Плетеное королевство

Тахира Мафи, 2022

Для всего мира Ализэ – безликая служанка, но никак не пропавшая наследница древнего королевства, которую вынудили спрятаться вдали от глаз толпы. Наследный принц Камран наслышан о пророчествах, предрекающих смерть его короля. Но он и подумать не мог, что девушка со странными глазами, девушка, которую он не может выкинуть из своей головы, вскоре станет угрозой не только для его королевства, но и для всего мира.

5

Стук каблуков Камрана о мраморный пол, эхом разносившийся по просторным залам его дома, был непривычно громок. После смерти отца Камран обнаружил, что его жизнью способна двигать только одна эмоция; тщательно культивируемая, она разрасталась в его груди, словно искусственно вживленный орган.

Гнев.

Он поддерживал в Камране жизнь гораздо лучше, чем это когда-либо делало сердце.

Юноша испытывал гнев постоянно, но сейчас ощущал его особенно сильно, и да хранит Господь человека, который перейдет Камрану дорогу, когда он в таком настроении.

Сунув платок девушки в нагрудный карман, он резко развернулся и направился прямо к своей лошади, которая терпеливо дожидалась его возвращения. Камран любил лошадей. Они не задавали вопросов, прежде чем сделать то, что им велели; по крайней мере, не языком. Вороной спокойно отнесся к окровавленному плащу хозяина и его рассеянности.

Но не Хазан.

Министр следовал за ним, почти не отставая, его сапоги стучали по полу с впечатляющей скоростью. Если бы не тот факт, что они выросли вместе, Камран, вероятно, отреагировал бы на эту дерзость самым неэлегантным способом, а именно — применением грубой силы. Но именно его неспособность к благоговению и сделала Хазана идеальным кандидатом на роль министра. Подхалимов Камран не выносил.

— Вы даже хуже болвана, вы знаете об этом? — Хазан произнес это с величайшим спокойствием. — Вас следовало бы прибить к самому старому дереву Бензесса. Или дать скарабеям содрать плоть с ваших костей.

Камран промолчал.

— Такой процесс может длиться несколько недель. — Хазан наконец-то нагнал его и теперь легко поспевал следом. — Я бы с удовольствием наблюдал, как они пожирают ваши глаза.

— Уверен, ты преувеличиваешь.

— Уверяю вас, нет.

Камран резко остановился, но Хазан, к его чести, не дрогнул. Оба молодых человека решительно повернулись лицом друг к другу. Когда-то Хазан был мальчишкой, чьи колени напоминали артритные суставы; в детстве он едва мог стоять прямо, чтобы сохранить себе жизнь. И Камран не мог не поразиться тому, как Хазан изменился сейчас, как мальчик вырос в мужчину, который с улыбкой угрожал кронпринцу расправой.

Камран встретил взгляд своего министра с невольным уважением. Они с Хазаном были почти одного роста и схожего телосложения.

Но лица их поразительно разнились.

— Нет, — ответил Камран, устало даже для самого себя. Острая кромка его гнева понемногу начинала тупиться. — Что касается твоего энтузиазма по поводу моей мучительной кончины, то в этом я не сомневаюсь. Я говорю исключительно о твоей оценке ущерба, который, по твоим словам, я произвел.

Ореховые глаза Хазана сверкнули, но это было единственным внешним признаком его разочарования. Тон его остался спокоен.

— Если вы не уверены, что ваше деяние не было роковой ошибкой, это говорит о том, что вам, сир, следует проверить свою шею у дворцового мясника.

Камран почти улыбнулся.

— Вы находите это забавным? — Хазан сделал выверенный шажок ближе. — Вы всего лишь оповестили все королевство о своем присутствии, выкрикнули в толпу подтверждение своей личности, обозначили себя мишенью, будучи совершенно беззащитным…

Камран ослабил застежку у горла и позволил плащу упасть. Окровавленное одеяние тут же подхватили невидимые руки, и слуга, подобный призраку, вскочив с места, скрылся из виду. В ту же секунду, когда перед глазами мелькнула снода слуги, в памяти снова всплыла та девушка.

Камран мрачно провел рукой по лицу. Он уже позабыл о засохшей крови мальчишки на своих ладонях и надеялся, что сможет забыть снова. Он слушал выговоры министра лишь вполуха — он не был с ними согласен.

