Жажда

Трейси Вульф, 2020

Мой мир изменился, когда я прибыла в элитную школу Кэтмир, скрытую ото всех среди снегов Аляски. Вот она я, простая девушка, месяц назад трагически потерявшая родителей. Кэтмир – это враждебное место, полное древних тайн, и теперь это мой дом. Новеньких здесь не любят. Особенно агрессивно ведет себя Джексон Вега, глава загадочного Ордена и самый популярный парень школы. Но что-то тянет меня к нему, что-то необъяснимое. Может, он поможет мне понять, как жить дальше, или… погубит?

Глава 7

Что-то злое к нам спешит^[5]

Я резко разворачиваюсь, чувствуя прилив адреналина, и бросаюсь к лестнице. Но не успеваю пробежать и нескольких футов, как Марк вытягивает руку и хватает меня. Затем рывком притягивает к себе, так что моя спина касается его груди, а когда я начинаю вырываться, обхватывает мое тело обеими руками.

— Пусти! — Я пытаюсь лягнуть его пяткой в колено, но у меня ничего не выходит.

Может, стукнуть его больно по ступне? Но мои кроссовки «Конверс» не причинят никакого вреда ни его ботинкам, ни тем более его ступням.

— Пусти, или я закричу! — говорю я ему, пытаясь — безуспешно — не выдать своего страха.

— Валяй, — отвечает он и тащит меня к входным дверям, одну створку которых уже держит Куинн. — Всем плевать.

Я бью его головой в подбородок, он чертыхается и, подняв одну руку, пытается зажать ею мою шею. Мне страшно, и в то же время я впадаю в ярость. Наклонив голову, я изо всех сил кусаю его руку.

Он дергается, вскрикивает и предплечьем с силой бьет меня по губам. Мне больно, и я чувствую во рту металлический вкус крови. Что бесит меня еще больше.

— Прекрати! — ору я, вырываясь и изо всех сил лягая его по ногам. Я не могу позволить им вытащить меня за дверь. Не могу. На мне нет ничего, кроме толстовки и флисовых штанов, а снаружи сейчас, наверное, градусов десять^[6]. С моей калифорнийской кровью я уже минут через пятнадцать что-нибудь себе отморожу или заработаю гипотермию — это если мне повезет.

Но Марк не отпускает меня, и его руки сжимают мое тело, как стальные обручи.

— Убери от меня свои лапы! — истошно воплю я, надеясь, что на сей раз мне удастся кого-нибудь разбудить. Кого угодно. А лучше вообще всех. И одновременно со всей мочи бью его головой в лицо, очень рассчитывая сломать ему нос.

Должно быть, я попала, думаю я, потому что он, ругнувшись, отпускает меня. У меня подгибаются ноги, я падаю на колени и тут вижу, что Марк, выпучив глаза, отлетает прочь и врезается в дальнюю стену вестибюля.

Но у меня нет времени раздумывать над тем, как это может быть, потому что он тут же приходит в себя и несется обратно, прямиком ко мне. Я поворачиваюсь, чтобы бежать, поднимаю кулаки, чтобы отразить атаку Куинна, если он попытается остановить меня, но вдруг вижу, что и он отлетает к противоположной стене. Врезается он не в нее, а в стоящий возле нее книжный шкаф, и упавшая с верхней полки ваза падает ему на голову и разлетается вдребезги.

Я оглядываюсь по сторонам, ища глазами путь отхода, но Марк проворен, чертовски проворен, и вот он уже снова стоит между лестницей и мной. Я поворачиваюсь направо, пытаясь решить, куда бежать, и наталкиваюсь на стену из мышц.

Черт. Выходит, теперь их уже трое? На меня накатывает паника, и я пытаюсь оттолкнуть третьего парня. Но он не сдвигается ни на дюйм. Во всяком случае, до тех пор, пока его рука не смыкается вокруг моего запястья и не дергает меня вперед.

Только теперь, когда он подтянул меня к себе, я вижу его лицо и понимаю, что это Джексон.

