Пусть все горит

Уилл Дин (2021)

Он — мой муж. Я — его пленница. ЛОНГ-ЛИСТ ПРЕМИИ «ЗОЛОТОЙ КИНЖАЛ», ШОРТ-ЛИСТ ПРЕМИИ THEAKSTONS «ЛУЧШИЙ КРИМИНАЛЬНЫЙ РОМАН ГОДА». «НАПРЯЖЕННЫЙ И СОВЕРШЕННО ЗАХВАТЫВАЮЩИЙ ГЕРМЕТИЧНЫЙ ТРИЛЛЕР, ИССЛЕДУЮЩИЙ СТОЙКОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДУХА ДАЖЕ ПЕРЕД ЛИЦОМ НЕПОСТИЖИМОГО ЗЛА». — PUBLISHERS WEEKLY Он зовет меня Джейн. Но это не мое настоящее имя… Уже семь лет как моим новым домом стала одинокая ферма среди бескрайних полей. Кажется, именно в таком месте человек должен чувствовать себя по-настоящему свободным. И все же я в ловушке. Никто не знает, как я попала в Англию. Никто не знает, что я здесь. Муж следит за каждым моим шагом: по всему дому развешаны камеры, а двери всегда должны оставаться открытыми. Есть четкие правила. Их нужно безукоризненно выполнять, иначе он сожжет мои сокровища. Я стараюсь изо всех сил соблюдать эти правила, ведь у него уже была жена, другая Джейн, до меня… И я боюсь даже представить, что с ней стало. Долгое время побег казался невозможным. Но кое-что изменилось. У меня появилась причина жить и бороться. Теперь и я наблюдаю за ним. И жду… «По-настоящему душераздирающая книга». — THE GUARDIAN «Напряжение усилилось до такой степени, что мне пришлось проверить свой пульс». — Лиз Ньюджент, автор мирового бестселлера «Странная Салли Даймонд» «Я не могу вспомнить, когда в последний раз читала книгу, которая была бы такой динамичной, тревожной, захватывающей, пугающей, трогательной и гениальной… Напряжение было таким мучительным… Она заслуживает того, чтобы стать номером один, она заслуживает, чтобы по ней сняли фильм, она заслуживает наград. Моя книга года, а ведь еще только февраль». — Лайза Джуэлл, автор мировых бестселлеров «Опасные соседи» и «Ночь, когда она исчезла» «Я не мог оторваться от нее. Книга — настоящий ночной кошмар с одним из самых жестоких злодеев, с которым я сталкивался за долгое время». — Стив Кавана, автор триллера «Тринадцать» «Невыносимо напряженное чтение с невероятным стилем». — Рагнар Йонассон, автор мировых бестселлеров, прославившийся серией триллеров «Темная Исландия» «Этот выдающийся триллер Уилла Дина, возможно, станет лучшей книгой, которую вы прочтете в этом году. "Пусть все горит"» — напряженная, мрачная и совершенно леденящая душу история, — я прочувствовала ее до глубины души». — Дженнифер Хиллер, автор мирового бестселлера «Маленькие грязные секреты» «Краткий, резкий, шокирующий». — THE TIMES «Невозможно оторваться… один из первых претендентов на звание лучшей книги года». — Daily Express S Magazine «Я не могла оторваться от этой книги! Блестяще написано». — Дениз Мина, автор остросюжетных романов «Выдающийся. Лучший триллер за многие годы». — Мартина Коул, автор остросюжетных романов «Это блестящее, леденящее душу описание жизни на задворках общества. Я прочла ее за один присест, и мне понравилась каждая секунда этой книги вместе с героями. Убедительная, ужасающая и захватывающая, написанная с таким состраданием и самообладанием книга, ставшая, вероятно, лучшей, прочитанной мной за год». — Джейн Кейси, автор остросюжетных романов «От этого душераздирающего чтения невозможно оторваться. Зловеще, жутковато и великолепно написано». — Дэни Аткинс, автор бестселлеров «Одна из самых напряженных книга, которые вы когда-либо читали». — Fabulous «Захватывающе тревожный новый page turner от мастера саспенса Уилла Дина». — Grazia «Колоритная атмосфера, блестяще прорисованные персонажи… Вызывающая клаустрофобию, мучительная, но в то же время вдохновляющая, эта книга не для слабонервных. Ее трудно читать, и от нее трудно оторваться». — The Press Association «Живо написанный… мощный триллер». — The Irish Times «По-настоящему пугающее, выбивающее из колеи произведение, которое стоит прочитать за один раз… Великолепный сюжет». — Woman’s Way «Эта душераздирающая и очень актуальная история не даст вам покоя». — Heat «Мы не могли оторваться от этого напряженного романа». — Bella «Производит сильное эмоциональное впечатление… выворачивает наизнанку». — Peterborough Telegraph «75 лучших книг 2021 года: мрачная, но блестяще написанная история о притеснениях, пытках и порабощении, которая заставит вас перелистывать страницы до поздней ночи». — The i online «Уилл не просто создает интригу, он окутывает ею свою историю». — Culture Fly «Первый самостоятельный триллер Уилла Дина — это вызывающий клаустрофобию и тревожный роман, который в равной степени душераздирающий и захватывающий… Не для слабонервных, Уилл Дин написал потрясающее и заставляющее задуматься произведение, которое найдет отклик даже у закоренелых сторонников жанра». — SHOTS «Как образец продолжительного домашнего террора, эта книга великолепна и заслуживает того, чтобы стать классикой наряду с "Коллекционером" и "Мизери"». — Strong Words Magazine «Ужасающая и сильно эмоциональная, это также мощная история о силе и решительности, которая одновременно пугает и вдохновляет. Определенно должна попасть в ваш список для чтения в 2021 году». — Sunday Independent «Один из лучших триллеров, которые я читал за последние годы». — The Observer «Чрезвычайно напряженная… история о выживании в ее самой фундаментальной форме, но, более того, она рассказывает об огромной силе человеческого духа». — Culturefly, Лучшая книга 2021 года «Своевременный и незабываемый триллер "за запертой дверью"». — Daily Express, Лучшая книга года по версии обозревателя Энн Кейтер

