Часы, идущие назад

Татьяна Степанова, 2018

Загадочное и страшное убийство фотографа Нилова приводит криминального обозревателя Пресс-центра ГУВД Московской области Екатерину Петровскую в городок Горьевск. В начале XX века в местной достопримечательности – башне с часами – была найдена повешенной единственная наследница и дочь фабриканта Шубникова Аглая. В этот момент часы на башне пошли вспять, после чего навсегда остановились. С тех пор в Горьевске существует поверье, что дух башни требует ритуальных жертв – и за это исполняет заветные желания. Век спустя странные убийства возобновились. И на глазах испуганных горожан, а также прибывших на место преступления полковника Гущина, Екатерины Петровской и всей следственной группы стрелки башенных часов ожили и сделали несколько кругов назад…

Глава 11

Вымерший род

До музея от отеля «Горьевские дали» можно было дойти пешком. Однако Катя настояла, чтобы они вернулись в отдел за Анфисой.

— В музей надо идти с ней, Федор Матвеевич, — доказывала она в машине. — Анфиса больше нашего про фотографии знает. Она может такой вопрос задать, который нам и в голову не придет.

— Анфиса Марковна завтра или уже сегодня сядет в эту вашу финтюфлюшку на колесах, и адье! — возразил Гущин.

— И с кем мы останемся? — спросила Катя. — Вы контейнер во дворе ОВД почаще вспоминайте, Федор Матвеевич. И пустые кабинеты. И не тешьте себя надеждой, что все ваши начальственные ЦУ здесь кинутся моментально исполнять. Некому стало исполнять. Кто явится на ваш зов? — спросила она с непередаваемой интонацией из «Властелина колец». — Эльфы? Люди?

— Контейнер с подарками я не забыл. В смысле морального климата это многое объясняет. «Жучок»-прослушку ведь в кабинете в любом месте можно поставить — не только в подарке или наградном предмете. И все это знают. Про гнусные-то времена я все чаще слышу — и от самых разных людей, из самых разных слоев. Полиция последняя была, где об этом заговорили. Но это еще не повод, чтобы посторонний человек совался в расследование убийства.

— Анфиса не посторонняя. Вы ее однажды сами к расследованию убийства привлекли, со мной на пару!

— Я бы тоже не возражал, чтобы она… свидетельница пока осталась в Горьевске, — подал голос капитан Первоцветов. — Пока нет никакой ясности ни в чем. Фотограф убит, но она же тоже профессиональный фотограф. Возможно, ее присутствие и советы принесут пользу.

— Эльфы явились на подмогу, — хмыкнул Гущин. — Я фильм-то смотрел. Хороший он, героический, хоть и сказка.

В отделе они нашли Анфису в коридоре, у запертого кабинета. Допрос закончился, следователь испарился. Анфиса, судя по лицу, тосковала в бездействии. Пока Катя бодро извещала ее, что сейчас они все вместе отправятся в музей, Гущин позвонил патологоанатому.

Судмедэкспертизу никто не откладывал, патологоанатом сообщила, что уже приступила к вскрытию.

— Вы на теле еще какие-то повреждения нашли? — спросил Гущин.

— Кроме черепно-мозговой травмы — следы уколов на руках и бедрах и синяки различной давности.

— Наркоман?

— Со стажем, Федор Матвеевич.

Гущин посмотрел на Анфису так, словно был удивлен, что та не солгала ему о пагубной привычке фотографа Нилова.

А историко-художественный музей города Горьевска оказался прелюбопытным местом. Это лишь снаружи он радовал взор строгой архитектурой классицизма — жемчужно-пепельным фасадом и подстриженными в виде шаров липами у входа. Внутри посетителей встречало буйство красок и смешение стилей. Катя сразу поняла, что музей, как и Башня с часами, — это старинная достопримечательность, городская гордость.

Пока Гущин и Первоцветов разговаривали с охранником у рамки металлодетектора на входе, прося пригласить кого-то из музейных хранителей, они с Анфисой через холл прошли в парадный зал, украшенный пышной лепниной и позолотой. Дальше начиналась экспозиция музея, расположенного в залах, декорированных с купеческой пышностью — паркетные полы, хрустальные люстры, тяжелые бархатные шторы, картины в тяжелых золотых рамах, множество бронзовых скульптур небольшого размера, фарфор в витринах.

В одном из залов Катя увидела, что одна часть стены под стеклом — там сохранились старые обои — синие в золотых лилиях, как в Доме у реки.

