Черные вороны 4. Петля

Ульяна Соболева, 2017

В четвертой книге серии речь пойдет о тщательно продуманном плане мести, который шаг за шагом будет воплощать в жизнь Андрей Воронов. «Око за око» – вот каким принципом будет руководствоваться один из главных героев, выбирая в качестве мишени самое ценное, что есть у его врага. Он окунет всю семью Ахмеда в адский водоворот потерь и боли. Но никому не известно, кто именно попадет в смертоносную петлю и на чьей шее она затянется предательским узлом. Адаптации и римейк серии "Любовь за гранью". Сюжет повторяется! В оформлении обложки использована фотография автора Evgeny Ustyuzhanin с сайта Depositphotos. Содержит нецензурную брань.

Глава 5. Андрей

Распахнул дверь подвала и захлебнулся от внезапной ярости. В висках застучало, а перед глазами — мутная пелена. Что они, мать их, творят? В голове не успело промелькнуть ни одной мысли — рука инстинктивно дернулась к кобуре, и уже через секунду один из отморозков рухнул на колени. Я прострелил ему голень. Он взвыл от боли и схватил себя за ногу в месте ранения, с ужасом наблюдая, как сквозь его пальцы просачивается кровь. Не знаю, что взбесило меня больше — то, что посмел ослушаться, или что намеревался сделать. Я до нервной дрожи ненавидел насильников. Ни одна тварь не вызывала во мне такого презрения. Готов отстреливать их собственными руками, перед этим пытая самыми изощренными методами. Это не мужик больше, не человек даже — ничтожество. То, от чего нужно избавляться, как от гнилого и вонючего мусора.

Вслед за мной в помещение вбежал Русый и, клянусь, я впервые в жизни заметил, что в его глазах промелькнул страх. Он даже оторопел, понимая, что за такие проколы пощады не будет.

— Граф… я…

— С тобой я потом разберусь, — не дал ему вставить и слова, — спермотоксикозников своих убери отсюда нахрен!

Стриж продолжал валяться на полу, сжимая простреленную конечность. Его лицо исказила гримаса боли, а я смотрел на это отребье со спущенными джинсами и понимал: еще секунда — и я разряжу всю обойму. Молча. Наблюдая, как его тело превращается в дырявый кусок мяса.

— А-а-а, я не могу встать… не убивай, Граф.. не убивай…

— Что? Не можешь идти? Ползи…

Русый подбежал к раненому, дернул его за воротник куртки, приподнимая, и тот обхватил его за шею. Остальные, побледневшие, с расширенными от страха зрачками, пятились в сторону двери, боясь поворачиваться ко мне спиной. Я проследил за ними взглядом, не произнеся ни слова. Хотя сейчас они были не нужны, каждому лучше начать молиться. Тоже молча…

Когда дверь в подвал закрылась, я наконец-то посмотрел на девчонку. Она сидела в углу, присев на корточки и, обхватывая хрупкими руками свои колени, пыталась хоть как-то прикрыть наготу. Клочки одежды валялись на полу по всему помещению, на столе — разорванный золотой браслет с подвеской в виде скрипичного ключа. Допелась девочка… она тихо всхлипывала и наблюдала за происходящим сквозь полуопущенные ресницы. Ее плечи время от времени приподнимались, а тело била мелкая дрожь. Я снял пиджак и, сделав несколько шагов в ее сторону, бросил его.

— Прикройся…

Она наконец-то подняла голову, и в глазах, вокруг которых образовались грязные потеки от туши, блеснула злость.

— А ты, типа, благодетель, да?

Я продолжал молча за ней наблюдать. Мелкая, обнаженная, в западне… от страха трясется, но дерзит. Это что? Смелость? Да нет, скорее, глупость. Попытка показать, что ей не страшно. Что не сломается. Что мужчина с пистолетом в руках в темном подвале — это так, розыгрыш. Как и четверо чурбанов, которые ее чуть не отымели несколько минут назад.

Рассматривал ее словно зверушку в клетке — забавную такую. Что-то на подобии тех карманных собачек, которые громче всех лают. Они кажутся себе грозными и страшными, а на деле вызывают только снисходительное умиление.

— Предпочитаешь перед мужчинами расхаживать голышом? А орала-то зачем, а? Могу обратно благодарную публику позвать…

Ее губы сжались в тонкую линию. Она оставалась на том же месте — сидела, съежившись, а рядом лежал брошенный мной пиджак.

— В этой комнате нет ни одного мужчины, который достоин на меня смотреть, не то что трогать… — пафосно и заносчиво. А мне на этот раз почему-то вспомнился взъерошенный воробей, который распушил свои перья, чтобы согреться. Только все это представление мне начинало надоедать, поэтому церемониться с ней долго я не имел ни малейшего желания. Хватит!