Глава 6

Каждое рождественское утро я сплю до одиннадцати. Это единственный день в году, когда Ленн не работает, самый худший день в году. Весь день он торчит дома, за исключением моментов, когда ему надо быстренько покормить свиней. Все двери в доме открыты, и я не могу украдкой прочитать страничку из книжки или одно из писем Ким Ли. Никакого уединения.

Моя голова словно в тумане. Все эти шесть недель с того дня, как он согласился давать мне по две трети лошадиной таблетки в день, я словно онемела. Все как будто покрыто пеленой. Спросите меня, что произошло за эти несколько недель, и я отвечу, что ничего не случилось. Время просто шло вперед. Погода была сырой, и совсем ничего не происходило.

— С Рождеством, Джейн, — говорит он, пока я стою, задыхаясь и обливаясь потом, на грубой нижней ступеньке лестницы. — Сделай мне кружечку чая с пирожком, будь добра, и побыстрее.

Я иду в ванную с распахнутой настежь дверью умыться. Во рту ноет зуб. Лицо у меня словно у недавно забитой скотины. В глазах полно сонной корки, и они подернуты розовым налетом. Я стягиваю ночнушку через голову и не подсматриваю, стоит ли он у меня за спиной, наблюдает или нет. По позвоночнику бегут мурашки. Наркоманка, запертая в клетке. Мне нужна новая таблетка, но во мне еще достаточно сонливости, достаточно мертвенного покоя, чтобы не переживать на этот счет. И все же сегодня, в этот седьмой день Рождества в его доме, я решила рассказать ему.

Из-под крана течет чуть теплая вода. Я заканчиваю свои дела, одеваюсь и стараюсь думать о том, какими именно словами преподнесу ему новость; как он на нее отреагирует. Что именно он сделает в ответ. Во рту стоит привкус месяц как нечищенных зубов, моя правая лодыжка болтается и такое чувство, словно кости мягче обычного, словно им легче сломаться.

— Вот твой чай, — говорю я и ставлю его пестицидную кружку рядом с его креслом.

— Скачки по телику, — говорит он в ответ.

