Солнце, луна и хлебное поле

Темур Баблуани, 2021

«Бог делил Землю между народами, – гласит грузинская легенда. – Грузины опоздали, задержавшись за традиционным застольем, и к моменту их появления весь мир уже был поделен. Когда Господь спросил у пришедших, за что они пили, грузины ответили: «За тебя, Бог, за себя, за мир». Всевышнему понравился ответ. И сказал он им, что хотя все земли розданы, приберег он небольшой кусочек для себя, и теперь отдает он его грузинам. Земля эта, по словам Господа, по красоте своей не сравнима ни с чем и во веки веков будут люди любоваться и восхищаться ею…» Роман Теймураза Бабуани показывает нам нетуристическую Грузию, а страну души и сердца. Несмотря на то, что роман написан на русском, в нем передан колорит грузинской речи и напевность ее оборотов. Переведен на французский и шведский языки. «В этой удивительной истории, начавшейся с банальной кражи джинсов, на долю одного человека – Джудэ Андроникашвили – выпадает совершенно немыслимое количество испытаний. Отправившись в невероятное путешествие с главным героем этой книги, вы удивитесь его стойкости. Не раз вы будете потрясены тем, с каким мужеством Джудэ расплачивался за чужие ошибки. В какой-то момент вам покажется, что мир решил повесить все свои проблемы на его плечи. Темур Баблуани обладает уникальным талантом: он берет вас за руку и ведёт по этой истории, выписывая ее с такой достоверностью, что открытия, которые вам предстоит совершить, останутся с вами надолго». Тина Канделаки «Роман Темура Баблуани захватывает с первой до последней страницы, в нем описана судьба человека, попавшего в круги Дантовского ада. Но, несмотря ни на что, человек не теряет надежду и веру в свои силы. Безусловно, это один из лучших романов, написанных в последнее время». Ираклий Квирикадзе, писатель, драматург «Талант нельзя имитировать, он или есть или его нет, он взрывается как бомба и его явление очевидно. Я помню, как давно, еще доперестроечная Москва вдруг взорвалась от короткометражного грузинского фильма. Это был «Перелет воробьев» неизвестного молодого режиссера Темура Баблуани. Этот фильм был снят как будто до него не снимали кино, и в нем был «витамин», который, казалось, всем необходим. Прошли годы, Темур стал известным режиссером, получал призы на международных фестивалях. И вот, 40 лет спустя, появляется первый роман Темура Баблуани. И снова чувство удивления перед взрывом неожиданного таланта. Эта книга написана так, как будто до нее никогда не писали книг. История, полная приключений, надежд и предательства, это нежный «роман воспитания» и «тюремная байка», рассказанная на нарах. Прочитайте «Солнце, луна и хлебное поле», и вы переживете эмоции, которые вы никогда не переживали». Павел Лунгин, кинорежиссер «Читать этот роман – все равно что ехать по петляющей горной дороге с водителем-лихачом: едва успеваешь выдохнуть, как он опять резко выворачивает руль! А за поворотом может быть все что угодно – обрыв, обвал, беглые убийцы или жутковатая гадалка. Баблуани написал по-настоящему захватывающую, богатую перипетиями историю, в центре которой, тем не менее, – жизнь человеческого духа. Это чтение, от которого невозможно оторваться»! Филипп Янковский, актер, кинорежиссер Содержит нецензурную брань!

12

Вечером я пошел к Манушак в больницу, мы стояли у окна, ели черешню, выплевывая косточки во двор. Я рассказывал ей, что произошло во время похорон, когда в воротах больницы показался Толик, увидел меня и позвал:

— Трокадэро хочет тебя видеть.

— Что ему нужно? — спросил я.

— Он сам скажет.

«Интересно, как он меня нашел», — подумал я.

— Жду в машине! — крикнул Толик.

Мы переехали через Метехский мост и, свернув по набережной налево, подъехали к двухэтажному строению с покосившимися от сырости стенами, на первом этаже которого была дешевая закусочная. Прошли полутемный зал и вошли в маленькую комнату, в комнате стоял деревянный стол, на нем — телефонный аппарат и счеты. За столом сидели Трокадэро и Куса. Этот Куса был родственником Трокадэро, он приехал откуда-то с гор искать удачи в городе; он во всем подражал Трокадэро, ходил, нахмурив брови. Хорош был собой, походил на рассерженного Марчелло Мастроянни.