Не знаю, что я должна испытывать — облегчение или еще больший страх.

Не знаю до тех пор, пока он рывком не задвигает меня за свою спину и не встает между мною и остальными двумя, похоже, собираясь дать им отпор.

Теперь на лицах Марка и Куинна отражается уже не беспокойство, а настоящий страх.

— У вас тут что, проблемы? — спрашивает Джексон. Голос его звучит хрипло. И холоднее, чем сугроб, который намело у входных дверей.

— Никаких проблем, — говорит Марк, выдавив из себя смешок. — Мы просто пытались познакомиться с новенькой, вот и все.

— Это что же, теперь покушение на убийство называется попыткой познакомиться? — Он не повышает голос, не делает вообще ничего, что можно было бы расценить как угрозу, но мы все вздрагиваем, ожидая, что сейчас неминуемо последует подвох.

— Мы бы не стали делать ей ничего плохого, — высоким хнычущим голосом говорит Куинн — как же это не похоже на его тон несколько минут назад, когда тут были только они двое и я. Но слова он произносит внятно, язык у него не заплетается, так что ваза, по-видимому, не причинила его голове большого вреда. — Мы просто собирались вытолкнуть ее наружу на несколько минут.

— Ага, — добавляет Марк. — Это была просто шутка. Пустяк.

— Вы так называете эту вашу тупую затею? — осведомляется Джексон. Тон его стал еще холоднее. — Вы же знаете правила.

Не знаю, о каких таких правилах он толкует и почему говорит так, словно он лично обеспечивает их неукоснительное соблюдение, но от этих его слов Марк и Куинн съеживаются еще больше. Им явно здорово не по себе.

— Прости нас, Джексон. Мы только что вернулись с пробежки, но все пошло немножко не так.

— Извиняться вы должны не передо мной. — Он поворачивается и протягивает мне руку.

Мне нельзя ее брать, думаю я. Все то, что я выучила на занятиях по самообороне, во весь голос кричит в моей голове, что сейчас мне надо бежать. Что надо использовать передышку, которую дает мне Джексон, чтобы мчаться в мою комнату со всех ног.

Но в его обсидиановых глазах кипит такой лютый гнев, что я инстинктивно понимаю — он повернулся ко мне и предложил руку, чтобы скрыть его от этих двух парней. Почему он это сделал, я не знаю, — знаю только, что он не хочет, чтобы они узнали, насколько он взбешен. А может быть, ему не хочется, чтобы они узнали, что он так взбешен из-за меня.

Как бы то ни было, сейчас он меня спас, и я его должница. Я смотрю ему в глаза, взглядом давая понять, что сохраню его секрет.

А затем я делаю то, о чем он просит меня без слов, и выхожу вперед. Нет, я не беру его руку — после того, что он сказал и сделал вечером, это было бы слишком, — но я все же делаю несколько шагов вперед, зная, что он не позволит Марку или Куинну причинить мне вред.

Должно быть, я подошла к нему слишком близко — он немного сдвигается с места, и устремив на Марка и Куинна ледяной взгляд, приказывающий им вести себя хорошо. Но это, наверное, уже излишне, поскольку они и так выглядят пристыженными.

— Прости, Грейс, — говорит Марк. — С нашей стороны это было совершенно беспонтово. Мы не хотели тебя напугать.

Я молчу, потому что однозначно не желаю говорить им, что то, что они сделали, это пустяк. Но мне не хватает храбрости сказать им, чтобы они убирались к черту, даже теперь, когда Джексон загораживает меня собой. А посему я делаю то единственное, что могу сделать. Смотрю на них каменным взглядом, желая, чтобы их смехотворные извинения побыстрее завершились и я наконец смогла уйти к себе.

— Ну, ты же понимаешь. — Куинн показывает на потолок. — Действие полной луны и все такое, вот мы и…

Неужели им больше нечего сказать? Действие полной луны? Я понятия не имею, что это значит, но, что бы это ни означало, мне все равно. Я сыта по горло и этим местом, и всеми, кто в нем есть. Кроме Мэйси, дяди Финна и — может быть — Джексона.

