Черные вороны 11. Ураган

Ульяна Соболева, 2023

Казалось, мы с Максимом расстались навсегда. Мы не виделись более трех лет. И я похоронила себя заживо как женщину. Теперь я мечтала о мести и хотела воплотить ее в жизнь…Я никогда не думала, что встречу ЕГО там. Среди наших врагов. Никогда не думала, что теперь он будет одним из них. А потом…потом я потеряю его навсегда…Линия ТОЛЬКО Даши и Макса. Римейк ЛЗГ обратите внимание!

Глава 3

(карательный отряд спецслужб — плод воображения авторов и, возможно, имеет место существовать в альтернативной современности… но кто знает, может, существует и в нашей)

Кто-то из великих сказал, что в этом мире рано или поздно всему приходит конец. Но при взгляде на шеренгу стоявших передо мной невозмутимых солдат, с абсолютным и холодным безразличием в глазах, в этом утверждении засомневался бы любой. Потому что эти парни не просто были сильны, они были самыми непобедимыми из всех, кого я когда-либо знал и видел. Элитный отряд. Те, кто выполнят любую работу по одному лишь приказу своего заказчика.

Единственное чувство, которое допускалось им иметь среди нас, это ненависть… друг к другу. А в частности, например, ко мне.

За то, что за последние полгода я добился того, к чему многие из них шли долгое время, но так и не дошли. Опять же, из-за меня. И за это я каждый день видел в их взглядах жгучую ненависть и обещание смерти, мучительной и долгой. Правда, сейчас никто из них не осмелился бы даже озвучить свои мысли, потому что они боялись. Скрывали это от всех, не признаваясь даже самим себе, но безумно боялись меня. До такой степени, что иногда этот страх я ощущал кожей, давая им задания, или как сейчас, когда мы построились в ожидании новеньких.

Кандидатуры отбирались из тех, кого с этим миром уже ничего не связывало, не имевшие чувств и привязанностей, самые жестокие и беспринципные. И я полгода назад, как никто другой, подходил под это описание. Только решение о моей инициации оказалось внеплановым, и наш хозяин даже не советовался со своими, так называемыми, «генералами» для выдвижения моей кандидатуры. Он сам утвердил её в тот день, когда я дал согласие…

Именно с его лёгкой руки меня и стали называть Мертвец.

— Я дам тебе новое имя. Теперь ты больше никогда не станешь называться прежним, — прошептал он мне тогда, — а пока буду называть тебя Мёртвый. Но только я. Для всех остальных и для самого себя ты будешь безымянным. До тех пор, пока не заслужишь право отличаться от других. Имя — это роскошь. А роскошь, как ты знаешь, не бывает доступна всем.

Сукин сын восхищался моей абсолютной хладнокровностью, как по отношению к объекту, так и к другим «солдатам». ОН называл нас своим войском. А я лишь склонил голову в день собственного принятия, молча соглашаясь с этим определением. Мёртвый. Это слово подходило мне как нельзя лучше. Тогда и сейчас. Тогда как нашего командира, того, кто управлял нами называли очень коротко Лис.

Ирония судьбы, теперь я был намного сильнее своего хозяина, но уже не мог бросить ему вызов. Потому что основным пунктом было соблюдение всех его правил. То есть я не могу трогать нашего главного Заказчика. Пока. И пока я терпеливо ждал, когда этот подонок оступится настолько сильно, что его можно будет взять за яйца. И схвачу его за них именно я, так как сегодня меня повысили.

Выше были только «генералы» и сам Лис. Теперь я решал, что делать с тем или иным заказанным, и каким видам пыток стоит его подвергнуть. Ну, и обязан был присутствовать на них лично.

Пытки… Единственное, что скрашивало моё пребывание в этих холодных серых скалах. По крайней мере, поначалу. Это потом они станут для меня настолько обыденными, что я перестану выпускать Зверя для того, чтобы и он получил свою долю наслаждения от душераздирающих криков пленников, точнее, отпадёт необходимость в этом.

А первое время я получал дикое удовольствие, наблюдая, как корчатся в предсмертных судорогах те, кто должен раскрыть ту или иную информацию, те, кто перебежали дорогу сильным мира сего. Я — Максим Воронов, тот, кто делал то же самое более до хрена и больше лет, теперь выступал карателем подобных мне ублюдков, которым не повезло попасться в лапы спецслужб. А в частности — элитного отряда «Каратели».

