая с неприятным холодящим чувством в плечах, вспоминали детали. Этой историей мы как будто приоткрыли дверь, и из нее тянуло таким ледяным и опасным ветром в наш простой и понятный мир, что кожа покрывалась мурашками.

Все сидели во дворе за столом, а я, почувствовав потребность сбежать от своего страха, зашла в дом, на кухню. На столе лежал сулугуни и яблоки. Вот и нашлось занятие для меня. Сыр был отличный, домашний, с мягкой, вытекающей серединкой; яблоки разрезались на дольки с хрустом. Работа успокаивала. Вдруг в дверь кто-то постучал. Дверь была открыта и заходить можно было свободно, я подумала, это Рената с полными руками грязных тарелок просит ей открыть дверь. Пошла, открыла. За дверью никого не было. Когда постучали во второй раз, я подумала, дети балуются. Когда постучали в третий, одновременно зазвонил лежащий на диване телефон Федора. Почему-то мелодия играла — Omen, которая стоит на номер брата. В дверь настойчиво барабанили, звонил телефон. Я бросила на стол нож и замерла в нерешительности, что мне сделать сейчас в первую очередь: открыть дверь? Ответить на звонок? И вдруг все смолкло разом: и стук, и резкий, звенящий смартфон. Кто-то перестал требовать, чтобы ему немедленно ответили. Взглянув на экран телефона, увидела: звонок был с незнакомого номера. Наверное, какой-то глюк с рингтоном, бывает же. Тогда я вообще не обратила на эту ситуацию внимания, и вспомнила ее гораздо позже, добавив в свою копилку совпадений.

Погруженная в себя, я мыслями была в том моменте, когда на прощальной церемонии священник провел отпевание и в проповеди рекомендовал молиться за Котову душу, чтобы она спокойно улетела к богу. Люди держали в руках церковные свечи. Они почти уже догорели, обжигая горячим воском пальцы даже через салфетку. Я стояла и твердила про себя: нет, я не отпущу тебя не небо, не улетай, не надо. В рай тебя не пустят, из ада выгонят с формулировкой «подъ*бывал чертей». Зачем тебе туда. Останься со мной. Ты сможешь увидеть, как растут твои дети. Останься со мной. Еще куда-нибудь съездим, и ты будешь шутить, а я буду улыбаться. Останься со мной. Будешь жить в моей голове, будешь ворчать, будешь говорить со мной. Будешь всю жизнь моим невидимым другом. Будем вместе чудить. Я буду престарелой леди га-га. Может, научишь меня кататься на мотоцикле? Было бы прикольно. Останься со мной, ты же так хотел еще разок катнуть фрирайд на Розе. Нам же нужно еще раскатать Южный склон, да? Отче наш, оставь его со мной, таким, каким он был: веселым, поддерживающим и добрым. Кооот, прошу тебя! Останься, ну… ну я же так тебя люблю, я не хочу отпускать тебя, я тебя не отпущу, я тебя не отпускаю.

Ты все знаешь, Монеточка.

Моя принцесса слушала треки современной певички, и вдруг один оказался полным совпадением с моими ощущениями.

Ни в темноте, ни в пустоте не отыскать:

Ты слился с воздухом, ты превратился в дым.

Остались буквы в документах, на счетах,

И эти буквы были именем твоим…

19 мая 2022

Очаруй меня обратно.

Я чувствую злость, я чувствую ярость на Федю. Он трусливо сбежал, не дослушав меня. А я еще хотела сказать, что меня обижает, когда при людях он говорит на какое-то мое замечание «да, помолчи», «это что, так важно сейчас?» «а ты-то куда лезешь?». Эти слова мне кажутся такими несправедливыми, злыми, они кажутся мне выражением нелюбви, презрения и желания обидеть. Так не говорят женщине, которую любят.

Я, как актриса на сцене, читаю монолог сама для себя. «Если ты не заинтересован в наших отношениях, давай разберемся по-умному. По-взрослому. Просто скажи «я тебя не люблю», ну, и я пойму. Пойму, что дальше нет смысла лелеять эти отношения, ждать, верить, терпеть, бежать и покупать вкусняшки на ужин. Может, мне станет легче, если в эти отношения не надо будет вкладывать душу. Я не смогу тебя заставить любить меня. Мы можем быть друзьями. Просто перестань меня унижать и мучить». Озвучить его Федору на ум не приходит. Женщина должна быть покладистая, послушная.

