Ты есть, но тебя нет

Фаина Богданова

Инна выросла на юге Казахстана. Здесь она встретила первую любовь, но затем познакомилась с «русским немцем», и он перевернул ее жизнь: здесь были и измены, и разочарования, и бесконечные переезды – сперва по России, а затем – эмиграция в Германию, где она и спустя годы не сможет избавиться от ностальгии… а еще – от острого сожаления о первой любви, которую она потеряла.Ее история переплетается с судьбами двух других героинь, и решения, которые они принимают, часто неожиданны для них самих.

Посвящается моим детям

Сопровождение автора, редактура Ирина Кудесова

Иллюстрация на обложке Фаина Богданова

Дизайнер обложки Matisse Aubert

Редактор Юлия Никулина

Редактор Элеонора Кушнир

Корректор Юлия Никулина

© Фаина Богданова, 2023

© Matisse Aubert, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-2268-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I. Гильда

Эмиль шагнул за ворота. Они были все те же — потемневшие от дождей и снега, c высоким забором, обтянутым сверху колючей проволокой.

Сколько раз проходил он через них под окрики конвоя — шел сперва на лесоповал, а потом на строительство дома!

Но сегодня у него было совершенно новое ощущение. Он дышал полной грудью, даже воздух казался иным — это был воздух свободы.

Эмиль стоял и смотрел вокруг — на первый взгляд, тот же лес, та же дорога, вся в рытвинах после долгой зимы… Но даже доносившийся стук дятла казался незнакомым. Эмиль с наслаждением слушал пение птиц — они тоже радовались наступившей весне.

Из ворот выехал грузовик. Водитель выглянул из кабины и подмигнул:

— Тебя, что ли, довезти до вокзала? — и, не расслышав ответа, указал ему рукой на кузов.

Эмиль постучал одной ногой о другую — стряхнул комочки налипшей грязи с сапог — и запрыгнул в кузов машины. Там стояли пустые деревянные ящики. «Видимо, за продуктами едет», — Эмиль сел, облокотился спиной на ящики и стал смотреть как удаляется от него лагерь.

Грузовик встряхивало на ухабах и рытвинах мокрой весенней дороги. Эмиль прикрыл глаза — он все еще не верил, что свободен, что это начало новой жизни.

На всякий случай он потрогал бумагу во внутреннем кармане — справку об освобождении.

Вдруг со стороны лагеря выехала машина. Он похолодел: «Неужели… начальник лагеря передумал?»

Но уазик догнал их и проследовал мимо. Дорога была узкой, и водителю грузовика пришлось подвинуться, чтобы пропустить машину с начальником.

Эмиль развязал котомку, вытащил из нее кусочек сахара и положил на ладонь.

Со стороны леса слышался стук топора, доносились невнятные крики лесорубов. Два года назад Эмиль так же каждое утро выезжал на грузовике на рубку леса. Их, мобилизованных немцев, «трудармейцев», привезли сюда из Казахстана, и они, никогда не работавшие на лесозаготовках, никак не могли выполнить план по заготовке леса. За это их наказывали, урезая паёк.

Эмиль знал, что никогда не забудет пережитых ужасов — и все эти трупы, которые выносили из бараков каждое утро и сбрасывали в яму.

После двух лет каторжного труда Эмиля вдруг вызвали к начальнику лагеря.

— Я просматривал документы трудармейцев, — сказал он Эмилю и смерил его оценивающим взглядом. — Ты в самом деле краснодеревщик?

Краснодеревщиками были дед и отец Эмиля, они и научили его строгать и выпиливать. Их семья занималась изготовлением мебели на заказ.

— Но еще мы занимались стройкой. Так было принято в нашей деревне — строить всем дома в свободное от работы время.

У начальника загорелись глаза — он не ожидал такой удачи. Как же ему повезло! Он давно хотел себе новый дом — в старом после рождения детей уже не хватало места.

— Я снимаю тебя с лесозаготовок, — сказал он. — Подбери себе людей и завтра же приступайте к строительству, — и добавил: — К осени надо успеть!

Эмиль даже не предполагал, что навыки, которым его обучили дед и отец, спасут ему жизнь! Он шел обратно в барак, по дороге обдумывая, кого взять с собой на стройку.

После ужина, состоявшего из жидкой похлебки и куска хлеба, трудармейцы растянулись на нарах.