— Я возвращаюсь в кровать. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но пальцы Джексона опять смыкаются на моем запястье.

— Подожди. — Это первое слово, которое он сказал мне после того, что произошло, и останавливает меня скорее именно оно, чем его рука на моем запястье.

— Зачем? — спрашиваю я.

Джексон не отвечает, вместо этого он просто поворачивается к Марку и Куинну и роняет:

— Это еще не конец.

Они кивают, но больше ничего не говорят. Но, должно быть, эти его слова представляют собой не только угрозу, но и приказание немедля удалиться, потому что они бросаются к лестнице, причем я никогда еще не видела, чтобы кто-то бегал так быстро.

Мы оба смотрим им вслед, затем Джексон поворачивается ко мне. Несколько долгих секунд он не произносит ни слова, только окидывает меня своими темными глазами с головы до ног, словно каталогизируя каждый мой дюйм. Под этим его взглядом мне становится неуютно — не так, как под взглядам Марка и Куинна, но все же. Тогда я чувствовала, что они ищут во мне слабости, чтобы использовать их, теперь же мне вдруг кажется, что в вестибюле стало жарко, и мне неловко оттого, что на мне надеты мои самые старые и поношенные пижамные штаны.

Я еще никогда не испытывала таких чувств и не знаю, что они значат.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает он, наконец отпустив мое запястье.

— Да, со мной все хорошо, — отвечаю я, хотя далеко не уверена, что так оно и есть. Что же это за школа такая, где тебя выталкивают на мороз и верную смерть просто затем, чтобы пошалить?

— Что-то не похоже, что с тобой все хорошо.

Эти слова не очень-то приятно слышать, хотя я понимаю, что он прав.

— Ну, честно говоря, последние дня два были довольно паршивыми.

— Не сомневаюсь. — Он смотрит на меня, и лицо его серьезно. — Тебе не надо беспокоиться насчет Марка и Куинна. Они больше не станут тебе досаждать. — Он не произносит слов «я об этом позабочусь», но я слышу их все равно.

— Спасибо, — вырывается у меня. — Спасибо, что помог.

Его брови ползут вверх, а глаза, кажется, становятся еще темнее.

— Ты думаешь, я тебе помог?

— А разве нет?

Он качает головой, смеется, и от его смеха у меня замирает сердце.

— Ты вообще ничего не понимаешь, да?

— Не понимаю чего?

— Что я только что сделал тебя пешкой в игре, которую тебе не понять.

— Ты считаешь это игрой? — не веря своим ушам, говорю я.

— Я знаю, что это такое. А ты?

Я жду, чтобы он сказал что-то еще, объяснил свои непонятные слова, но он просто молча смотрит на меня неподвижным взглядом, пока мне не становится немного не по себе. Так на меня еще никто не смотрел — можно подумать, что он никак не может решить, не совершил ли он ошибку, спасши меня от неминуемой смерти.

А может, он попросту не может решить, что сказать. Тогда он не одинок.

Но в конце концов он просто говорит:

— У тебя идет кровь.

— В самом деле? — Я касаюсь рукой ноющей щеки, в которую врезалось плечо Марка, когда я вырывалась из его хватки.

— Нет, не там. — Он протягивает руку и легко — так легко, что я почти не чувствую его прикосновения, проводит большим пальцем по моей нижней губе. — Здесь. — Он поднимает палец, и в тусклом свете я вижу краснеющую на нем кровь.

— Вот жесть! — Я тяну руку, чтобы стереть ее. — Позволь мне…

Он смеется, подносит палец к губам и, глядя мне в глаза, кладет палец в рот и медленно отсасывает кровь.

Это кажется мне самой чувственной вещью, которую я когда-либо видела в жизни, но я не понимаю почему. Разве такое не должно было навести на меня жути?

Возможно, все дело в том, как загораются его глаза, когда он чувствует вкус моей крови.

