Змеиная гора

Тимур Рымжанов, 2010

Ему скучно принимать правила того мира, где он оказался. То ли дело перековывать мир под себя. Ввязаться в войну, разжигая ее, как колдовской горн. Стойко принять удар судьбы и бросить ответный вызов. Уверенный в своей несокрушимости враг даже не подозревает, с какой чудовищной силой ему придется столкнуться. Но тот, кого предки прозвали Князем-колдуном, еще только набирает силу.

2

Правильно говорят, что первое впечатление о человеке — оно самое верное. Как только я услышал рассказ разведчиков о кочевниках в разбойничьей ватаге, сразу понял, что они воины тертые и не самого робкого десятка. И увидев их, я утвердился в этом мнении. Застигнутые врасплох моей внезапной атакой, они просто не успели дать отпор, а могли бы. Со злорадством вспоминаю их лица, удивленные и обиженные одновременно, когда они увидели все мое войско, состоящее всего из пяти стрелков, которое теперь вязало им руки и ноги, усаживая в рядок под колышущимся от ветра корабельным навесом. Только колдовством и злыми чарами они, видимо, оправдывали собственное бессилие и страх перед горсткой этих деловитых, невозмутимых воинов, споро вяжущих узлы на их запястьях. Да и наверняка их пугала наша троица, особенно Наум, небрежно покручивавший два меча, обеспечивая порядок и очередность. Особо прытким уже досталось — удар мечом плашмя по голове — и уноси готовенького. Александр рылся в куче оружия, сваленного на песке, выуживая интересные образцы и показывая их мне. Разведчики подносили еще, собирая по лесу брошенное.

У большинства из наемников было очень хорошее вооружение, шелковые одежды, золотые украшения и монеты, которых я раньше не видел. По некоторым клеймам и знакам я понял, что вооружение у них китайского производства. Это в XXI веке фраза «китайское качество» станет чуть ли не синонимом определению «дешевая подделка». А в моем случае найденные на вполне приличном оружии иероглифы говорили только о том, что воины прибыли издалека и, скорее всего, именно оттуда — из монгольских степей, где роилось несметное полчище, готовое по мановению руки своего вожака преодолеть любое пространство, стирая в пыль все на своем пути.

Лазутчики орды, в чем я теперь совершенно не сомневался, намеревались, видимо, зимовать в здешних краях, собрав вокруг себя несколько сотен балбесов, шастающих по лесам в поисках легкой добычи. Мелкие группки босяков не могли серьезно навредить купеческим караванам, хорошо охраняемым и осторожным. Щипали по селениям, били зверье, кто посмелей да неприметный, выходили с убогой добычей на торги — пытались выменять на хлеб да соль. Так же, как когда-то Петр, приютивший меня в первый год, отсиживались в труднодоступных местах, мастеря наспех землянки да убежища, словно медведи — берлоги.

С этими оборванцами как раз все было ясно и понятно. Им дело найдется. Для начала поработают бурлаками и допрут-таки ладьи до крепости, где их ждет преемник убиенного ими купца, надеющийся вернуть товар. Ну а после состоится суд, сход старейшин. Если ни в ком из бандюг не признают обидчика в каких-то других делах, то для начала пущу их на тяжелые работы в искупление грехов, а там — как народ решит. Может, кто из ремесленников попросит подмастерья, может, кому в дворовые человек понадобится. Демократия — это хорошо, но вот строить тюрьмы для блатных и воров «в законе», кормящих вшей на нарах от безделья, я не собирался. Особо упертых определял гребцами на купеческие суда, где местные приказчики да надсмотрщики быстро научат хорошим манерам. Вот и вся система наказания за проступки. Раскаялся, осознал — добро пожаловать на общественно полезные работы с дальнейшей перспективой укоренения. Уперся, пошел в отказ — милости прошу на невольничий рынок, а там крутись, как знаешь. Хотя и у меня в крепости уйма не выкопанных ям для клозетов, а сделать экскаватор с паровым двигателем я еще не сподобился. Вот с кочевниками у меня будет отдельный разговор. Даже если через месяц за ними явятся послы, купцы или просто авторитетные люди с ручательством, я все одно возвращать их не стану. Пусть они в моей крепости ничего толком и не увидят, но самому отпускать на волю пойманных лазутчиков станет большим упущением. Во-первых, мне нужны будут консультанты и переводчики. В свете предстоящих событий я должен буду иметь как минимум двух-трех человек, владеющих языком врага. Плюс ко всему, мне потребуются сведения о численности войска, его структуре, иерархии, способах передвижения, питания, пополнения припасов, вооружении. Все это я когда-то читал в книжках по истории, но одно дело — книжки, и совсем другое — живые свидетели, которым врать станет невыгодно. Если человек имеет желание жить, рано или поздно его можно довести до такой степени отчаянья, что он расскажет все, как бы ему этого ни хотелось. Не я придумал способы, как, не применяя насилия, довести любого, даже самого стойкого, до того, что он будет молить о смерти, и в данном случае этими методами я брезговать не стану. Если вынудят.