Эмиль подозвал к себе Фридриха и Эдуарда — они не так давно поступили в лагерь и были еще относительно крепкими и здоровыми, а чтобы построить дом в короткие сроки, нужны были сильные мужики. Эмиль знал, что они согласятся. Строить новый дом — тоже труд не из легких, но они догадывались, что кормить их будут гораздо лучше, чем на лесозаготовках.

На следующий день начальник лагеря посадил их в свой уазик и привез к месту строительства.

К осени, как он и хотел, новый дом был готов. Он вышел на славу — побеленный известью, с выкрашенными в голубой цвет резными ставнями. Начальник лагеря видел, как Эмиль с любовью вырезает узоры на ставнях, и предложил ему изготовить мебель для нового дома.

Фридрих с Эдуардом вернулись на лесозаготовки.

Эмиль с карандашом в руке делал наброски мебели на листке бумаги. Он с удовольствием вырезал стол, стулья, наслаждаясь, вдыхал давно забытые запахи краски и олифы. Когда он закончил последнюю табуретку, в дом зашел начальник и, пристально посмотрев на него, спросил:

— Ну что, домой хочешь?

Эмиль вздрогнул — ему еще не один год «светило» работать на лесозаготовках, не разгибая спины.

— Я подписал тебе документы на досрочное освобождение, — сказал начальник.

Эмиль, стоя с табуреткой в руке, не мог от радости и слова сказать. Начальник налил в граненые стаканы водки и, нарезав сало, предложил Эмилю выпить и закусить. Он был доволен своим новым домом, который выгодно отличался от остальных домов в поселке.

— Только ты не можешь прямо сейчас поехать домой, пока тебе нельзя там появляться, чтобы не было лишних вопросов от родственников и односельчан. Давай решим куда тебе отправиться.

И тут Эмиль подумал про Илью… Их нары находились рядом. Они часто разговаривали — Илья рассказывал ему о жене, дочери, которые остались в далекой Киргизии, об их поселке Орловке, где живут одни немцы-переселенцы. Но дружба оказалась недолгой: Илья, работавший на лесоповале, сильно заболел. У него началась лихорадка, и, промучившись несколько дней, он так и не встал с нар. Трудармейцев на лесоповале косило по несколько человек в день, но их здоровье никого не заботило — главным было выполнить план по лесозаготовкам.

— Вот и поезжай в эту Орловку, — сказал начальник. — Справку об освобождении я тебе дам, а об остальном никому не говори. Когда кончится твой срок, вернешься домой в Казахстан, — заключил он.

…Грузовик все дальше отъезжал от лагеря. И у Эмиля в душе безумная радость внезапно обретенной свободы мешалась с тревогой: «а что дальше?»

Так на перекладных, а затем на поезде Эмиль добрался до Фрунзе, а потом и до маленького поселка Орловки.

***

Был уже поздний вечер, когда Эмиль спрыгнул с грузовика и махнул рукой водителю. Мимо как раз проходила женщина с коромыслом на плечах; из ведер выплескивалась вода. «Полные ведра — к добру», — подумал он.

Эмиль окликнул женщину и назвал ей адрес, который дал ему Илья. Она внимательно посмотрела на него и объяснила, как найти нужный дом.

Вскоре он уже стучал в окно дома Ильи.

— Кто там? — раздался испуганный голос.

— Я друг Ильи, — ответил Эмиль.

Шагнув в сени, он увидел женщину и девочку лет десяти, которая с любопытством уставилась на него.

— Эмма, — протянула ему руку женщина. Она смотрела на него, не улыбаясь.

— Эмиль, — он стоял, переминаясь с ноги на ногу, не зная, как начать разговор.

— Как там Илья? — спросила Эмма.

У Эмиля похолодело внутри. «Они ничего не знают! Как же им сообщить…» Но тут за спиной девочки Эмма приложила палец к губам.

— Давайте я вас покормлю, — тихо сказала она, — а потом вы все расскажете. Заходите. — И повернулась к дочери: — Гильда, иди спать!

Гильда обиженно взглянула на мать и скрылась в комнате, громко хлопнув дверью.

— Она ничего не знает, ждет отца… — сказала Эмма. — Я пока не говорю ей — пусть немного подрастет. Вот, щи еще не остыли, — она наполнила тарелку, поставила ее на стол перед Эмилем и положила рядом кусочек хлеба.

Ужиная и тихо переговариваясь с Эммой, Эмиль рассказал, почему он оказался здесь, в чужой республике, в чужом городе.