— В этой комнате нет больше ни одного мужчины, которому это было бы интересно… Так что не обольщайся!

Мне кажется, она даже хмыкнула от такой «вопиющей наглости». Я словно читал, как в ее голове вертятся мысли «Да что он себе позволяет? Мудак!» Она сжала тонкие пальцы в кулаки и ударила ими о стену.

— Так какого черта ты меня тут держишь? Да ты вообще знаешь, кто мой папа? Он тебя в порошок сотрет… ясно?

— Я буду ждать с нетерпением… Думаешь, придет?

— Он не просто придет — он всех вас заставит ползать у меня в ногах… — ее звонкий от природы голос звучал в этих бетонных стенах приглушенно и тихо. Не произвел должного эффекта.

— Все? Монолог окончен? Станиславский аплодировал бы стоя… Но его время прошло. Вставай давай, мы уходим…

— Никуда я с тобой не пойду!

— Не вопрос. Посидишь тут недельку без еды и отопления… если выживешь, конечно.

Я направился в сторону выхода, не оборачиваясь. Спокойным, размеренным шагом, делая вызов и говоря в трубку:

— В подвал не заходить. Дверь не открывать. Да! Вообще! Ни под каким предлогом!

— Стой! — я услышал позади себя ее голос и ухмыльнулся. Бунтарка, похоже, начинает соображать, что шутить с ней никто не будет. Я не обернулся и в этот раз, так, словно не услышал. Послышались шаги ее босых ступней по холодному полу. Она встала рядом, едва доставая до моего плеча, утонув в моем, таком огромном на ней, пиджаке, и все равно горделиво вздернула подбородок. Я, не произнося ни слова, отворил дверь и кивнул головой, указывая направление…

***

Я пересматривал видеоролик уже несколько раз подряд и предвкушал, как ублюдок-Ахмед будет рвать на себе волосы и вгрызаться зубами в собственные кулаки, чтобы не завыть на весь дом. Потому что кадры были невероятными. И в какой-то момент я даже обрадовался, что отморозки решили нарушить мой приказ — страх в глазах девчонки был настолько впечатляющим и искренним, что у меня у самого по позвоночнику пробежал холод. От какого-то извращенного восторга. Так не сыграешь. Так смотрят только тогда, когда понимают, что надежды уже не осталось. Треск материи… Глаза, которые она жмурит от яркого света… Волосы, которые слиплись от слез… Хрупкие ладошки, инстинктивно прикрывающие грудь… невероятно светлая кожа, на которой уже виднеются несколько синяков и ссадин. И все это — под насмешки и грязные реплики словно одичавших от воздержания кобелей. Их похоть вибрировала в воздухе и пугала больше любой угрозы… Девчонку накрыла волна паники, она сопротивлялась и кусалась, как дикая кошка, распаляя их еще больше… И финальный кадр — голый зад спустившего брюки упитанного бритоголового отморозка…

Я расселся в огромном кожаном кресле, попивая виски и постукивая пальцами по подлокотнику. Ну же, Ахмед… я ведь знаю, что ты отреагируешь. Знаю, что сорвешься. Наизнанку выворачивать будет от бессилия. Отвернуться от экрана захочешь, но глаз отвести не сможешь. Высматривая каждую мелочь и затыкая уши от криков своей маленькой принцессы. Смотри! Подыхай! Жри и захлебывайся. Так, как захлебываюсь я все эти месяцы. На стену лезть будешь от безумного отчаяния и мыслей, что в любой момент можешь получить еще одно такое видео. Десятки или сотни таких видео, не зная, чего ожидать на следующем.

Внезапно зазвонил телефон, и мне даже не нужно было смотреть на дисплей, чтобы узнать, кто это. Просто снял трубку и сразу же ответил:

— Ахмед, от нашего стола к вашему столу, как говорится. Подарок получил?

— Граф, сука, я тебя урою! В бетон закатаю… Понял, мразь?.. Ты мертвец уже… Аллахом клянусь!

Я наслаждался каждым его словом, наполненным животным страхом и бессилием. Я знал, что он боится. До ужаса. Это читалось в его сбивающемся дыхании, он как будто задыхался, а его голос время от времени переходил в сипение.

— Тихо… тихо, Ахмед. Не расстраивайся, дорогой. Да, не Тарантино, конечно. Признаю… Но я пока только учусь… Зато актерская игра — на высоте. Девочка старалась… Оценил?

— Бл***! Ты, ублюдок вороновский, попробуй ее только пальцем тронуть! Кишки свои же жрать заставлю… Понял меня? Всю семью кровью затоплю!