А может быть, в чуть слышном звуке, который он издает, проглотив ее.

А может, в том, что этот его жест — то, как он мазнул большим пальцем по моим губам, а затем поднес его к своим собственным, — кажется мне куда более интимным, чем любой поцелуй с кем-то из других парней.

— Тебе надо идти. — Эти слова звучат так, будто они исторгнуты против воли.

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас. — Его лицо нарочито бесстрастно, как будто он изо всех сил старается не показать мне, о чем думает на самом деле. Или что чувствует. — И после полуночи я настоятельно советую тебе оставаться в твоей комнате, где тебе самое место.

— Оставаться в моей… — Я ощетиниваюсь, когда до меня доходит, на что он намекает. — Ты что же, хочешь сказать, что в том, что произошло, виновата я сама?

— Что за чушь! Конечно же нет. Им следует лучше контролировать себя.

Странная формулировка, если он имеет в виду, что им не следует нападать на людей и пытаться их убить. Я хочу сказать ему это, но он продолжает прежде, чем мне удается подобрать нужные слова.

— Но я тебя уже предупреждал, что здесь тебе надо быть осторожной. Кэтмир не похож на твою прежнюю старшую школу.

— Откуда ты можешь знать, на что была похожа моя прежняя старшая школа?

— Этого я не знаю, — говорит он с самодовольной ухмылкой. — Но я совершенно уверен, что она была совсем не такой, как Кэтмир.

Джексон прав, разумеется прав, но я не хочу идти на попятный.

— Ты не можешь этого знать.

Он подается вперед, словно ничего не может с собой поделать, так что его лицо, его губы оказываются в дюйме от моих. И я снова понимаю, что от этого мне должно быть не по себе, но ничего такого я не чувствую, вместо этого его близость просто обжигает меня. И когда у меня начинают дрожать колени на сей раз, это уже не оттого, что я боюсь.

Мой рот приоткрываеся, у меня перехватывает дыхание, а сердце начинает биться все быстрее. Он чувствует это — я вижу это по его расширившимся зрачкам, по настороженному взгляду, слышу по его хриплому дыханию, чувствую по чуть заметной дрожи его тела. На мгновение — только на мгновение — мне кажется, что сейчас он поцелует меня. Но тут он наклоняется не к моим губам, а к моему уху, касается его. И у меня возникает такое чувство, словно он обнюхивает меня, как это делали Марк и Куинн, хотя теперь это производит на меня совершенно иной эффект.

— Ты понятия не имеешь, что я могу знать, — тихо говорит он.

От его теплого дыхания у меня захватывает дух, я чувствую, что таю, и мое тело само собой приникает к его телу.

Проходит одна секунда, другая, руки Джексона лежат на моей талии, плечи наклонены ко мне. Но вот он уже отстранился, отступил назад так быстро, что я едва не падаю, лишившись опоры.

— Тебе надо идти, — повторяет он, и голос его звучит еще тише и резче, чем прежде.

— Что, сейчас? — Я опять не верю своим ушам.

— Да, прямо сейчас. — Он кивком показывает на лестницу, и я вдруг обнаруживаю, что ноги сами несут меня туда, хотя осознанного решения уйти я не принимала. — Иди в свою комнату и запри дверь.

— По-моему, ты сказал, что мне больше не надо беспокоиться насчет Марка и Куинна. Или не сказал? — бросаю я через плечо.

— Да, не надо.

— Тогда почему же я должна… — Я осекаюсь, поскольку сознаю, что говорю сама с собой. — Джексон уже исчез. Опять.

Я невольно начинаю гадать, когда мне удастся увидеть его вновь. И почему видеть его для меня так важно.

Примечания

5

Уильям Шекспир. «Макбет», акт 4, сцена 1, слова второй ведьмы: «Палец у меня зудит. Что-то злое к нам спешит» (пер. Сергея Соловьева).

6

10 градусов по Фаренгейту = — 12, 22 градуса по Цельсию.