Эмма предложила Эмилю переночевать, идти ему было некуда. Она бросила на пол матрасик и ватное одеяло, простеганное разноцветными яркими кусочками ткани.

Наутро, позавтракав молоком и куском хлеба, Эмиль направился в сельсовет. В послевоенные годы в селах не хватало мужских рук, и его в тот же день отправили на стройку.

— Поживи пока у моей тетки Прасковьи, — сказал председатель, — а потом что-нибудь придумаем.

Прасковья показала ему «его» комнату — чистую и светлую.

— В ней жили мои дети. Сын погиб на войне, — по лицу ее скользнула горестная тень, — а дочь уехала во Фрунзе учиться на учительницу, — гордо добавила она.

Эмиль старался во всем помогать Прасковье. Но из головы не шла Эмма — ее печальные глаза, цветастая косынка на голове.

Он начал после работы проходить мимо ее дома.

Однажды, когда она что-то делала в огороде, он окликнул ее.

— Доброго дня, хозяйка!

Эмма выпрямилась — в руках она держала тяпку, которой окучивала картошку.

Забор в одном месте у нее покосился, дверь сарая тоже еле держалась. Эмиль не стал ждать приглашения, зашел во двор и спросил, где лежат инструменты. Поправив двери и забор, сказал:

— Я зайду еще раз, тут много чего надо сделать.

Так Эмиль стал часто заходить к Эмме и помогать ей.

Осенью пришло время копать картошку. Эмиль копал, Эмма отряхивала картошку от земли, складывала в ведра.

— Переезжай ко мне, — вдруг предложила она и сама испугалась сказанных слов. Но в последнее время она стала часто думать об Эмиле, да и руки мужские в доме ох как были нужны.

Эмиль подошел к Эмме, взял ее за плечи и спросил:

— А Гильда уже знает про отца?

— Нет. Сегодня скажу, — тихо ответила она.

Ближе к вечеру, когда закончили копать картошку, Эмиль сказал:

— Я тогда схожу за вещами, да и Прасковье надо бы сообщить…

Эмма смотрела вслед удаляющейся фигуре Эмиля, сердце ее гулко стучало. Сколько всего ей довелось испытать! Но сейчас она была счастлива.

«Надо приготовить ужин, у нас теперь мужчина в доме» — подумала. Ход ее мыслей прервал звук открывающейся калитки. Во двор с букетиком полевых цветов вошла Гильда.

***

Эмиль наскоро поблагодарил Прасковью и сказал, что она всегда может обратиться к нему за помощью. Потом он собрал вещи и поспешил назад.

Эмму он застал в слезах. Косынка сползла у нее с головы, но Эмма даже не заметила этого.

— Я сказала Гильде про отца! — всхлипнула она. — Гильда очень его любила, все время спрашивала, когда он вернется…

Узнав, что отца больше нет и что мать давно знает об этом, Гильда зарыдала.

— Она выкрикнула, что никогда не простит мне лжи! А потом убежала.

— Уже темнеет, надо ее найти, — Эмиль бросил сумку на пол, и они поспешили на улицу.

— Пойдем к реке! — сказала Эмма. — У Гильды там есть любимое место!

У реки они увидели неясный силуэт девочки, сидящей возле дерева.

Когда-то это дерево не было таким большим, но сейчас его крона раскинулась на несколько метров. Корни выступали из-под земли, и на одном из них сидела Гильда, прислонившись спиной к стволу.

Услышав звук приближающихся шагов, девочка вскочила и закричала:

— Уходи! Ненавижу тебя, ненавижу! Ты столько лет врала мне! Ненавижу!

Эмиль подошел к Гильде, обнял и прижал к себе. Девочка хотела оттолкнуть его, но потом обняла своими худенькими руками и заплакала навзрыд. Вместе со слезами выплескивались ее несбывшиеся мечты о встрече с отцом. Но память нельзя выплакать — она останется с тобой навсегда.

***

Эмма надеялась родить от Эмиля, но ничего не получалось. Она даже к бабке ходила, та дала ей отвар из трав и наказала пить каждый вечер, но толку не было. Эмиль очень хотел сына, даже имя ему придумал — Давид, так звали его деда. В том, что Эмма не беременела, он винил себя. После каторжного труда в лесу они, обмороженные, голодные ложились спать, кутаясь в одёжки, которые не согревали их. «Видимо, я уже бесплоден», думал он, а сам поглаживал Эмму по спине: ну, раз нет, что ж теперь… видимо, так Богу угодно.