Днем телевизор никогда не работает, но сегодня Рождество. Ленн, как школьник, смотрит скачки; ноги в носках смотрят прямо в экран. Я мешаю кочергой угли в плите, вцепившись ладонями в железную рукоятку и думая о том, что его черепушка находится не дальше метра от моей руки. И снова сердце спорит с головой. Если я убью этого человека здесь и сейчас, то получится, что моя сестра все эти годы работала впустую. Если я решусь убить его, то уничтожу ее жизнь ради секундного удовольствия. Надо быть сильнее таких минутных порывов. Я запихиваю сучковатые поленья в печку и закрываю дверцу.

— Пирог давай. Сладкий.

Я разогреваю в духовке три пирога, сделанных по рецепту его матери, и подаю их на тарелке, а затем отхожу к раковине, вцепившись в нее, словно скалолаз в гору. На улице сырость и грязь. На Рождество у нас бывали и холода, и даже снег как-то раз, но сегодня на улице словно сырой ноябрь. Я пропустила тот час, когда солнце садится прямо над горизонтом, под облаками, над землей, в узкой полоске, в которой мы живем. В тот момент я была в коматозном состоянии из-за таблетки для лошадей. Снаружи моросит такой мелкий дождь, что его невозможно разглядеть, только почувствовать.

Я скажу ему попозже. Сегодня один из тех дней, когда Ленн почти счастлив, один из тех дней, когда в его жизни есть что-то, кроме обычной рутины. Сегодня его обычное меню немного поменялось. Мы должны были есть окорок, яйца и картошку, но не будем. Я выбрала именно сегодняшний день, чтобы поделиться личными новостями. Чем-то, что было в моей власти последние недели. Если он убьет меня, то по его же правилам с Ким Ли все будет в порядке. Такие дела. Если я покончу с собой, ее вышвырнут из страны. Если я убью его, то ее вышвырнут из страны, его дружок Фрэнк Трассок с фермы за мостом позаботится об этом. Если я сбегу — ее вышвырнут из страны. А ведь ей осталось всего ничего. Еще восемнадцать месяцев, и весь долг будет погашен. Конечно, Ким Ли будет считаться нелегалкой, но уже без долгов и без этих людей, которые привезли нас сюда. Она будет вольна жить своей жизнью. Ее будущее будет в ее руках и ни в чьих больше. И она сможет посылать достаточно денег маме и папе. К этому моменту они им очень понадобятся, если только родители уже в них не нуждаются. Как-то раз я размышляла о них, живы ли они, и в тот момент заключила с собой пакт никогда об этом не думать. Ну разумеется, они все еще живы, живы, и пьют себе по пятницам пиво с орешками. Они до сих пор разделяют друг с другом это маленькое удовольствие. Как только мне в голову лезет иное развитие событий, я сжимаю зубы и вонзаю ногти в ладони, и боль напоминает больше не соваться в такие фантазии.

— Принесу тебе таблетку, Джейн.

Он тянется к стеклянной банке. Таблетки бледно-голубого цвета с риской посередине. Ленн покупает их у какого-то торгаша сельхозпродукцией, и на них нет ни этикетки, ни бренда, ни логотипа, ни списка возможных побочек.

— На, ешь давай.

Я глотаю две трети таблетки. Мне сложно это сделать, потому что кусок таблетки такой большой, что грани царапают пищевод, и я чувствую, как он падает до самого желудка. К этому моменту таблетка начинает действовать, голова легчает, и я накрепко запираюсь внутри себя. Моя кожа уже в десять раз толще, чем раньше, и я прячусь внутри своего собственного тела.

— Давай-ка птицей займись, если мы хотим пожрать до утра Рождества.

Ленн уходит в ванную, закрывает за собой дверь и запирает ее на замок. Я начинаю чистить его картошку. Рядом стоит индейка из магазина, она лежит на своем собственном одноразовом противне, поэтому я просто отправляю ее в духовку и даю хорошенько подсохнуть. Ленн — фермер, но мы все равно питаемся как городские жители. Если б у нас была грядка с овощами и выводок цыплят, мы бы жили гораздо лучше. Богаче. Когда-то я ему это предлагала. Старалась украсить свое жалкое существование. Извлечь пользу из очень плохой жизни. Теперь нет. Я ем еду из магазина, проживаю каждый день и больше не ищу лучшего.

— Скоро будет «Индиана Джонс» про ковчег, — произносит он, выходя из ванной и вытирая руки о комбинезон. — Смотрела его?

Чищу еще одну картофелину, мои руки, словно во сне, погружаются в воду, и кончик ножа его матери вонзается в мой указательный палец.