— Нет ничего нелепее запоздавших угроз, Нармузинов. А дочь у тебя — в самом соку… Девочка созрела, так что… скоро я пополню твою видеоколлекцию, мразь!

Я бросил трубку и залпом допил все содержимое бокала — за то, что все идет по плану!

***

Четверо ссутулившихся мужиков уже несколько часов стояли во дворе дома. На улице лил дождь, и они дрожали от холодного ветра, который обдувал их со всех сторон, пробираясь через насквозь промокшую одежду. Тела ломило от напряжения и сводило судорогами от долгого стояния в одном положении. Двигаться было запрещено. Русый, скулы которого все это время не прекращали ходить ходуном, время от времени подходил к каждому из них, чтобы нанести очередной удар по ребрам, лицу, пояснице. Он был очень зол. Он был в бешенстве. Потому что все их действия — на его ответственности. Они пешки, но за каждого из них ручался именно он. И сейчас он, так же как и они, пребывал в неведении, полагаясь только на то, что Граф не вычеркнет из памяти годы его преданной службы.

Было уже далеко за полночь, окружающий мир погрузился в темноту, только в одном окне дома горел свет. И каждый из провинившихся знал, кто не спит наряду с ними. Они дико устали, их тела словно одеревенели, мышцы затекли, а голову сковывала адская боль — ветер, который разгулялся еще сильнее, обдувал их мокрые волосы и словно просверливал черепа, чтобы раздробить изнутри. У Стрижа, из-за которого они все и оказались в этой ситуации, начали сдавать нервы — самым невыносливым оказался, да и ранение в ногу давало о себе знать.

Русый, не могу больше, не могу стоять. Ну не издевайтесь… я сдохну скоро от потери крови…

Сдохнешь ты от недостатка мозгов, а крови у тебя, как у быка, — Русый заехал ему в челюсть и сплюнул на землю.

В этот момент из дома наконец-то вышел Граф. В длинном черном пальто, без зонта, и за считанные секунды вся его одежда стала такой же мокрой, а струйки воды стекали по суровому, словно высеченному из камня лицу. Только глаза сверкали лихорадочным блеском.

Я смотрю, тест на моральную стойкость провален…

Граф, понял я все… понял. Не прав был. Пощади… умоляю…Сил нет больше… Лучше сдохнуть, чем вот так…

Не переживай, Стриж, я дам тебе выбор. Сдохнуть, говоришь, — приложил револьвер к его виску и нажал на спусковой крючок. Послышался характерный щелчок, и Стриж, не выдержав напряжения, грохнулся на землю и схватил Воронова за ноги, — не надо-о-о-о, — всхлипывая, как сопливый ребенок, — прошу, не надо-о-о, Гра-а-аф…

Мужчина с омерзением оттолкнул рыдавшего в истерике парня ногой, вставил в пистолет заряженный магазин и с бесстрастным, не выражающем ни одной эмоции лицом, спросил, тихо и спокойно — так, словно интересовался, сколько сейчас времени:

В голову или пах. Одно слово. Иначе я решу сам!

Стриж выбрал, и в следующую секунду взвыл от дикой боли, сгибаясь пополам и извиваясь. — Сука-а-а-а, а-а-а….

Трусливый и жалкий, он готов был смириться с отсутствием мужского достоинства, но жить. Не понимая, что ему осталось от силы минут десять — больше не выдержит, скончается от потери крови.

Стоящие рядом мужчины поежились — только теперь не от холода, а от ужаса. Их друг валялся на земле, корчась от болевого шока, и выл, как дикая собака. Только это не самое худшее, что их сегодня ожидало. Андрей Воронов повернулся к ним и так же медленно, хладнокровно, безучастно каждому из них прострелил колени. Один за другим звуки выстрелов — и после каждого один из мужчин падал ниц. А скулеж Стрижа разбавили разноголосые вопли остальных.

Граф приказал отворить ворота и сказал:

“До ближайшей больницы пятнадцать километров. Доползете — может и выживете. Но я надеюсь, сегодня в мире станет еще на три мрази меньше”

