За закрытыми дверями. Почему происходит домашнее насилие и как его остановить

Татьяна Орлова, 202

«За закрытыми дверями» – исследование психолога-практика Татьяны Орловой о домашнем насилии. Автор рассматривает и социальные причины, и внутренние психологические механизмы этого явления. Она описывает, как стереотипы, сложившиеся в российском обществе (включая вредные патриархальные установки, передающиеся из поколения в поколение), мешают решению проблемы. В книге найдутся инструменты самопомощи и практические советы для тех, кто хочет поменять свою семейную ситуацию. Благодаря реальным кейсам читатели смогут лучше понять внутренние процессы, сопровождающие насильственные отношения, разобраться в себе и разорвать порочный круг. Книга подойдет и тем, кто хочет узнать, как помочь близким, страдающим от домашнего насилия. В последней главе описана система государст

Введение

Фактически работать над этой книгой я начала лет десять назад. Но сразу написать ее не удалось. В то время я находилась в абьюзивных отношениях^[1], причем уже второй раз. Из первых таких отношений я выходила почти семь лет, но тут же встретила другого человека, с которым опять что-то пошло не так. На этот раз я намного быстрее поняла, что происходит, и уже через год мы расстались.

Однако тогда у меня возникло много вопросов к себе. Как же это все случилось? Почему я, будучи психологом и даже тренером психологического института, имея любящих родителей и друзей, так долго оставалась в странных партнерских отношениях? Почему не могла уйти, несмотря на призывы и предупреждения моих друзей? Как я выбирала именно таких партнеров? Что со мной не так? И не наступлю ли я на те же грабли в новых отношениях?

Именно в это время мне предложили набрать команду психологов для вновь открывающегося Московского кризисного центра помощи женщинам и детям. Это было неожиданное и очень вдохновившее меня предложение. Разумеется, я согласилась и собрала команду. Так образовался коллектив из двенадцати человек, с которыми я начала исследование темы насилия в отношениях.

Больше всего мне хотелось осмыслить мой личный странный опыт. И сделать что-то полезное, конечно.

В первые месяцы работы мы все были уверены, что быстро разберемся с этим домашним насилием — накидаем идей, и готово. Но вопрос оказался сложнее. Клиентки^[2] приходили на терапию, рассказывали жуткие истории и быстро исчезали, иногда присылая эсэмэс «Спасибо, вы мне очень помогли, мы вновь восстановили наши отношения», после чего тянуло то ли выругаться, то ли заплакать.

Некоторые клиентки после, казалось бы, успешной работы, поиска и обретения внутренних опор вдруг накидывались на психолога с обвинениями и претензиями. Говорили, что он относится к ним с презрением, отвергает их, ведет себя непрофессионально.

Особенно угнетали случаи, когда долгое время в терапии вообще ничего не происходило. При всех стараниях психолога женщина продолжала жить с абьюзером, терпеть побои и оскорбления и чувствовать себя виноватой. От этого не менее виноватым чувствовал себя и психолог.

Я благодарна нашим интервизиям^[3] с коллегами. В течение всех этих лет каждую неделю мы встречались на три часа, с неизменным интересом обсуждали сложные случаи и пытались описать внутренние механизмы происходящего. Все это было увлекательно, кроме всего прочего. Это поддерживало и позволяло не унывать — тема-то очень непростая, и та беспомощность, которая преследует клиентов, накрывала и нас с головой. Дружеская профессиональная атмосфера была противоядием от выгорания.

Удивительно, но в работе с клиентами мой личный опыт скорее помогал и становился постепенно все более и более ценным. Он, как особая линза, позволял понимать происходящее с клиентками, верить им и спрашивать о том, о чем я ранее никогда бы не спросила. Если бы не личный опыт, я давно забросила бы эту тему. Но он, как нерешенная головоломка, побуждал меня приглядываться к ней с разных сторон и слушать пострадавших^[4].

Их было за эти годы очень много. В неделю я принимала человек по пятнадцать, потом по двадцать, потом по двадцать пять, а также супервизировала сложные случаи коллег, иногда работала на телефоне доверия.

Некоторые клиентки рассказывали о том же, что я пережила сама: про непонятную тягу и невозможность оставить человека, несмотря на всю боль, которую он тебе причиняет; про острую жалость, надежду и неизбежное разочарование; про забывание обид; про необходимость скрывать происходящее от близких как стыдную тайну. Какие-то клиентки говорили о совсем другой стороне насилия — о том, что некуда пойти, об отсутствии близких, которые поймут и поддержат, о тяжелом детстве и не менее тяжелом настоящем.

