Бездна между нами

Тахира Мафи, 2018

Шестнадцатилетняя Ширин отличается от своих сверстниц только одним – она носит хиджаб. И этого вполне достаточно, чтобы бросать ей едкие замечания и колючие взгляды, превращая умную, талантливую и яркую девушку в изгоя. Все, что Ширин может сделать, – возвести вокруг себя высокие стены, отгородившись от окружающих… …По крайней мере до тех пор, пока в ее жизни не появляется Оушен, звезда баскетбольной команды, любимец всей школы. И кажется, он действительно интересуется Ширин и хочет узнать ее лучше. Но сможет ли она вновь научиться доверять людям и впускать их в свою жизнь? Или их еще не начавшиеся отношения обречены на провал и непонимание со стороны семьи и друзей?

Глава 6

Между тем жизнь в новом городе обретала устойчивый ритм.

Страх остаться в изоляции постепенно таял. Я никого не шокировала, нет. Меня воспринимали как нечто неприятное, но не новое — хочешь не хочешь, а терпи. Правда, некоторые с явным удовольствием бросали мне вслед слово «Талибан»; правда, периодически я получала анонимное письмо с приказом убираться восвояси; правда и то, что отдельные ученики по поводу и без толкали речь: мол, такие, с полотенцами на головах, недостойны жить в этой стране. Во всех случаях я старалась не раздражаться. Убеждала себя: не беда, привыкну. Где-то я вычитала, что человек ко всему привыкает.

К счастью, были занятия брейк-дансом, они здорово отвлекали.

Мне все нравилось: музыка, движения, сама история брейк-данса. Началась она в семидесятых годах в нью-йоркском районе Южный Бронкс. Постепенно брейк-данс распространился до самого Лос-Анджелеса. В чем-то он копирует хип-хоп, но вообще-то является хип-хопом продвинутым, усовершенствованным. А самое интересное — брейк-данс в первое время использовался как альтернатива дракам. Группировки воевали за контроль над городскими территориями, но не колотили друг друга и не использовали поножовщину — они шли команда на команду — и танцевали. Поэтому и до сих пор соревнования по брейк-дансу называют баттлами. В команде каждый должен выступить с собственной программой.

Победа достается лучшему би-бою — или лучшей би-герл.

Я старалась изматывать себя. В школьной студии тренировалась почти каждый день. Если же студия была занята, мы с ребятами распластывали картонные коробки где-нибудь в малолюдной аллее или на парковке, включали музыку — и делали свое дело. По выходным Навид будил меня ни свет ни заря и гнал на десятимильную пробежку. Разумеется, он и сам бегал. Мы пыхтели бок о бок. Брейк-данс предполагает огромные физические нагрузки, зато дарит радость. В моем случае брейк-данс выполнял и еще одну важную функцию — отвлекающую. Заполняя практически все мое свободное время — и практически все мысли, — брейк не давал зацикливаться на придурках, щедро рассеянных по новой школе.

На уроках я скучала.

Как получать высшие баллы, давно придумала. Мой секрет успеха был прост: главное — не заморачиваться. Не обращай внимания на соучеников, плюй на чужое мнение, на рейтинги, на дух соревнования — и все будет тип-топ. Еще несколько лет назад я догадалась: все эти факторы ведут к нервному срыву. Научилась забывать. События, характеры, лица — все стирала, будто ластиком. Кто моя первая учительница? Как звали учителя в третьем классе? Не все ли равно?

Школьный распорядок и мамина деревянная ложка, которая регулярно прохаживалась по моему затылку, удерживали меня от прогулов. Я посещала школу, выполняла задания, терпела массовые проявления микроагрессии, задававшие тон каждому дню. Я не тряслась из-за баллов, якобы прокладывающих дорогу в престижный университет — знала, что на таковой у нас нет денег. Не пыталась пролезть в классы с углубленным изучением^[5] — просто не видела разницы между ними и обычными классами. Не рвала нервы из-за АОТов^[6] — потому что кому они нужны? Точно не мне.

Не знаю почему, только мне всегда казалось, я выпущусь нормальным человеком, несмотря на усилия слишком многих школ искалечить мою личность. За это предчувствие я каждый день и цеплялась. Твердила про себя: «Еще два с половиной года». Совсем немного — и можно будет попрощаться с системой, живущей по звонку. Кстати, здесь и звонки не звонят.

Они пищат.

С такими мыслями я отделила очередной слой мокрой кошачьей шкуры от слоя мокрых кошачьих мышц. Ну почему я должна вот этим заниматься? Скорей бы в студию. Крабик у меня уже прилично получается — не далее как вчера я научилась стоять на локтях. Интересно, за ночь не разучилась? Первый мой баттл — в выходные; вдруг ударю в грязь лицом, причем буквально?

Покончила с препарированием. Стащила перчатки, швырнула в мусорку. Вымыла руки. До сих пор никто серьезного открытия не сделал; хорошо бы и дальше так. Правда, одна группа обнаружила, что их кошка скончалась беременной — в ее матке нашли нерожденных котят.

В очередной раз спросила себя: чья была светлая мысль насчет препарирования дохлых кошек?

— Твоя очередь, — сказала я Оушену.

Его поведение за последнюю неделю существенно изменилось.

Он перестал говорить со мной в классе.

