Под слезами Бостона. Дьявол не спит

Таша Мисник, 2023

За свои двадцать два года Серена Аленкастри успела разочароваться в людях и потерять веру в любовь. С детства ее преследовали только боль, жестокость и предательство. И монстр, от которого ей удалось однажды сбежать. Серена: «Я нашла укрытие, но даже не подозревала, что это логово самого дьявола».Десять лет назад Эзра Нот похоронил прошлое вместе со своим сердцем. Теперь он не чувствует боли. Теперь он самый настоящий дьявол в человеческом обличье. Жестокий, бездушный и холодный. Его мир покрыт тайнами, там нет места любви. Эзра не рад незнакомкам в его жизни. А самой смелой и дерзкой он покажет, что такое ад.Эзра: «Она хуже всех, кого я когда-либо встречал. Она наглая мелкая лгунья. Так и напрашивается на хорошую порку. И я тот, кто преподаст ей урок».

Глава 1. Счастливого, чертового дня рождения

Серена

«Раз, два, три, четыре, пять».

«Раз, два, три, четыре, пять».

Глаза зажмурены. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

«Это не сложно, Серена. Это всего лишь просьба. Так делают все. А ты часть команды. Просто подойди и спроси».

Туже затягиваю хвост на затылке и плавно поднимаю веки. Снова вижу яркий свет и вечно недовольное лицо Астрид перед глазами.

— Какого черта, Аленкастри! — как обычно, орет она. — Уже спишь стоя? Это всего лишь твоя четвертая смена за неделю!

— Всего лишь? — «упс, не верный заход».

— Здесь люди вкалывают днями! А ты еще и возмущаешься! Неблагодарная девчонка! — кажется, от тряски ее головы из прилизанного строго пучка вывалилась пара рыжих прядей.

— Я… Нет… Нет, что Вы. Я просто хотела…

— А я хотела, чтобы ты сгребла свои ноги в руки и вовремя обслужила пятый столик!

— Астрид, я хотела…

— Ты оглохла?! Мало того, что ты передвигаешься, как одноногий пират, так еще теперь и плохо слышишь? Зачем я вообще тебя здесь держу?! Деревенщину необразованную. В ресторане высшего класса! Ты вообще видела, кто сидит за пятым столиком? Видела, кто ожидает принятия своего заказа? А? Или ты еще и ослепла в придачу ко всему?! Штраф, Аленкастри! Я больше не намерена это терпеть.

— И я тоже больше не намерена это терпеть, — выдыхаю ей в спину.

— Что?! — копна рыжих волос пролетает над моим лбом, и если бы Астрид не носила шпильки под четыре с половиной дюйма, то ее пучок отхлестал бы меня по носу. — Я что-то услышала или кто-то просто испортил воздух?

— О да, воздух здесь испорчен с тех пор, как ты тут появилась. Мегера. Слышала, что «Шанель №5» уже давно не в моде? Или тебе их передарила бабка?

— Аленкастри! — раздуваются ее ноздри, и рыжая челка подлетает кверху. — Ты уволена!

— Нет, Астрид, Серена Аленкастри увольняется сама из этого сущего ада. И засунь свой пятый столик в свою пятую точку!

Срываю с шеи черный галстук, положенный каждому официанту в этом ресторане, и сую его Астрид в нагрудный карман отутюженного пиджака.

— Удачи в унижении, — бросаю взашей. — И улыбайся шире.

— Аленкастри! Сегодня же пятница! Ты куда?!

— А мне плевать. У меня сегодня праздник. С днем рождения меня.

Заканчиваю с последней пуговицей тугого жакета и перед тем, как хлопнуть дверью кухни, бросаю его на пол.

Удаляюсь с такой скоростью, что не успеваю даже разглядеть лиц персонала, наблюдающего эту картину. Не понаслышке знаю, что каждый второй из них хотел бы проехаться по отшлифованному массажами лицу Астрид кулаками с первого дня трудоустройства. Ну или луком пореем — рукоприкладство мы все осуждаем.

Уверена, что сейчас там в мой адрес летит не один десяток восхвалений. И надеюсь, что Юджин все-таки успел запечатлеть ее физиономию на телефон. Распечатаю и повешу в спальне у кровати — поможет просыпаться по утрам в приподнятом настроении.

Первые десять минут я действительно «лечу» по Вашингтон-стрит и улыбаюсь прохожим, каждый из которых наверняка считает меня ненормальной наркоманкой. Ведь только так можно объяснить мое лучезарное лицо среди туч других серых лиц. Таких же, как тучи над Бостоном.

В порыве накатившей радости и смелости решаюсь набрать маме. Давненько этого не случалось. Да и не хотелось, но сегодня особенный день. Мой день.