Трокадэро улыбнулся мне, когда я сел, хлопнул по плечу и справился:

— Как ты?

Он редко интересовался мной, мне стало приятно.

— Ничего, — ответил я.

— Эти сукины дети позвонили, надо встретиться, денег просят.

— Кто они? — спросил я.

— Кукийские^[1], Чомбэ и Хихона, они подстроили эту подлянку.

Эти имена я слышал, но в лицо не знал ни одного.

Он выматерился:

— Не прощу им этого.

— А я тебе зачем? — спросил я.

— Думаю, это дело и тебя касается?!

Я пожал плечами:

— Что мне нужно делать?

— Будь рядом со мной, а точнее, на своем месте.

Все это показалось мне немного странным: зачем я ему понадобился, у него есть свои люди, именно то, что надо, и где это «мое место», что это значит? А вслух сказал:

— Ну конечно, я с тобой, на своем месте. — Что мне еще оставалось делать?

На губах Кусы буквально на секунду мелькнула усмешка, я не удивился, знал — он невысокого мнения обо мне.

— Кто идет из евреев? — спросил я.

— Никто.

Деньги платили они, так и идти должен был кто-нибудь из них, я-то тут при чем. Одним словом, я не знал, что и думать.

В этот момент зазвонил телефон, Трокадэро сразу поднял трубку. Минуты три он слушал, по его лицу ничего нельзя было понять. Потом сказал:

— Хорошо, — и повернулся к Кусе: — Иди, ждут.

Тот встал и вышел из комнаты.

— Нашли водителя такси, который той ночью подвозил Терезу, — сказал Трокадэро.

— Ага, — я знал, что для подтверждения свидания между Хаимом и Терезой необходим был свидетель.

— Теперь легче будет сторговаться с легавыми.

Я кивнул.

— Выпьешь чего-нибудь? — спросил Трокадэро.

— Нет, спасибо.

Такой дружеский тон меня настораживал, это было не совсем обычно. Его не интересовало, что я был арестован, он даже не спросил, что там со мной происходило.

Через час мы преодолели крутой подъем, и Толик притормозил у шлагбаума в Золотом квартале. Мы ждали, пока не проехал длинный состав товарняка, затем переехали через пути и подъехали к выкрашенной белой краской закусочной. Там нас встретил Вагиф, татарин Трокадэро, как называл его Хаим. Он подошел, нагнулся к Трокадэро.

— Дело идет, — тихо произнес он. — Нашелся один человек, лично у меня появилась надежда. Может, повезет.

Трокадэро вышел из машины, они отошли на пять-шесть шагов и начали шептаться между собой. Что им было скрывать от Толика? Скорей всего, они избегали меня, мне стало не по себе. «В чем дело?» — в который раз подумал я. Вскоре Вагиф повернулся и пошел в сторону закусочной. Трокадэро опять сел рядом с Толиком, сказал: «Трогай», и мы продолжили путь.

Чомбэ и Хихона встретили нас на маленькой грязной площади за кладбищем рядом с заброшенными складскими помещениями. Они сидели на длинной деревянной лавке. Завидев нас, приподнялись и приняли деловито-сердитое выражение лица.

— И ты выходи, — сказал мне Трокадэро, он холодно скользнул глазами по Чомбэ и Хихоне, не ответил на приветствие, подошел и сел на лавку. Затем повернулся ко мне. — Какая здесь вонь, — сказал он и с отвращением сплюнул.

Я согласно кивнул головой, поморщился и присел рядом с ним.

Чомбэ и Хихона, они были почти одного роста, слегка опешили. Который из них был Чомбэ, а который Хихона, я узнал, только когда менты повели меня в морг и показали их тела.

— Ты, приятель, вообще-то, к нам пришел или как? — спросил Чомбэ.

— А вы как думаете?

— Мы знали, что ты должен прийти, и, если я не ошибаюсь, ты уже здесь, вот, сидишь рядом.