Первые авторы насилия^[5] стали появляться в моем кабинете вслед за пострадавшими, ушедшими от них и проходящими терапию в кризисном центре. На сессиях они были совсем непохожи на преступников. Они выглядели потерянными и испуганными, как несправедливо обиженные дети. Каждый хотел рассказать свою правду, сообщить, почему с ним поступили нечестно, как будто психолог сможет рассудить их с партнеркой, что-то ей объяснить — и в мире все встанет на свои места. Некоторые готовы были работать над собой и приходили на терапию несколько раз, но лишь до тех пор, пока их вторая половина вновь не возвращалась в отношения.

Затем я познакомилась с абьюзерами неосознанными и нераскаявшимися, с теми, кто продолжал чувствовать себя правым. Например, один мужчина больше десяти лет тиранил и бил жену. Ему удалось остаться с детьми, когда она наконец ушла. Мы повстречались на комиссии по делам несовершеннолетних. На заседании рассматривалась просьба матери дать ей возможность видеться с детьми. Этот человек был как на иголках, постоянно подскакивал к жене и выкрикивал: «Вы посмотрите на нее, здесь она такая смирная! Видели бы вы ее дома, она же сама избивает меня, вот так она меня ударила!» — и ударил женщину прямо на глазах удивленной комиссии. Женщина при этом молчала и плакала. И даже после такой наглядной демонстрации, а также нескольких справок из травмпункта о сломанных ребрах комиссия ничем не смогла помочь ни женщине, ни детям. Резолюция была приблизительно следующая: «Он говорит, что не препятствует общению матери с детьми. Он возражает против экспертизы наличия насилия в отношении детей. А что мы можем с этим сделать?» И моя клиентка, и я испытали полнейшую беспомощность.

Удивительно было и то, сколько вдруг оказалось клиентов с насилием в семье. До кризисного центра я работала в Московской службе психологической помощи, но за годы практики там видела лишь пару случаев с таким запросом. Интересно, что многие из тех, кто обращался к нам в кризисный центр, ходили и раньше к психологам, но о насилии молчали. Я поняла, что и сама до этого пропускала какие-то важные сигналы и не задавала неудобные вопросы. Возможно, потому, что жила в деструктивных отношениях и, по сути, для меня это было табу.

Работая в кризисном центре, я как бы поменяла оптику и стала замечать то, чего остальные не видели и не ощущали. Со мной это случилось еще тогда, когда о насилии никто в соцсетях не писал, до эпохи #янебоюсьсказать, до дела сестер Хачатурян и создания центра «Насилию. нет»^[6]. Такое открытие удивляло: ты вдруг видел, что мир на самом деле другой, но вокруг никто ничего не замечает.

В конце 2013 года, когда открылся кризисный центр, уже много лет работали центры «Анна»^[7] и «Сестры»^[8] и был создан Консорциум женских неправительственных объединений. Мари Давтян с Алексеем Паршиным^[9] уже разработали законопроект «О профилактике семейно-бытового насилия в Российской Федерации» и были попытки внести его в Думу (они и по сей день пока ничем не закончились).

Я оптимистично смотрела в будущее: тогда мне казалось, что очень скоро этот закон будет принят, он же так логичен и справедлив. Пострадавшие смогут обращаться за помощью в полицию и опеку, мы создадим программы для работы с абьюзерами. Люди в семье будут чувствовать себя свободно и защищенно. Сейчас, в 2021 году^[10], уже очевидно, что все не так легко. За этот закон придется бороться, вероятно, ближайшее десятилетие.

Когда-то казались приемлемыми такие формы насилия, которые кроме как дикостью и ужасом не назовешь. Постепенно люди поняли, что неправильно рубить головы или сжигать на кострах, и формы насилия стали мягче. На это понимание ушли столетия. А само насилие никуда не делось.

Сейчас мы стоим перед необходимостью осознать, что насилие в семье недопустимо. Несмотря на очевидность существования проблемы, пока не все разделяют это убеждение, но я продолжаю надеяться, что общественное сознание постепенно дозревает и до этой мысли. Еще пару десятилетий назад женщина, решившаяся уйти от избивающего ее мужа, переживала общественное осуждение. Родители могли сказать: «Как же ты без него? Потерпи ради детей. В доме нужен мужчина». В полиции заявление взяли бы с большим трудом, с сопутствующими комментариями типа «Видно, было за что», и ничего не стали бы делать. На работе могли и уволить за синяк и странное поведение, поэтому рассказывать о происходящем никому не стоило. Соседи недоумевали бы, что там у этой пары творится: то они вместе, то крики из-за стены, наверное, «Ей такое нравится». Поэтому держались бы в стороне, на призывы о помощи реагировали редко. Друзья постепенно бы исчезали. А те, кто все еще оставался бы рядом, уже не верили бы в изменения и смирились с неизбежным. Психолог, вероятно, предложил бы взять ответственность за свой вклад в отношения и подумать о том, как сама женщина провоцирует агрессора. Адвоката для защиты в суде пришлось бы искать самой за деньги, которые у пострадавших в основном забирает агрессор. Соцсетей и групп поддержки не существовало, не было и убежищ.