— Нет, — отвечаю я, в то время как тонкая ниточка крови плывет, закручивается в спираль и веером расходится прямо под ногтем.

— Ну и славно, — говорит он. — Посмотрим его, пока птица жарится.

Я продолжаю заниматься готовкой. Я не почувствовала и не чувствую никакой боли от пореза на пальце. Вот какие хорошие мне дают таблетки. Я не подставила палец под холодную воду, не подержала его над головой, как учил отец, и не завернула в бумажное полотенце. Просто позволила крови вытечь в его рождественскую еду.

— Пошли давай! — прикрикивает он, похлопывая по подлокотнику.

Я ставлю кастрюлю с овощами на плиту, чтобы они варились несколько часов, как он любит, как его мать готовила овощи, и сажусь на полу у его кресла.

Ленн гладит меня по волосам.

Я даю крови из пальца стечь в половицы.

Бьюсь об заклад, мне же и придется потом это отмывать, но сейчас мне плевать. Я ковыряю порез, чтобы кровь не свернулась.

Я сосредотачиваю внимание на пространстве между телевизором и камерой, наблюдающей за нами, и думаю о том, что сейчас происходит дома. О еде. О благодатном тепле земли и воздуха. О насыщенных красках. О ярчайших цветущих цветах, которые только можно себе представить, ярче, чем масличный рапс, который Ленн планирует вырастить следующей весной. Может быть, мои братья и сестры отправились в Сайгон, чтобы сходить в торговый центр, купить друг другу небольшие подарочки, поесть bánh bèo^[8]. Они будут смеяться, болтать, похлопывать друг друга по рукам и просить передать огурец. Они будут делиться друг с другом едой. Они будут улыбаться.

Я пытаюсь встать и почти что падаю на пол.

— Джейн, ты в порядке?

— В порядке, — отвечаю я, поднимая правую ногу за колено и хватаясь за спинку кресла, чтобы помочь себе встать и пойти в туалет. Мне больно писать. Все из-за таблеток, из-за них мне часто приходится бегать в туалет, и из-за них мне так чудовищно больно писать. От этой постоянной борьбы мое тело гниет изнутри. Зависимость. Таблетки для животных, которые отравляют мой человеческий организм. Я скажу ему сегодня. Иначе никак.

Мы едим за сосновым столом. Рядом с тарелкой его матери он положил два рождественских крекера из «Спара». Спустя неделю после Рождества он покупает коробку этих крекеров, и ее хватает на шесть лет. Из года в год Ленн следует одной и той же традиции. Никакой елки, никаких украшений, никаких подарков, или песен, или открыток. Но обязательно два крекера на тарелке его матери.

— Недурно так, — говорит Ленн, накалывая на свою вилку грудку индейки и запеченную картошку. — Может, на следующий год ее больше в духовке подержишь, а?

В следующем году… Я останусь здесь еще на год? Как так можно? Я киваю в ответ.

Я ем эту безвкусную птицу, такую же безвкусную, как воскресная жареная курица, которую я готовлю ему каждые выходные. Между этими сухими птицами нет буквально ни грамма разницы. С этой же тушкой я могла бы приготовить ему насыщенный, ароматный бульон фо, с лапшой, перцем, мятой, кориандром, чили и зеленым луком. Но он не разрешает. В первые дни я умоляла его позволить мне приготовить это хотя бы для себя, просто на обед. Ингредиенты стоят копейки. Но он говорил мне: «Джейн, тебе надо есть по-английски, ты теперь в Англии живешь».

Он тычет мне в лицо красной хлопушкой. Я берусь за свой конец.

Он тянет за свой конец, не прекращая смотреть мне в глаза. Смотрит своими глазами дохлой рыбы. Ленн аккуратно тянет, не сводя с меня взгляда, хлопушка с грохотом раскрывается, и он достает свою шляпу, шутку, написанную на клочке бумаги, и игрушку.

— Отверточки, — говорит он, а затем надевает шляпу. Шляпа синяя. Затем он читает шутку, смеется про себя, но вслух не читает.

Я протягиваю ему свою хлопушку, и мы вновь повторяем весь процесс. Победа за мной. В качестве игрушки мне достался брелок. Мне попалась та же шутка, что и пять лет назад. Я надеваю шляпу ядовито-зеленого цвета. Ленн забирает у меня брелок.