***

Я так и не уснул сегодня. Мысли, эмоции, впечатления — все это завертелось каким-то неконтролируемым вихрем, будоража и разгоняя адреналин по телу. Я так долго ждал этого времени, так долго душил в себе всю ненависть и эмоции, и вот наконец дождался. Где-то там, за пределами этого дома, разворачивается самый настоящий конец света. Вселенная Нармузинова рушится у него на глазах, и он не знает, в какой момент будет погребен под руинами своего же надуманного величия. Золото его роскошной жизни плавится, превращаясь в кипящую лаву, которую я залью ему в глотку. И я, черт возьми, наслаждался. Не видел ублюдка, не слышал, не наблюдал за ним, но просто знал, что он сейчас рассыпается на части. Поднял на уши всех людей, половину сразу же пристрелил — кого-то по делу, кого-то за компанию. Это паника. Это страх от неизвестности. Это потеря контроля. Над собой, своим гневом и своей жизнью. Я чувствовал эту агонию на расстоянии, и она становилась моей собственной силой. Чем больше он сходил с ума — тем ярче играли краски в моем мире — том, который последние три года был серо-черным. Это похоже на зависимость, потому что мне уже необходима была новая доза его отчаяния. Все мои мысли — о следующем шаге, время которого наступит очень скоро.

Я спустился вниз — в столовой меня ждал свежесваренный кофе. Сделал первый глоток, наслаждаясь горькой жидкостью, и краем глаза заметил Тамару Сергеевну. В руках у нее был пустой поднос.

Доброе утро, Андрей Савельевич… Что будете на завтрак?

Доброе-доброе, Тамарочка. Не голоден.

Ну как же так-то? Кофе да кофе… нельзя ведь так. Вот девочка, молодец какая, весь завтрак проглотила…

Я был удивлен. Честно говоря, я ждал летящих в сторону охраны подносов и прочих капризов истеричной избалованной девицы. А тут, как примерный ребенок, “первое, второе и компот”.

Хороший аппетит, говорите? Просто вы очень вкусно готовите, Тамара Сергеевна…

Ох, Андрей Савельевич, — женщина слегка покраснела, но заметно было, что расцвела от этого комплимента, — спасибо… спасибо. Да, хорошая такая девочка. Это ваша родственница, наверное. Такая же воспитанная и культурная…

Да, родственница. Погостит у нас какое-то время…

Я вышел из столовой и прошел в гостиную. Вся эта показная покорность — игра. Даже сомнений быть не может. Что там в ее юной голове творится — черт его знает. Затишье перед бурей? Даже не сомневаюсь. Поймал себя на мысли, что хочу прямо сейчас подняться по лестнице и войти в ее комнату. Понаблюдать за этими неожиданными метаморфозами.

Не успел я встать, как услышал странный звук — так, словно что-то с грохотом разбилось. Не медля ни секунды, побежал в сторону крайней комнаты в левом крыле. Дернул ручку — заперта. Со всей силы толкнул плечом и выломал к чертовой матери. Рядом с подоконником стояла Александра — оконное стекло разбито, один из осколков торчит из ее ладони, во второй — держит еще один, побольше размером:

Не подходи! Покалечу, ясно?

Я остановился и сверлил ее взглядом, вкладывая в него всю ярость. Дура малолетняя! Осколком стекла решила меня напугать. Дьявол, мне так хотелось сейчас встряхнуть ее за плечи и толкнуть о стену — в глаза ее посмотрел, и тот самый огонь увидел, как у папочки ее, психопата гребаного. Такая ненависть нахлынула, что своими руками хотелось из окна этого вытолкнуть и наблюдать, как вниз лететь будет. Сломать, как куклу пластиковую. Стереть с лица надменность эту и блеск в тех самых глазах затушить. Чтоб от боли задыхалась, как Карина, и своей тени шарахалась. Но она мне пока еще нужна. Нельзя ее.. ни из окна, ни с балкона, ни с крыши, черт возьми.

Сделал шаг вперед, а она, крича, что убьет или, если не получится, то изуродует, начала размахивать куском стекла, который уже впивался в ее пальцы.

Я увернулся и, молниеносно схватив ее за запястье, вывернул ей руку, чтоб разжала пальцы.

Отпусти! Не трогай меня, сволочь!

Оттолкнул ее от себя, и она начала растирать руку, кровь тонкими струйками стекала по коже, но она не обращала внимания.

И чего ты хотела этим добиться? Через окно выбраться? Так давай — вперед! Попробуй! Или ты возомнила себя кошкой, у которой семь жизней? Идиотка мелкая!

Да мне пофигу, как отсюда выбраться. Я не буду тут сидеть и ждать своей участи, как овца на заклании, ясно?

Почему как? Сейчас именно ее ты мне и напоминаешь.

На наши крики сбежались охранники и Тамара Сергеевна. Она ойкнула и замотала головой, хватаясь за сердце. Я приказал скрутить девчонку, обработать раны и ремнями привязать ее к кровати. Пусть полежит, подумает. Она вырывалась, кричала, угрожала, но это было бесполезно.

Еще одна выходка — сменим тебе гардероб… смирительная рубашка, судя по всему, тебе в самый раз! — и с этими словами вышел из комнаты, направляясь к своей машине.