Наум со стрелками и частью княжеской свиты остался приглядывать за тем, как пленные станут бурлачить корабли до крепости. Олай со своими людьми все еще прочесывали окрестности и уже собрали приличный табун лошадей, который им предстояло перегнать в крепость. Мы с князем не спеша двинулись в обратный путь. Я уже давно не ощущал такой безмятежности и покоя. Кругом шумел кронами высоченных деревьев дремучий лес, беспечно щебетали птички, где-то в глубине чащи ухала потревоженная сова. Видимо, задремав, очнулся уже у переправы от стука копыт по доскам настила моста. Поводья моего коня были в руках Олая, невесть откуда взявшегося и теперь идущего впереди. Оглянувшись, увидел в клубах пыли догоняющий нас табун лошадей в окружении разведчиков. Олай, свирепо гримасничая, погрозил им кулаком. Те, весело скалясь, засуетились, придерживая табун, давая нам возможность спокойно пересечь мост. Впереди, у поворота на дорогу к крепости, топтались, спешившись, люди князя. Сам Александр плескался у берега, боярин Евпатий, стоя по колено в воде, держал наготове рубаху, что-то сердито выговаривая князю. Тот в ответ окатил его водой так, как делают это все мальчишки на свете: выставив ладошки и резко двигая руками. Боярин позорно ретировался, выронив рубаху и неуклюже карабкаясь на глинистый, скользкий берег. Следом за ним полетела намокшая рубаха. Скомканная и метко запущенная рукой Александра, она попала беглецу, прямо в затылок.

Мне вспомнился пикник на какой-то загородной речушке: наш старый «москвичок» с распахнутыми дверцами; отец с большой деревянной ложкой, колдующий у костра над подвешенным котелком; весело смеющаяся мама, чистящая рыбу, и я, еще пацан, бултыхающийся между небом и землей, в прозрачной воде, среди юрких стаек мальков…

Олай резко дернул повод, уводя коня в сторону сразу за мостом. По настилу уже грохотали десятки копыт несущегося табуна. Обдав терпким запахом пота, лошади унеслись в сторону крепости под разбойничий свист и щелканье кнутов озорных разведчиков. Беззлобно ворча, Олай покосился на меня, ожидая разгона за проделку своих подопечных, но, увидев мою разомлевшую рожу, повеселел и пошел быстрее. У самых ворот крепости нас догнал донельзя довольный Александр, потряхивающий еще мокрой головой. Я лениво скосил на него взгляд и только проворчал:

— Ай-ай-ай, с мокрой головой да еще верхом! Нехорошо.

В памяти многих местных той старой Железенки уж и не было. Позабылось, что стоял когда-то на месте нынешней крепости чахлый родовой поселок. Забросили это место еще до моего появления. Сказывали, что висело над ним некое проклятие, которое варяг Коварь извел крепким железом да волшебством. Да и кирпичные стены, возведенные невероятно быстро, считались чуть ли не за ночь вставшими. Ну разумеется, за ночь. Как же еще? Днем Коварь в берлоге спит, злое задумывает. Да только с тех пор как встали стены оборонительных сооружений, появилось у крепости другое название, не очень мною любимое, несколько двусмысленное. Называли крепость змеиной, или, в просторечии, Змеегоркой. После того как я извел весь лес вокруг, змей действительно добавилось. Гадские создания обожали греться на разбросанных камнях, а в стужу и холода уходили под землю, в многочисленные тоннели, подвалы и ямы, коих после строительства осталась тьма-тьмущая. Случалось, что и цапали кого из зевак, вот и стали люди сказывать, что пришел Коварь да вбил железный кол в змеиную горку. С тех пор гады ползучие ему служат, как рабы господину. Мной, колдуном, нехристем, пугали деток малых, стращали девиц. «Не плачь, не реви, Коварь услышит, заберет». Или вот такое: «Прибери косу, девка, не то Коварь посечет, век плешивой станешь». Моя скромная персона стала главной темой фольклора. Думаю, что не обошлось без вмешательства странствующих монахов да архиерейских ставленников. Эти смутьяны, хлеще любых сплетников, шептались по углам, народ стращали, но не сломить им было недоверчивых селян, не отвадить от моего товара да добрых дел.