Принц не считал свои поступки глупыми и не думал, что интересоваться делами низших сословий — выше его достоинства. С глазу на глаз Камран вполне допускал, что это может быть бесполезным занятием: если он станет разбираться в каждой стачке на городских улицах, то едва ли найдет время, чтобы сделать вдох, — но забота о жизни ардунианцев была прямой обязанностью принца, а утреннее кровопролитие показалось ему не просто случайным проявлением насилия. И чем дольше Камран размышлял об этой ситуации, тем более гнусной она ему представлялась, а ее действующие лица казались сложнее, чем выглядели на первый взгляд. В тот момент принц счел разумным вмешаться…

— В разборку двух бесполезных существ, которым лучше было решить все между собой, — с легким укором заметил Хазан. — Девушка предпочла отпустить мальчишку, а вы решили, что она сглупила, и захотели поиграть в Бога? Нет, не отвечайте. Не думаю, что хочу слышать ответ.

Камран бросил на министра косой взгляд.

Губы Хазана были сжаты в тонкую линию.

— Я мог бы найти смысл в этом вмешательстве, если бы тот парень действительно убил девушку. Но, несмотря на это, — категорично изрек министр, — я не вижу никакого оправдания вашему безрассудному поведению, сир, никакого объяснения вашему легкомыслию, кроме гротескной потребности побыть героем…

Камран устремил взор в потолок. Он мало что любил в своей жизни, но всегда высоко ценил красоту симметрии — осмысленной последовательности. Сейчас он разглядывал высокие сводчатые потолки и искусную резьбу альковов: каждый проем и каждая ниша были украшены звездами, вырезанными из редких металлов, глазурованные плитки искусно складывались в геометрические узоры, повторяющиеся до бесконечности.

Принц поднял окровавленную руку, и Хазан замолчал.

— Довольно, — тихо сказал Камран. — Я достаточно долго терпел твой выговор.

— Да, Ваше Высочество. — Хазан немного отступил назад, но с любопытством уставился на принца. — Дольше, чем обычно, я бы сказал.

Камран вымученно улыбнулся.

— Молю тебя, избавь меня от своего анализа.

— Осмелюсь напомнить вам, сир, что мой государственный долг как раз заключается в предоставлении вам этого самого анализа, к которому вы питаете такое отвращение.

— Прискорбный факт.

— И отвратительное занятие, когда советы принимаются подобным образом, не находите?

— Небольшой совет, министр: давая совет варвару, ты мог бы сначала поубавить свои ожидания.

Хазан улыбнулся.

— Вы сегодня не в себе, сир.

— Бодрее, чем обычно, не так ли?

— Этим утром вы гораздо мрачнее, чем хотели бы признавать. Как раз сейчас я мог бы поинтересоваться, почему смерть этого беспризорника так взволновала вас.

— Ты бы зря потратил свое время.

— О. — Хазан по-прежнему сдерживал улыбку. — Вижу, что день еще не созрел для откровенности.

— Если я и вправду взволнован, — произнес принц, теряя остатки самообладания, — то напоминание о том, что мой отец повесил бы тебя за твою дерзость, несомненно, говорит о моем энтузиазме.

— Именно так, — мягко ответил Хазан. — Однако сейчас мне кажется, что вы отнюдь не ваш отец.

В голове у Камрана зашумело. Он без раздумий выхватил меч из ножен, и только когда увидел едва сдерживаемое веселье в глазах министра, замер, остановив руку.

Принц смутился.

Проведя вдали от дома больше года, он успел позабыть, как нужно разговаривать с людьми. Долгие месяцы Камран посвящал всего себя службе империи — охраняя границы, возглавляя сражения и мечтая о смерти.

Их вражда с югом была стара, как само время.

Ардуния слыла грозной империей — крупнейшей во всем известном мире, — но ее величайшая слабость была одновременно и главным секретом, и источником глубочайшего позора: у нее заканчивалась вода.

Камран всегда испытывал гордость за ардунианские водоносные системы — простые и понятные сети, по которым вода поступала из подземных источников в наземные резервуары, используемые для получения питьевой воды и орошения посевов. Проблема заключалась в том, что эта система полностью зависела от грунтовых вод, поэтому огромные части территорий Ардунианской империи веками оставались непригодными для жизни. Решить эту проблему можно было лишь с помощью доставки пресной воды на морских судах из реки Машти.

Самый быстрый путь к этой гигантской водной артерии находился в низинах Тулана, небольшой соседней империи, примыкающей к южной границе Ардунии. Туланское государство было подобно блохе, которую не могли стряхнуть, паразиту, которого не получалось ни уничтожить, ни вывести. Ардуния страстно желала возвести акведук, проходящий через самое сердце южного соседа, но, десятилетие за десятилетием, местные короли не желали покоряться. Единственным мирным предложением Тулана в обмен на доступ к реке был разорительный налог, непомерно большой даже для Ардунии. Они предпринимали попытки сокрушить Тулан несколько раз, но ардунианские войска всегда несли поразительные потери — во время одного из таких походов и погиб отец Камрана, — и никто на севере не мог понять, в чем причина неудач Ардунии.