Раньше у меня был хотя бы Ханн, и было так хорошо и тепло, что ему можно было сказать, что мне плохо в семейных отношениях, а он меня поддерживал. Мне нужен кто-то, чтобы любить. Мне так грустно сейчас.

Я нахожусь в таком состоянии, что уже который день даже новости толком прочитать не могу. Я просто листаю ленту твиттера, а в голове не остаётся ничего. Внешнеполитические новости — дичайший кринж. Тот самый, который нельзя называть словами. Кот умер, Федор спит на диване уже третий день. Мне хорошо одной, мне нравится спать. Сны, даже муторные, отличаются от реальности. Я придумываю себе новый мир и события, где мне хорошо.

Уважаемый крылатый из сна, кем бы ты ни являлся. Между нами была заключена сделка, и я свою часть выполнила немедленно, а мое третье желание остаётся невыполненным, хотя срок исполнения был ограничен одним годом. Требую исправить сие досадное недоразумение.

20 мая 2022

Краткая история великого завоевателя.

Кот приходит ночами. Снится разное, что-то происходит, а он всегда стоит в своем горнолыжном комбинезоне, перчатках и шлеме на краю видимости. Он не говорит, не двигается. Смотрит на меня, просит. Я понимаю эту просьбу, он хочет, чтобы рассказали о нем, чтобы он остался хотя бы здесь, в светящемся экране смартфона, тысячей букв и десятком многоточий.

— Ну ты же понимаешь, не получится у меня о тебе история Тура Хейердала? И Чингиз Хана тоже не выйдет. Ни Героя нашего времени, ни Дубровского.

Получится история ёкая бакэнэко, мистического японского существа, кота со сверхъестественными способностями. Он проникает в сны, манипулирует людьми, хитрит и играет ими, принимает образ человека. Бакэнэко тесно связаны с огнем, это их стихия. Я удивляюсь совпадениям, когда узнаю следующий факт. Есть поверие, что все бакэнэко в японский новый год собираются в кошачьем дворце на вершине кошачьей горы — вулкана Нэкодакэ. Японский новый год — это праздник смены сезонов Сэцбун, обычно выпадает на 3-4 февраля. 3-ьего как раз у Кота и был день рождения.

Моему ёкаю неважно, какая история получится. Он хочет просто, чтобы о нем писали. Так вдруг я оказалась так сконцентрирована на одном человеке. Мне важно стало про него рассказать. Я просыпаюсь не в страхе, но оцепенении от этого требования. Внезапно садясь на постели в темноте не понимаю, где заканчивается сон и начинается реальность. Много дней не рисую, не читаю книги. Вспоминаю и пишу дневник.

Пробую.

Он был смешной, несуразный, высокий. У меня всегда возникало две ассоциации. Первая — это татаро-монгольское иго. Казалось, дай ему коня, лук, остроконечную шапку — и тут же в составе Золотой Орды он поскачет разграблять и завоевывать Русь тринадцатого века. Было в нем то отчаяние и контролируемая ярость, что помогают воинам выживать и побеждать. Его карие глаза выдавали в нем что-то такое, то ли ближневосточное, то ли азиатское. Когда он с гиканьем и свистом седлал стул со спинкой, как коня, я ему предлагала, посмеиваясь: поехали в Монголию, посмотрим твою историческую родину, музей динозавров, пустыню и Улан-Батор. А он отвечал: моя родина здесь, но — поедем! Мне нравились его по-азиатски блестящие, темные, курчавые волосы, всегда подстриженные как пушистая шапка. Особенно привлекательной казалась такая деталь: как во время катания у него пряди выбивались из-под шлема игриво загибались по сторонам.

Вторая его ипостась напоминала мне выражение из словарного диктанта: молодой красивый шимпанзе. Было в нем что-то обезьянье: особенно когда он шутил и кривлялся, а когда пел и тянул «у», также по-обезьяньи складывал губы. «А ты смешной, — цитировала я ему после выступления в караоке мем про акулу, — пожалуй, оставлю тебя на завтрак».