Так вот, Змеегорка нынче стала местом очень популярным и заметным издалека. Первое оборонительное кольцо углубилось в поредевший лес примерно на километр. За этой стеной был гостиный двор, карантинная, таможенная зона. Часть купеческих складов и дома жителей, нашедших себе дело при этом самом дворе.

Далее вглубь, к самим башням цитадели — система подземных коммуникаций от гостиного двора и прикрытые до времени оборонительные редуты. Проще говоря, заготовленные заранее окопы, накрытые сверху откидными щитами.

Вторая оборонительная стена, или, как я ее называл, зáмковая, была высотой двадцать метров и толщиной у основания восемь. Окруженная сухим рвом, она имела главные, большие ворота и боковые, так сказать, технические.

У реки стена не смыкалась, а заканчивалась широкой аркой с решетчатой завесой. Часть берега была срезана и выложена камнями. К пристани и части доков вели широкие каменные ступени, огибающие фронтальную смотровую площадку, где прежде был установлен большой портовый кран, впоследствии за ненадобностью демонтированный и забытый. Не настолько много товара привозили купцы, чтобы разгружать его краном, тем более что большая часть всех прибывших и отбывающих товаров грузились на складах и мастерских, большей частью выходящих к воде. Если попробовать себе представить основную форму крепости с высоты птичьего полета, то выглядела бы она примерно как две подковы, большая и малая. Малая была бы спрятана внутри большой. Разомкнутые части этих подков сходились у реки, на обрывистом, укрепленном берегу. Некоторые здания внутри замковой стены все же остались деревянными, но это были временные постройки, до которых пока руки не доходили. Поставленные с целью экономии средств и материала, они по большей части служили казармами стрелков крепостного гарнизона и, как правило, прикрывали собой вход в подземную часть арсенала и холодных складов. Со временем выяснилось, что ледниковые схроны, которые я делал в первые годы, себя не оправдали. Температура в них не соответствовала требованиям. Поэтому от длительного хранения замороженных припасов пришлось отказаться. Склады разморозили, высушили и переоборудовали под другие нужды. Из зáмковой части крепости вели еще два подземных прохода, которые были сделаны добротно и шли параллельно сточным каналам. Тайные эвакуационные тоннели, тщательно замаскированные и закрытые. В этих катакомбах, большей частью появившихся после выработки местной глины и земляных работ, скрывались стратегические склады. Сверху эти склады прикрывал обычный деревенский дом, в котором жил пасечник с семьей. На границе леса и гречишного поля он держал примерно сотню ульев. На третий год своего пребывания здесь я нашел семью, пришедшую с юга, которую приютил, узнав, что они хорошие специалисты в области пчеловодства. Сам я пчел, кусучих бестий, боялся и предпочитал держать подальше от крепостных стен.

Вылазка в лес и спасательная операция заняли больше суток, жаль было потраченного времени, но выбирать в этой ситуации не приходилось. Или я сам с небольшой военной поддержкой, или львиная часть моей крошечной армии на возмещение ущерба от налета на торговые суда. В данной ситуации пришлось сделать выбор в пользу собственного участия, хоть армии и не грех лишний раз выйти в боевой рейд.

В данном случае я лично занялся поправкой дел, зная, что речь идет о стратегических припасах, которые в ближайшее время могут очень понадобиться. Вот уж и дальние феодалы засылают своих соглядатаев, водят рылом у жирного ломтя. Чуют, гады, что многим можно поживиться, да только никак не могут меж собой договориться, чтобы взять все да потом поровну поделить добычу. Прямых поползновений на крепость еще не было. Никто пока не осмелился привести войско под ее стены и предъявить какие бы то ни было требования. Но слали шпионов, наемников, вынюхивали, воровали. Однажды сподобились две дюжины крепких ратников переодеть в лесных налетчиков и совершили набег на близлежащее селение.

Не знали горемыки, что Мартын с Наумом в тот день с тремя стрелковыми старшинами гостили у старосты, вербуя крепких ребят на службу.

Московский воевода Филипп потом месяцев пять выкупал обратно битых ратников.

Мелкие провокации и козни священников я не брал в расчет. Приведи в мою крепость хоть пять сотен ученых мужей этого времени, а все одно без меня им в технологиях не разобраться.

