Ладанка с Шехонь-реки

Татьяна Разумова (2025)

Остросюжетный детектив, действие которого происходит в волшебном мире поверий и легенд. Сказка для больших по мотивам пошехонского фольклора, а также стёртых из памяти людской сказаний Шехонского княжества.

2. Подозреваемый

Когда крики на кухне утихли, сделалось слышно, как у печки — с той стороны, где полочка с крынками — стрекочет сверчок.

— Гости дальше кухни и людской не проходили, — Маня нервно крутила на палец тощенькую косичку.

— Отчего это вы, Манечка, так в псаломщике и в богомольцах уверены? — спросил Игнат Тимофеевич. — Не оттого ли, что люди божие?

— Полы я в покоях намыла, тряпку у порога расстелила, — отвечала Маня. — Не загваздал её никто, не сбил. Следочки лишь барыни. Чёрненькие, от маленьких каблучков её туфелек.

— Нужно окна осмотреть, — предложил Гришаня. — Не влезал ли кто со стороны реки? Всплески я около девяти слышал. Лодка шла. Думал ещё, хозяин возвращается.

— Что же ты, пёс хромой, думал, будто бы Матвей Палыч прибыл, а встречать его не шёл? — закричал псаломщик.

— Есть за мной такая вина, — не стал спорить Гришаня. — Я ведь решил, что как увидит меня Матвей Палыч, так за описи усадит. А не увидит — не вспомнит. Сдались ему с дороги описи товаров, когда в спаленку подымись, а там — перины пуховые и барыня драгоценнейшая — матушка Анна Лексеевна. Обиды от меня ни на копейку. Никто же до Петрова поста хозяина не ждал.

— Я, пока трубку в сенях курил, тоже расслышал всплески, — подтвердил пришлый солдат Игнат Тимофеевич. — Лодка ли шла, рыба ли играла? Лодке бы почаще вёслами бить…

Гришаня обернулся к барыне. Вечером она первая услыхала всплески у пристани. Вызмеилась из-под Гришани, ткнула в бок холодными ногами, зашипела про мужа. Забоялась теперь, бедняжечка, выдать себя румянцем либо неладным ответом.

На лавке остался стоять керосиновый фонарь с замирающим фитильком. Не уследил Гришаня, когда Аннушка вышла в покои.

— Шум был в саду, — продолжал солдат. — Я вышел разведать. Сад обошёл, пристань. Ни единой лодки на воде. А луна встала над лесом, заря догорает — вдаль отличная видимость.

— Окна смотреть идём? — спросил Гришаня.

— Идём, — прорычал псаломщик. — Только я сперва тебе, ироду, руки свяжу. Чтобы ты, рыжий чёрт, из окошка в реку не сиганул. Давно у нас ваше племя в срубах не палили. Подержи-ка татя, служивый!

Маня опасливо поднесла верёвку. Гришаня покорно подставил руки. Лишняя борьба могла стоить веточки разрыв-травы. Псаломщик счёл бы её отмычкой к англицкому замку. Если бы узнал синие цветочки. А кабы и не узнал? Что отвечать? Девке нёс? Какой? Не любили девки косого, хромого и рыжего.

— Я так думаю, кто на лодке плыл, тот и жемчуга увёз, — обратился Гришаня к солдату.

— Верно мыслишь, — поддержал его богомолец старый, дед Кузьмич.

— Я жемчуга те хорошо знаю, — продолжил Гришаня. — Сам их считал и описывал. Приметные они. Гладкие, крупные. Есть там розовые, есть огромные — с голубиное яйцо. Потому ворюга наш бывалым и дерзким выходит. В дом с оконцами светлыми, с гостями неспящими пробрался. Во тьме подпола замок отворил. Сокровище унёс. В нашей-то губернии да в окрестных оно живо, поди, на след наведёт.

— Вылитый солдат! — ахнул богомолец малый, внучок Ванюша.

— Ты, Ваня, ври, да не завирайся, — влепил подзатыльник внуку дед Кузьмич.

— Это не я! — закричал Ваня. — Это рыжий! Это он говорит, что бывалый. Солдат, значит. Из дому выходил — мог и в палисадник зайти. Возвращается к царю из отпуска — далеко идёт за окрестные губернии.

— Вот те крест! Не брал ничего и в покои не заходил, — затараторил Игнат Тимофеевич.

— А откуда бы он, Ваня, узнал о том, что в липовом сундучке хранится? — перебил солдата Гришаня. — Если бы тать не за жемчугом в покои шёл, то вещиц ему ценных и поверх кабинетного подпола дополна. По кривому же рассуждению твоему, Ваня, это ты на подозрение напрашиваешься. Идёшь недалече, да богомолье большое. Изо всяких губерний странники будут. Найдёшь, кому сбыть. Про порядки в доме от псаломщика мог узнать. Он тут частый гость. Акафисты ли с ним читал? Али злоумышлял под шумок?

— Ох, давно ваше племя бесовское в срубах не жгли, — зарычал псаломщик.

— Акафисты он с дедом читал, — оправдался Ванюша. — Я с устатку сапоги скинул и на лавке уснул, под тулупчиком.

— Вот тебе и раз! — всплеснула руками Маня. — Сапожки-то скинул, потому и не наследил на тряпочке.

— Тоже неверно, — рассудил Гришаня. — Ваня англицкого замка отродясь не видал. Как же ему с ним во тьме подпольной совладать?

— Ты на кого грешишь? — спросил солдат Игнат Тимофеевич.

— Черти, что ли, жемчуга на болото утащили? — зарычал псаломщик. — Сам Базай их на Кудыкину гору унёс?

Знаменитый разбойник Базай сошёл бы Гришане за прохожего, обронившего, якобы, веточку разрыв-травы.

— Две недели назад, — отвечал парень, — видели Базая на Шехони. Там на берегу кони помещичьи паслись, а он на барке мимо берега плыл. Крикнул Базай табуну, свистнул. На вещёрском, говорят, наречии. Кони сами в воду сошли и Шехонь переплыли. Продал он тех коней в Княжич-городке. А потом…

Гришаня перевёл дух. На какой реке селяне могли видеть барку Базая, следовало врать осторожно. Богомольцы, псаломщик и пришлый солдат куда лучше Гришани знали, что бают по деревням.

— Любит народ про Базая сказки рассказывать, — оборвал Гришаню псаломщик. — Им бы и коней, и жемчуга, всё на свете на Базая свалить.

Конец ознакомительного фрагмента.