Коридор затмений

Татьяна Степанова, 2023

Дело об убийстве Анны Лаврентьевой, расследованием которого занялся полковник Гущин вместе с Клавдием Мамонтовым и Макаром Псалтырниковым, лишь на первый взгляд имело бытовые мотивы. Как только произошло новое зверское преступление, оно в одночасье превратилось в сложную головоломку со многими неизвестными. А тут еще у маленьких дочек Макара внезапно завелся некий тайный друг – подросток Адам. Его панически боится и ненавидит собственная мать Ева, считая порождением Тьмы. Шаг за шагом полковнику Гущину с напарниками предстоит распутать целый клубок версий, пугающих фактов и мрачных суеверий, чтобы установить истину и найти взаимосвязь между цепочкой убийств и событиями пятнадцатилетней давности, когда Адам появился на свет, а на заброшенной ГЭС силовики штурмовали зловещую секту, практиковавшую оргии и темные ритуалы…

Глава 5

Два мандалорца и карапузы

Несколькими часами ранее

В десять вечера Клавдий Мамонтов на своем старом внедорожнике подъехал к воротам дома на Бельском озере и открыл их с пульта. По парковой аллее медленно катил к особняку, построенному еще покойным отцом Макара Псалтырникова. Макар в начале мая со всем своим немалым семейством — тремя маленькими детьми, старой гувернанткой Верой Павловной и верной горничной Машей — перебрался сюда из Москвы на лето и осень.

Спустя неделю ему пришлось срочно уехать самому — в Петербурге во время судебного процесса скончался семейный адвокат семьи Псалтырниковых. Старика хватил инфаркт. По завещанию он желал, чтобы его похоронили в Иерусалиме, где жила его многочисленная родня. Макар отправился сначала в Петербург, взяв организацию похорон на себя, затем на арендованном частном самолете улетел с прахом покойного в Тель-Авив и в Иерусалим. Дома он отсутствовал семь дней. И все эти дни Клавдий Мамонтов, по-прежнему обитавший на родительской профессорской даче в подмосковных Бронницах, где он служил в местной полиции, каждый вечер приезжал к Макару в поместье и оставался там ночевать — дети, старуха-гувернантка и горничная нуждались в защите в большом пустом доме на берегу озера.

Вот и сегодня, когда уже почти стемнело, он позвонил во входную дверь — ему открыла горничная Маша. Она еще больше располнела. В ее пятьдесят с лишним лет высокий статный Клавдий Мамонтов действовал на нее так, что она вспыхивала словно девочка, конфузилась, все пересаливала, роняла тарелки на пол, мчалась на кухню и начинала фанатично месить тесто для пирогов, выпекая их в огромном количестве — и сдобы, и плюшки, и английские мясные пироги с почками, и русские кулебяки. Клавдий Мамонтов мучного не любил, но вида не показывал. Чего не сделаешь для влюбленной женщины, перешагнувшей свой пятый десяток?

В холл навстречу Клавдию из гостиной выбежали дочки Макара: младшая Лидочка и старшая Августа, они еще не легли спать, хотя уже облачились в пижамы. Обе они подросли. Он нагнулся и обнял девчонок. Лидочка, делавшая успехи в русском языке (ее родным был английский, так как она родилась в Лондоне, когда Макар еще жил в Англии), зашептала ему что-то оживленно — он не понял — друг, prince Frog^[2]. Августа, как всегда, молчала. Она не говорила с рождения. После трагических и страшных событий прошлого дела, когда полковник Гущин, поставив на кон свою жизнь и получив серьезное ранение, спас Августу, вся семья надеялась, что пережитый шок станет для девочки эмоциональной встряской и она начнет говорить. Так утверждала гувернантка Вера Павловна. Однако Августа не заговорила. Но она продолжала рисовать — и в планшете, и на бумаге. И ее рисунки становились все более сложными, интересными, изощренными, словно некая головоломка, ребус, загадка.

Вместе с девочками Клавдий прошел в гостиную, где его встретила Вера Павловна с маленьким сыном Макара Александром, которого Клавдий звал Сашхен. В свои год и три месяца Сашхен, кудрявый карапуз-купидон, лепетал, смеялся, однако за все время своей коротенькой жизни так ни разу и не заплакал. Чем приводил в великое восхищение полковника Федора Матвеевича Гущина — мол, кремень парень растет, это ж надо, какой характер закладывается!

Сашхен потянулся к Клавдию сразу, как увидел, расплываясь в улыбке, лепеча. Очутившись у него на руках, обнял пухлыми ручками и цепко схватил левой маленькой «клешней» Клавдия за ухо. Прижимая к себе крохотное тельце малыша, Клавдий ощутил прилив счастья.

— Добрый вечер, Вера Павловна, — поздоровался он со старой чопорной гувернанткой, в прошлом «училкой» английского в элитной московской школе, переманенной Макаром к своим дочкам. — Маша, спасибо, я ужинать не буду, — с ходу он пресек заполошные намерения горничной «кормить и угощать». — Я по делу срочному к Макару. А где он?