— Лучше было нам не встречаться по этому делу, — прямо взглянув ему в глаза, сказал Трокадэро.

Хихона не согласился с ним:

— Я так не думаю, братан, много хорошего о тебе слышал, надеюсь, мы и с этим делом управимся так, как положено достойным людям.

Годами они оба были старше Трокадэро, хотя с первого взгляда об этом трудно было догадаться, седая голова и сморщенное лицо Трокадэро вводили в заблуждение. В это время на площадь на большой скорости влетела машина Романоза, чуть не наехав на Чомбэ, так что ему пришлось отпрыгнуть в сторону. Из машины вышли Романоз и Куса. Романоз развел руками:

— Что поделаешь, старая, тормоза барахлят.

Чомбэ и Хихона прекрасно поняли, что тормоза тут были ни при чем, и на их лицах промелькнула ядовитая усмешка, только и всего, больше ничем это не выразилось.

На площади стали собираться любопытные — сразу две машины здесь, по-видимому, было большой редкостью.

Толик сидел в машине и спокойно глядел на нас.

— Сколько просите? — спросил Трокадэро.

Те как будто замешкались.

— Двадцать тысяч, — сказал Хихона, — и больше хотели запросить, но из уважения к тебе согласны на двадцать.

Затем Чомбэ продолжил:

— Если они дадут больше двадцати, будет ваше.

Трокадэро не торопился вступать в беседу.

— Больше двух тысяч они не заплатят, — сказал он наконец.

— Мы думали, вы серьезные люди, — Хихона оторопел.

— Для вас и это много, — огрызнулся Куса.

— Не надо так, — Романозу не понравилась выходка Кусы, — давай поговорим спокойно.

— Хм, — злобно ухмыльнулся Хихона.

Чомбэ напрягся:

— Мы дело сделали, а вы хотите деньги заграбастать? Что, за дураков нас держите?

— Я защищаю интересы своего друга, — процедил сквозь зубы Трокадэро.

— Нам не важно, почему ты ввязался в это дело. Двадцать тысяч — и ни копейкой меньше, — раздраженно сказал Хихона.

— Столько вам никто не заплатит, — покачал головой Романоз.

— А две тысячи — это что? Смеетесь над нами? — Чомбэ уже не мог скрыть злости.

— У евреев денег куры не клюют, заплатят, — стоял на своем Хихона.

— Не заплатят, — Трокадэро тоже не собирался уступать.

— Значит, не похоронят? А что же они будут делать? Хранить, как Ленина? — На губах у Чомбэ заиграла презрительная усмешка.

Я не сдержался и засмеялся, Куса так взглянул на меня, что мурашки поползли по коже.

— Двадцать тысяч, и никаких разговоров, — не соглашался Хихона.

— Они нам и шанса не оставляют, войны хотят. — Куса повернулся к Трокадэро.

Тот ничего не ответил.

У Чомбэ и Хихоны одинаково ожесточился взгляд.

— Вы думаете, нас легко запугать? — спросил Хихона.

Трокадэро взглянул сначала на одного, потом на другого и ухмыльнулся, он был абсолютно спокоен.

— Нет, так не пойдет, — забеспокоился Романоз, — спор дураков кончается дракой, а умные люди всегда находят общий язык.

— Не нравится мне это место, пошли за склады, — встал Трокадэро.

— Зачем? — удивился Хихона.

Трокадэро показал на зевак:

— Не люблю, когда на меня пялятся, я не клоун в цирке, — повернулся и пошел в сторону складов. Для Хихоны и Чомбэ такое поведение было не совсем понятно, но что они могли поделать, пошли следом.

Мне показалось, что Трокадэро осматривался вокруг с особенным вниманием. «Что же он задумал?» — пытался понять я.

— Менты с этого дела собираются взять свое, — сказал Чомбэ.

— Сколько? — спросил Трокадэро.

— Десять тысяч.

— Какие менты? — теперь спросил Романоз.

— Начальник отделения милиции нашего района и его заместитель, — уточнил Хихона.

— Они нам дали это дело, — продолжал Чомбэ, — так что и в наше положение войдите, нам тоже деньги нужны, что ж, мы зря старались?