Между двумя народами выросла ненависть, подобная непроходимой горной цепи.

Почти столетие ардунианский флот вынужденно выбирал намного более опасный путь к воде, проводя долгие месяцы в поисках подступов к бурной реке. Тогда им сопутствовала удача: Ардуния была благословлена не только обильными сезонами дождей, но и инженерами, которые создали внушительные по размерам водохранилища для сбора и сохранения дождевой воды на долгие годы. Но сейчас облака уже не казались полными влаги, а резервуары империи были на исходе.

Каждый день Камран молился о дожде.

Официально Ардуния не вела войны — пока не вела, но мир, как узнал Камран, тоже достигается кровавой ценой.

— Ваше Высочество. — Робкий голос Хазана напугал принца, вернув его в реальность. — Простите меня. Мои слова были легкомысленны.

Камран поднял голову.

Зал, в котором он находился, внезапно обрел четкость: блестящие мраморные полы, нефритовые колонны, высокие опаловые потолки. Ладонь ощущала потертую кожу эфеса меча, и принц все лучше ощущал собственное тело: мускулатуру, вес, который он носил всегда и о котором редко задумывался, тяжесть в руках и ногах. Камран заставил себя вернуть меч в ножны и на мгновенье прикрыл глаза. В воздухе пахло розовой водой и свежим рисом; рядом прошмыгнул слуга с медным подносом, уставленным чайными принадлежностями.

Как долго принц был погружен в свои мысли?

В последнее время он стал беспокойным и рассеянным. Недавнее появление туланских шпионов на ардунианской земле не давало ему спокойно спать; их наличие тревожило само по себе, а к этому добавлялся еще ворох забот — принца волновали не только запасы воды, но и недавнее путешествие, во время которого Камран видел такие вещи, которые все еще занимали его разум.

Будущее казалось неясным, а роль принца в нем — мрачной.

Находясь в отъезде, Камран часто посылал деду новости. Его последнее письмо буквально изобиловало известиями из Тулана, который смелел с каждым днем все больше. Слухи о распрях и политических маневрах гремели вовсю, и, несмотря на условный мир между двумя империями, Камран подозревал, что война неизбежна.

Его возвращение в столицу на прошлой неделе было вызвано всего двумя причинами: во‑первых, после опасного плавания принцу было необходимо пополнить запасы воды в центральных водохранилищах, из которых вода поступала уже в остальные резервуары по всей империи, после чего доставить войска домой в целости и сохранности. А во‑вторых: его попросил об этом дед.

В ответ на множество опасений Камрана, выраженных в письме, принцу было велено возвращаться в Сетар. Передохнуть, как выразился король. Довольно безобидная просьба, однако Камран знал, что она была не совсем обычна.

Принц вернулся во дворец неделю назад, и с каждым днем его тревога только возрастала — король так и не ответил на его записку даже спустя семь дней, и Камрану делалось все беспокойнее и беспокойнее без задания и без воинов. В этот самый момент Хазан как раз излагал те же мысли, допуская, что именно эта нетерпеливость принца…

–…возможно, единственное правдоподобное объяснение ваших действий сегодня утром.

Это так. По крайней мере, с тем, что ему не терпелось вернуться к исполнению своих обязанностей, Камран мог согласиться. Ему снова предстоит отбыть из дома, понял он.

И скоро.

— Меня утомил этот разговор, — отрезал принц. — Будь добр, помоги мне поскорее покончить с ним и скажи, что тебе нужно. Мне пора в путь.

Хазан замешкался.

— Да, сир, разумеется, но… Разве вы не хотите выяснить, что стало с этим ребенком?

— Каким ребенком?

— С мальчиком, конечно. С тем, чья кровь и сейчас обагряет ваши руки.

Камран застыл, гнев его внезапно вспыхнул с новой силой. Для того, чтобы разжечь огонь, который потускнел, но еще не угас, нужно совсем немного, осознал принц.

— Нет.

— Но вас может утешить тот факт, что он еще не умер.

— Утешить меня?

— Вы выглядите расстроенным, Ваше Высочество, и я…

Камран сделал шаг вперед, его глаза сверкнули. Он внимательно всмотрелся в лицо Хазана: в изломанный изгиб его носа, в подстриженные пепельно-русые волосы. Кожу министра так густо усеивали веснушки, что его брови были едва различимы; в детстве над ним издевались по множеству причин — трагических, казалось бы, во всех отношениях, кроме одной: именно страдания Хазана и послужили причиной их первой встречи с принцем. В тот день, когда Камран заступился за незаконнорожденного ребенка одного из придворных, этот ребенок преклонил колени и поклялся в верности молодому принцу.

Даже тогда Камран пытался не замечать того, что считал ниже своего уровня, однако ему это не удалось.