Не задавал вопросов типа «как прошли выходные?» или «как вечер провела?». После сцены в дверях танцевальной студии Оушен мне и двух слов не сказал. А ведь уже несколько дней минуло. Правда, я часто ловила его взгляды. Ну и что? На меня вечно таращатся. Оушен, по крайней мере, не пялился в открытую, и у него хватало скромности обходиться без комментариев. И на том спасибо. Пусть лучше смотрит исподтишка, чем с подкупающей непосредственностью кретина выдает свои соображения обо мне.

Впрочем, я бы солгала, заявив, что молчание Оушена меня совсем не задевало.

В первые дни я думала, что раскусила его; теперь моя уверенность как-то рассеялась. Оушен казался совершенно обычным парнем, сыном совершенно обычных родителей. Такие кормят детей супами из категории «Просто добавь воды», врут про Санта-Клауса, все вычитанное из учебников истории принимают за чистую монету и до смерти боятся выражать чувства.

Не то что мои папа и мама.

Консервы, это чудо западной научной мысли, казались мне вкусными исключительно потому, что в нашем доме были под запретом. Все продукты, даже базовые, вроде хлеба, родители готовили сами. Мы не праздновали Рождество; правда, один раз родители сжалились надо мной и Навидом — подарили коробку конвертов. Что касается ужасов войны и колониализма, их мне живописали задолго до того, как я выучила алфавит. С выражением чувств у родителей проблем тоже не возникало. Наоборот, ни папа, ни мама не упускали случая, чтобы разобрать тот или иной мой «прискорбный недостаток».

Мое мнение об Оушене оказалось ошибочным, а новое, правильное, составить не получалось. Меня бесило не столько это обстоятельство, сколько сам факт, что оно меня бесит. В конце концов, я ведь хотела, чтобы Оушен молчал; он и молчит. Я своего добилась. Он меня игнорирует. Но вот спрашивается: почему?

Как бы то ни было, я считала молчание Оушена благом.

Но сегодня кое-что изменилось. Сегодня, после полнейшей двадцатиминутной тишины, Оушен вдруг подал голос.

— Что у тебя с рукой?

Накануне вечером я распарывала шов кожаной куртки. Нож сорвался, я поранила левую руку между большим и указательным пальцами. Сейчас на этом месте красовался пластырь.

Я встретила взгляд Оушена.

— Портновская травма.

Он наморщил лоб.

— Портновская травма?

— Портной, — принялась объяснять я, — это человек, который шьет одежду. Так вот, я шью себе одежду.

Оушен смотрел непонимающе.

— То есть покупаю винтажные вещи и потом перешиваю их. — Я продемонстрировала исколотую руку. — Еще учусь. Отсюда и травмы.

— Ты шьешь себе одежду?

Глаза Оушена чуть расширились.

— Ну, не всю…

— Почему?

Я усмехнулась. Вопрос резонный.

— Потому, что не могу купить вещи, которые реально нравятся.

Оушен продолжал таращиться.

— Ты о моде вообще имеешь представление?

Он покачал головой.

— Ясно. — Я попыталась улыбнуться. — Не каждому дано.

Я же думала, что мне-то как раз дано.

У Александра Маккуина недавно вышла осенняя коллекция, и мама вняла моим мольбам — повела меня в торговый центр, где новинки уже продавались. Я до них не дотрагивалась. Просто стояла и смотрела.

Александр Маккуин казался мне гением.

— Погоди, ты что, вот это вот со своими кедами сама сотворила? Нарочно?

Я опустила взгляд. На мне были простые белые найковские кеды — только разрисованные. Рюкзак я тоже разрисовала. И папки для тетрадей. Под особое настроение я запиралась в спальне, включала музыку и бралась за краски. Покрывала узорами все подряд. Иногда просто давала волю рукам и воображению, а в последнее время стала экспериментировать с тэггингом^[7], потому что тэггинг похож на сильно стилизованную арабскую вязь. В отличие от Навида, я не помечала общественную собственность. Ну, разве что пару раз.

— Разумеется, нарочно, — с неохотой проговорила я.

— Здорово.

Теперь уже я откровенно рассмеялась — такое было у него выражение лица.

— Нет, правда, — смутился Оушен. — Мне нравится.

Я выдержала паузу. Бросила:

— Спасибо.

— У тебя ведь еще одна расписная пара есть, так? — уточнил Оушен.

— Так. А ты откуда знаешь?

— Ты сидишь передо мной. — Оушен поймал мой взгляд. Он едва заметно улыбался. Использовал вопросительную интонацию. — Уже целых два месяца. Вот я на тебя и смотрю. Каждый день.

Я округлила глаза. Нахмурилась. Однако вспылить не успела.

— В смысле, — Оушен тряхнул головой и скосил глаза, — я не то имел в виду. Не подумай, я на тебя не пялюсь. Просто я тебя вижу. Перед собой. Черт! — выругался он почти беззвучно и явно в свой адрес.

— Ладно, проехали. — Я рассмеялась. Прозвучало зловеще. — Все в порядке.

Тем и кончилось. До самого звонка Оушен ничего существенного не сказал.

Примечания

5

Имеется в виду программа, разработанная советом высших учебных заведений для США и Канады. Она включает 36 дисциплин, которые в старшей школе преподаются на уровне первого курса университета. Баллы по этим дисциплинам учитываются при поступлении в большинство вузов.

6

Академический оценочный тест для приема в вузы США, состоит из трех разделов — анализа текста, математики и эссе.

7

Тэггинг (от англ. tag — подпись) — вид граффити, представляющий собой быстрое, без отрыва руки нанесение подписи на какую-либо поверхность.