На темных аллеях (сборник)

Татьяна Тронина

Перед вами сборник рассказов Татьяны Трониной. В каждом из них – история любви, страстной, жертвенной, романтической, убийственной, короткой или пронесенной сквозь годы. История Егора, женившегося на странной девушке Лиде, который любит ее и ненавидит одновременно, мечтает о другой жизни, но страдает, когда его мечты воплощаются в реальность. История американца Дика, приехавшего в Россию на время и оставшегося навсегда… Каждый читатель найдет в этом сборнике что-то свое.

Военные потери

Серебряный медальон весь почернел от времени, пузатая серединка сильно обтерлась — и только по краям овала еще можно было разглядеть какой-то растительный орнамент. Замочек давным-давно сломался, а верхняя крышка изнутри покрылась ржавыми пятнами, что казалось невероятным, ибо серебро, как известно, не ржавеет. На молочно-белой, истонченной, покрытой коричневой паутинкой эмали — поясной портрет молодого мужчины в мундире офицера наполеоновской армии. Красавец с черными волнистыми волосами; бледное узкое лицо, тонкий нос с горбинкой. Спокойствие и одновременно гордость читались во взгляде военного, и весь облик его повествовал о том, что у человека этого, скорее всего, была судьба необычная и не слишком счастливая.

Молодого мужчину, изображенного на портрете, звали Франсуа Боле, он служил в армии маленького корсиканца и действительно имел судьбу несчастливую. Он воевал против России, а во время отступления оказался пленен. Всю оставшуюся жизнь Франсуа Боле рвался из плена домой, в солнечную и теплую свою Францию, в Париж, где родился и где жила его невеста, но ничего не получилось: русская бюрократия, бедность и нечаянная женитьба на русской женщине не позволили месье вернуться на родину. Умер он достаточно рано, двадцати восьми лет от роду, то ли от ностальгии, то ли не вынеся суровых российских зим.

…Теперь этот медальон принадлежал одному из его потомков, совершенно русскому человеку с русской фамилией Иванов. Фамилию Боле еще носила в девичестве бабка потомка, но потом вышла замуж и стала Ивановой, и тем самым всякое напоминание о войне с французами было окончательно стерто из официальных документов и сохранилось лишь в семейных легендах.

По этому поводу можно подпустить философскую сентенцию насчет того, что подобным образом рано или поздно заканчиваются все войны — кровь одного народа сливается с кровью другого, и в результате уже нет ни победителей, ни побежденных. Впрочем, можно обойтись и без общих мест.

Итак, потомка Франсуа Боле звали Андрей. Андрей Иванов. Доктор Иванов. О прошлом его рода напоминали только черные мягкие волосы, бледное узкое лицо и спокойный, упрямый взгляд.

На момент, когда Иванову исполнились его двадцать восемь лет, у него, помимо медальона и небольшой квартирки, имелись еще в наличии: жена Анна и дочь Мария пяти лет.

Да, все это у него было до одного прекрасного (можно в кавычках) дня, когда он собрался и вышел из дома, поцеловав перед этим дочь и сказав «я люблю тебя» — жене. Медальон со своим предком он оставил дома, в той самой квартире, в столе. Оставил дочери, и таким образом, через нее — и дальше, своим потомкам. Когда дверь за ним закрылась, его жена, Анна, упала на пол и забилась в истерике от отчаяния и бессильной злобы. Она не хотела отпускать мужа, но тот ее не послушался.

Дочь принесла стакан воды своей матери, поставила рядом на пол, холодно сказала: «Не надо так орать, папа все равно не вернется», — и скрылась у себя в комнате, где ее ждали куклы.

После того как Андрей Иванов покинул дом, он прожил очень недолго, не больше месяца. Потом он погиб.

Середина 90-х. Первая чеченская кампания. Штурм Грозного. Огромные потери.