Еще у него были непропорционально длинные и мускулистые, как у гориллы, руки. Когда он поднимал из на фото в каком-нибудь торжествующем жесте, казалось, он собирается сгрести окружающих в одну кучу, обнять всех присутствующих на фото. И не было сомнений, что у него получится.

В нем было и привлекательное. Большое, доброе, открытое, веселое, лучистое, капельку мудрое. Он так открыто и честно улыбался, что таяли и соглашались с ним все.

Он был отчаянно-безбашенный, с отточенным, как нож шефа, чувством юмора. За секунду мог исправить положение или довести всех до хохота. Как подтверждение, из памяти всплывает один эпизод. Вся компания была у нас в гостях, и мы играли на плойке в «Это ты!», такую викторину с вопросами друг о друге. Так вот, единственный раз за игру пять человек ответили на вопрос одинаково. Вопрос был такой: «Кто из вашей компании, найдя в лесу мертвого енота, принесет его домой, чтобы похвастаться?» Ну и что вы думаете, чье имя назвали все? Мы очень смеялись, увидев ответ. Нет, конечно, он не приносил мертвых енотов домой. Но однозначно любил создавать какие-то немыслимо неправильные ситуации, которые всегда заканчивались всеобщим взрывом смеха.

Ты был клевый, Кот. Даже так. Классный. Никого, кроме тебя самого, не заботило, что ты на фотомодель не похож. Вспоминаю твою приговорку, цедимую сквозь зубы: «Ничего, что я урод, так я другим возьму». Наверное, ты ждал, что я начну убеждать тебя в обратном и нахваливать твою красоту? Улыбаюсь.

Спасибо, что ты был в моей жизни.

Мы заметили друг друга в момент, когда он уже бежал. Бежал от самого себя. Он уже почувствовал, что семья всепоглощающа, она забирает и впитывает тебя всего, не оставляя тебе самому ни капельки, ни кусочка идентичности. И он испугался. Это был испуг взрослеющего мальчишки, который задается вопросом: а что, если это всё? И дальше ничего не будет для меня самого? Только для нас? А где же здесь я? Что будет со мной?

Пока мы были мало знакомы, мне было интересно наблюдать за ним: как далеко заведет его интроспекция, к каким выводам он придет?

Впервые я узнавала о нем от кузена моего мужа, который восхищался его напускной маскулинностью: «Он отмечает день рождения и приглашает только пацанов, а их жен он не приглашает. Жены и подруги, если хотят, тоже могут праздновать его день рождения, но отдельно, друг с другом». Мне казалось это омерзительным, а личность малопривлекательной и не заслуживающей того обожания, которым осыпал его Мирон. Последнему хотелось такой же легкости и свободы в отношениях, и друг был его кумиром, потому что сумел отстоять свое право на свободное время в семье. А Лось про Кота говорил, что тот не выносит женских разговоров, и, когда они начинаются, всегда раздраженно выходит из помещения на улицу. Так, еще не встретившись с человеком, я заочно, по чужим рассказам, повесила на него ярлык «отвратительный».

Однако, когда мы разговорились с Котом на чьем-то дне рождения, я не увидела в нем признаков мизогинии, которые так раздражали меня в описаниях Лося и Мирона. Возможно, он воспользовался своим умением «читать» людей и быть с ними на одной волне. А может, эта напускная маскулинность в моем присутствии показалась ему стыдной. Он уже любил сноубординг и увлекался мото-спортом, в любви к горам и чувству свободы там и возникла общая точка интересов. Кот почувствовал во мне эту, более зрелую, семейную… обречённость?, она была тайной, которая объединяла. Наверное, это стало ключом к общению. Мы обязательно говорили о важных для каждого из нас вещах при встрече, и я чувствовала, как в этих разговорах он искал и находил себя, взрослел, его бег прекращался. Несмотря на два высших, ему не хватало базы, чтобы читать культурный код и судить обо всем теми категориями, которыми он пытался. В этом он точно проигрывал рафинированным филологическим мальчикам. Зато Кот был с пытливым умом и ярким темпераментом, такой живой и открытый. В нем бурлила та жизнь, которая во мне почти замерла, которой мне так не хватало. Я питалась его огнем, а он — моей уверенностью в жизни.