Они говорили еще полчаса и сговорились на пятнадцати тысячах. Чомбэ и Хихона были не особенно довольны.

— Только из уважения к вам, другим мы бы ни за что не уступили столько, — сказал Хихона.

Встретиться уговорились на другой день в десять часов утра. Трокадэро должен был принести деньги, а они — выдать парня, которому нужно было пройти под гробом.

— Как только сделает, что надо, сразу отпустите, чтоб никто его не тронул, — потребовал Чомбэ. — Не стоит из-за такой мелочи нас обижать и терять наше уважение к вам.

Трокадэро нехотя кивнул:

— Только завтра встретимся здесь, за складами, на площади слишком много зевак собирается.

Романоз решил подмазаться к кукийским.

— Если такие люди, как мы с вами, не поймут друг друга, кто же еще сможет это сделать? — расплылся он в улыбке до ушей и с обоими попрощался за руку.

— Спасибо, — сказал Трокадэро с серьезным выражением лица и тоже обменялся с ними рукопожатием.

Куса даже не взглянул на них, на лице его было презрение, он подошел к машине и сел. Я догадался, что у каждого из них была своя роль.

— Ты что, остаешься? — окликнул меня Трокадэро.

Я очнулся. У меня было странное ощущение, что меня с ними ничего не связывало, что я просто наблюдал за событиями.

Только Толик завел машину, как к нам подошел Чомбэ.

— По дружбе хотим вас уважить, примите от нас курево, — предложил он Трокадэро.

— Не надо, — покачал головой Трокадэро, — мы далеки от таких удовольствий.

Когда съехали вниз, Толик сказал:

— Как появился новый министр внутренних дел, город наполнился куревом и наркотой, в прошлом году такого не было.

— Чем больше одурманенных, тем им спокойней, — заключил Трокадэро. Он говорил обычно таким тоном, будто предупреждал: только посмей не поверить.

Романоз и Куса подъехали к той же закусочной, их поджидал Вагиф. А мы переехали через пути и стали спускаться к центру города. Трокадэро повернулся ко мне:

— Поужинаем вместе?

Я устал быть рядом с ним в постоянном напряжении, хотелось только одного — убраться поскорей, но я испугался, как бы он не обиделся и не переменил своего отношения ко мне, поэтому улыбнулся и кивнул.

— Мы приглашаем, — добавил он.

Мы вошли в хинкальную на Колхозной площади, прошли в самый конец и сели за угловой столик. Было жарко, Толик расстегнул пуговицы на сорочке, показался большой серебряный крест.

— Дедовский, — сказал он, — дед был царским офицером, воевал на стороне грузин, против большевиков, в двадцать первом погиб в бою под Коджори.

— И мой дед там сражался, — сказал Трокадэро.

Я знал о тех боях от Мазовецкой. Оказывается, мой дед возглавлял конный полк, дважды был ранен и самым последним оставил поле боя. Мне захотелось рассказать об этом, но я не стал, вдруг они приняли бы это за бахвальство, я постеснялся.

Официант поставил на стол деревянное блюдо, полное хинкали, затем принес бутылку водки и кружки с пивом. Я так увлекся едой, что обо всем позабыл. Когда в конце концов я поднял голову, заметил, как Трокадэро и Толик удивленно уставились на меня.

— Очень вкусные хинкали, — оправдался я. Опрокинул рюмку водки, запил пивом и прикурил сигарету. Догадывался, что-то не так, такие люди так запросто не возьмут тебя в свою компанию, но ответа у меня не было, да и чувствовал я себя прекрасно.

В какое-то мгновение я вдруг решил спросить: «Как думаете, кто убил Рафика?» Но мозгов хватило, и я прикусил язык. Даже знай они ответ, разве бы мне сказали?

Потом Трокадэро спросил у меня:

— Что там было, в ментовке?

Я рассказал.

— Повезло, что тебя не было в городе, — сказал он под конец, — а не то они так легко тебя не выпустили бы. — Потом добавил: — Хаима зря там держат.

Когда зашел разговор о дядях Хаима, Толик спросил:

— С одним ясно, у него сердце не выдержало, но почему другой покончил с собой, не понимаю?

— Наверное, почувствовал, что не выдержит и заговорит, — пояснил Трокадэро.