Если к этому добавить множество бытовых трудностей и ответственность за детей, почти полностью в такой семье лежавшую на женщине, то становятся понятными причины, почему пострадавшие так и продолжали жить со своими обидчиками.

За двадцать лет ситуация в чем-то осталась прежней и даже ухудшилась. Это касается прежде всего правового регулирования семейных отношений. Позорная декриминализация 116-й статьи УК о побоях почти полностью лишила пострадавших защиты и легализовала семейное насилие. Раньше юридически защищаться было трудно, а теперь стало почти бессмысленно.

Но возникли и положительные изменения:

• Информация о насилии стала доступной. Появилось много отечественных и иностранных статей и материалов на эту тему. Наш словарь пополнился понятиями «абьюз», «газлайтинг»^[11], «эмоциональный шантаж»^[12], «сексторшен»^[13], «харассмент»^[14]. Мы научились распознавать насилие, в том числе психологическое, и уже не готовы его просто терпеть.

• Проведено достаточно исследований на тему насилия, открыты механизмы, изучены последствия и изобретены методики работы с этой темой. Психологи не будут мирить пару и «восстанавливать» такие отношения, возлагать ответственность на жертву и оправдывать действия абьюзера.

• Появились убежища (их недостаточно, но они есть) и организации, где пострадавшие могут бесплатно получить помощь и поддержку^[15].

• Обсуждать публично истории про насилие, которое произошло с нами, стало возможным и не стыдным. И если мы выносим такую историю в сеть — нас поддержат.

• Женщины перестали видеть себя помощницами мужчин и рассчитывают на равенство.

• Развестись уже не так страшно, и родственники все реже боятся «потерять кормильца».

• Мужчины поверили в психологию и обращаются за помощью.

• Мужчины и женщины — авторы насилия — тоже.

• Возник образ родителя, который разговаривает с ребенком на равных, как с другой личностью, уважает его чувства и принимает его жизненный выбор. И даже если реализовать этот идеал удается не всем, он потихоньку становится внутренним ориентиром.

• Проект закона о профилактике семейно-бытового насилия рассматривался в Государственной думе и имел большой общественный резонанс. Его первоначальная редакция включала следующие важные положения: семейно-бытовое насилие рассматривалось как преступление и выводилось из частного обвинения в публичное; таким насилием могло считаться насилие любых членов семьи по отношению к тем, с кем они проживают вместе или ведут совместное хозяйство; предлагались меры защиты для пострадавших, в том числе охранный ордер, и описывались конкретные меры за его нарушение; описывались меры воздействия на домашних агрессоров, предполагающие как тюремное заключение, так и психотерапевтические программы.

После внесения многочисленных поправок законопроект был рассмотрен в странной редакции: предлагалось применять этот закон только к зарегистрированным бракам; в понятие «насилие» не входили проявления физического насилия; не были точно описаны меры защиты потерпевших и не предлагалось мер лишения свободы для агрессоров; общественным организациям предписывалось «мирить» пары. И даже этот вариант столкнулся с огромным сопротивлением консервативных организаций и властей и в итоге был отложен. Но вскоре о нем узнали все. И тема домашнего насилия впервые зазвучала на государственном уровне. Очень хочется надеяться, что разум возобладает, пройдет еще некоторое время и закон будет принят. Думаю, мы дождемся.

И все же как у нас, так и в странах, более благополучных в отношении общественной оценки насилия, случаи абьюзивных отношений в семье по-прежнему есть. Несмотря на всю поддержку общества и возможность уйти, есть те, кто в таких отношениях остается. Такой была когда-то и я. И десять лет назад мне очень хотелось понять, что же это за магия и гипноз, судьба или божественное решение, отчего справиться с происходящим не удается никакими силами. Я искала ответы в профессиональной и популярной литературе, но действительно дельных не нашла. И тогда решила, что разберусь и напишу об этом книгу сама. Может, она кому-то будет полезна.

Эта книга — мой способ двигаться к большей осознанности, к ощущению неприемлемости насилия, к свободе, к уважению. Моя поддержка закона против домашнего насилия. И еще мне очень важно, чтобы термин «абьюз» не стал новым поводом для общественной травли. Чтобы мы не приписывали характеристику «абьюзер» какой-либо социальной группе: мужчинам, женщинам, верующим, атеистам, представителям любой расы или национальности. Чтобы мы боролись не с абьюзерами, а с абьюзом. Не обвиняли ни абьюзеров, ни жертв, но помогали им возвращать себе выбор: использовать насилие или нет, жить в нем или уйти.