Безусловно, ему нравилось женское внимание, и всегда он стремился перетянуть его всё на себя. Он буквально млел, когда Рената называла его «альфой» всех мужчин; мне казалось, от таких слов у него расслаблялись плечи и вырастали крылья. Кот всегда был душой компании, но для меня главным стало его естественное стремление к росту. В числе прочего, я ценила его за развитое со временем умение видеть в женщине личность. Но это была длинная дорога длинной в годы. Когда я попала в компанию, сексисткие шуточки были нормой. Девчонки научились закрывать на них глаза. И только я пыталась изжить эту уродливую традицию, борясь с Котом его же оружием. Никто и никогда не подкалывал его так много, как я. За каждую шутку про ПМС или беременность, или умственное превосходство мужчин над женщинами, юморист получал вдвойне. Было чувство, подколки не наносили Коту вреда, отскакивали от него, как резиновые мячики. Но результат был. Я учила его быть мягче, уважительнее к женщинам, и со временем из его общения исчезли шуточки про члены и ПМС, а мат в речи остался только как элемент юмора. Мне нравилось наблюдать, как раз за разом, он от категоричности и бахвальства переходит к более зрелым идеям, размышлениям. И это вызывало уважение. В нем самом была потребность в развитии, я была лишь некой опорной, поддерживающей точкой.

Так от «пацанского» дня рождения он постепенно пришел к дню рождения с самыми близкими людьми, независимо от их пола.\

Магия дынного ликера.

Как-то давно я отмечала свой день рождения на даче, родители уже разошлись и разъехались, была только молодежь. Лось спросил, можно ли заедет Кот, и я ответила, что конечно. И он приехал. Не слишком быстро, но его появление было эффектным. Оставив мотоцикл у ворот, он прошёл сквозь людей, и обнял меня со спины. Я слышала по голосам, что он приехал и с ним здороваются, но не ожидала, что он так быстро подойдет ко мне и застанет врасплох. Обнимая, он скрестил руки у меня над грудью, обхватив мои плечи, и покачал из стороны в сторону. Я почувствовала тепло и прикосновение его тела и замерла. Это чувство мне понравилось. Понравилось мне, интроверту, подпускающему к себе только мужа, детей и кошку. Это чувство было не обычным, новым. Оно пробудило во мне что-то особенное, ускользающее, я попыталась ухватить это чувство за хвост и приучить, повесив на него ярлычок. Это было что-то очень настоящее, незамутненное, забытое, родом из детства. Чувство телесной радости? Близости? Близки мы были с мужем, но это было другое. Это было что-то сродни тому, как млеешь от ручонок своего ребенка, гладящего тебя по волосам. От ребёнка — да, я могла бы принять это чувство… но чтобы от взрослого? Я так привыкла держать под контролем эмоции, сохраняя некую постоянную пустоту внутри, и думала, так будет всегда. А сейчас что-то вихрем ворвалось в мою жизнь, заставив чувствовать, показав, что я еще не дэдинсайд, что всепоглощающий надзор за собой бессмыслен, слаб, бесполезен. Я всегда воспринимала контроль над эмоциями как контроль над хаосом жизни, как защиту от всего плохого, что может случиться со мной по воле других людей. Осознавая это, я замерла, удивилась, растерялась.

Тут в ухо мне завопили: с днём рождения! Я обернулась и со «спасибо» обняла его в ответ, обняла по-настоящему.

В новом мотоциклетном экипе О’Нил, чуть забрызганный уже подсохшей грязью, он был неожиданно хорош в тот раз. Новая форма ему очень шла, сглаживала непропорциональность фигуры, делала ладным. Основной цвет был белый. В угасающем свете дня, он был словно призрак. Белый светился в темноте, и вместе с белым радостью светилось его лицо. Майка и штаны с черно-салатовыми полосами отдавали неоном в начинающихся сумерках. Этот человек знал себе цену, и тащился сам от себя. Появился словно звезда Болливуда среди деревенских жителей. Высокий, клевый и трезвый. В отличие от нас всех, наотмечавшихся. Олеся, глядя на него, откровенно протянула «ваау».