***

Гильда тем временем превращалась в красивую девушку — русые волосы она заплетала в косы, а когда она шла по улице своей плавной походкой, парни смотрели ей вслед. И тогда Гильда, в отличие от местных девушек, красневших от подмигиваний ребят, выпячивала свою маленькую грудь.

Нет, она никого близко не подпускала, да и мала еще была. Среди ребят она выделяла только Мишку за его небесно-голубые глаза, которые он не мог от нее оторвать.

Осенью, когда Мишку провожали в армию, он пригласил друзей — сидели: пили, прощались. Захмелев, он встал и, пошатываясь, пошел к дому Гильды. Она была в своей комнате, когда услышала тонкий свист — так только Мишка свистел.

Гильда тихонько вышла из дома и подошла к калитке. Осмелев от спиртного, он сходу обнял Гильду и спросил:

— Ты будешь меня ждать? Я тебя люблю, давно уже…

Гильда попыталась оттолкнуть его, но от его первых поцелуев обмякла. Так, целуясь, они дошли до его дома, и Мишка увлек ее в сарай, где было заготовлено сено для коровы.

Корова стояла в стойле и жевала свою жвачку, поглядывая, как на ее сене, прижавшись друг к другу, лежат две фигуры. Гильда в порыве чувств обещала ждать Мишку из армии. Тогда она верила своим словам.

Ей удалось незаметно вернуться домой, а Мишку и еще двоих ребят утром посадили в грузовик и увезли служить Родине.

***

Поначалу Гильда исправно отвечала на письма Мишки, обещала ждать, писала обо всем, что происходило в их маленькой деревне. Но это ей быстро надоело — она стала поглядывать по сторонам, но никто так и не привлек её внимания. «Одни сопляки в поселке!» — думала она.

Однажды Эмма попросила ее отнести обед Эмилю — он строил кому-то баню. Люди то и дело обращались к нему, зная, что он за год своими руками построил им с Эммой и Гильдой новый дом. Он продолжал работать на стройках, а в свободное время подрабатывал — как сейчас. Гильда подхватила узелок со свежеиспеченным хлебом и бутылкой молока и, напевая песенку, вышла за калитку.

Она зашла в баню. Эмиль стоял, обнаженный по пояс, и что-то прибивал под потолком. Гильде почему-то захотелось погладить его напряженную спину. Она испугалась своих мыслей — быстро поставила на скамейку узелок и, сказав: «Мама передала обед!», убежала.

Но теперь Гильда уже по-другому смотрела на отчима. Она не замечала, что он намного старше, и перестала осознавать, что это муж ее матери. Ложась спать, она представляла себе его обнаженную спину. Ей было уже почти восемнадцать, подружки постарше старались поскорее выскочить замуж.

В один из дней, когда Эмма собралась нести обед мужу, Гильда сказала матери, что идет к подруге, заодно и занесет еду. Она быстро нашла Эмиля — он нес инструмент в сарай. Войдя в сарай, она не стала класть узелок на лавку, а протянула его Эмилю и затем быстро всем телом прижалась к нему.

Эмиль не раз уже замечал, что Гильда смотрит на него не так, как раньше. И не выдержал — одной рукой подхватил узелок, а другой обнял Гильду за талию. Она не сопротивлялась — земля уходила у нее из-под ног.

***

Их встречи продолжались до тех пор, пока Гильда не поняла, что беременна.

В поселке ничего подобного еще не случалось. Осуждение соседей, слезы матери… Гильда поняла, что надо бежать, и они с Эмилем перебрались в небольшой городок Талас. Здесь они и осели, у них родилась дочь Татьяна, следом сын Виктор и еще пять лет спустя появилась Машенька.

Эмиль много работал. Как-то на стройке он сильно повредил глаз и стал косить. Он потихоньку старел, тогда как Гильда еще больше расцвела. Она, кстати, тоже устроилась на стройку.

Эмиль начал ее раздражать, она постоянно срывалась на нем. В их штукатурно-строительной бригаде появился Гельмут, и Гильда заглядывалась теперь уже на его спину, когда он ходил с обнаженным торсом. Все знали, что у Гельмута жена-алкоголичка. Он построил для своей семьи дом, большой и добротный. Но счастья в этом доме не было. Жена давала обещания бросить пить и Гельмуту, и детям, но каждый раз срывалась и пропадала месяцами в загулах.

К тому времени, о котором речь, старший сын Гельмута год как служил в армии, а второго должны были призвать осенью.