Ритуал посвящения новеньких закончился, и мы собрались разойтись по комнатам, больше похожим на кельи в монастырях, когда ко мне подошёл Лис и приказал пройти к нему. Я молча пошёл вслед за главой, смутно догадываясь, о чём пойдёт речь. Он пригласил меня сесть за стол и предложил виски. Отказался, терпеливо ожидая, когда Лис начнёт разговор. А чёртов ублюдок до сих пор продолжал проверять меня. Все эти полгода он старался подловить меня хотя бы на одном нарушении правил, к которым относилась даже чрезмерная нетерпеливость. Но я безмолвно следил, как он наливает жидкость в бокал, рассматривая её на свету, и медленно выпивает, зажмуриваясь от удовольствия.

Ещё полгода назад это заставило бы почувствовать сухость в горле и безумное желание снова ощутить вкус виски на губах, отвлечься хотя бы ненадолго от тех мыслей, что не оставляли ни днём, ни ночью. Но те времена прошли безвозвратно, а ещё раньше я потерял нечто намного большее, чем возможность пить виски, так что сейчас я лишь невозмутимо ожидал, когда начнётся главное действо.

Лис наконец повернулся ко мне:

— Рад новой должности, Мертвый?

Светло-карий взгляд цепких глаз внимательно следил за моим лицом, не промелькнёт ли хотя бы тень эмоции.

— Я не знаю, что такое радость.

Глава удовлетворённо хмыкнул.

— Мертвый, я доволен тобой. — прищурился, не отрывая взгляда. — Именно поэтому я сделал тебя генералом. Здесь это не военная должность, но тебе она дает определенные полномочия. Теперь в твои обязанности входит не только поимка объектов и проведение пыток. С сегодняшнего дня ты вправе сам решить, какое наказание применить к тому или иному пленнику. Под твоим командованием будут пятнадцать человек, беспрекословно исполняющие любые твои приказы. Тебе предоставят новый дом…

Он замолчал, с выжиданием глядя на меня.

— Мне не нужен дом, — я пожал плечами, — достаточно той комнаты, что я сейчас занимаю.

— Я бы предоставил тебе шлюху…, — сказал и снова замер, в ожидании ответа.

— Мне не нужны шлюхи.

Это было предложение века, по меркам нашего аскетического существования в казармах. Дело в том, что солдаты обязаны были соблюдать целибат. Никаких женщин, никаких мужчин, никаких плотских удовольствий. Свод правил, а проще — наш личный Кодекс запрещал любую сексуальную связь. Нарушение этого правила каралось изгнанием. Не так уж страшно звучит, правда? Вот только никто и никогда не позволит уйти. Отсюда не уходят. Разве что только прямиком в Ад. Без гроба и похорон. И все понимали — реальным наказанием за подобной проступок являлась смерть. Вдали от любопытных глаз. Втайне от вышестоящих, тех, чьих имён не знал никто, кроме, может быть, самого Лиса и нескольких генералов.

Конечно, глупо предполагать, что вполне здоровые мужики на протяжении нескольких лет сохраняли целомудрие. Лишь единицы из них, слепо преданные своему делу и не отступающие от предписаний Кодекса ни на шаг. Все остальные развлекались тайно. С пленницами. Или пленниками, если долгое время не задерживали женщин. Ещё до выяснения всех обстоятельств дела пускали несчастных по кругу, насилуя круглыми сутками, доводя до отчаяния и выбивая нужные признания. Действенный метод, надо сказать.

Именно с тех пор многие и стали относиться ко мне настороженно. Потому что я не принимал участия в их оргиях. Никогда. Я оставлял их и уходил в свою комнату, закрывая глаза и представляя на месте жертвы, чьи крики доносились снизу, Дарину. А себя в роли её карателя. Такого же бессердечного и жесткого, как они. И тогда отвращение и ненависть к самому себе накатывали с такой силой, что, казалось, способны были разорвать меня на мельчайшие части. Мне приходилось сдерживать себя от порыва броситься вниз и расправиться с жестокими соратниками. Я заказал для себя наручники и в такие моменты приковывал сам себя к железным столбикам у изголовья собственной кровати, ожидая, пока пройдёт очередной подобный приступ. А после завершения издевательств один из парней поднимался и освобождал меня. И так изо дня в день. Почти полгода. А потом меня перестали волновать и вопли женщин, и глумливые выкрики парней. Я научился отстраняться от всего, что не касалось моей непосредственной работы.

Сейчас мне предлагали вполне официально иметь собственную шлюху.

Но меня эта идея не прельщала. Я давно уже перестал чувствовать какое бы то ни было влечение к женщине. Ко всем, кроме одной, к сожалению.