— Ужасная картина.

Это сказал капитан Первоцветов. Как он вошел в зал, они с Анфисой не слышали — ох уж эта его бесшумная кошачья походка! Он стоял возле картины, висевшей в углу у окна.

— «Портрет купчихи на смертном одре». Неизвестный художник. — Первоцветов прочел это на табличке под картиной.

На полотне была изображена мертвая женщина в пышной постели, на белых подушках — в чепце и жемчугах, с восковым лицом и сложенными на груди руками. Одеяло укрывало ее до пояса — синее, стеганое, в золотых лилиях.

Послышались голоса — в зал вошел полковник Гущин в сопровождении низенькой толстой хранительницы музея и молодого парня в джинсах, черной толстовке и черном жилете-дутике. Приглядевшисвь, Катя узнала его — тот самый, что отчаянно скучал в машине на улице Труда, у дома, где Нилов снимал комнаты у местной алкашки Маргоши. Тогда с парнем была спутница — модная пожилая дама. Как же ее звали… она представилась им — кажется, Мария Вадимовна…

— Макар, вы пока сами посмотрите коллекцию фарфора, она в соседних залах, — сказала хранительница юнцу. — Там и фарфоровая рамка в витрине, которая Марию Вадимовну интересует. Вы тот предмет где приобрели?

— На Арбате, в антикварной лавке. — Голос у парня был приятный. — Тете на юбилей. Та рамка — кузнецовского фарфора, с клеймом. Собственно, я в этих вещах совсем не разбираюсь. Это тетя велела мне прийти сюда, в музей, и посмотреть.

— Вы не пожалеете о потраченном времени. У нас прекрасная экспозиция, — заверила его хранительница.

И он поплелся расслабленной походкой в соседний зал. Полковник Гущин проводил его взглядом.

— Немного у вас посетителей в воскресный день, — констатировал он.

— В летний сезон, когда дачники приезжают, посещаемость больше. Экскурсии. Сейчас кто поедет? Глухая осень, очей очарованье… Так чем мы, музей, можем помочь полиции?

— В городе есть такое место — Дом у реки, — сразу начал капитан Первоцветов. — Мы бы хотели узнать его историю. Кому он раньше принадлежал, что это за здание.

Хранительница скользнула взглядом по его лицу.

— Ах, это… Убийство. Я слышала. В городе говорят, там кого-то убили. Дом у реки — это местное название. Как памятник городской архитектуры он по документам проходит как дом купцов Шубниковых.

Анфиса быстро подошла к ним. Катя увидела, что она насторожилась. Полковник Гущин прищурился и тоже придвинулся ближе, словно глухой, который хочет лучше расслышать.

— Этот дом купец Шубников — старый Шубников, как когда-то называла его молва, — возвел для себя в то время, когда начал на берегу реки грандиозное строительство своей бумагопрядильной фабрики. Видели, наверное, ее корпуса?

— И Башню с часами вашу видели, — кивнула Катя. — Поразительное сооружение.

— Да уж. Наша изюминка — башня с часами. Старый Шубников строил это все в комплексе. Проект заказал англичанам — отсюда такой лондонский стиль у башни и фабричных зданий. Это было в середине девятнадцатого века, строительство шло очень быстро, и уже в середине пятидесятых годов фабрика начала работать. А в шестидесятых годах девятнадцатого века Шубников занял лидирующее место в российском производстве по обработке хлопка и изготовлению тканей. В Доме у реки он жил несколько лет, наблюдая за строительством фабрики — там были и жилые апартаменты, и купеческая контора — все вместе. И касса. Он жил там до тех пор, пока не родились его сыновья Савва и Мамонт. Потом он начал строить для себя большой особняк здесь, в центре, — может, видели, еще одна наша достопримечательность — Дом с башнями.

— Нет, пока не видели, — ответила Анфиса.

— Дом у реки какое-то время служил фабричным помещением — ну, до тех пор, пока после смерти старого купца Шубникова его сыновья… точнее, младший сын Мамонт еще сам лично занимался делами производства и фабрики. Пока не произошла та трагедия в их роду.

— Что за трагедия? — спросила Анфиса.

Катя отметила, что Гущин словно делегировал ей вести беседу про купцов Шубниковых, но сам слушал очень внимательно и словно что-то вспоминал. Или запоминал.