***

Роман Гильды и Гельмута стал достоянием всего Таласа. Спокойно жить при такой огласке стало невозможно, особенно после того, как Эмиль пригрозил Гильде топором.

Тем временем старшая дочь Гильды, Татьяна, уехала в Душанбе к своему жениху Роберту. Родом из Таласа, Роберт служил в Душанбе, там и решил остаться по окончании службы. Работы тут полно, город большой, красивый, писал он, а в Таласе нечего делать. Татьяна недолго думая собрала чемодан и улетела навстречу счастью. Сын Гильды Виктор закончил десятилетку, вот только в Таласе не было даже училищ, не говоря о высших учебных заведениях. У Гильды созрел план, и она предложила Гельмуту:

— Давай продадим твой дом и уедем в Душанбе! Здесь опасно оставаться! Вчера Эмиль топором у меня перед носом размахивал!

— А как же мои дети? Это же и их дом! — растерялся Гельмут.

— Петр, как вернется из армии, поживет у твоей матери, — пожала плечами Гильда. Она уже заготовила ответы. — А Митьке три месяца до армии осталось, пусть перекантуется у твоей матери и поможет дров на зиму нарубить!

Гельмут хотел возразить, но Гильда решительно встала со скамейки:

— Ты, конечно, можешь сто лет думать, но я уже надумала ехать! Что ж, можешь оставаться!

Гельмут схватил ее за руку:

— Как же я без тебя? Я поеду с тобой!

Гильда ждала этого.

— Тогда продавай дом! Скоро Витька летит к Тане, передадим с ним деньги, чтобы они купили нам жилье.

Дом Гельмут продал быстро — он был теплый, добротный, и желающих нашлось много. Но Гильда внезапно поменяла планы.

— Мы не можем ехать сразу в Душанбе, Эмиль очень зол! Он найдет нас там и что-нибудь натворит! — заявила она. — Мы сначала поедем в Янгиюль, в Узбекистан. Там живет моя подруга — адрес ее я потеряла, но, может, найдем ее. Она писала, что там тепло, не бывает зимы, и мы там поживем, а дальше посмотрим.

Гельмут не возражал — он во всем соглашался с Гильдой, да и дом все равно уже был продан.

В одну из ночей, когда Эмиль заснул, Гильда взяла заранее собранный чемодан, заглянула в комнату спящей Машеньки, вздохнула и вышла на улицу. Там ее уже ждал Гельмут. Он подхватил ее чемодан, и они скрылись в ночи. Их ждала долгая дорога в Узбекистан, в город Янгиюль.

***

Узбекистан встретил их нестерпимой жарой. Стоял июль, самый жаркий месяц года. Дышать раскаленным воздухом с непривычки было сложно.

По маленькому обшарпанному вокзалу сновали люди. Они носили в основном национальную узбекскую одежду — на женщинах были платья ниже колен, с национальным орнаментом, и тут же штаны, доходящие до щиколоток; мужчины среднего возраста были уже в «обрусевшей» одежде, а старики — в халатах и тюбетейках. От криков торопящихся пассажиров, плача детей вперемежку с ослиным ревом звенело в ушах.

Тут люди все еще передвигались на телегах, запряженных в основном осликами — более выносливые, нежели лошади, они требовали меньше еды и ухода.

На автобусной остановке к Гильде обратилась женщина и предложила жилье. Они дошли до ее дома пешком. Женщину звали Таисия, в доме она жила одна и предложила им одну из комнат.

Во дворе, типичном для Узбекистана, сверху свисали огромные гроздья винограда. Гильда не удержалась и оторвала виноградинку — она была очень сладкой.

— Ешьте сколько хотите, — сказала Таисия, — его все равно не продашь, он тут у всех. Его покупают разве что приезжие.

Гильда сказала хозяйке, что хочет найти работу. И второй раз им повезло — Таисия позвала соседку, которая работала на местной кондитерской фабрике.

— Нам очень нужны люди! — воскликнула та.

На следующий день Гильда оформилась на фабрику укладчицей на конвейере, а Гельмут устроился там же водителем.

***

Аромат конфет и выпечки стоял повсюду, от него даже слегка кружилась голова. Несмотря на жару, в цехах было прохладно. По конвейеру рядками двигались шоколадные конфеты — поначалу новенькие объедались ими…

Так Гильда и Гельмут начали приспосабливаться к новой жизни. Но надо было двигаться дальше — оставаться здесь навсегда Гильде совсем не хотелось.