Хаос и кровь. Андрей, будучи врачом, оперировал круглые сутки. Однажды он вышел из госпиталя в самый разгар военных действий, чтобы руководить транспортировкой раненых, и вдруг… пропал. Пропал без вести — это официально, а неофициально его жене сообщили следующее — скорее всего, погиб в той мясорубке. Надежды нет. (Но это произошло позже, как уже говорилось — где-то через месяц после ухода Андрея Иванова из дома.)

…А пока его жена пила воду, сидя на полу прихожей. Зубы ее стучали о край стакана. Она была в ярости. Потом она встала и принялась нажимать кнопки на телефоне.

— Алло, — сказала она, услышав в трубке голос своего любовника, — ты не представляешь… Он все-таки уехал. Туда уехал. Гребаное чувство долга. А я? А Машка? Он что, нам ничего не должен?!

— Анна, ты ни в коем случае не должна волноваться. С тобой же я, и я никогда тебя не брошу — ты знаешь.

Он много чего хотел ей сказать в тот момент, ее любовник, но сдержался. Но мысленно он возликовал, будучи человеком экзальтированным, к тому же — совсем потерявшим голову от страсти. Пусть, пусть Иванова убьют. А что? Если мужа его любовницы убьют, он женится на ней. Он, конечно, все равно женится на ней, даже если этого человека не убьют, но лучше бы его убили, и — «Господи, прости мне мои гадкие, грешные мысли, но Ты же знаешь, тогда погибну я — без этой женщины…»

Они, Анна с любовником, договорились встретиться через два дня — встретиться через день было бы цинично, учитывая драматизм ситуации, через три — слишком долго ждать (для него), слишком мучительно.

А что она? Безусловно, когда-то Анна сходила с ума от любви к собственному мужу, только это очень давно было, семь лет назад. Совместно прожитые годы истрепали, протерли до дыр сие нежное чувство, кроме того, возникли симптомы того, что Андрей — неудачник. Звезд с неба не хватал. В смысле, не особенно был озабочен своей карьерой — отсюда стесненность в средствах. Характер у Андрея — тоже не очень. Мечтательность эта меланхолическая и гордость — совсем не для нашей жизни, да еще в те, непростые 90-е годы. Нехотя Анна завела любовника. С любовником ей повезло во всех отношениях — богат, молод, красив, безумно влюблен.

Но от своего Иванова женщина почему-то не торопилась уходить, хотя с мужем продолжались споры, ссоры, постоянное раздражение на пустом месте…

Так тянулось до того дня, когда муж вдруг решил уйти — туда. На войну. Или — уйти от нее, от жены? Допустим, надоела ему супруга. О, тогда, безусловно (тут же решила Анна), о сбежавшем из дома муже не стоит думать, скатертью дорожка. Но к чему эти слова перед расставанием? Он сказал, что любит ее, и сказал таким голосом, что у нее чуть сердце не разорвалось… Игра? Из серии — напоследок сделать побольнее, заставить ее испытать чувство вины?

Если так, то Андрей — просто садист. Знал ли он о существовании любовника у жены? Вряд ли, решила Анна. Он ни о чем не знал и даже не догадывался, ибо принадлежал к породе тех мужчин, которые узнают об измене самыми последними.

Ну ладно жена, продолжала думать Анна. А дочь? Даже наличие дочери, Мари (между собой они звали дочь Мари — в память о французском предке), не остановило мужа. Что ж, миру известна подобная жестокость, извращенная такая… когда убивают себя на глазах близкого человека — для того, чтобы тому совсем тошно стало. Анна ведь пыталась отговорить Иванова, пыталась не пустить, она, между прочим, даже зарок себе дала, мысленно — если муж останется с ней, на войну не пойдет, то она бросит своего прекрасного любовника.

Но Андрей ушел. И сгинул, пропал потом. Но это потом.

А через два дня после ухода мужа из дома Анна встретилась со своим любовником — у него дома. Вино, слезы, объятия… А что делать, не хоронить же теперь себя заживо. Жизнь-то продолжается!