— Ох, эта история здесь, в городе, хорошо известна. И в интернете о ней можно прочесть — наберите Горьевск, фабрика Шубниковых, сразу выдаст вам кучу ссылок. Семейная трагедия с убийством. Дело в том, что Шубниковы — некогда столь знаменитые и богатые — это вымерший род. И не революция и экспроприация собственности положили конец их процветанию. Когда старый Шубников умер, его сыновья были молоды. Савва как старший имел приоритет в наследстве и распоряжении капиталом. Но он не занимался делами в силу своего слабого здоровья. И младший, Мамонт, изучавший текстильное производство в Англии, закончивший Кембридж, не желал мириться с таким положением вещей. Он отравил Савву. Якобы положил яд то ли в кофе, то ли в вино. Но по трагическому стечению обстоятельств этот яд вместе с братом выпила и молодая жена Мамонта Глафира. Они умерли. А Мамонт застрелился. У него и Глафиры осталось двое детей, две девочки. Они росли с няньками и опекунами. Фабрике было назначено что-то вроде внешнего управления в виде коллегии из менеджеров-иностранцев, отвечавших за производство, и товарища Мамонта еще с университетских времен — Игоря Бахметьева. Тоже промышленника, банкира, председателя Русского банка и сына знаменитого в Горьевске градоначальника — Святослава Бахметьева, который вместе со старым Шубниковым сделал очень много для развития нашего города. Они провели сюда железную дорогу, построили водопровод и канализацию. Этот музей тоже стал своеобразным подарком рода Бахметьевых. А Шубниковы, они…

— Вымерший род? — спросила Катя. — А как же дочери, девочки?

— Их тоже не стало, — ответила хранительница музея. — Уже к пятому году на фабрике Шубниковых не осталось прежних владельцев и наследников. Это здание музея было выкуплено Игорем Бахметьевым у купцов Никитиных. Глафира Шубникова была из этого рода, и там тоже остались лишь троюродные кузены, которых Горьевск не интересовал. Музей был открыт в 1911 году. Игорь Бахметьев передал сюда коллекцию произведений искусства, собранную Шубниковым, и свои вещи добавил тоже. Но в основном это все из собрания Шубниковых — и знаменитое собрание старообрядческих гуслицких рукописных книг, и книги крюкового распева — поющие, и фарфор, и бронзовые статуэтки. И картины. Взгляните сюда, — она плавно повела рукой на стену, где висела картина, которую капитан Первоцветов счел ужасной. — Жемчужина нашей коллекции. Официальное название — «Жена тропецкого купца на смертном одре». Но есть основания полагать, что на этой картине изображена мертвая…

— Глафира Шубникова? — быстро спросила Анфиса. — Но она же…

— Нет, это картина шестидесятых годов девятнадцатого века. Мы полагаем, что это изображение умершей жены старого Шубникова, основателя рода. Это, возможно, мать Саввы и Мамонта. О ней не осталось никаких сведений, говорят лишь, что ее смерть была трагичной — якобы она скончалась от страха. Нервы… психика… В их роду это вообще имело место.

— В Доме у реки мы обнаружили деревянное кресло-каталку с ремнями, — сказал Первоцветов. — Шубников мог держать там свою жену взаперти?

— Нет. Там он жил лишь до рождения своих сыновей, пока строилась фабрика. Хотелось бы взглянуть на это кресло. Вы позволите нам, сотрудникам музея, осмотреть Дом у реки, когда вы закончите с расследованием убийства?

— Да, конечно. Только это позже. Сейчас это здание опечатано, — ответил Гущин.

— Как звали девочек? — спросила Анфиса.

— Прасковья старшая и Аглая младшая.

— Как они умерли?

Ее вопрос прозвучал излишне резко.

Хранительница музея поджала тонкие губы.

— Здесь, в городе, до сих пор ходит много историй. Что-то вроде городских легенд. Но все это вздор. Они умерли от болезни.

— Это их держали в том доме взаперти?

— Прасковья трагически умерла накануне свадьбы с Игорем Бахметьевым. Ей было семнадцать, ему сорок. Он хотел жениться на наследнице капитала и фабрики, объединить все, взять все в свои руки уже не в роли опекуна, а по закону. Прасковью не могли там держать. Она собиралась замуж за лучшего жениха Горьевска и всей тогда еще Рязанской губернии.

— А Аглая?

— Она была несовершеннолетняя.

— И что говорят городские легенды? — спросила Катя.