Голос Лиса услышал сквозь туман собственных мыслей:

— Ты сможешь пользоваться интернетом, смотреть телевизор, Мертвец…

Телевидение и интернет находились в ограниченном доступе. И они считались непозволительной роскошью для всех, кроме определённого круга лиц, к коим относились такие, как я.

Я встал, понимая, что разговор окончен.

— Мне это не нужно. Меня вполне устраивает моя нынешняя жизнь. Я могу быть свободным?

— Как знаешь, Мертвый. — Лис встал и склонил голову, отпуская меня. Ответил ему тем же жестом и направился вниз. В тюрьму. Сегодня я должен подвергнуть пыткам очередного пленника, устроившего из одного столичного театра притон для наркоманов и любителей поиграть в смертельные игры. Он продавал у себя героин, кокс, мет, при этом храм Мельпомены был центром огромной раскидистой сети по распространению дури по всей стране.

А каждую неделю они устраивали представления для своих зрителей. Наркотические оргии. Шутливым девизом каждой постановки служило высказывание «Работаем за е*лю».

Я зашёл в темницу, и ко мне тут же подскочил один из моих подчиненных:

— Пленник готов, Мертвый, — коротко доложил он. — Отрицает любую причастность к этому делу. Не согласен с выдвинутыми обвинениями.

Оно и понятно, актёра поймали только накануне, и пока к нему никакие меры не применялись, все были заняты другими висяками.

Я прошёл к стулу возле огромного стола с кучей металлических предметов на них.

Парень был прикован голым к стене. Его фигура напоминала крест — раскинутые в сторону руки и раздвинутые ноги.

Бросил на него быстрый взгляд и приказал, обращаясь к своим псам:

— Расковать!

Те принялись освобождать ублюдка, а он, настороженно следил за мной, справедливо не веря, что ему так повезло с инквизитором.

— Распять!

Пленника снова схватили, и пока я выбирал инструменты для последующего разговора, стражи оперативно распяли его, не обращая внимания на дикие крики и проклятья пленника, вбив огромные гвозди в руки и ноги.

Наконец, он заткнулся, и я повернулся к нему. Лицо бледное, глаза бегают из стороны в сторону, затравленно оглядывая окружающую обстановку. Заметил, как я взял огромные ножницы и нервно сглотнул. Я подошёл к нему:

— Итак, у тебя есть право выбора: или ты рассказываешь нам всё о своих махинациях с дурью и организацией «порно спектаклей» с несовершеннолетними, или я медленно лишаю тебя сначала пальцев на руках, потом на ногах, после — носа, потом яиц и твоего стручка.

Закованный гордо вздёрнул подбородок вверх. Я провёл металлом по кисти руки, и он заорал от страшной боли.

— Как ты понимаешь, ты навсегда лишишься своих пальцев. — дотронулся до его носа. — И носа, ушей. Я превращу тебя в обрубок и брошу подыхать где-нибудь на улице. А ты сможешь выжить, потому что тебе умело наденут жгут и обработают раны. Без рук и ног, без ушей, без глаз. Кем ты станешь, ты, пугало, которое трахало четырнадцатилетних девочек?

Молчание в ответ. Что ж, это было его решение. Раз — и большой палец левой руки полетел вниз. Истошный крик, и он уже лишён второго пальца. А потом, третьего и четвёртого. Придурок не говорил ничего по делу, а только истошно орал, глядя распахнутыми от ужаса и дикой боли глазами то на свои обрубки на полу, то на кисти, истекающие кровью

Когда закончил обрабатывать ноги актёра, дал ему успокоиться и выразительно посмотрел на нос.

— Прошу вас, — слёзно начал умолять ублюдок, и я поморщился. Значит, не подействовало. — Отпустите меня. Я..я ни в чём не виноват…Я…я ничего…

Кивнул одному из псов, и тот схватил парня за голову. Одно движение — и вот уже безносый пленник заливается кровавыми слезами, отчаянно моля прекратить пытки.

— Я прекращу. Только ты должен рассказать мне всё о своих каналах поставок, назвать имена лиц, сотрудничающих с тобой, и контакты, по которым ты связывался с ними.

Он обессиленно покачал головой и еле слышно прохрипел:

— Но я, и правда, ничего не…

И уже через секунду орал, как резаный, когда я отсёк его член.

Отошёл к столу, выжидая, пока этот идиот будет в состоянии говорить, а не булькать, захлёбываясь своей же кровью. Взял в руки набор стрел, больше напоминающих собой длинные иглы. Развернулся лицом к пленнику;

— Это мой набор для игры в дартс. Слышал о такой?