Я усадил Александра в кованое кресло, стоящее у окна мастерской, а сам снял фартук и рукавицы, оказывая некоторое уважение гостю.

Время было обеденное, так что коротенький перерыв я мог себе позволить.

— Все приходится делать самому, князь. Никому доверить не могу, особенно то, о чем другие мастера не ведают. Ты уж не серчай, что мало времени уделяю гостю. По моему распоряжению будет тебе одному, без провожатых дозволено входить во внутреннюю крепость и осматриваться там, сколько пожелаешь.

— Негоже как-то, батюшка, тебя прозвищем окликать. Коварь, Аред, варяг, слыхивал я. А неужто имя свое нареченное в тайне держишь?

— Отчего же в тайне? Мое имя Артур, в здешних краях и не ведомое, вот и не представляюсь по имени.

— Действительно чудное. Артур, — повторил Александр, удобней устраиваясь на кресле. — Варяжское имя?

— Кельтское. В переводе означает — медведь.

Перевод имени Александра еще больше позабавил, но он не стал комментировать возникшие в этой связи ассоциации.

Открыв дверцу неприметной ниши в углу мастерской, я обратился к молодому князю:

— Жарко на дворе. Квасу холодного не желаешь? Или, может, студня?

— Откуда ж студень, батюшка? Чай, не стужа на дворе, сам сказал, что жара.

— Ну, ты же все-таки в мастерской у Коваря как-никак.

И вынув из холодильника крынку ледяного кваса и миску свиного студня, я поставил их на стол, где глиняная посуда мгновенно покрылась испариной. Смотреть на вытаращенные от удивления глаза князя было одно удовольствие. Он даже соскочил с кресла и нагнулся к крынке, недоверчиво ощупав ее рукой. Тут же отдернул, будто от горячей.

— Вот это чудо! Никак ты, Коварь, в чулане своем зиму прячешь?

— Так и есть, в жаркие дни пускаю на постой. Иди-ка, глянь!

Забыв про свой титул князя, как обычный любопытный мальчишка, Александр залез в мой холодильник почти с головой, удивленно ощупывая ледяные наросты на грубой медной трубке, закрученной в спираль на потолке маленького шкафчика. Он касался пальцами рыхлой наледи и снега, от разгоряченной кожи рук поднимались тоненькие струйки пара, горло прихватывал морозный воздух. Конструкция была примитивной и надежной. Наглухо запаянная медная трубка, расширительный бачок и масляная горелка, нагревающая небольшой резервуар с бензином. Когда паров набиралось достаточно, они выдавливали клапан и врывались в длинную трубку, закрученную причудливым узором по всему холодильнику.

— Долго открытым не держи, а ну как решит зима да стужа, что время настало, вырвется наружу, потом уговаривай ее обратно в чулан лезть. А так средь лета снег пойдет, метели завоют, опять все на мою грешную душу людские проклятия.

В этот момент как раз сработал клапан расширительного бачка, и трубки еле заметно затряслись, загудели, с хриплым шипением прогоняя через себя пары бензина. Эффект мгновенного расширения выпущенного под значительным давлением газа, вызывающий экзотермическую реакцию, узнают еще не скоро, и как бы сильно я ни старался объяснить хоть самую примитивную основу технологии, ее все равно станут считать магией и колдовством, темной коварьской ворожбой.

Александр мгновенно отпрянул и захлопнул дверцу, перебарывая в себе желание схватиться за кинжал, висящий на поясе.

— Чур меня! — наконец смог вымолвить Александр и три раза перекрестился.

Разумеется, после этого к холодному квасу на столе отрок так и не притронулся. Я видел, что он внимательно, не стесняясь, оглядывается по углам, замечает какие-то вещи, инструменты, о назначении некоторых только догадывается. Все колбы, реторты, трубки, странные котлы и печи оценивает не иначе, как колдовскую утварь, не видя в них обычных ремесленных приспособлений.

Могу себе представить, каких баек он наплетет своему папаше. Может, это и к лучшему. Пусть знают удельные князья, что не с простым человеком придется иметь дело — колдун, однако!

— Обед скоро, — напомнил я, выводя парня из затянувшегося ступора, — вон уж и часы полдень пробили, пойдем, князь, праздник скоро. Народ собирается повеселиться, погулять. Потешные побоища смотреть с тобой станем, да свою удаль покажем.