Через неделю они втроем (вместе с Мари) пошли в цирк. Через две недели, когда наступили ноябрьские холода, любовник подарил Анне шикарную шубу (а раньше этого сделать не мог, ибо присутствие мужа мешало).

«Ты ушел? — думала Анна, обращаясь к отсутствующему мужу. — Только не думай, что я без тебя от тоски загнусь. Ты мне и не нужен! И Мари ты тоже не нужен!»

А еще через неделю — пришло оно, это известие, что Андрей пропал без вести и надежды нет.

Ну и ладно. Он сам этого хотел. Сам, добровольно, полез в пекло…

К весне Анна и ее любовник уже жили вместе. Правда, маленькая Мари исподтишка пыталась протестовать против появления у нее нового папы — она, по малолетству своему, не верила, что ее родной, настоящий никогда не вернется больше. Но кто станет слушать ребенка?…

Чуть подробнее о любовнике Анны. Непростой человек.

Его можно было назвать «новым русским», но он бы обиделся этому названию, да и не вполне точно оно звучало. Он являлся, скорее, новым «новым русским».

Его папочка, бывший партийный босс — да, был самым настоящим жуликом, но его сын — уже нет. Разве только что самым косвенным образом. Сын (любовник Анны) учился в Оксфорде (благодаря папочке, потому и косвенно), воспитан и умен — необычайно, спортсмен и сторонник Гринписа, подавал милостыню нищим и вообще благодетельствовал многим, не афишируясь, ибо от прекрасно развитой души благодетельствовал, веровал в Бога — не театрально, с битьем поклонов, а так, вполне пристойно и красиво. Свой грех прелюбодейства переживал и темных мыслей своих боялся — желал же этому Андрею смерти, ведь желал? — но оправдывал этот грех безумной, необыкновенной любовью.

Он действительно обожал эту женщину, чужую жену. И не только потому, что она была красива и умна (а она была и красива и умна). И не потому, что запретный плод всегда сладок. А потому, что она, Анна, никого не впускала к себе в душу, держала всех на расстоянии, непостижимая и недостижимая… (Хотя на самом деле Анна — из тех капризных эгоисток, которые не способны на жертвы, из тех эффектных сумасбродок, которые не боятся остаться одни и потерять все — вот так, потому что захотелось вдруг.)

Но иных мужчин влечет вот именно эта отстраненность, закрытость женщины, непредсказуемость, это обещание тайны… Может, тайны-то никакой и нет, но разгадать — все равно хочется!

Вот в каком направлении текли мысли Анны? Любовник не раз спрашивал ее — о чем она думает, вот сейчас, в данную конкретную минуту, и она отвечала — вполне искренне, кстати, — «думаю о том-то и о том-то». Но он-то знал, что это не все еще, что за этими ее словами прячутся другие, еще какие-то, недоступные ему миры. Не особо какие необыкновенные — но ведь недоступные же! Ах, как он терял от этой женщины голову, как он всегда ее хотел! А еще он, умный и трезвый человек, способный заглянуть в будущее, знал, что она никогда не сможет надоесть ему, потому что Анна — огонь, а ему, чуть холодноватому, рассудочному, именно этого огня и не хватало… Союз с женщиной добросердечной, уютной, спокойной душевно убил бы его как мужчину. Поэтому любовник даже несколько раз являлся в церковь и ставил свечу — самую толстую и дорогую, благодаря Создателя за то, что тот послал ему такое сильное чувство, такую любовь. Деньги-то может каждый заработать, а вот настоящая любовь — она еще не каждого посетит…

Перед ее дочерью, Мари, любовник тоже благоговел, ибо и дочь Анны в своем роде являлась существом необыкновенным. Падчерица — настоящая маленькая женщина, этакая кошечка с повадкой… видимо, французские гены сказывались. Блеск черных глаз, стремительные и грациозные движения! Она уже сейчас, в малолетстве своем, была хозяйкой мира — и все ей должно было подчиняться, и все ей подчинялось. С какой бесцеремонной грацией Мари вертела всеми — начиная от детсадовских сверстников, кончая им, любовником ее матери, его друзьями, являвшимися иногда в дом, — а некоторые, поверьте, были людьми весьма влиятельными…