Я, предполагаю, с улыбкой до ушей кинула взгляд подружке: посмотри, какой классный! И я ему нравлюсь! Мне показалось, в ответ она посмотрела понимающе.

Он остался на дне рождения еще надолго. Часть компании уже разошлась, часть группами рассредоточилась по даче. Ему раза три за это время звонила жена, и он говорил, что побудет здесь еще. Тут, с пацанами, ему хорошо. Федор меня тоже временами спрашивал: ну что, домой? Но мне хотелось остаться.

Стоял октябрьский теплый вечер, с глубоких, пронзительно синих небес медленно роняющий звёзды в ночь. Дневная жара спала, ветер шевелил виноградные листья над беседкой и наши волосы. Было хорошо. То там, то здесь вспыхивали огоньки хохота, никто не напился до диких криков и выяснения отношений. Вино закончилось, и Кот предложил свою фляжку. Там было что-то с непривычным вкусом. Вроде джин, амаретто и дынный ликер. Я помню, мы болтали, сидя на деревянных ступенях дома, болтали на качелях, болтали за столом. Где бы я ни оказалась, он оказывался рядом и протягивал свою фляжку, и это не было преследованием или назойливостью, мне было комфортно от того, что он рядом, этот процесс казался естественным. Муж временами выпадал из поля зрения, выбирая других людей для общения.

Фляжек у Кота было две. Когда допили первую, сразу появилась вторая. Мы рассказывали друг другу истории, которые происходили с нами во время занятий экстремальным спортом. Он показывал фото и видео с телефона и рассказывал про крутые места, куда он заезжал на мотоцикле, а я могла бы увидеть в походе. С ним хорошо было смеяться. Показалось, что он умнее и глубже моего обычного окружения. При этом Кот был юным и озорным, он будто заряжал всё вокруг своей неразумно расплескиваемой энергией, и все оживало рядом с ним, искрилось и сияло. Мне казалось, рядом с ним я начинала немножко сиять и смеяться тоже. Хотя, может быть, это все коктейль из джина, дынного ликера и амаретто. Точнее, его перебор. Скорее всего, он и был причиной этой магии.

Учебник невербальных знаков.

Ну вот, начало положено. Такой истории ты хотел о себе? Про дружбу, эмпатию и поддержку?

Да, Кот был хорош. Я никогда не слышала критики в свой адрес от него. Ни разу он не сказал, что я некрасивая, или что-то не так с моей фигурой, или ему не нравится мой стиль одежды. Я просто была самой собой рядом с ним, и этого было достаточно, и мне не нужно было казаться кем-то другим или быть лучше. Я просто была. Он принимал меня уставшей или расстроенной, принимал, когда физически в спорте у меня что-то не получилось, принимал меня даже злой. Удивительно, рядом с ним у меня было право на злость; то чувство, что всегда под запретом рядом с мамой.

Однажды мы катали на Розе, и был свежий снег и ветер, метелевый перенос сформировал гребни, лавинными досками лихо уходившие вниз. Лавинщики в срочном порядке закрывали опасные трассы, выставляя знаки и сетки, но незакрытые места для проездов еще оставались. Легкодоступная часть северного склона выглядела сладкой и нераскатанной, но так и грозила ухнуть. Я просила Федю не лезть туда, и он согласился, а через некоторое время на трассе я потеряла его и Кота из вида. Внизу оказалось, что они все-таки сунулись туда. Вдвоём. Катались мы всегда без лопат, щупа и лавинных датчиков, и спусти они тогда на себя лавину, за 15 минут их бы не откопали. Эти 15 минут — критичное время, в которое может выжить человек под снегом. Дальше шансы на выживание существенно сокращаются.

Ну и как же взбесил он меня тогда! Вижу себя словно со стороны и сверху. Мы стоим на парковке на Волчьей скале у его митсубиси эльки, и я в голос ору на двоих мужиков, называя их идиотами.