— Вы хотите, чтобы я пересказывала вам безумную чепуху? — хранительница почти обиделась. — Лучше я расскажу вам про экспозицию. Пройдемте в соседний зал. Вы можете увидеть там памятную фарфоровую рамку свадебного банкета. Это рамка для меню. А банкет — это парадный обед в честь свадьбы Прасковьи Шубниковой и Игоря Бахметьева, который так и не состоялся. Рамка уникальная, существует в единственном экземпляре. Ни на каком Арбате, ни в какой антикварной лавке нельзя купить вторую такую же! — она повысила голос, словно обращаясь к находящемуся в соседнем зале парню по имени Макар.

Катя только сейчас уразумела, что он слышал их беседу. Акустика в залах с высокими потолками была превосходная.

Но ей и в голову не приходило, что их разговор — дальнейшие вопросы, которые Гущин начал задавать хранительнице, — слушает и еще кое-кто помимо скучающего юнца.

— Ладно, бог с ними, с городскими байками. — Гущин как-то уж слишком быстро отступил. — У меня к вам есть еще несколько вопросов. Я знаю, здесь, при музее, существует какое-то историческое общество.

— Это наша гордость. Известные люди города поддерживают местную отечественную историю, активно интересуются. Мы проводим семинары. Поощряем научно-просветительские проекты, изыскания в области истории города, фабрики.

— А есть в собрании музея старые фотографии? — неожиданно спросила Анфиса. — Из архива Шубниковых или Бахметьевых?

— Есть лишь несколько фотографий их фабричного делового архива — снимки фабрики в разные годы. Шубниковы, начиная с основателя рода, имели склонность к некой персонализации визуального ряда. О чем, кстати, говорит этот поразительный портрет мертвой жены на смертном одре. Согласитесь, не каждый будет заказывать такую картину живописцу и вешать ее на стену. А Шубниковы это делали. Личный архив рода в музей не передавался. А во время революции вообще многое сгинуло. От фабрики остались лишь старые корпуса и башня с часами. Там несколько лет назад делали реставрацию, ремонт. Хотели приспособить здания под торгово-офисный центр. Но этот проект был остановлен. Энтузиасты городской истории предлагали заново запустить часы на башне. Но это невозможно, потому что механизм очень старый. А заменить его новым, новыми часами, нельзя, потому что это охраняемый законом памятник. Но башня и так внушительно смотрится, даже с остановившимися часами.

— И давно они встали? — спросила Катя.

— По официальной версии — после революции, во время национализации производства большевиками. Тогда все крушили, купцов расстреливали. Но есть основания полагать, что часы перестали показывать время задолго до семнадцатого года, за много лет до этого. Это еще одна городская легенда, связанная с вымершим родом.

— К вашему историческому обществу отцы города принадлежат? — спросил Гущин, возвращая беседу к интересующей его теме. — Бывший председатель суда Репликантов и Казанский из администрации?

— Да, они оба интересуются историей.

— А что за конфликт был между ними?

— Конфликт?

— Ссора. Я слышал, они из-за чего-то конфликтовали в вашем научном обществе, и было это публично, на каких-то музейных слушаниях.

— Это нельзя назвать конфликтом. — На лице хранительницы появилось замкнутое, настороженное выражение, которое появляется у провинциалов-бюджетников, когда речь заходит о местной власти, от которой они зависят. — И это было давно. Я не помню деталей.

— Припомните, пожалуйста. Что вызвало ссору? Я слышал, речь шла об искажении истории — это сейчас больная тема.

— Нет, но… не искажение, но… некоторые вещи не все могут принять.

— Какие именно вещи?

— Ну, приписывание исключительно себе некоторых особенностей. Родственных связей… спорных во многих отношениях, ничем не подкрепленных, кроме каких-то там фантазий и домыслов.

— Пожалуйста, более конкретно. Что стало поводом для ссоры?

— Родословное древо, — нехотя выдавила из себя хранительница. — Андрей Казанский сделал его для себя. А судья Репликантов с его выводами категорически не согласился. Я не знаю подробностей. И деталей не знаю. Но это вылилось в публичную ссору на одном из закрытых семинаров. Репликантов обвинил Казанского в обмане, в подтасовке фактов и… в присвоении родственных связей, которые на самом деле фейк.

— И это стало поводом для разборок?

— Они с тех пор не разговаривают. И общаются лишь при крайней необходимости, — сухо констатировала хранительница. — Это все, что я знаю.