— Алло, мам? — уворачиваюсь от очередного порыва ветра и крепче цепляюсь руками за искусственную шерсть своей белой шубы. Подобие козы. Или ламы. Или, скорее всего, альпака. Да какая, собственно, разница, раз мне тепло.

— Серена? — серьезный тон по ту сторону намекает, что она, конечно же, не помнит о моем дне рождения.

— Мам, как ты? Как твои дела?

— Как всегда. Бывало и лучше, — откашливается она. — Что надо?

— Просто хотела услышать тебя, — пытаюсь не позволить ее холодному голосу испортить мой позитивный настрой.

— Услышала? Лучше б домой приехала и помогла убраться.

— А что Бриан? — тут же ляпаю себя рукой по губам. Зря вырвалось.

— Да как ты смеешь?! — моментально оживляется она, и я чувствую, как через смартфон брызжет желчью. Так происходит всегда, когда я цепляю Бриана. Но я никогда не научусь вовремя заткнуться. — У Бриана важная работа! Ты разве не знаешь? Ему некогда отвлекаться на такие мелочи. А вот ты! Ты же дочь!

— Дочь, про день рождения которой ты снова забыла! — не выдерживаю и выкрикиваю на всю улицу. Благо, что мой голос перекрывает новый порыв ветра. — Ты даже не поздравила меня. Опять, — обида проседает в горле на последнем слове и давит его. Давит. Заставляя затухнуть на конце.

— А с чем я должна тебя поздравлять? — невозмутимо отвечает она, и я понимаю, что в очередной раз зря затеяла эту разборку.

Это все накатившая эйфория заставила меня подумать, что в этот раз все будет иначе. Раз я смогла там, значит и здесь, скорее всего, получится не так, как всегда. Не так холодно. Не так безнадежно. Не так больно. «Может, достучусь сегодня» — новая ошибка, за которую я уже расплачиваюсь слезами, подкатившими к глазам.

— С тем, что ты появилась на этой планете благодаря мне? — продолжает она, повышая децибелы прокуренного голоса. — Поздравить тебя с тем, что я ночами не спала из-за тебя? Что пренебрегла карьерой ради тебя, девочка? С этим я должна тебя поздравить?

Я просто молчу, замерев возле первой попавшейся витрины. Я даже не вижу пестрящих на вывеске букв — их размыли скопившиеся в глазах слезы.

— Молчишь? — суровый голос вибрирует синхронно с моей дрожащей губой. — Вот и правильно. Думай, прежде чем говорить глупости.

Она кладет трубку, а я врезаюсь лбом в отскочившую дверь бара. Первые спрыгнувшие с неба капли дождя не дают прохожим разглядеть мои просочившиеся слезы.

«А на что я надеялась?».

Всегда ведь было так. Всегда ведь в ее сердце было стуже, чем в лютый холод на Аляске. Так почему я рассчитывала на глобальное потепление?

— Черт! — второй удар распахнувшейся двери приходится в мою голову, и я решаюсь, наконец, отступить. — Еще и гребаный дождь! Класс! Просто класс!

— Мисс, вы заходите? — от третьего удара двери меня спасает какой-то бостонский джентльмен.

— Да, я, мать вашу, захожу, — взмахиваю смольными волосами, собранными в длинный хвост, и проскальзываю внутрь.

Оглядываю помещение, в которое зачем-то забрела, и понимаю, что выпить — сейчас самое правильное решение. Причин как минимум три: увольнение, мать и гребаный праздник меня.

Пятница, и поэтому неудивительно, что бар забит под завязку. Бар, которого я раньше никогда не видела. Видимо, я неосознанно свернула куда-то с Вашингтон-стрит.

Здесь все как-то мрачно, тускло и слишком коричнево. И деревянно, как по мне. Дерево на дереве. Деревянные стены, столы, стулья, стойки и даже, мать его, потолки. Как будто оказалась на какой-то ферме в день ярмарки. У владельца явно нет вкуса. Или он из Техаса. Ставлю полтинник.

«Что ж. Волей случая и растерянности души я оказалась в пабе для ковбоев. Прекрасно. Впрочем, какая разница, где пить».

Задача номер один: протолкнуться к барной стойке.

Задача номер два: каким-то чудом избавиться от шубы, которую я ношу уже третий год. И которая третий год не подходит к дождливым зимам Бостона. Но на новую у меня нет средств.

Задача номер три: забраться в этой бесящей юбке-карандаш — частью формы уже (слава богам) бывшей официантки на высоченный барный стул. И…

Задача номер четыре: надраться за свой, мать его, двадцать второй день рождения.

«По ощущениям уже тридцать второй».

Щемлюсь сквозь толпу и пытаюсь попутно стянуть с себя драного альпака в белом цвете. Высунуть левую руку из рукава удается, когда какой-то мужлан толкает меня в бок, и я валюсь за барную стойку, но меня успевает придержать чья-то рука.