Мне было стыдно потом, я извинялась, бурча, что страх и адреналин сделали свое дело, и на этом конфликт был исчерпан. Мы ехали по Краснополянской трассе домой в машине Кота, делились чаем из термоса и бутерами, атмосфера становилась все теплее. В багажнике постукивали сноуборды. Я согрелась и меня разморило, сонная сидела на заднем сидении, прислонив голову к стеклу, а Кот рассказывал Федору про работу. Через музыку до меня долетали обрывки фраз, но я не вслушивалась. Рассеяно смотрела по сторонам. И вдруг в зеркале заднего вида увидела Кота. Его взгляд был сосредоточен на дороге, но поза полностью повторяла мою. Такие же круглые и опущенные вперёд плечи и напряженная шея, а правая рука так же согнута в локте, и даже пальцы также касаются губ. Сонливость сразу прошла. Мне показалось сначала, что он использует прием из НЛП, рекомендующий принять позу собеседника для контроля над ним. Я специально села по-другому, и включилась в разговор, чтобы посмотреть, как он отреагирует. Он сменил позу — не сразу, поспешно, а со временем. Стало понятно, что он не пытается как-то воздействовать на меня или контролировать, а то я уже внутренне развеселилась, приготовившись играть в «море волнуется раз… морская фигура на месте замри». Это было просто признаком симпатии.

Подобные невербальные сигналы симпатии и интереса я замечала еще много раз, и каждый раз они были словно из учебника. Он внимательно слушал меня, наклонив голову, в кругу компании ступни были развернуты ко мне; он засовывал большие пальцы в карманы, если мы говорили, стоя напротив друг друга, и близко подходил, как бы отгораживая от других мужчин. У меня даже возникал вопрос, он делает это все осознанно-специально? Вдруг это такой прикол, типа «Смотри, я разговариваю с тобой на доступном языке». Жаль, я никогда не спрашивала об этом. Стоило бы посмотреть на реакцию.

Однажды мы заехали к нему на работу за бумагой, и я осталась в машине, а вышел Федор. Кот, болтая с ним, стал в проеме дверей, в полосе света, идущей из офиса, красуясь и играя мускулами. Они о чем-то мирно беседовали, но какое же это было шоу доминирования! Он расправил плечи и сложил руки на груди, выпрямил спину и широко расставил ноги, стараясь казаться выше, занимать как можно больше места и показывая свое превосходство. Федю это вообще не смущало. Представление было для меня. Я улыбалась. Мне понравилось.

Но лучше всего была игра взглядов. Вы вообще замечали, что большинство мужчин не выдерживает длинных взглядов, на уровне инстинктов воспринимая их как животное соперничество? Они сразу отводят глаза. Но Кот был не таким. С кем бы он не общался, если я смотрела на него, он сразу чувствовал и перехватывал взгляд. Сначала я сразу отводила глаза. А он — нет. И эти взгляды стали длинные. Они были вызовом, противоборством, кто сдастся первым? В них был сарказм, признание и капелька соуса чили. В них были искры и недосказанные слова, и немые вопросы. И мосты, провешенные между нами.

Каждый замеченный мной признак симпатии наполнял меня радостным чувством. Это были нити поддержки в сером море дней, и, благодаря этим нитям, я оставалась на поверхности. Я привыкла к ним, они были рассредоточены и незаметны другим, но они стали частью меня на пути к себе.

22 мая 2022

Я — рыба.

Ужасное, тягучее чувство, с которым я не могу справиться. День тянется мучительно больно. Утром была в школе, а вечером опять на собрание. 46 орущих детей в одном маленьком классе словно атомный распад демона.

Все как через мутное стекло, делать ничего не могу. Какая-то работа, счета, звонки, переписка. Я рыба, залегшая на дне моря, а из мира вокруг доносится булькание и звук перекатываемых по дну камней. Где-то волны, паруса, чайки и синее небо. Здесь даже солнечный свет проникает через толщу воды.

Кот, скажи, как получилось так, что я всю систему самооценки выстроила на тебе? Почему не на Федоре? Я шарю плавниками в поисках опоры, но вокруг только песок и мутная вода. Бууульк. Бууульк. Забраться поглубже, чтобы никто не съел. Зарыться в песок.