Недоумок заткнулся, видимо смутно осознавая, о какой «игре» я веду речь.

— Какого глаза тебе меньше жаль? Левого или правого?

Он, как рыба, ловил воздух ртом, по инерции закрыв глаза. Будто это могло их спасти.

Я потерпел минуту, давая ему ещё одну возможность добровольно всё рассказать. Но он промолчал, тем самым определив собственную судьбу.

Прицелился и попал точно в яблоко. Глазное. Ещё один душераздирающий крик, и вот он начинает сдавать всех своих подельников. Одного за другим. Периодически замолкая на долгие-долгие минуты, так как говорить у него почти не остаётся сил.

По окончании допроса прихватил бутылку ледяной воды. Я больше не пил. Никогда. Только вода. Только трезвая голова и много боли. Я пьянел от нее.

Поднялся к себе, почему-то обдумывая слова Лиса. Его предложение о переселении в отдельный дом. Нет, я не собирался даже рассматривать возможность согласия. Но ощущение, что неспроста он заговорил об интернете и телевидении, не покидала. Хотя откуда ему было знать? Откуда вообще кто-то мог догадаться о том, что я намеренно старался даже не заходить в то крыло комплекса, где стоял огромный домашний кинотеатр?

Сейчас не старался. А ещё полгода назад, как чёртов наркоман, я ходил за дозой информации о внешнем мире. О той жизни, что больше никогда не будет моей. Особенно тяжело было в первые месяцы. Тоска по семье, по Дарине сводила с ума, лишая разума, заставляя кататься по полу с закусанной рукой во рту, чтобы никто не услышал и не узнал, что у меня есть чувства. И что они заставляют бежать каждую свободную минуту к огромным мониторам, чтобы хотя бы издалека любоваться любимыми лицами детей, слышать спокойный голос Андрея, рассуждающего о той или иной проблеме в стране и бизнесе…

И наблюдать, как моя женщина идёт в обнимку с тем, кого я ненавидел больше жизни, позволяя прикасаться к себе, обхватить за талию, улыбаясь ему. И не опровергая слухи о связи с ним. На всех каналах, в любых поисковых системах Дарина Воронова всегда запечатлена рядом с Денисом Ветровым. Счастливая пара, улыбающаяся со всех экранов.

Чёрт побери, как же это было больно. Наблюдать за ними, находясь здесь. Осознавать, что та, которую ты любишь, теперь уже с другим. Она не вышла за него замуж, но это не имело значения. Она была рядом с ним. И не только она. Почему-то, когда я уходил, труднее всего было свыкнуться с мыслью, что в жизни Дарины рано или поздно появится другой мужчина. Что он будет делить с ней радости и беды, наслаждаться её телом, и ему она подарит свою душу. Но вот что чувствует отец, когда видит совершенно постороннего мужчину рядом со своими детьми, я тогда не представлял. Эту бешеную потребность вцепиться в горло урода, посмевшего прикоснуться к моей дочери или взять на руки моего сына.

Это уничтожающее чувство, что тебя предали те, кому ты доверял безоговорочно. Только здесь, среди скал, я понял, что единственные, кому я доверял, были мои дети. Только в их любви я никогда не сомневался ни на грамм.

И после этого видеть, как они нашли замену мне, было самым настоящим адом. Адом, в котором я горел каждый день, увлекая за собой пленников и стражей на тренировках. Тогда-то и вырывался Зверь, чтобы отыграться на них за все те страдания, что исполосовали его чёрную душу на тоненькие кусочки. Душа умерла. Я действительно Мертвый. Какое меткое определение.

Снова наручники и метания по полу в попытках успокоиться, доказывая самому себе, что так будет лучше. Что им нужен мужчина рядом. Чтобы оберегал и защищал.

«Ты сам ушёл, Мертвый. Ты не должен никого в этом винить!» Да, я не имел права никого обвинять. Понимал, что во всём виноват сам. Но боль от этого не становилась слабее, и холод всё не покидал тело, которое даже сейчас, по истечении полугода, не могло никак отогреться. И каждый день я тщетно мечтал о том, чтобы сдохнуть и избавиться от этой непрекращающейся агонии, ломающей изнутри, выкручивающей кишки и тугими пальцами продолжавшей сжимать горло.

Единственное, что я знал наверняка, — когда-нибудь именно так и будет. Когда-нибудь я избавлюсь от боли навсегда…когда сам превращусь в тлен.