Особых мероприятий на этот день я не планировал. Выкачу дюжину бочек хорошего пива для гостей, барашков на вертеле, хлеба, всяких пирожков да калачей, сытную похлебку с увесистым куском мяса и прочее угощенье. Чтоб никому не было обидно, решили провести праздник в гостином дворе, куда вход всем дозволен. Мне докладывали, что, прознав о празднике и потешных боях, по результатам которых я стану набирать себе молодое пополнение в регулярные войска, народу набралось — тысячи три. Вот уж где мои купеческие дворы получат хороший доход. Да и ярмарка вдоль стены, образовавшаяся сама собой, уже шумела людским многоголосьем. Торговали всем, что привезли на многочисленных повозках, телегах, вьючных лошадях и быках. В основном шел натуральный обмен — по старинке. Так и привычнее, и веселей. То тут, то там азартно сходились солидные дядьки, тыча под нос друг другу свой товар, превознося его качество и находя изъяны в предложенном в ответ. Тут же набегал любопытствующий народ, и начиналась толкотня, шум, гам. Наконец из толпы вываливались багроволицые дядьки, каким-то чудом не растерявшие свой товар, и ударяли по рукам, завершая сделку.

Ближе к реке поставили нарядные шатры, карусели и разнообразные качели. Там заправляли праздником многочисленные скоморохи, загодя пришедшие из разных мест и теперь вовсю веселившие народ. Всюду звучал смех, радостные вопли многочисленной детворы; раздавались резкие звуки каких-то дудок, свирелей, трещоток. Гулко ухали бубны и барабаны.

Ближе к лесу, на ровной поляне было размечено футбольное поле, на котором уже гоняли мяч мальчишки, собрав приличную толпу болельщиков. Вообще-то поначалу футбол входил в физическую подготовку стрелков. В полном комплекте доспехов они перекидывались мячом, привыкая к нагрузкам. И до того освоились, что появились целые команды. Играли и в облегченный футбол, но самым зрелищным оказался тяжелый вид. Получилась смесь из хоккея, футбола и кулачного боя. Грохоча доспехами при столкновениях, две команды отчаянно мутузили друг друга, не забывая при этом пинать, хватать и волочить мяч к воротам противника. Нагрузки были запредельные, поэтому по ходу игры проводились частые замены. Сами собой сложились правила. Появились авторитетные судьи.

Зимой же поле заливали водой, не дожидаясь, пока окрепнет лед на реке, и с еще большим азартом гоняли шайбу или мячик клюшками. Я сам отковал первую партию коньков, самых простых, таких, что привязываются прямо к валенкам. Клюшки игроки ладили себе сами, в целом придерживаясь определенного шаблона, в остальном — фантазируя, кто во что горазд.

Мы с Александром, неспешно прогуливаясь по крепостной стене, озирали окрестности. Всюду сновали принаряженные по случаю праздника люди. От торжища, что клубилось под нами, они степенно вышагивали к открытым настежь воротам гостиного двора, где уже давно вились дымами костры с кипящими котлами: варилась похлебка, пеклись пирожки, ворочались большие вертела с жареными тушами, откупоривались все новые бочки с квасом и пивом. Все это изобилие непрерывно подавалось на множество столов, за которые рассаживался прибывающий народ. Где семьями, где компаниями; молодежь — та вовсе не присела, все на бегу, на скаку. Хвать горячий пирожок — и бегом на качели, карусели да на игрища скоморошьи! Что меня особенно порадовало, так это отсутствие всякой давки и беспорядка. Чего я резонно опасался, памятуя, какие побоища устраивали любители халявы в век электроники и мирного (мать его!) атома. Правда, в попытке навести порядок власти тогда не находили ничего лучшего, чем нагонять тучу правоохранительных органов. Превратив все праздники в Дни милиции.

Здесь же — тишь да благодать. Тон, конечно, задавали местные, привыкшие к моим новшествам и установленным порядкам, тем более что многим из них скоро выходить на смену — тем, кто организовывает и готовит этот праздник. Глядя на них, и пришедшие из отдаленных земель гости старались соответствовать и особо не выделяться излишней суетой.

Ближе к вечеру как часть шоу гвардейцы покажут мастерство владения оружием, примут вызов от любого в потешном бою. А в финале выступления я лично продемонстрирую приемы рукопашного боя сразу с дюжиной желающих.

Год выдался тяжелый, неурожайный, и если бы не мои старания, то и склады заполнять было бы нечем. А так от соседних селений люд подкормить, позабавить, пусть знают, что, случись опасность — есть кому защитить народ, есть где спрятаться. Посмотрят, на что отдадут своих сыновей. Не в боярскую грабительскую сотню, а на свое же охранение.