Не удавалось и сейчас.

— Ты забываешься, министр, — мягко напомнил он. — Переходи к делу.

Хазан склонил голову в поклоне.

— Ваш дед ожидает вас. Он хочет вас видеть незамедлительно.

Камран на мгновение застыл, веки его опустились.

— Понятно. Значит, ты не преувеличивал свое разочарование.

— Нет, сир.

Принц открыл глаза. В отдалении замелькал калейдоскоп красок, постепенно ставший ярче. До Камрана донесся шелест шепотков, мягкие шаги снующих слуг, легкое шуршание шелковых снод. Никогда принц не обращал на это столь привычное одеяние такого внимания, но теперь каждый раз, когда снода попадалась ему на глаза, он вспоминал ту проклятую служанку. Шпионку. Он едва не свернул себе шею, чтобы избавиться от этой мысли.

— И чего король желает от меня, знаешь?

Хазан замялся.

— Теперь, когда ваш народ понял, что вы дома, я полагаю, король попросит вас исполнить свой долг.

— Какой именно?

— Устроить прием.

— В самом деле. — Камран сжал челюсть. — Я бы предпочел поджечь сам себя. И это все?

— Он настроен очень серьезно, Ваше Высочество. До меня дошли слухи, что о проведении праздника уже было объявлено…

— Отлично. Вот, возьми, — Камран извлек из кармана камзола платок, держа его только большим и указательным пальцами, — и отдай на изучение.

Хазан поспешно спрятал платок в карман.

— Нужно ли мне проверить его на предмет чего-либо конкретного, Ваше Высочество?

— Меня интересует кровь. — Встретив безучастный взгляд Хазана, принц продолжил. — Он принадлежал служанке, которой мальчик-фешт чуть не перерезал горло. Думаю, она может оказаться джинном.

Теперь нахмурился уже Хазан.

— Понимаю.

— Боюсь, что нет.

— Простите меня, Ваше Высочество, но каким образом ее кровь может нас обеспокоить? Насколько вам известно, Огненное Соглашение дарует джиннам право на…

— Я прекрасно осведомлен о наших законах, Хазан. Меня занимает не только ее кровь, но и то, как она себя вела.

Брови Хазана поднялись.

— Я ей не доверяю, — резко повторил Камран.

— А разве вам нужно ей доверять, сир?

— Что-то в этой девушке было не так. Она держалась словно благородная.

— О. — Брови Хазана поднялись еще выше, в его глазах промелькнуло понимание. — И в свете недавно проявленного дружелюбия со стороны Тулана…

— Я хочу знать, кто она.

— Вы полагаете, что шпионка.

То, как министр произнес это, словно решил, что Камран бредит, опечалило принца.

— Ты не видел того, что видел я, Хазан. Она обезвредила мальчишку одним взмахом руки. Вывихнула ему плечо. Ты не хуже меня знаешь, насколько туланцы дорожат джиннами за их силу и быстроту.

— Безусловно, — осторожно проронил Хазан. — Однако я хотел бы напомнить вам, сир, что ребенок, которого она обезоружила, был слаб от голода. Его кости мог раздробить и сильный порыв ветра. Больная крыса могла одолеть его.

— Все равно. Найди ее.

— Служанку.

— Да, служанку, — раздраженно повторил Камран. — Она сбежала, когда увидела меня. Она смотрела на меня так, будто знала, кто я.

— Прошу прощения, сир, но я думал, что вы не разглядели ее лица.

Камран издал глубокий вздох.

— Может быть, министр, тебе следует поблагодарить меня за то, что я поручил тебе такое задание? Если, конечно, не хочешь, чтобы я поискал тебе замену.

Губы Хазана дрогнули; он поклонился.

— Я рад, как всегда, быть к вашим услугам.

— Скажи королю, что я должен принять ванну перед нашей встречей.

— Но, сир…

Камран зашагал прочь, и звук его удаляющихся шагов снова огласил просторные залы. Гнев начал разгораться опять, неся с собой влагу, затуманивавшую взор и приглушавшую звуки.

И все же жаль, что тогда Камран не стал анализировать себя. Он не заглядывал в щели своего любопытства, гадая, какие еще чувства могут скрываться под оболочкой неизменного гнева, и ему не приходило в голову, что, возможно, он испытывает нечто вроде смутного горя, а потому принцу не казалось необычным представлять в этот момент, как его меч пронзает чье-нибудь сердце. Камран был настолько поглощен этой фантазией, что даже не услышал, как его окликнула мать: ее украшенная драгоценностями мантия, поскрипывая сапфирами, волочилась по мраморному полу вслед за ним.

Камран редко прислушивался к голосу матери, пока не становилось слишком поздно.