— Добрый вечер, Клавдий. Как хорошо, что вы опять приехали! Наш объявил, что он на вечернюю пробежку к озеру, — гувернантка Вера Павловна изрекла фразу неким особым тоном, хорошо понятным только ей и Клавдию. — Ну а что мы с Машей можем с ним сделать? Он взрослый человек! Он после похорон и поездки в Иерусалим в угнетенном состоянии духа пребывает. Скорбит. Клавдий, может, вы на него снова повлияете, а? Пресечете в корне!

Клавдий, держа на руках малыша Сашхена, тоже решившего поучаствовать в разговоре с громкими: «Ууууу! Уххх!» — лишь головой покачал. Оглядел гостиную. Кожаная мебель, огромное окно, за которым темнота майской ночи, рояль Макара, камин… И дыра в лофтовой кирпичной стене, некогда пробитая железным кулаком Циклопа^[3]… Ее так и не заделали, словно оставили как напоминание.

Дом на Бельском озере, который в оные времена воспринимался Клавдием враждебной неизведанной территорией, где случилось столько событий — ревность, любовь, убийства, отравление, теперь, по прошествии времени воспринимался им как родной дом, куда хотелось приезжать снова и снова, потому что сердце властно звало его — к Макару, ставшему ему больше чем другом, братом, к детям, к старухе-училке и втюрившейся в него на склоне лет пышке-горничной.

— Сейчас я его разыщу и мозги вправлю, пресеку в корне! Не волнуйтесь, — пообещал он Вере Павловне, передавая ей снова Сашхена, который недовольно кряхтел — он соскучился по Клавдию и не желал расставаться с ним.

Покинув дом, идя по липовой аллее к озеру, Мамонтов зорко осматривался по сторонам — темный парк, подсветка горит лишь кое-где в траве. Макара на пробежке что-то не видно. Оно и понятно…

Семейная идиллия в богатом доме на Бельском озере. Как бы не так! Все намного сложнее и печальнее.

Если дома в комнатах за прошедшую неделю в отсутствие Макара Клавдий отыскал и ликвидировал все его тайники со спрятанным спиртным, то парк он не мог весь прочесать. А Макар, как истый алкоголик, оставлял себе запасы выпивки в самых разных местах — например, в дуплах старых деревьев. Чертовы заначки!

Макара он узрел на берегу озера. Друг его сидел в темноте в плетеном кресле за садовым столом и мечтательно созерцал полную луну, плывущую в облаках и отражающуюся в черной воде. Медитировал?

Черта с два! На столе перед ним стояла бутылка скотча. Правда, пока еще непочатая.

— Привет. Так-то ты бегаешь перед сном? — грозно спросил Клавдий, подходя.

— Клава, радость моя, привет! — Макар просиял и тряхнул светлой челкой, упавшей ему на глаза. — Кого жаждала моя истерзанная душа в этот час, того судьба и послала. Черт принес тебя, Клавочка! Сие надо отметить. Жаль, стакана граненого нет. Ну, мы из горла, отпразднуем. — И он потянулся к бутылке.

Клавдий Мамонтов сразу же блокировал его поползновение своей левой. Пресек. Он видел — Макар, к счастью, пока еще трезв, не успел приложиться к скотчу.

— У меня много новостей, — сообщил Клавдий. За «Клаву» в свой адрес он обычно сразу бил в «морду как в бубен» всякого, но… только не Макара. Ему он позволял называть себя Клавой, потому что… ну, не драться же им из-за этого постоянно?

Он забрал бутылку и… швырнул ее в озеро. Макар взвыл, как волк на луну: «Уааа!» — и продолжал выть, явно корча из себя вервольфа. Он сидел в кресле в расслабленной позе и выл, выл волком, и эхо в парке и над озером подхватывало его вурдалачий вой.

— Проехали, Макар, — спокойно отреагировал Клавдий Мамонтов. — Новость первая — наш общий друг майор Денис Скворцов, прежний начальник здешнего УВД, покинул Бронницы и перевелся на службу в Читу. Ты слышишь? Уехал, бросив здесь все, только чтобы иметь каждый месяц в Чите свидания с Меланьей.

Макар оборвал свой стебный вой, глянул на друга. Его бывшая жена Меланья — красавица, отравительница — по приговору суда отбывала свой долгий срок в колонии под Читой. Туда к ней и уехал влюбленный в нее майор Скворцов.

— Безрассудный мент. — Макар снова ладонью отбросил упавшую челку с глаз. — Но к этому шло. И все для меня давно в прошлом. Тебе ли, Клава, не знать.

Клавдий Мамонтов кивнул.

— Та моя жизнь и та история закончены. Вот и смерть адвоката, друга моего отца, словно бы подвела под прошлым жирную черту. А что в настоящем… Весна, май, наш дом на озере, дочки, сын… Пока я хоронил в Иерусалиме старика, у моих принцесс завелся какой-то тайный воображаемый друг здесь. Представляешь? Лидочка что-то темнит, скрытничает. Августа ее, кажется, к этому воображаемому тайному другу ревнует. Лидочка фантазирует, здесь ведь нет других мелких… Вот они с Августой и играют между собой, придумывают что-то.