Веселье весельем, но я успевал еще доделать кой-какие дела, которые постоянно требовали моего личного внимания и присутствия. По пути потерял молодого князя. Прошелся по цехам, дневную прибыль уложил в хранилище. Ярославна с Димкой да няньками, набегавшись по ярмарке да аттракционам, уже сидели в центре зрительских трибун на почетных местах, а меня то и дело отвлекали, спрашивая каких-то советов да указаний. Александр со свитой сел особняком, с кислой физиономией выслушивая сердитые нашептыванья его постоянных спутников Евпатия да Ратмира. И, судя по всему, их слова молодого князя совсем не радовали.

Явившиеся на забаву кандидаты выходили в центр огороженной площадки: у одних на локтях были белые повязки, у других красные. Красными я отмечал некрещеных людей, с белыми были христианские селяне. Кто от монастырских угодий, кто бояр дворовые люди, а кто вольный, пришлые колонисты, селений коих в окрестности было много.

Численный перевес был у людей с красными повязками, но для меня это не имело значения, главное — провести сравнительный анализ общего количества тех и других, а уж то, как и за что они станут друг дружке морды бить, то не моя забота. У каждого найдется затаенная обида.

Многие народы и племена собрал мой праздник в крепости. И рязанские, и переславские, и суздальские бояре съехались со своими холопами. Вакансий в мое войско было не больше двух десятков, да вот только не каждого мне отдадут. Хотя не зря я велел всем пришлым в гостином дворе извещать, что в моей крепости есть закон, по которому всякий, кто придет, будь то беглый или невольный, получит убежище и защиту. Может случиться так, что мне некоторых холопов боярских даже выкупать не придется. Кулачный бой не вызывал особого интереса у зрителей. Все с нетерпением ждали показательных выступлений стрелков, к которому те готовились почти полгода. Еще среди зевак по наущению верных мне купцов образовалось что-то вроде тотализатора, где принимались ставки на того или иного кандидата, прошедшего в полуфинал, что давало право бросить вызов мне или стрелкам. По правилам последнего поединка все споры будут разрешаться без оружия и брони, только кулаками. Калечить противника не дозволялось, для чего на празднике присутствовали авторитетные судьи из числа уважаемых старост, глав родов и бывших воевод, доживших до старости.

Праздник открывала тяжелая пехота. Бряцая на бегу прямоугольными металлическими щитами, извиваясь, словно сказочная гигантская змея, колонна втянулась на площадь и мгновенно рассыпалась на небольшие группы, накрывшись чешуей из щитов, превратившись в десяток небывало крупных черепах. По толпе прокатился гул удивления. Щиты на мгновение раскрылись, раздался многократно щелкающий, хлесткий звук одновременно выстреливших арбалетов, выпустивших сотни стрел прямо в небо. Зрители восторженно взревели. С лязгом сомкнулись щиты под градом ссыпавшихся сверху стрел, что вызвало еще больший восторг.

Затем стрелки продемонстрировали фигуры построения на поле боя. Групповую и одиночную атаку, мастерство стрельбы из тяжелых арбалетов. Для пущей убедительности я велел повесить на мишени старые кольчуги, чтобы шпионы и зеваки видели убойность моих стрел. Единственный казарский наемник в моей гвардии с лихостью продемонстрировал мастерство отбивания стрел, пущенных в него из охотничьего лука. Техника владения сразу двумя клинками здешним ратникам была известна, но, по всему видно, применялась нечасто. Под конец Наум продемонстрировал мастерство владения копьем. Вот уж кому под горячую руку лучше не попадаться. Мартын, хоть и его родной брат, был куда сдержанней и более отходчив, да и копье не любил, полагаясь все больше на тяжелые предметы типа палицы или булавы.

Финал боевой части праздника меня немного удивил, но морально я был готов к тому, что получу вызов на поединок сразу от большинства не самых последних в ратном деле людей. Были здесь и рязанский воевода — рыжий варяг со своим одноглазым сыном. И два монаха, что в Коломне славились не меньшей удалью, чем мои братья-близнецы. Были мордовские и мокшанские витязи, племенные вожди. И даже охранник булгарского посла взялся со мной силой помериться. На какой-то момент кандидаты между собой заспорили, желающих было больше двадцати, а по требованию турнира должно быть не больше двенадцати. Все они прошли предварительные поединки в довольно жестокой схватке, когда в толпе крепких мужиков, идущих стенка на стенку, надо выбить как можно больше противников, и теперь, уложив своих многочисленных соперников, горели желанием померяться силой со мною. Но я быстро остановил спор, предложив им во время боя занять места тех, кто добровольно выйдет из поединка.