Впрочем, матерью девочка не могла вертеть, с матерью у Мари существовала постоянная легкая конфронтация, возникшая тотчас же после ухода Андрея. Представьте себе, эта пигалица не могла забыть отца и все время о нем помнила, что выглядело довольно необычно для ее возраста и характера — беззаботного и очаровательного. Подобные навязчивые воспоминания свойственны скорее зрелой женщине с мрачным, тяжелым, упорным настроем души. Отчима как такового, отдельно Мари вполне уважала и даже была в своем роде привязана к нему, но отчима рядом с матерью она не особенно любила, а мать рядом с отчимом, как уже говорилось, вызывала у нее и вовсе раздражение… Но, впрочем, разногласия и споры не выходили за определенные рамки, возникающие трения — скорее относились к разряду мелочей. А уж по пустякам-то в какой семье не спорят…

В общем, на этом можно было и закончить историю доктора Иванова — с возникновением другой, новой семьи. Да и война к тому времени вроде бы затихла на время…

Но в один прекрасный день на пороге того роскошного дома, где жили счастливые молодожены вместе с Мари, появился некий мужчина, бывший однополчанин Андрея.

Однополчанин выглядел внешне человеком вполне обыкновенным — но только внешне. После пары минут общения с ним стало ясно, что внутри у гостя — черным-черно, один пепел. Совсем недавно полыхал там страшный пожар, и неизвестно, расцветет ли после того хоть одна травинка на этой черной, сгоревшей земле. Это было заметно по тому, как гость оглядывал шикарное жилище нового «нового русского», его самого (быстро же вдовушка утешилась, удачную кандидатуру себе нашла), ее — необъяснимо, невероятно красивую, — что в подобных обстоятельствах грешно и преступно, и только на малютку Мари однополчанин посмотрел нормально, хорошо — ну, это же Мари, она способна укротить любого!

Однополчанин Андрея успел навидаться вдов, знал об их тяжелой жизни, о том, что они жаждут узнать обстоятельства гибели своих мужей… Потому и считал своим долгом навестить Анну, чтобы рассказать о гибели ее мужа, свидетелем которой оказался.

Но до своего визита не знал всех обстоятельств жизни Анны. Гость никак не ожидал, что в этот раз его визит окажется лишним и ненужным. Он шел сюда выполнить свой долг, а пришедши — в своих намерениях раскаялся. Вдова уже не вдова, а замужняя дама, сирота дочь — не сирота, ибо есть кому заменить папашу. Да и Мари сиротой никогда не выглядела — отважная, неунывающая, острая на язычок девчонка!

«Таким — не надо ничего знать». Уж слишком хорошо свежеиспеченная семейка жила — настоящий рай по сравнению с тем, откуда он, однополчанин, вернулся, а Андрей — и вовсе нет.

Кстати, доктору Андрею Иванову однополчанин был сильно обязан — тот после одного тяжелого ранения лечил его, латал раны. Хороший человек, хороший врач. А вдова как быстро променяла мужа на другого…

И все-таки гость, этот искореженный войной человек, нашел в себе силы кое-что рассказать Анне. Да, он действительно оказался свидетелем гибели ее мужа. Причем и сам в очередной раз был тяжело ранен в том же бою, долго лечился (отчего и припозднился с визитом).

Андрей, как поведал гость, оказывается, не просто погиб, он оказался в самом эпицентре взрыва, и его тело разлетелось на кусочки — потому нечего было даже запаять в цинк и отвезти на родину. Потому в свидетельстве о смерти и написали на всякий случай — пропал без вести. Однополчанин поведал обо всех этих обстоятельствах Анне и передал ей вещи пропавшего без вести, вернее, как теперь выяснилось — убитого. Вдова переворошила быстро, на глазах однополчанина все эти вещи: она искала записку. Хоть одно словечко на клочке бумаги — от Андрея к ней. Хоть какое-то объяснение странного ухода. Что же на самом деле тогда произошло? Почему муж ушел из дома без всяких объяснений? Почему бросил их с дочерью?!