Как-то в цех зашел начальник в сопровождении двух незнакомых мужчин в белых халатах (вход в цеха без халатов был строго воспрещен). У одного халат был просто накинут на плечи — этому толстяку халат оказался мал, мужчина своими пальцами-сосисками придерживал его на груди.

Они осматривали оборудование, начальник что-то говорил, а второй мужчина, что похудее, быстро писал в блокнот. Остановившись возле Гильды, начальник цеха поинтересовался, нет ли сбоев в конвейере.

— Все хорошо, — ответила Гильда.

— Ну ты конфетка! — смеясь, сказал начальник, и они пошли дальше.

— Посмотри в зеркало! — хихикнула одна из работниц, которая стояла рядом с Гильдой на конвейере.

Гильда прошла в туалетную комнату и там увидела, что подбородок у нее в шоколаде. «Вот почему конфетка!» Ей вдруг сделалось приятно. Гельмут давно уже не говорил ей ласковых слов, он вообще стал угрюмым и молчаливым.

Гильда смыла шоколад, поправила платочек и пошла обратно в цех.

***

Несколько дней спустя Гильда после окончания смены вышла за ворота фабрики и заметила новенькие «Жигули» красного цвета. Из окна машины ее окликнул начальник цеха:

— Тебе куда, конфетка? Садись, подвезу!

Гильда хотела отказаться, но соблазн прокатиться на новеньких «Жигулях», да еще с самим начальником, был велик. Она кивнула. Начальника звали Вячеслав Сергеевич, а его жена работала главбухом на этой же фабрике.

Гильда назвала свой адрес. «С шиком подъеду к дому на машине!» — подумала она.

Вячеслав Сергеевич задавал по дороге много вопросов — откуда она и какие у нее планы. Гильда отвечала. Когда она сказала, что они с Гельмутом снимают жилье, начальник призадумался и спросил:

— Хочешь быстро заработать на свой дом?

Он предложил ей работать на рынке — продавать конфеты с их фабрики — и назвал сумму месячного заработка, в разы превышающую размер ее оклада.

— Соглашайся! — сказал он. — Тебе никто не предложит такие деньги.

Весь вечер они с Гельмутом судили-рядили, когда при таком доходе они смогут уже купить домик с огородом. И развести живность… Они даже поспорили, кого будет больше — кур или гусей. Но кто мог знать, что все повернется иначе…

***

Уже несколько месяцев как Гильда уволилась и торговала конфетами на рынке. Их ей подвозил парнишка на небольшом мотороллере с голубым кузовом. Она ловко складывала их под прилавок аккуратными небольшими стопками.

Пару дней ей было неловко, но потом все пошло как по маслу. Конфеты разбирали быстро, в магазинах таких не было — они шли на экспорт.

В тот день, как обычно, подъехал мотороллер. Борька, водитель, спрыгнул с сиденья и начал разгружать конфеты. Гильда складывала коробки под прилавком. Меж тем три человека в штатском не торопясь шли и внимательно смотрели, кто чем торговал.

Остановившись напротив Гильды, один из них вытащил из нагрудного кармана удостоверение и спросил:

— Гражданочка, откуда конфеты? Предъявите ваши документы и разрешение на продажу.

Гильда, ничего не подозревая, ответила:

— Мой паспорт дома, а разрешения нет! Завтра могу взять его у начальника…

Вячеслав Сергеевич говорил — не бойся ничего, у меня там все схвачено, за все заплачено!

Записав имена и адреса Гильды и водителя, люди в штатском запретили им куда-либо уезжать.

— Ждите повестку! Там будет написано, когда и куда явиться! — они развернулись и скрылись за поворотом.

«Что-то здесь не так! — подумала Гильда. — Почему они подошли только ко мне?» Она хотела обсудить это с Борькой, но он вскочил на сиденье мотороллера и, газанув, выехал с рынка.

«Может, Вячеслав Сергеевич обманул меня? Документов-то на конфеты нет! — чем больше она об этом думала, тем сильнее ее охватывал страх. — Что же будет? Надо что-то делать!»

Дождавшись Гельмута с работы, она все ему рассказала. Он сидел, понурый — было уже не до кур и гусей! Снова решение пришлось принимать ей. Спешно собрав пожитки и дождавшись ночи, они вышли из дома.

Гильда знала, что они поедут в Душанбе. Дочь Татьяна уже купила дом на деньги Гельмута, да и любимый сын Виктор там поступил в институт, чего еще желать.