В истории появления этой книги и в описании внутренних механизмов насилия участвовало несколько психологических команд. Кроме команды психологов кризисного центра были три волонтерские команды в «Насилию. нет»^[16], участники моих учебных курсов и, конечно, та команда, которая сейчас рядом, — психологи нашего центра «НеТерпи: психологи за отношения без насилия».

Теперь немного о том, как устроена эта книга. В первой и второй главах я постаралась отойти на некоторое расстояние от чувств, выбрать позицию наблюдателя и разглядеть насилие в отношениях со всех сторон: посмотреть на него как на социальное, биологическое, культурное явление, разобраться в его сути, увидеть, почему мы не всегда можем его опознать, и найти признаки, которые будут отличать насилие от чего бы то ни было другого. С третьей по шестую главы я хотела, наоборот, подойти так близко, как только возможно, и детально разглядеть наши внутренние механизмы, порождающие и удерживающие нас в насилии. Здесь же я привожу интересные кейсы из практики, которые позволят читателям еще глубже погрузиться в тему и лучше понять действия жертвенных и абьюзивных механизмов. Главы с седьмой по девятую посвящены теме самопомощи в деструктивных отношениях. В них я хотела рассказать о том, что человек может сделать сам и в каких случаях ему потребуется помощь психолога. Последняя, десятая глава поднимает, на мой взгляд, важнейшую тему: почему насилие — социальная проблема и почему ее нужно решать на государственном уровне, — и вместе с этим дает повод для дальнейших дискуссий. В конце книги читатели найдут приложения по негативным посланиям, которые применяются в детско-родительских отношениях, по распознаванию насилия у себя в семье, а также список полезной литературы и организаций, помогающих жертвам насилия. Мне бы очень хотелось, чтобы эта книга стала поддержкой для вас.

Примечания

1

Абьюзивные отношения — отношения с применением насилия. Абьюз (от англ. abuse — злоупотребление, оскорбление, жестокое обращение) — насилие в межличностных отношениях. Здесь и далее, кроме особо отмеченных случаев, примечания автора.

2

Я часто пишу именно о женщинах, так как работала в кризисном центре помощи женщинам и детям. Но в реальности процессы, связанные с насилием, развиваются независимо от пола.

3

Интервизия — обсуждение психотерапевтических случаев, вызывающих затруднения в работе, в группе равных специалистов. Ср. супервизия — обсуждение психотерапевтических случаев, вызывающих затруднения в работе, с более опытным коллегой.

4

Пострадавший (в некоторых подходах используется слово «выживший») — тот, кто пережил насилие в свой адрес или переживает его сейчас, но работает над тем, чтобы это насилие прекратилось. Ср. жертва — человек, по отношению к которому применяется насилие, и он терпит это и вынужденно сохраняет отношения.

5

Автор насилия — человек, применяющий или применявший насилие в отношениях, но готовый брать за это ответственность и проходить терапию. Ср. абьюзер — тот, кто применяет насилие в адрес другого человека и не готов брать за это ответственность.

6

Признан Минюстом РФ выполняющим функции иностранного агента.

7

Центр «Анна» более тридцати лет занимается в России помощью пострадавшим, оказывает им юридическую и информационную помощь на телефоне горячей линии, поддерживает региональные организации, работающие с этой темой. В 2016 году признан иноагентом.

8

Центр «Сестры» с 1994 года занимается помощью пострадавшим от сексуализированного насилия.

9

Мари Давтян — адвокат, руководитель Консорциума женских неправительственных объединений. Алексей Паршин — адвокат, президент Коллегии адвокатов «ВердиктЪ».

10

Год написания книги. Прим. ред.

11

Газлайтинг — форма психологического насилия, когда человека заставляют сомневаться в его адекватности и объективной картине мира (например, фразы типа «О чем ты? Ничего такого не было» и т. п.).

12

Эмоциональный шантаж — спекуляция чувствами в корыстных целях («Ты хочешь меня огорчить?», «Вот если бы ты по-настоящему меня любил(а)» и т. п.).

13

Сексторшен — попытки со стороны обладающего властью человека добиться сексуального внимания в обмен на какое-либо одолжение, услугу, например, секс в обмен на зачет со стороны преподавателя.

14

Харассмент — преследование, домогательства, психологическое и сексуализированное насилие в общественном пространстве обычно со стороны того, кто обладает властью и влиянием.

15

Информацию о центрах и убежищах см. здесь: Центр «Анна» // Куда обратиться в России? URL: https://anna-center.ru/wheretogo. (Дата обращения: 17.11.2021.)

16

Признан Минюстом РФ выполняющим функции иностранного агента.