Драконы ночи

Татьяна Степанова, 2008

Сон… Явь… Во сне ли… наяву… Маруся Петровна видела ЭТО шестьдесят лет назад и потом помнила всю жизнь. Все, кому она пыталась рассказать то, чему она, восьмилетняя девочка, стала свидетелем в ночь убийства знаменитого иллюзиониста, гипнотизера Симона Валенти и его ассистентки Аси Мордашовой, гастролировавших в их городе, не верили ей. Нездоровые фантазии ребенка – так говорили тогда, бред сумасшедшей старухи – так говорят теперь. Жуткая была история. А за несколько месяцев до этого двойного убийства пропали дети Мордашовой, мальчик и девочка. И вот спустя столько лет кошмар, похоже, возвращается. Что здесь делает внучатый племянник Симона Валенти? Зачем поселился в глухом провинциальном Двуреченске? Что ищет? И снова, как тогда, пропал мальчик Миша Уткин, а Дашенька, внучка ее, Маруси Петровны, получила страшный рисунок, предвещающий смерть…

Глава 6

«СЧАСТЛИВАЯ ПАРА»

Олег Ильич и Марина Ивановна Зубаловы шли по аллее, обсаженной соснами, к реке. Катя видела из окна пятидесятилетнюю солидную супружескую пару. Судя по одежде (на нем — белая рубашка поло и куртка «Хьюго Босс», на ней — песочного цвета бриджи и ветровка из тех, что продают в магазинах «Престиж»), неплохо обеспеченную. Они шествовали чинно, неторопливо. Они были одного роста и одной комплекции — оба плотные, невысокие. Он краснолицый с густой шевелюрой, она — крашеная блондинка. Оба были в темных очках. Он сдвинул свои на самый кончик носа, она вздернула свои на темя. Солнечный луч отражался в глянцевых стеклышках, так что издали казалось, словно это корона покоится на светлых ее волосах — корона из черных агатов, а может, из угля.

Катя видела из окна, что они что-то горячо обсуждают. Мало ли тем для разговора во время утренних прогулок после завтрака за обильным «шведским столом» на отдыхе в комфортабельном отеле? Мало ли тем у тех, кто, по словам Анфисы, прожил бок о бок четверть века?

Катя все это видела и принимала как должное: да, эти самые Зубаловы, наверное, подлинно счастливая семейная пара, раз после двух десятков лет совместной жизни они идут рука об руку и еще о чем-то там говорят меж собой. Она не слышала их разговора. Но если бы смогла слышать, то поняла бы, как обманчиво первое впечатление. Как порой лгут нам наши собственные глаза.

–…Я тебя спрашиваю в последний раз: сколько еще?

— Марин, я клянусь тебе.

— А я в самый последний раз тебя спрашиваю: до каких пор ты будешь меня мучить? — Марина Ивановна говорила шепотом, стараясь изо всех сил держать себя в руках.

— Марин, но я же объяснил. — Олег Ильич отвечал тоже шепотом, утробным, похожим на гул шмеля.

— Ты врешь! Ты снова все врешь, подонок, негодяй.

— Я клянусь тебе, я ездил посмотреть стройматериалы — почем они здесь, а потом заехал в мебельный магазин, ну, тот, который на площади.

— Какая может быть мебель в этой дыре?

— Нормальная — немецкая и потом эта… румынская тоже…

— Сбежал как вор — один, пока я спала.

— Но ты сама решила прилечь отдохнуть после обеда. Я же не виноват, что ты заснула. А мне не спалось. Я решил проветриться, сел на машину и поехал в город за…

— А, да, ну, конечно, плашки смотреть и плинтуса, паркет.

— Паркетную доску. Тут значительно дешевле.

— Дешевле? А в магазин белья зачем заезжал?

— В какой еще магазин белья? — Олег Ильич поперхнулся.

— В какой? А стринги красные новенькие с этикеткой? Стринги — трусы нулевого размера? Смотри мне в глаза! — Марина Ивановна дернула мужа за рукав его дорогой модной куртки. — Думал, я их не найду?