— Осторожнее, малышка, — улыбается стройная шатенка в топе, выше меня как минимум на две головы. И она даже не на каблуках. — По объявлению?

— Что? — отряхиваюсь и приглаживаю свою юбку.

— Становись за стойку! — кричит она, когда несколько десятков мужских голов за барной стойкой начинают скандировать «Давай! Давай! Давай!».

— Какую стойку? — теряюсь, сжимая бедного дохлого альпака в руках.

— Быстрее! Видишь, что творится?! У меня не хватает рук! — красотка в топе с идеальной подтянутой фигурой пытается перекричать рев мужчин и попутно тянется за текилой! — Ну-у-у! Кто из вас, красавчиков, самый смелый?!

— Мне! Давай мне! — ор желающих сливается в единое месиво, а я стою и мну пальцами все ту же шубу.

Длинноногая шатенка в топе ловко хватает за шиворот самого громкого активиста, укладывает его на спину, перегибает через стойку и льет ему в горло текилу под свист остальных самцов.

— Хорош с тебя, красавчик, — она резко возвращает его в вертикальное положение, и тот, немного пошатываясь на ногах, кладет на барную стойку две сотни.

«Две сотни?! За глоток текилы?».

— Чего встала? — шатенка обращается ко мне, закупоривая бутылку Olmeca. — Бросай свою шубу вон туда, — указывает на полку под барной стойкой. — И давай уже помогай. Я зашиваюсь, как видишь.

— Но я…

— Малышка, прости, позже познакомимся. Вообще не до тебя.

— Но я не умею… — все-таки засовываю альпака в тумбу.

— Просто дай им то, чего они просят. И расстегни пару пуговиц на блузке.

Она не дожидается моего ответа (она бы и не дождалась), подходит вплотную и выправляет мою белую блузку из юбки. Я невольно дергаюсь, чем не позволяю ей задрать рубашку вверх.

— Нет. Так не нужно, — приглаживаю обратно края рубашки ладонями, на что красотка хмыкает, но не настаивает и оставляет все, как есть.

— Тогда хотя бы пуговицы, — осматривает мою грудь и резко высвобождает пару верхних из петель.

— Прекрасно, — хлопает меня по бедру. — Отлично выглядишь. А теперь иди вон к тому мужику. И сиськи вперед — чаевые обеспечены.

«Вот это манеры… А я ведь даже не знаю ее имя».

— Ты, блин, серьезно? — все, что могу — это взмахивать ресницами.

— Абсолютно, малышка. И в следующий раз сделай макияж ярче.

«Называется, пришла выпить. Что за черт?».

В диком стрессе, дерганьях, поправлениях вечно задирающейся блузки и без капли алкоголя во рту я кое-как «дорабатываю» до трех утра, утоляя жажду клиентов. Спасибо моему опыту в обслуживании выездных мероприятий и скудным навыкам в смешивании ви́ски с колой. Я даже не заметила, как влилась в процесс. Как не заметила и завершения своего дня рождения. Оно и к лучшему.

К четырем люди рассасываются. Музыка утихает и меняется на легкий эмбиент, что теперь абсолютно не вписывается в стилистику бара. Но я приятно удивлена. У меня даже получается слегка расслабиться и выдохнуть. Край левого глаза уже подыскивает бутылку, с которой я смогу слить себе хотя бы стопку за свое здоровье. Но хриплый голос мужчины возвращает меня в реальность.

— Повторить, — кряхтит он, уткнувшись локтями в барную стойку и свесив на руки голову. Темная челка, наверняка ранее зачесанная кверху, достает до носа, и он даже не пытается ее поправить.

Первое, на что обращаю внимание, его кисти и пальцы, расписанные множеством черных символов, которые уходят под манжеты серого пуловера. Он не поднимает головы, лишь стучит пальцами по барной стойке и отшвыривает мне рокс¹.

— Ви́ски? — уточняю я.

— Ты не запомнила мой заказ? — все так же не поднимает головы, но вздымает брови. Видимо, возмущенно. Или удивленно. Не разобрать.

— Вас здесь миллион, а я одна. Сложно напомнить? — забираю его рокс, но он перехватывает мою руку и, наконец, поднимает на меня глаза. Черные, как узоры на его руках. Пустые, как этот самый стакан. И абсолютно пьяные.

— Dalmore. Еще пятьдесят. А потом еще пятьдесят, — глаза черны настолько, что в них отблескивает приглушенный свет ламп. И горечь. Цвета забытого на кухне чая. Я знаю, потому что такой «чай» ежедневно настаивается и в моей душе.

Он выпускает мое запястье и почесывает аккуратную бороду, затем обратно опрокидывает в руки лицо.