Для меня холодное оружие: мечи и копья, половецкие сабли, казарские кинжалы, сулицы охотников — в первую очередь представляли интерес как кузнечные изделия. А этим добром мои противники были обеспечены солидно, судя по тому, как они обстоятельно от него освобождались, складывая на землю явно не парадное, а побывавшее во многих схватках оружие. Даже скромный монашеский посох представлял собой отменную палицу, ведь неспроста на ней такое количество металлических бляшек, и не раз, видимо, охаживали им лихих людишек, что любят грабить одиноких путников. Лица тоже выдавали бывалых воинов: покрытые шрамами, с характерным прищуром глаз, цепким ощупывающим взглядом изучавшие меня. Привычные вступать в битву вооруженными и защищенными, сейчас, с пустыми руками, они имели лишь численное преимущество. Которое, впрочем, я постараюсь очень быстро свести к минимуму. Иначе эти «отморозки» меня разорвут. Так что я первым делом бросился… бежать! Под свист и улюлюканье толпы, оторвавшись от кинувшихся за мной соперников, я резко остановился и провел мгновенно прием айкидо против первого настигшего меня. Отправив его падать в зрителей; встретил второго выставленным локтем прямо в лицо так, что он брякнулся третьему под ноги, тот, завалившись, получил от меня рубящий удар ребром ладони по шее. Снова улепетываю, кося глазом через плечо, высматривая самых прытких… Хрясь! Влетаю с ходу в чьи-то медвежьи объятья. Вот досада! Проморгал кого-то. Толпа взвыла, предвкушая кульминацию. Щас! Не дождетесь!

И со всей силой бью головой в оскаленное лицо. Еле оторвавшись от набежавшей ватаги, перепрыгнув через упавшего без памяти, уже было предвкушавшего победу противника, немного выровнял дыхание и оглянулся. Набегали сразу трое. Снова прием айкидо, удобный тем, что, используя инерцию нападающего, только придаешь его телу нужное направление. Отправив его в свободное парение за пределы поляны, брякнулся в ноги остальным. Двое или трое перелетели через меня, довольно жестко приземлившись. Я же, вскочив, тут же схлопотал в ухо.

Ну, это уже мелочи! Левой в пузо, правой в челюсть. Кто-то вцепился со спины, чтобы тут же отвалиться, получив локтем в печень. Самыми рьяными себя показали рязанский воевода и коломенские монахи. Черемисы да мордва сразу сдали позиции и после первого же жесткого приземления больше в драку не лезли. Человеческое тело — это шарниры, рычаги, к которым порой даже много сил прикладывать не приходится, чтобы вывернуть, без особых усилий отшвыривая центнер потного тела, а то и все полтора на приличное расстояние. Я, пританцовывая в боксерской стойке, продолжал контролировать ситуацию, отмечая бессильный гнев в лицах противников, упорно поднимающихся с пыльной посыпанной опилками арены, не понимающих, каким коварством или колдовством я смог их одолеть. Тысячи глаз наблюдали за тем, как разъяренные, ревущие от злости и обиды прославленные воины разлетались от меня в разные стороны, утирая кровавые сопли.

Некоторые из них после трех или четырех попыток больше не решались вступать в драку, хоть толпа их и подначивала не сдаваться, бить до конца. Последним остался монах Афанасий, который, похоже, боли вообще не чувствовал или был настолько терпелив, что мои болевые приемы на него не действовали. С покрасневшими от натуги глазами он наваливался на меня всей тушей, стараясь придавить к земле, но у него не получалось. Мне всякий раз удавалось вывернуться, и я продолжал упорно долбить его в солнечное сплетение, чтобы тот окончательно сбил дыхание и не смог больше нападать.

Наконец-то, задыхаясь и скрючиваясь от боли в животе, он ткнулся мне в ноги, от бессильной ярости укусив за щиколотку, вызвав смех у зрителей.

— ВДВ и в Африке ВДВ, — произнес я непонятную для Афанасия фразу, оторвав его от моей ноги и примирительно похлопывая по спине, потащил шатающуюся фигуру неудачливого соперника из круга под одобрительные возгласы довольной увиденным шоу публики.