— Тебе пора самому повзрослеть и осознать, что ты отец троих детей. Как в Риме говорили — pater familia, глава семейства, — назидательно изрек Клавдий Мамонтов. — Новость вторая. Я написал сегодня рапорт. Я ухожу из полиции. Всегда хотел уйти и служил, но… теперь все, баста. Рапорт подал на увольнение.

— И это ожидаемо. — Макар встал, подошел к другу. — Я знал, что ты рано или поздно уйдешь.

— С меня хватит.

— Ну и отлично, братан! — Макар и Клавдий ударили кулак об кулак. — И будешь теперь всегда с нами. Сам говорил — здесь жить без охраны нельзя, на меня надежды никакой. Потому что я алкаш, но притом многодетный отец. Безалаберный и беспечный… Ты станешь нашим защитником, телохранителем моих детей и старух, надеждой нашей и опорой. Мы друзья с тобой, и я денег тьму потерял в последнее время, как и все, но платить тебе зарплату втрое больше ментовской я все еще в силах.

— Не хвались, едучи на рать, — Клавдий усмехнулся. — Мажором ты был и останешься мажором даже без бабла. Но насчет охраны — да, придется мне вами заняться. Вполне возможно, скоро начнут грабить богатые дома и угонять, разбирать на запчасти крутые тачки. Так что ты в зоне риска.

— И какая третья новость? — Макар несколько напрягся. — Объявишь мне, что ты женишься кое на ком?

Они глянули друг на друга. Соперники и враги в прошлом, а теперь почти братья, родные люди по духу, по жизни. Однако все еще… соперники…

— Я со второй новостью не закончил. Насчет того, чтобы стать вашим телохранителем семейным — есть одна загвоздка. У меня черная метка в профессии, я тебе говорил. Прежнего своего клиента я не уберег, потому и ушел в полицию. Я ушел с позором из охраны, бесславно.

— Ну а у меня бывшая жена — отравительница, и что близкие мне люди здесь творили, ты тоже знаешь отлично. — Макар вздохнул. — Так что оба мы с тобой жизнью ушибленные, Клава. Потому, наверное, нам так легко друг с другом. А в наше время, когда столько ненависти, злобы, которой мы уже нахлебались досыта, одно осознание, что у тебя есть друг верный… Клава, я порой сейчас не хочу просыпаться по утрам, ты понимаешь? Меня ничего уже в нашей резко изменившейся жизни не держит. Только мои дети. Я живу ради них. Когда совсем уж беспросветное отчаяние охватывает меня, я обращаюсь мыслями к тебе — какой ты весь из себя правильный, и благородный, и… стойкий, Клава. Я не прикалываюсь, правду говорю. И нахожу утешение, пример для подражания…

— Ты подражать никому не можешь. Ты сам по себе. Тот еще фрукт ты. — Клавдий невесело усмехнулся. — Новость третья. Мне только что звонил наш полковник Гущин.

— Федор Матвеевич? — Макар встрепенулся, ожил сразу.

— Он едет после долгого перерыва работать «на землю», раскрывать убийство. Какую-то бабу прикончили в Чугуногорске в квартире, вроде типичная бытовуха. Но Гущин едет раскрывать лично и позвонил мне. Он меня берет в опергруппу. И про тебя спрашивал: как ты, вернулся уже с земли обетованной? Я сказал: да, так он буркнул, что и тебе не мешает перестать бить баклуши. Намек понял?

— Он хочет, чтобы мы снова работали вместе, как тогда?

— Он предложил — я согласился. Он еще не знает, что я написал рапорт. Я ему не сказал. Рапорт в отделе кадров — улита едет, когда-то будет. Так что с ним я поработаю однозначно. А ты? Хочешь присоединиться?

— Конечно! Да я для Федор Матвеевича… да я все для него! После того, что он для меня сделал, после того, как вы с ним мою Августу спасли, я… Клава, поехали в Чугуногорск! Я не пьян. Я еще развязать не успел.

— Обрадовал. Знаешь, почему, на мой взгляд, наш Гущин взялся за столь банальное дело — бытовое убийство? Он просто увидел, что Чугуногорск в четверти часа езды на машине от Бронниц, где я и ты. Он по нам соскучился, понимаешь? И по детям соскучился. Он ведь, в сущности, так одинок. А болезнь и ранение, и все, что произошло с ним и с нами, заставило его по-новому взглянуть на жизнь. Он хочет быть с нами опять, Макар. Потому и взялся сам за дело, на которое прежде бы и внимания не обратил.

— Дай мне пару минут, я переоденусь, — Макар уже тащил Клавдия к дому. — На всю ночь с нашим полковником! А потом он приедет к нам и останется здесь на выходные, осчастливив и дочек, и Сашхена, и особенно Веру Павловну. Ну и пусть дело простое. Зато пораньше мы все освободимся и время на отдых у нашего командора появится.

Они в тот момент считали убийство женщины в квартире в Чугуногорске делом простым и банальным. Знали бы они только, что их ждет впереди.

Примечания

2

Принц лягушка (англ.).

3

Подробно об этом рассказано в романе Т. Степановой «Циклоп и нимфа».