— Да, но кто-нибудь все равно проболтается, столько народу арестовано, — сказал я.

— Значит, он знал больше других, иначе какой в этом смысл?

— Такие люди вызывают у меня уважение, — сказал Толик.

— И у меня! — согласился Трокадэро.

«Что может быть важнее жизни для человека?» — думал я и считал поведение покойных глупостью, но не мог же я сказать это вслух.

— Что же он мог такого знать? — спросил я.

— Говорят, они накопили долларов немерено и где-то припрятали, — сказал Толик.

Я усомнился в сказанном:

— Деньги живым нужны, к чему они мертвым?

— Ты прав, — согласился Трокадэро, — тут другая причина кроется, более важная.

Толик водку не пил, всю бутылку выдули мы с Трокадэро, к этой водке надо прибавить три кружки пива, в общем, я опьянел. Они отвезли меня домой, мы договорились, что они заедут за мной в половине десятого, на этом и распрощались.

Нетвердой походкой я начал подниматься по лестнице, увидел отца у двери Мазовецкой, он рылся в карманах, у ног лежали сумки с обувью и инструментами.

— Ключей не могу найти, — пожаловался он.

— Позвони, откроет.

— Может, спит уже, не хочу будить.

Давно уже я заметил, что старуха Мазовецкая опостылела ему, но деваться ему было некуда.

— Верни мне деньги, — сказал я.

— Завтра отдам.

Я шагнул и позвонил в дверь:

— Сейчас давай.

Он не ответил. Мы стояли и сердито глядели друг на друга, в это время Мазовецкая открыла дверь. Отец вошел и собрался закрыть за собой дверь, но я поставил ногу на порог и придержал ее:

— Верни!

Он достал двадцать рублей и протянул мне. Я взял со злостью:

— Да что ты за человек?!

— Зачем тебе столько денег? Я по частям верну.

В этот момент я почувствовал дурноту, и меня вырвало. Я оперся на перила, чтобы не упасть.

— Что ты натворил, кто же это будет вытирать? — У отца вытянулось лицо.

Я выпрямился и зло выматерил его. Испуганный, он уставился на меня, ничего не сказал, потихоньку закрыл дверь, и я услышал щелканье замка. Я поразился сам себе, будто это не я, а кто-то другой матерился вместо меня. Наконец я добрался до своего чулана, вошел и свалился на постель.

Через два часа меня разбудила Манушак:

— Выпил? Если б ты знал, какая вонь стоит.

Я обрадовался, увидев ее. Она достала карамельку из кармана и положила мне в рот. Руками пощупала мое новое одеяло и матрац:

— Смотри, какой мягкий. — Заметила кожаную сумку возле шкафа и взглянула с удивлением.

— Не стал продавать, решил тебе подарить.

Она подошла и взяла.

— Спасибо большое, мама обрадуется. — Она осмотрела сумку и поставила на стол. — А где аттестат? — затем спросила она.

Я показал на шкаф, она осторожно взяла и взглянула. Это был сложенный вдвое картонный лист, на вложенном внутри листочке были написаны мои имя и фамилия и полученные по разным предметам оценки. Она громко прочитала все до конца и засмеялась. От радости у нее появлялась косинка в глазах, и она становилась еще милее.

— В январе я стану совершеннолетним, получу паспорт и женюсь на тебе.

У нее опять слегка закосили глаза.

— Я унесу аттестат и спрячу, как бы кто не украл. И промокнуть может, если крыша протечет в дождь.

Я был совсем не против, у меня не было никого надежней Манушак. Она подошла к столу и спрятала аттестат в сумку, достала из кармана губную гармошку и показала мне:

— Гляди, что у меня есть, санитарка подарила. — Поднесла ее к губам и наиграла танцевальную мелодию.

— Когда ты успела выучиться? — удивился я.

— Целый вечер старалась, и вот, кажется, получается.

Гармошка была старая, издавала глухие, хриплые звуки. Я вскочил и пустился в пляс. Манушак играла, глаза ее смеялись.

Эх, Манушак, Манушак, хорошая моя девочка…

Примечания

1

Кукия — одна из окраин Тбилиси.