Анна прямо спросила гостя — отчего Андрей решил отправиться добровольно на ту дурацкую войну? Ведь не чувство же долга его погнало, в самом деле…

Однополчанин мужа усмехнулся, пожал плечами. Потом заявил, что на пустые разговоры у Андрея не было ни сил, ни возможностей. Человек двадцать четыре часа в сутки работал, вытягивал людей с того света («а зря все-таки, на этом свете ничего хорошего нет, я точно знаю»). И вообще, о прошлой жизни Андрей не любил говорить (или не мог). «Как он погиб? Он точно погиб?» — зачем-то переспросила Анна. «Да, это было на моих глазах, но я был далеко от того места, мне повезло (хм). От него же — ничего не осталось. Совсем». От водки и поминального ужина однополчанин отказался, сказав все то, что велел ему долг, и ушел.

Пока длился этот не слишком долгий разговор, любовник Анны деликатно сидел в соседней комнате и слушал. Он не мог не слушать — его касалось все, что касалось Анны. Он вполне понимал чувства, наполнявшие перегорелое нутро пришедшего к ним военного, он переживал… Он чувствовал себя обязанным. Он-то, сытый и довольный, под обстрелом не стоял, чужой крови не нюхал!

Поэтому любовник дал себе слово завтра же отправиться в госпиталь, где обычно лежали пострадавшие от той войны, и помочь им — чем можно, конкретно помочь — деньгами ли, своими связями, да хоть собственными руками…

А что Анна?

Анна же пыталась представить себе смерть своего мужа.

Вот он идет по какому-то пустырю, по полю. Впереди — разрушенные дома. Черная земля под его ногами. Солнца нет, кудри темные по ветру, это его лицо, которое и через тысячу лет не забыть, изученное досконально за годы семейной жизни. О чем Андрей думал перед той вспышкой, начисто стершей его с лица земли? «Думал ли он обо мне? Любил ли меня?! Да, он сказал мне перед уходом, что любит, но как теперь проверить это, как?!»

Потом, еще долгие годы, Анне снился один и тот же сон. Во сне она видела своего мужа, идущего по черной земле, не идущего даже, а как-то плывущего над ней, почти не касаясь этой земли ногами. Анна никому не рассказывала об этих снах. Лишь однажды, много лет спустя, она мельком упомянула в разговоре со взрослой дочерью, что «твой папа, Мари, снился мне». И все, больше ни слова.

Мари тоже никак не стала комментировать материн сон. Она уже давно отдалилась от Анны, от отчима и жила своей, интересной, яркой жизнью. Много где побывала, много чего видела. Много чем интересовалась.

Однажды она поехала в Париж, одна. Отважная и любопытная девица. Самостоятельная. Гуляла по городу, осмотрела все достопримечательности. Ведь ее предки были из Франции!

А пока гуляла, думала о том, что никогда не повторит ошибок своей матери. И вообще, никаких ошибок постарается не совершить. Это же надо, как они бездарно прожили свою жизнь — мать, отец, отчим… Отец любит мать, она его тоже любит, но отец зачем-то уходит на войну. А мать в отместку выходит замуж за другого. И этот самый другой — несчастный отчим, который обожает мать, хотя знает, что та любит своего покойного мужа. Поэтому отчим каждый день вскрывает ей мозг — о ком на самом деле мать думает, о нем или о покойном докторе Иванове…

В общем, глупые, несчастные они все люди.

И вдруг, без всякой причины, бродя по Елисейским полям, Мари вспомнила один эпизод из прошлого. Она никогда не придавала ему значения…

Хотя, возможно, именно с того момента и заварилась вся эта каша! Дело было так. Много лет назад Мари, еще совсем малюткой, гуляла как-то со своим родным отцом. Они увидели на другой стороне улицы Анну и отчима рядом.