Выступление показало, что я в не самой плохой форме, но так занят внедрением технологий, что совершенствоваться просто не остается ни сил, ни времени. Как бы там ни было, тысячи свидетелей теперь понесут весть о том, что Коваря даже дюжиной матерых мужиков, хоть и безоружных, а все одно не одолеть. Слухи, толки, небылицы — их нужно лепить, формировать, подкармливать, подстраивать, подкраивать так, чтобы одними только разговорами обо мне отбивалась охота со мной связываться.

Всех, кто бросил мне вызов в этот день, я пригласил за свой стол, поставленный чуть выше остальных, на свежих досках настила у главных ворот. Уходить праздновать во внутреннюю крепость было бы недемократично. Пить да праздновать с Коварем за одним столом допускался не каждый, но поражение в поединке дало такое право побежденным, заставив всех примириться. Возбужденные разговоры о прошедшем бое переводились в шутку, а оба монаха, чуть выпив, так и вовсе полезли обниматься да брататься.

Рязанский воевода, похоже, возгордился тем, что мы вроде как земляки, а та мелочь, что я с трудом понимаю язык, на котором он ко мне всякий раз обращался, его совершенно не смущала.

Ярославна отвела Димку спать, вверила заботливым нянькам и присоединилась к нам, пользуясь случаем побыть со мной. Гости ели и пили, веселились, потешали друг друга забавными историями, когда к столу со стороны гостиного двора подошли десять человек во главе с боярином, судя по одежде. Боярин вел себя вызывающе, дерзко и выказывал некоторую брезгливость ко всем собравшимся за моим столом.

— Ты что ли тот, кто зовется Коварем? Отвечай!

— Ты кто такой? — возмутился захмелевший Наум, поднимаясь с лавки. — Вот я тебе отвечу…

— Уймись, Наум! — Ухватив разъяренного великана за плечи и удерживая его, я обернулся к Ярославне: — Душа моя, ступай в дом, а Наум тебя проводит. Так ведь? — Я подмигнул Науму, и тот, обиженно недоумевая, тем не менее подхватил бережно за локоток Ярославну, исчез с ней в темноте. Тут я развернулся к незваному гостю и изучающе уставился на него. Мне действительно было интересно, что за придурок явился к нашему столу, и, предчувствуя развлечение, я молча скрестил руки на груди, чтобы не было соблазна навешать ему оплеух. Сидящие за столом притихли, тоже почуяв мое настроение.

Не дождавшись ответа, боярин счел, что произвел должное впечатление и подбоченился, выставив вперед ногу, вытряхнул из рукава свиток мелко исписанного пергамента и, потрясая им, загнусавил:

— По повелению ростовского князя Василько Константиновича, сына князя владимирского Константина Всеволодовича, я, боярин Иван Копыто, приказываю тебе, Коварю, как холопу рязанского боярина Дмитрия Игоревича Мещерского и даннику Ингвора, князя Рязанского, подать к нашему обозу две сотни пудов железа, сто щитов, полста коней, три десятка овец и коз — поровну. Триста гривен-кун, сто гривен серебром. Лучников твоих и с ними три тьмы добрых стрел. Подать сею сопроводить разъездом дружинников рязанских до муромских станов и крепостей на нужды похода до скверных булгар, кои срамно поносят христианских слобод да монастырских угодий разоряют от Итиль по левому берегу.

— Ростовский князь, значит, — прошептал я, состроив испуганную гримасу на лице, — повелел мне, боярскому холопу.

— Да, без промедления, — важно пояснил боярин, убирая свиток с требованиями обратно в рукав.

— Смотрю я, ростовский князь решил пойти пощипать булгар да поучить их хорошим манерам. Может, и ко мне, дикарю да нехристю, заглянет? Вразумит убогого, а?

— Княжьему слову воспротивиться вздумал! Смерд! — воскликнул боярин, хлестнув плетью по столешнице. — Четвертуют тебя, мятежника!

В этот момент волна смеха покатилась от моего стола с некоторой задержкой по всему гостиному двору. Охранники и провожатые обнаглевшего боярина столпились вокруг хозяина, не решаясь даже руку протянуть к оружию. Взгляд у них был запуганный, а гонор боярина и вовсе был не понятен. Весь гостиный двор надрывал животы от хохота, глядя на то, как пыжится и тужится от важности полоумный боярин, явившийся в мои владения с подобным требованием. Уж не знаю, на что рассчитывал отправивший ко мне посла незнакомый мне ростовский князь, но посланника своего он подставил, как говорится, под раздачу.

Конец ознакомительного фрагмента.