— Ты рылась в моих вещах?!

— Я тебе свитер хотела достать, который мы в Финляндии купили, сам же, скотина, на сырость по вечерам жалуешься. Открываю чемодан, а там — батюшки-светы — опять. Стринги красные, кружевные, новехонькие совсем, с этикеткой, а там штамп здешнего магазина городского. Ты, значит, опять за свое?

— Марина!

— Я тебя спрашиваю: ты опять за старое взялся? Дома только-только уладила все, рты позатыкала, денег сколько насовала, чтобы молчали, не возникали. Ведь в прокуратуру на тебя писать хотели, это ж было бы дело уголовное.

— Почему сразу уголовное?

— А ты как думал, дурак? Ей сколько лет, этой сучке, забыл? Ей тринадцать лет всего.

— Но ты же сама не возражала, чтобы она жила с ними у нас! — Олег Ильич повысил голос.

— Я не возражала потому, что нам горничная нужна была, и повариха, и садовник. А эти Агапченко — муж и жена, и брались у нас работать, и в оплате мы с ними сошлись. А дочь к ним погостить приехала из этих самых ихних Шахт. Что я скажу: нет, пусть ваша дочь не приезжает? А ты… дурак… ты каким местом думал, когда ее в постель к себе тащил? Каким местом?

— Да она сама шлюха хорошая, я же объяснил тебе, как все вышло.

— Позора-то сколько, господи. Едва на всю Николину Гору не ославились. Там какие люди живут, ты вспомни. Там члены правительства живут, артисты, шишка на шишке. Сколько мы усилий потратили, чтобы участок там купить, дом загородный построить. Ведь если бы эта история с тринадцатилетней шлю… девчонкой той несовершеннолетней выплыла наружу, от тебя бы все как от прокаженного шарахались.

— Так уж бы и шарахались. Ты преувеличиваешь, Марина.

— Дурак, — выпалила Марина Ивановна с ненавистью, — навязался на мою голову дурак, остолоп. Я ее матери, горничной нашей, шестьдесят тысяч заплатила, золотое кольцо отдала, девчонке — кулон. И все, чтобы твои козлиные шашни покрыть. А ты и здесь за свое? Ты для кого эти стринги купил нулевого размера?

— Слушай, оставь, пожалуйста. Ну ладно, признаюсь. Я неравнодушен к красивому женскому белью. После мебельного заглянул туда. Хотел тебе что-то…

— Мне?

— Подарок. Но там ничего достойного тебя не было. А эти… тряпочка-то эта красненькая…

— Нет, а для кого ты их купил? Здесь — кому? Они вроде как ни на одну здешнюю задницу не налезли бы. — Марина Ивановна на секунду задумалась. Внезапно лицо ее покрылось красными пятнами. — Ты что… ты что, скотина, ты для нее эту дрянь купил?

— Марин, я — нет, ты что… да что ты такое себе вообразила? — По тону Олега Ильича было видно, что он трусит.

— Да я по лицу твоему вижу. Все вижу. Для нее, значит. Ах ты, мерзавец! Да ей же всего восемь лет. Она ж ребенок… дитя совсем несмышленое… Даша… Да ее мать, Ольга, она ж тебя… она ж за свою Дашку тебя пополам…

— Что ты все выдумываешь? При чем тут девчонка Борщаковой?

— Да при том, что… А, я помню, я видела, как ты глазел на нее в холле. Я подумала, что ты на эту навороченную дуру Идку пялишься… Но она ж старая для тебя, ей тридцатник, а тебя, козла, ведь все девчонки, лолитки, младенцы возбуждают.

— Заткнись! Или я тебя…

— Что, что ты меня?

— Или я тебя сейчас ударю, — прошипел Олег Ильич.

— Только попробуй. Только посмей у меня. Чтобы сегодня же выкинул эту красную дрянь из моего номера. Слышишь? Я спрашиваю тебя — слышишь?

— Хорошо, сегодня же их не будет.

— И чтобы я даже рядом тебя не видела с девчонкой Борщаковой. На пушечный выстрел чтоб не смел к ней подходить.