— Пожалуй, Вам уже хватит, — мои тараканы сегодня не отпраздновали день рождения, так отпразднуют день храбрости.

— Что? — он снова совершает над собой явное усилие и смотрит на меня. — Ты сделала слишком много ошибок во фразе «секунду, сэр».

— Нет. Вам уже действительно хватит, — в подтверждение своих слов складываю руки на груди, демонстрируя полную уверенность.

— Кто. Ты. На хрен. Такая? — отчеканивает каждую букву, стискивая зубы. — Я сказал: «еще» — значит, ты льешь еще. И не задаешь лишних вопросов, — взгляд цвета бездны сверлит меня из-под массивных бровей, но сегодня он точно не на ту напал.

— Я. На хрен. Та, кто вышвырнет тебя отсюда, если ты не начнешь себя нормально вести. Понял? — утыкаюсь в него таким же злобным взглядом, не двигаясь с места, и замечаю, как под щетиной вырисовываются острые скулы.

— Стенли, мать твою! Стенли! Сюда иди! — орет бородатый алкоголик. И на его зов прибегает та самая красотка шатенка, которая заставила меня вкалывать в свой день рождения. Хотя я не особо и сопротивлялась.

— Опять надрался, Эзра? — видимо, Стенли, накрывает его щеки ладонями и приподнимает лицо.

— Кто это такая? — тычет в меня пальцем слабой руки.

— Новенькая. Ты уволил Кэт, помнишь? Одна я не справляюсь.

— Я уволил Кэт? — видимо, пьянь по имени Эзра, сбрасывает с себя руки Стенли и пытается распрямиться на стуле.

Из-под глубокого выреза пуловера выглядывает часть еще одной татуировки, которая от груди разрастается к шее, но я не успеваю разглядеть рисунок.

— Ты уволил Кэт, — усмехается Стенли.

— Я уволил Кэт.

— Еще раз тебе повторить или записать? — красотка Стенли трет барную стойку и не перестает улыбаться.

— Да плевать, — Эзра снова почесывает бороду и вытирает губы тыльной стороной ладони. — А эта что здесь делает?

— Малышка, как тебя зовут? — обращается ко мне Стенли.

— Серена, — хмыкаю я, не сводя глаз с остервеневшего козла.

— Я взяла Серену в штат.

— Хрен с два, — шипит Эзра. — Пусть валит на хрен отсюда. Не хватало мне здесь малолеток. Ты посмотри на нее, — переводит на меня взгляд и обдает им с макушки до талии. — Без косметики. Наивные глаза. Конский длинный хвост. Черные прямые волосы, нетронутые парикмахером. И сиськи второго размера, — каждое слово раздевает, и мне хочется прикрыться руками, но я стою молча, раскрыв рот от возмущения. — Тебе хоть двадцать один есть?

— Мне двадцать два! — выкрикиваю, хмуря брови. — Вчера исполнилось! И какое это имеет значение? Я сегодня справилась!

— Она справилась, Эзра, — поддерживает Стенли.

— Плевать я хотел. Она не умеет общаться с клиентами. Поэтому ты, — вяло машет рукой в сторону Стенли. — Налей мне выпить. А ты, — переводит руку на меня, тыча указательным пальцем почти в лицо. — Собрала свои манатки и укатила за дверь. Чтоб я больше тебя здесь не видел.

Гнев перехватывает горло где-то на середине. Я задыхаюсь, но не могу произнести ни слова. Они застряли внутри вместе с недолитыми слезами, вместе с упреками мамы, отчаянием и обидой. Они засели и не выходят, а я могу лишь стоять и втягивать в себя воздух, хлопая ресницами по взмокшим глазам.

Паралич отпускает раньше, чем придурок Эзра успевает послать меня ко всем чертям еще раз. Я хватаю белую шубу, набрасываю ее на плечи и спешу к выходу из очередного ада, в который забрела. Я ведь всегда забредаю именно туда. Куда бы ни шла. Куда бы ни стремилась. Везде гребаное пекло.

— Счастливого пути, Панда. И с днем рождения, — бросает он, прежде чем я успеваю выскочить под лютый декабрьский дождь.

Тучи над Бостоном кроют рассвет. И, казалось, этот отвратительный день не могло больше омрачить никакое другое событие.

Казалось. До того, как я разблокировала телефон.

Вижу на дисплее текст входящего сообщения и с ужасом содрогаюсь, роняя смартфон на мокрый асфальт.

«С днем рождения, маленькая принцесса Серена. Мечтаю обнять тебя и прошептать пожелания на ушко, как делал это раньше. Скоро увидимся. Целую. Бриан».

Примечания

1

— Рокс — представляет собой низкий и широкий стакан с толстым днищем, в который обычно наливают ви́ски со льдом.