— Дай сюда, мож пригодится, еще как пригодится.

Мы сидим в комнате, а у плиты открыта дверца. У него на колене лежит маленькая картонная коробка шоколадок Quality Street. Он их любит. Ну, кроме апельсиновых и клубничных. Эти он бросает на пол у моей изуродованной лодыжки.

— Ничего по телику нету, совсем, — ворчит он. — Не то что раньше, когда «Моркамб и Уайз»^[9] шли. Мать до слез с них хохотала.

Ленн каждое Рождество заводит эту песню.

— Мусор один по телику, — говорит он. — За что только плачу.

Он выключает телевизор и кидает еще одну клубничную конфетку к моей сандалии. Его сандалии.

— Иди как следует помойся! — говорит он.

Волоски на руках встают дыбом, а по голеням ползет холод от окон, стен и неровного пола ванной. Я отхожу от кресла, собираю фантики, которые разложила на капельках крови с кончика пальца, встаю, неустойчиво ступая, и бросаю их в огонь печи. Огонь трещит и прыгает, поглощая красные и оранжевые обертки. Я наблюдаю, как они превращаются в ничто. Превращаются в жар и дым. От бликов больно глазам, и я отхожу к сосновому столу.

— Ленн, мне надо тебе кое-что сказать.

— Сказать кое-что хочешь?

— Мне кажется…

— Ничего мне не говори, если я тебя не попрошу! Ну-ка иди и набери вану!

— Ленн.

Он смотрит на меня, на его языке видна ириска.

— Я беременна.

— Ты что?!

Мы смотрим друг на друга. Он достает ириску изо рта, и я опираюсь на стол.

— Как эта так?

Я пожимаю плечами.

— Я внутрь ничего не делал! Ничего!

— Я знаю.

— Я на полотенце все делал!

— Я знаю.

— Ты это нарочно, что ли?

— Что?

Он встает и бросается вон из комнаты, хватая по пути свою куртку. Ленн немного спотыкается перед тем, как надеть ботинки. Шкаф с телевизором не заперт, на моей памяти это первый раз, когда Ленн забывает его закрыть. Я наблюдаю за ним из окна, пока он идет к квадроциклу, его синяя кепка все еще на голове. Он едет кормить своих свиней.

Я знаю, что должна думать о малыше, но на самом деле он слишком мал, чтобы о нем думать. Идиотизм какой-то. Я даже не могу его почувствовать. Грудь болит, она стала больше, кожа изменилась, но я не могу думать об этой штуке как о ребенке. К тому же это его ребенок. В какого монстра вырастет этот малыш? В какого демона? Я не могу отвечать за продолжение этого рода. Это было бы преступлением. Последние недели, с тех пор как у меня пропали месячные, с тех пор как я поняла, что должно произойти, я беспокоилась, что этот ребенок вырастет. Будет выглядеть как он. Будет вести себя как он.

Но сейчас мне надо думать о себе. Следующие девять месяцев я буду спать с ним в большой спальне, в его постели. Больше никакого шестидневного перерыва раз в месяц в маленькой комнате. И в ванную больше от него не сбежать. Девять месяцев я буду жить рядом с ним, не отходя ни на шаг.

Я думала, чтобы убить это существо, но я понятия не имею, как это сделать. Может, если б я не приняла одну из этих таблеток, если б выкашляла их несколько раз. Можно ли попробовать словить передоз от таблеток для животных? Ребенка бы это точно убило. Или это бы покалечило нас обоих.

Я молюсь, чтобы этого ребенка не было. Если я не захочу его, если скажу себе, что это всего лишь он, его уменьшенная копия, мерзкая копия, то мое тело сможет исторгнуть его. Возможно. У меня нет связи с этим ребенком, нет привязанности, нет любви. Я хочу, чтобы его не было.

И что теперь?

Как мне быть с этим при моей-то лодыжке?

Я сажусь на обтянутый полиэтиленом диван, лезу в коробку с шоколадками и беру зеленый треугольничек, пралине, его любимые, разворачиваю и даю конфете растаять на языке.

Примечания

8

bánh bèo (вьет.) — вьетнамское блюдо, родом из города Хуэ, представляет собой лепешки из водяного папоротника.

9

«Моркамб и Уайз» — британское скетч-шоу.