Но парадокс в том, что Мари тогда еще в лицо не знала будущего отчима, но сказала отцу: «Вон мама! Идем к ней, она с каким-то дядей». Отец, видимо, уже о многом догадывался, и в тот момент его подозрения получили под собой почву. «Нет, — сказал отец. — Не будем мешать, ты же видишь, мама разговаривает с дядей. Пойдем, я тебе мороженого куплю…»

Спокойный тон отца, обещание мороженого, интересная прогулка — все это стерло картинку того, как Анна идет рядом с отчимом. Стерло, но не до конца. И только теперь она всплыла…

«Не будем мешать». Не будем мешать! Отец решил не мешать и именно потому ушел тогда из дома на эту войну.

Вот так, только спустя годы, сейчас, Мари озарило — отчего ее отец ушел когда-то из дома, практически на верную смерть. Он просто увидел маму под ручку с любовником, догадался об их романе и самоустранился.

Рассказать об этом воспоминании матери, Анне? Спустя столько-то лет… Нет, это слишком жестоко. По сути, это все равно что обвинить мать в смерти отца. А ведь мать его ждала, надеялась, возможно, что когда-то ее муж вернется из плена… Надеялась до тех пор, пока не появился тот однополчанин, свидетель гибели отца.

И отец тоже хорош! Зачем он ушел, ведь мать любила его… И до сих пор любит, возможно. Она иногда достает из шкатулки старинный медальон, когда-то принадлежавший отцу, и долго, долго рассматривает его со странным, напряженным выражением — словно пытается разгадать какую-то загадку. На Мари вот тоже иногда смотрит — с тем же напряженным выражением… А однажды мать призналась, что отец ей снится. Упомянула об этом с такой мукой, такой обидой! Значит, ничего не прошло, ничего не забыто — раз все время ведет мать мысленные споры с отцом, упрекает его.

И зачем тогда отцу понадобилось сразу на войну бежать, в самое пекло, где только смерть… Больше на самоубийство похоже.

Словом, Мари никак не хотела повторять ошибки старшего поколения. Она немедленно решила, что уж у нее-то все будет прекрасно. Уж она-то сумеет распорядиться собственной жизнью! Да, и никогда не станет связываться с военным или кем-то, кто имеет отношение к войне.

Мари еще не знала, что через пару дней познакомится в Париже с молодым мужчиной. И влюбится в него — безумно. И только потом, не сразу, она узнает, что ее Николя служит в Иностранном легионе и не мыслит своей жизни без военных действий. Но будет поздно — девушка уже потеряет свое сердце…

В семье Николя, кстати, хранилось много старинных реликвий. Одной из таких реликвий было письмо прапрабабки Николя к своему жениху, в Россию. Письмо так и осталось по каким-то причинам неотправленным.

* * *

«Франсуа, я пишу Вам, не ожидая никакого ответа. Слишком далеко мы друг от друга… Наверное, я вывожу эти строчки исключительно для себя. С моей и с Вашей стороны сделано все возможное, чтобы нам никогда не быть вместе, и ничего никогда уже не изменить (о, это ужасное слово «никогда», если б я могла, то никогда бы его не написала), и дело не только в этой огромной Russia, не в ее холодных бесконечных снегах. Дело в том… впрочем, я теряю свою мысль — я всего лишь женщина, дальше я развиваю свою мысль не словами, а чувствами, возможно, Вы меня поймете, если чувства Ваши хоть немного сходны с моими. Le impereur в изгнании (известно ли Вам?), но все еще популярен. Только я уже не его приверженка. Знаете, я готова его проклинать, и особенно то, что он придумал эту глупую кампанию, нас разлучившую. Впрочем, не дело женщине соваться в политику. Знаете что, Франсуа? Я ненавижу войну.

Франсуа, вернитесь, я жду Вас…»